Над Рилиандилом стояла тихая безлунная ночь. На черном, как пролитые чернила, небе холодно и неподвижно сияли крошечные огоньки-звезды. Одна из них упала, прочертив серебристый след на чернильной темноте небес, и исчезла. Ее никто не увидел, некому было загадать на нее желание. Было душно - ни единого дуновения ветерка.

Король тревожно спал в своих покоях. Сильные длинные пальцы то и дело сжимали покрывало и разжимались, крепкая грудь беспокойно поднималась и опускалась от неровного дыхания, блестя от пота. Константин всегда спал беспокойно, и сейчас лежал наискось большой кровати, разбросав длинные ноги в легких штанах. Две подушки валялись на полу. Константин хрипло вдохнул душный воздух, напоенный удушливо-сладким запахом цветов и слабым морским бризом. Над садом монотонно разносился стрекот цикад.

Скрипнула потайная дверь, открываясь возле картины в стене. В королевскую спальню из каменного коридора скользнул Иван, одетый для дороги - плащ, сумка, меч. На его груди в самодельном слинге из еще одного плаща висел Макс. К счастью, ребенок спал. Склонившись над королем, Иван крепко зажал ему рот. Через секунду его запястье перехватили, попытались заломать, но тут Константин узнал его, отпустил и сел на постели, глядя на друга широко раскрытыми глазами. Канард приложил палец к губам. Под его плащом блеснула кольчуга. Константин быстро встал, натянул сапоги, блузу, торопливо поискал что-то еще.

- Некогда! - Прошипел Иван едва слышно, дергая короля за рукав. Константин успел только схватить кинжал и скрыться вслед за Иваном в проеме. Он прикрыл потайную дверь и сделал Ивану жест: беги вперед. Иван снял со стены факел и принялся осторожно продвигаться по каменному коридору. Следуя за ним, король напряг слух. Последним, что он услышал, были звуки выбиваемой двери и свист множества стрел, глухо втыкавшимся в постель. Арбалеты.

Иван опередил убийц буквально на несколько минут.

Убегая за ним следом, Константин чувствовал, что обливший его пот стал холодным.

Они бежали долго, петляя по переходам, сворачивая в тупики и возвращаясь назад. У самого выхода Константин оттолкнул Ивана за себя и выхватил из ножен его меч. На них бросился конюх с ножом. Один взмах меча, и его голова покатилась прочь, а тело со стуком упало к ногам короля. Константин вытер меч о рукав и торопливо пихнул его в ножны, висевшие на поясе Ивана.

Макс забеспокоился, завозился и начал кряхтеть. Иван тут же забормотал ему что-то привычно успокаивающее, легонько потряс. Макс не купился на это, закряхтев громче. Он вот-вот грозил разреветься.

- Какого Фарга, - прошипел Константин, врываясь в конюшню и хватая первого попавшегося коня. Иван вновь дернул его за рукав.

- Сядь на Овсянку, он унесет нас обоих. Второй конь только привлечет лишнее внимание, когда придется его оставить. Быстро!

Без возражений Константин вскочил на крупного бело-гнедого коня с огромными копытами. Иван устроился впереди, и Константин обхватил его за пояс. Они унеслись в лес, к реке. Принцу не понравилось, что его укачивают настолько сильно, и он громко заплакал. Иван молчал - некогда было отвлекаться. Сидя позади него, Константин чутко прислушивался. Стояла глухая ночь, и столица должна была спать, но она просыпалась. Шумели люди, звенело оружие, но они отъехали слишком далеко, чтобы Константин услышал что-то более определенное. Плач отвлекал его, тревожил. Король скрипнул зубами. Лес безмолвно укрыл их листвой, спрятал звуки копыт в мягкой земле, точно помогая их побегу. Какое-то время Иван удерживал Овсянку в карьере, и только глубоко в лесу чуть замедлился. Они подъехали к ручью, проехали вверх по течению, там, где ручей расширялся, и Константин похлопал Ивана по животу.

- Переведи Овсянку через ручей.

Иван послушался, держа одной рукой поводья, а другой пытаясь успокоить вопящего принца. Константин чувствовал себя немногим лучше своего полугодовалого сына. Внутри у него все мелко дрожало, а снаружи он будто окаменел - ни одной эмоции, все мышцы напряжены до предела, позвоночник горел. Константин медленно вдохнул и выдохнул через нос. Еще не время. Перейдя ручей вброд, Иван проехал еще дальше, и остановил Овсянку.

- Ваня.

