Аль-Хайтам версии первого курса Академии, живший в ранний период эпохи Кавеха, как и любой житель любого раннего периода, ни о каком начале эпохи не подозревал. Такие вещи постфактум рассказывают историки, люди же обычно не подозревают, что что-то с ними надолго. Аль-Хайтам, хоть и выделял себя среди обычных людей, всё равно был склонен к некоторым общим со всем остальным человеческим родам паттернам мышления. В общем, он не предполагал — не простаивал вероятностный сценарий такого будущего, — что парой разговоров с Кавехом всё не кончится.

У Кавеха — ну ещё бы — были дополнительные вопросы, касающиеся значений отдельных пиктограмм, графем или целых текстов. А ещё у Кавеха была невероятная способность находить аль-Хайтама во всех укромных местах, которые до этого неплохо спасали от необходимости иметь с кем-то социальные контакты. Аль-Хайтам со свойственной ему прямотой и без несвойственной вежливости, которая, по его мнению, лишь затрудняет и без того утомительный процесс коммуникации, спросил, почему Кавех не адресует свои вопросы профессорам. На что Кавех ответил, что большинство из них занятые и нудные. Аль-Хайтам тоже был занятым и нудным, но Кавех почему-то так не считал. Возможно, потому что каждый раз для него у аль-Хайтама совершенно случайно находилось свободных пятнадцать, тридцать минут, час, два…

Аль-Хайтам каждый раз думал, что нужно это прекратить. Каждый раз давал себе такую рекомендацию и каждый раз ей не следовал. Сейчас не последует тоже.

Кавех шёл по залитому солнечным светом двору Академии, а рядом с ним почти бежала девушка, прижимавшая к груди свёртки с чертежами.

— Я говорю, что тебе нужно больше заниматься академическим рисунком, те часы, которые нам на него отвели в учебной программе — просто смехотворны.

— Рисование — это не наука, — возразила девушка.

— Во-первых, у «рисования» тоже есть свои законы, а во-вторых, ладно, продолжай его игнорировать, но тогда не спрашивай, почему тебе плохо даётся дизайн, — Кавех едва скрывал раздражение, аль-Хайтам же в принципе не понимал, зачем он растрачивает силы, вечно помогая отстающим.

— Не злись, пожалуйста, я поняла, — девушка очень жалостливо заглянула ему в глаза, и всё раздражение с лица Кавеха улетучилось, сменившись какой-то странной беспомощностью перед чужой просьбой о помощи. — Ты поможешь мне?

Кавех остановился, немного не дойдя до того тенистого дерева, под которым устроился аль-Хайтам. Его самого он вряд ли заметил.

— Я мог бы посмотреть на твои работы и дать комментарии, но я не светило живописи или графики.

— Ты замечательно рисуешь, куда лучше меня, — тут же затараторила девушка, — может, ты мог бы давать мне какие-то советы в процессе? Давай будем рисовать вместе? Будем где-нибудь встречаться, когда тебе удобно, в любое время. Например, сейчас у нас ведь нет занятий.

Под её напором Кавех довольно беспомощно отступил и заозирался по сторонам в поисках спасения. Аль-Хайтам подумал укрыться за стволом дерева, но не успел.

— Прости, но сейчас я не могу. Я уже договорился о встрече с другом, видишь, он уже ждёт меня под деревом, — и Кавех замахал ему с отчаянием человека, тонущего в зыбучих песках. Аль-Хайтам мог бы поддаться искушению сделать вид, что в первый раз его видит, но всё же сдержанно кивнул в ответ.

— Ничего страшного, — отмахнулась девушка, — твой друг нам не помешает.

К такому повороту не были готовы они оба.

— Видишь ли, — Кавех театрально понизил голос до шёпота, который был тише разве что крика, — мой друг довольно стеснительный, и я не хотел бы тревожить его обществом незнакомки.

Аль-Хайтам едва удержался от скептичного взгляда. Лучше бы Кавех назвал его мизантропом, это было бы чуть ближе к истине и скорее бы помогло отвязаться от поклонницы.

— Не волнуйся, я буду тихой. Я отлично лажу со стеснительными людьми, — не унималась она.

— Ну я всё же…

На самом деле в какой-то степени наблюдать за этим противостоянием было даже забавным, но аль-Хайтама быстро утомляли такие низконтеллектуальные зрелища.

— Если тебе нужен преподаватель академического рисунка, — начал аль-Хайтам, подходя к парочке, — то найми его и оплати его время, никто не обязан растрачивать на тебя свои ресурсы бесплатно. Это первое. Второе — если ты не поняла, он сказал, что сейчас занят. Мной. И мы уходим.

С этими словами он схватил Кавеха за руку и потащил прочь от ещё не успевшей прийти в себя девушки. Кавех, тоже несколько растерявшийся от всего происходящего, не сопротивлялся. Потому в полной тишине они успели нырнуть в анфиладу, пройти её насквозь и выйти в коридор первого этажа. Только тогда Кавех сказал:

— Это было грубо.

— Зато действенно.

Это как закон речевой экономии, перенасённый с лингвистический реальности, на внеязыковую. Стремление к простым формам, ускорение процесса общения с теми, с кем вообще не желаешь общаться.

— Я бы смог объяснить ей… наверное.

— Она бы не отстала. Ты был слишком мягок.

— Она просто хочет улучшить свою успеваемость, разве это плохо?

