Это место всегда было наполнено людьми. Кто-то начинал работать и уходил, кто задерживался и становился частью этого достаточно пугающего места. Прислуги было много. 

– Мистер… – Алиса зависала. Был ли это Блек или… Смитт… А может быть это вовсе кто-то другой. – Я не помню. – и каждый раз она опускает голову и виновато плетется в главный зал, где сидит он. Друг с которым весело проводить время. Она поднимает голову, прижимая плюшевую игрушку к груди плотнее. Он всегда выглядел сосредоточенным. Словно пытался быть старше своего возраста, мудрее. Но девочка даже и не думала звать его занудой или вроде того, совсем нет. Он был тем, кто защищал и помогал ей, несмотря на то, что она дочка хозяев этого места. 

Сын прислуги и ничего более. Родители его и не любили никогда и Алиса уверена, что страшными историями он старается скрыться от того ужаса, что его преследовало в реальной жизни. Иногда, из любопытства, она подсматривала за рукописями еще детским, но достаточно витиеватым почерком. Там были истории о многом, но больше всего ей запомнился совсем маленький рассказ о старом подвале и обвалившейся стене за которой была пещера. О приключениях брата и сестры, что нашли конец тому коридору и впустили внутрь воду. Алису пробирал озноб от трагичной концовки со смертью сестры и боле она не трогала рукопись друга.*

– Алиса? – он отрывает взгляд от текста, что так старательно выводил пером на манер старинных писателей, борясь с непрошенными кляксами. – Ты чего такая расстроенная? Кто-то обидел? – он приподнимается со своего места, упираясь грудью в поверхность стола. 

– Нет, нет. Я просто… Опять забыла как зовут нашего повара… И не смогла попросить вкусного перед ужином. – и мальчишка мягко улыбается на это, спрыгивая со своего места. Он берет подругу за руку, уверенно шагая в сторону кухни, где каждый день происходила особая магия под присмотром строгого повара с добрым сердцем и парой дворецких в наглаженных фраках и в белоснежных рубашках. 

— Он всегда мне помогал. — каблуки размеренно стучат по каменной дорожке от ворот к крыльцу. Алиса идет медленно, вдыхая каждую родную ноту. Тут даже пахло как раньше. — Выгораживал меня перед отцом, когда мы напортачим вдвоем, рассказывал сказки когда я не могла уснуть. Славный малый. 

Бог так и не ответил. Даже когда журналистка встала напротив парадной двери, глубоко вздохнула и постучалась. Открыли лишь спустя минуту, но Алиса не могла злиться, стоит мужчине преклонного возраста с уставшим взглядом посмотреть на нее из за двери, прижимая ближе к себе руку с белой салфеткой на ней. Говорил он четко и тихо, но прислушиваться девушке не пришлось, её тут же пригласили внутрь одним лишь жестом. 

Каждая даже самая маленькая деталь была на своем месте. Все также как и десять лет назад. Словно ничего в этом месте никогда не происходило. И место казалось пусть и не оживленным, но жилым точно: перила и статуи не коснулся еще слой пыли, ковровое покрытие было ярко-красным, как новое если не приглядываться к множественным протоптанным местам, в окна попадал приятный и чистый солнечный свет, который не перебивал слой грязи. Уютно. А вместе с уютом приходило и ощущение легкости. Хотелось закружиться со своим чемоданом в вальсе в просторных коридорах, коснуться клавиш старого отцовского фортепиано и забыть все происходящее. Забыть лечебницу, забыть лица людей, что потоками менялись перед взором журналиста и тех, кто останется в сознании до самой старости, напоминая весь кошмар, забыть Бога, что не давал покоя всю дорогу сюда. Хочется жить как прежде, словно ничего не происходило.

И дверь комнаты за ней закрывается. И взору предстают её старые покои в нетронутом виде. Широкая кровать, маленький стол, окно, шкаф. Ребенку нужно совсем немного места. Сейчас эта каморка создает в душе уют. Хочется упасть в мягкие перины и уснуть с долгой дороги. Но она лишь щелкает замками чемодана, доставая все привезенное и раскладывая то по небольшому столу. Книги, записи, фотография…

Но назойливое ощущение, что чего-то все равно не хватает не покидало.