Одно слово содержало в себе просьбу, требование, все вопросы, которые король желал задать ему. Канард понял каждый. Они оба спешились, Иван попробовал дать Максу хотя бы край плаща или палец, но принц отталкивал его руки, голодно плача.

- Лорд Дарденн готовил переворот. Я не знаю, сколько времени - долго. Достаточно долго, чтобы сформировалась ячейка заговорщиков, а верхушка армии перешла на сторону его семьи. Я прибежал к тебе, как только узнал, - Иван облизнул пересохшие бледные губы. Его голубые глаза лихорадочно блестели, взгляд обратился куда-то внутрь. - Они послали убийц и за Максом тоже, почти наверняка.

Дрожь внутри Константина усилилась, снаружи он лишь окаменел сильнее. Макс тянул пухлые ручонки из импровизированной колыбели, хватаясь за кожаный ремень на груди Ивана.

- Почему.

- Костя, они узнали.

Дрожь взорвалась, опалила внутренности огнем. Константин повел плечами в попытке справиться с ним, незаметно сжал руки. Его лицо по-прежнему не выдавало ни единой эмоции. Лицо Ивана исказилось гневом.

- Послал убийц за беспомощным младенцем, этот человек способен на что угодно… За собственным внуком!..

Константин коротко мотнул головой. Он быстро, лихорадочно соображал.

- Все это правда, но для эмоций не время. Откуда ты узнал?

- Отца вызвали на тайный совет, слуга перепутал фамилии Канард и Карас.

Константин слегка нахмурился. Иван торопливо пояснил.

- Его не должно было там быть, он не был частью заговора. Дарденн понимал, что со всеми званиями, которыми ты осыпал меня в последнее время, моя семья не пошла бы против короны, да и влияния среди знати у нас почти нет. Но его слишком поздно спровадили, он услышал кое-что… тревожное, а так уж получилось, что я хорошо знаком с виночерпием, который прислуживал на совете. Дружить со слугами полезно, - Канард криво усмехнулся. - Я был у отца. Как только узнал, я бросился к тебе. Еле успел.

Константин слушал друга со все возрастающим ужасом. Он вспомнил свист арбалетных стрел, их глухой стук о дерево кровати, глаза Иллара Дарденна, лишенные нежного тепла его дочери.

Сейчас у него не было ни единого союзника, кроме Ивана и его родителей, которые добровольно подставились за него. Константин покусал губы. Вариантов, кроме тактического отступления, у него сейчас не было.

Из-за его небрежности, недальновидности его сын едва не заплатил своей жизнью, весь его род едва не прервался. И одни боги ведают, какой беспорядок теперь начнется в Релении. Константин сильно сомневался, что при всех своих амбициях Иллар Дарденн проявит себя хорошим лидером. Если он сядет на трон, ему наследует его старший сын, Дайрон. И вот он обещал ввергнуть страну в такой государственный долг, из которого ей можно было бы выбраться, только коллективно продавшись в рабство верховному хокиму* Элмора.

Константин набросал в голове план. Времени рассиживаться у них не было, тем более, что голодный ребенок на руках у Ивана не унимался, громко требуя еды, тепла, внимания и покоя. Плач выдал бы их с головой, даже если им удалось скрыть запах. Овсянка мирно щипал рядом травку, изредка дергая ушами. Подойдя ближе к Ивану, он попытался сунуть мягкую морду к источнику странного и неприятного пронзительного звука. Удивившись, Макс отвлекся на бархатный нос коня, и его плач немного утих, он только обиженно всхлипывал.

- Лорд Иллар, без сомнения, уже понял, кто его выдал. Тебе нужно бежать, и не в Думетрум, туда тебе дорога заказана, - король говорил быстро, но четко.

- Кильгараад? - Спросил Иван. Константин покачал голову.

- Нет. Нельзя втягивать в это Ролана, если лорд Иллар потребует выдать тебя, будет либо война, либо Ролану придется отдать тебя. Поэтому я с Максом тоже не смогу там укрыться. К тому же, я должен оставаться в стране, чтобы быть в курсе настроений. Но следует держаться поближе к границе - в непредвиденном случае это единственная дружественная нам страна. Что со слугой, которого вы с отцом расспросили?

- Отец тут же отослал его, он влез в какой-то стог сена в выезжающей из столицы телеге, - Иван оглянулся на шпили Рилиандила, теперь недоступного для них дома. - Надеюсь, он выбрался…

Константин коротко кивнул.