На самом деле сначала аль-Хайтам хотел сказать ей: «Если хочешь пригласить его на свидание, говори прямо, потому что намёков он не понимает». Аль-Хайтам не был медиком, но мог дать медицинское заключение: абсолютное непонимание романтических намёков, клиническая стадия оторванности от реальности, статус — неизлечимо. Это заключение аль-Хайтам готов был вручать каждому, кто пытался с Кавехом флиртовать, заигрывать или устраивать свидания. Таких — что девушек, что юношей — оказалось много, и все они были обречены на провал. В этой жизни отношения у Кавеха были только с архитектурой, а роман на стороне — с графикой и живописью.

— Плохо, если она хочет сделать это за твой счёт. Ты не должен стараться за других и тянуть за уши отстающих.

— Если отстающие хотят перестать отставать, нужно им помочь, — упирался Кавех, аль-Хайтам же задумался, зачем вообще тратит время на спор с ним. Пусть делает, что хочет.

— У тебя такое бесконечное количество энергии?

— Пока хватает.

Кавех явно относился к типу людей с весьма узким горизонтом планирования. Аль-Хайтам, например, понимал, что перед выпуском ему нужно будет сдать множество сложных экзаменов и написать объёмную дипломную работу, потому копил материалы и силы уже сейчас.

— А кстати, куда мы идём? — странно, что этот вопрос взволновал Кавеха лишь сейчас.

— Туда, где нас не найдут твои фанаты, я надеюсь.

Из коридоров они вышли в ещё одну открытую анфиладу, за которой начиналась территория даршана Амурта. Огромные оранжереи, вход в которые был разрешён лишь ученикам даршана. Или любому, кто знает, какую дверь постоянно забывают запирать.

Когда аль-Хайтам нажал на ручку застеклённой двери и та тут же открылась, Кавех слегка разочарованно хмыкнул: «А я думал, ты взломаешь замок». Впрочем, разочарование его продлилось недолго. Оранжерея была огромной и буйством той зелени, что скрывалась в ней, будто бросала вызов строгой упорядоченности Академии. Кавех крутился из стороны в сторону, рассматривая зелёные лианы, обвивающие ажурные каркасные балки оранжереи, огромные листья кувшинок, плавающих в бассейне, расположенном в центре, деревья, цветущие белым и алым, вздымающие кроны к стеклянному потолку, но не достающие до него. Аль-Хайтам не мог до конца понять его восторга, ведь в цветах и зелени в сущности не было ничего примечательного. Но в то же время внутри зародилось странное неясное, но приятное чувство, вызванное тем, что именно он показал Кавеху то, что так его увлекло.

— Почему они не пускают сюда всех желающих?

— Чтобы такие, как ты, все цветы им не вытоптали, — хмыкнул аль-Хайтам, потому что как раз в этот момент Кавех запнулся о выползщую на дорожку лозу и едва не упал на клумбу.

— Я должен включить оранжерею в свой новый проект, — восхищённо выдохнул Кавех.

— Тот, который посвящён эпохе правления Дешрета?

— Нет, другой… но, вообще-то… — Кавех задумался. Снова огляделся, будто что-то прикидывая, — в мифологии Сумеру с глубокой древности присутствует образ Оазиса вечности. Если бы внутри себя пирамида содержала оранжерею, являющуюся аллюзией на Оазис вечности… Возникает много сложностей с освещением и дренажной системой, но в целом…

Именно поэтому у поклонников и поклонниц Кавеха не было ни шанса. Невозможно было предсказать, когда его в очередной раз затянет в мир ещё не построенных им великих сооружений. Аль-Хайтаму же это скорее нравилось.

— Пустынное солнце слишком жаркое, а ночи слишком холодные, стоит также отладить и терморегуляцию, — бормотал себе под нос Кавех, но вдруг прервался, встрепенулся, став похожим на вспугнутую пустынную лису. — Кто-то идёт.

Кавех с неожиданным проворством дёрнул аль-Хайтама за собой в ближайший куст. К несчастью, в куст алых мондштадских роз, которые кому-то пришло в голову высадить рядом с эндемиками Сумеру. Хотя аль-Хайтаму не на что было жаловаться. Все царапины на себя самоотверженно принял Кавех. Ситуация была глупой, они, как мелкие воришки, засели в кустах, вслушиваясь в отдалённые голоса и шаги, вглядываясь в просветы между листьями. Точнее, вглядывался и вслушивался Кавех. Аль-Хайтам рассматривал его самого.

— В общем, здесь я работаю по средам и пятницам, в другие дни можешь меня тут не искать, — сказал кто-то, а аль-Хайтам отметил, что именно по средам и пятницам оранжерею не забывают закрыть.

— Я думал, здесь будет хоть что-то оранжевое, — ответил другой голос.

— Почему?

— Ну это же оранжерея.

Первый голос очень тяжело вздохнул.

— Наставник плохо на тебя влияет.

Голоса не приближались, и на самом деле аль-Хайтам сумел бы спокойно вывести Кавеха через ту же дверь, через которую и завёл, не поднимая шума. Но он продолжал сидеть рядом, не сбрасывая руки Кавеха, которой он приобнимал аль-Хайтама за плечо. Продолжал смотреть, как солнце играет бликами на волосах, что кажутся более золотыми и драгоценными, чем настоящее золото.

Эра Кавеха медленно приближалась к своему расцвету.