- Нужно укрыть Макса, - Иван прижал его чуть крепче. Тот уже отвлекся от Овсянки и теперь опять плакал от голода и мокрых пеленок.

- Да, но он остается со мной. Нас нельзя разлучать.

Плечи Ивана опустились.

- Так что в итоге - мне жить у границы, пока?..

- Пока я не сочту, что Максимилиан достаточно готов к жизни среди людей. Это не менее четырех лет. Я найду тебя сам. Ты не должен знать, где мы - ни в коем случае. Сколько знает лорд Иллар о?..

Иван смотрел на сморщенное личико ребенка пристально, с тихой, невыразимой печалью.

- Только сам факт. И… Слух, что из колыбельки принца доносился скулеж щенка вместо плача.

- Фарг!.. - Константин сжал кулак и быстро встал. Лес тихо, душно молчаливо стоял свидетелем их тихого, быстрого разговора, больше похожего на дуэль репликами. В безмолвном воздухе раздавался только стрекот насекомых, редкое уханье совы и надсадный горький плач уже уставшего ребенка. Овсянка фыркнул и помахал хвостом, пощипывая сладкую траву. Иван посмотрел на короля снизу вверх. Тот коротко бросил:

- Прощайся, Ваня. Времени мало.

Иван поцеловал Макса в лобик. Малыш все еще пах сладким молоком. Он схватил Канарда за прядь волос и больно потянул. У Ивана вырвался горький смешок.

- Когда мы увидимся в следующий раз, я буду для тебя незнакомцем…

Константин отошел чуть в сторону, оставив их наедине. Он стоял возле Овсянки, гладя мягкую теплую шею коня. Овсянка ткнулся в его лоб мордой - этот конь всегда безошибочно чувствовал настроение своих людей. Константин улыбнулся.

- Береги его, Овсян.

Закончив с этим, он подошел к Ивану. Тот встал ему навстречу.

- Не оскотинься, - крепкие родные руки обхватили короля за плечи, прижали к себе, с удивительной для такой силы нежностью, стараясь не раздавить Макса между их телами. Константин провел ладонью по спине Ивана.

- Ничего не обещаю. Скотиной в этом мире существовать проще.

Иван коротко фыркнул.

- Уж тебе ли не знать, свинья.

Когда они отстранились друг от друга, глаза Ивана влажно блестели, а Константин только еще больше побледнел.

- Хватит так смотреть на меня, достаточно нам здесь одного плачущего Фенсалора.

Иван криво улыбнулся, берясь за стремя.

- Я найду тебя сам, - окликнул Константин, держа переданный ему плащ с младенцем. Иван кивнул, уже сидя верхом на Овсянке.

- Постараюсь мыться реже, чтоб тебе было легче.

- М-м, предвкушаю этот аромат.

- Ты всегда был мерзким.

- Не я начал про отсутствие мытья. Езжай!

Король хлопнул коня по крупу. Пустив Овсянку во весь опор, Иван не оглянулся.

Волчонок уже мог ходить и бегать, но далеко на коротких лапках не убежал бы. Все же он был куда менее беспомощным, чем годовалый младенец, который мог только плакать в попытке позвать к себе родителей и едва пытаться ходить, не говоря уж о том, чтобы добывать себе пропитание. Выбор был очевиден. Константин снял плащ, свернул его и положил на камень. На плаще он осторожно устроил сына. Тот сморщился и капризно заплакал, как только лишился куда более удобных и теплых рук, сел и потянулся к отцу. Константин разделся. На нем не было ничего, кроме легких сапог, штанов и блузы. Все это пришлось бы оставить, Константин не мог тащить и вещи, и своего ребенка.

Времени почти не было, за ними шла погоня. Константин стиснул зубы и зажмурился, сгибаясь пополам. Боль всегда начиналась в спине, разбегаясь оттуда по костям нестерпимым огнем. Кости короля хрустнули, позвоночник начал менять форму. Ноги обожгло, они перестали его держать, и Константин рухнул на колени, прижимая дрожащую руку к животу, но вскоре не смог держать и ее. Он бессильно оперся о землю, видя, как черная шерсть пробивается сквозь кожу, режет ее. Ногти удлинились, начали заостряться. Глаза вспыхнули едким жжением, Константин почувствовал. как его череп меняет форму, рот превращается в пасть, зубы удлиняются, а из горла вместо тихого болезненного стона рвется страшный рык, слова и человеческие звуки уходят в глубину волчьей глотки. Максимилиан продолжал горько плакать, испуганный странными звуками рядом, и тянул ручки к отцу. Константин обращался при нем и раньше, чтобы приучить к зрелищу заранее. Макс достаточно быстро научился принимать это, как должное, даже начинал смеяться, когда вместо поцелуев няни или Ивана его личико облизывал волчий язык, он бесстрашно тянул волка за уши и ловил его хвост, но теперь он был голоден и напуган, замерз, его выдернули из колыбельки посреди ночи, не накормив и не укачав, а теперь еще и бросили на камне, и он безутешно рыдал. Константина беспокоил его плач, и превращение проходило еще более медленно и болезненно, чем обычно. Из всех дней - именно теперь!.. Он мотнул уродливой, медленно меняющей форму головой.

“Во время превращения ты должен быть сосредоточен только на нем, Константин. Только на нем! Не думать ни о чем другом, кроме последовательной трансформации каждой части своего тела, иначе оно будет длиться дольше, и тебе будет больнее. Ты запомнил?”

Голос отца эхом отдавался в разуме. Константин гортанно зарычал, и Максимилиан заплакал еще более испуганно. Он боялся, это было хорошо, но недостаточно. Для обращения нужно было напугать его сильнее. Детям было менее больно во время обращения из-за гибких костей, но в отличие от взрослых, они не могли рационализировать свою боль и обращались бесконтрольно, поэтому во время первых обращений с Проклятым ребенком обязательно должен был оставаться отец. Совсем скоро Максимилиану будет еще страшнее и больнее, и пугать его придется отцу. Или так, или смерть.

Агония была так сильна, что на пару ужасных минут Константин потерял слух и ослеп. Он дрожал, лежа ничком на земле, в ослепительно белом океане боли. Где-то на его краю плакал сын. Где-то на его краю была опасность. Сквозь человеческую кожу прорастала жесткая волчья шерсть, кости ломались и собирались заново в скелет волка, изменялись зрение, слух, обоняние, осязание.

Спустя ровно одну мучительную вечность на месте человека на дрожащих лапах стоял черный, как уголь, волк, крупнее обычного раза в полтора. Макс не смутился этой перемене, только заплакал капризнее. Волк подавил желание облизать малыша и успокоить. Сейчас действовать надо было иначе.

Константин оскалился и громко, яростно зарычал, вздыбив шерсть на загривке, будто собирался разорвать ребенка. Макс испугался и заревел просто оглушительно. Константин ступил ближе, гортанно рыча. Все еще нет.

Волк дернул ухом. Кони, окрики людей, запах железа. Еще далеко, но если волчий слух уже мог уловить приближение погони…

Константин прикусил детскую ручку. Нажал зубами сильнее, чтобы сделать больно, но не поранить. Из его горла все еще рвался полный ярости рык. Это сработало. Макс практически закричал, когда через кожу начала пробиваться шерсть. Константин отступил назад. Он был напряжен до предела. Его ребенок рыдал рядом с ним от боли, которую он сам и причинил, им на пятки наступали люди, которые причинили бы Максу еще большую боль, и он ничего не мог сделать, чтобы облегчить все это. К счастью, малыш обратился быстро. Из пеленок вылез маленький волчонок, худенький, дрожаший, с куцым хвостиком и реденькой еще шерстью. Прижав уши, он отполз от отца, пятясь задом и зажмурился. Константин стащил в ручей ненужные теперь тряпки и схватил сына в пасть, сам кинулся в ручей, с трудом идя против усиливающегося течения. Помимо лошадей он явно услышал собачий лай. Макс висел в его пасти тряпочкой и жалобно скулил, но у него больше не было сил даже повизгивать.

“Прости меня. Потом ты поймешь”.

Волк шел по ручью, сбивая псов со следа, после чего вылез, отряхнул мокрые лапы и побежал трусцой, отыскивая укромное место. Уже рассвело, и Максу срочно нужно было поесть. К счастью, волчонка накормить было легче, чем младенца.

“Сплошные достоинства”, - Константин внутренне усмехнулся. Отойти сейчас далеко он не смог бы, поэтому что-то большое ему не светило. Он нашел укромное место возле упавшего дерева и коротко рыкнул на него. Макс заполз под ветки, стараясь не поворачиваться к отцу спиной и свернулся в дрожащий комочек. Константин ощущал идущий от сына волнами испуг, направленный на него. Он уже привычно подавил укол вины и стыда. Сожаления бы никуда его не привели. Макс хорошо понял - убегать нельзя, иначе снова укусят и напугают. Этого должно было хватить - на сегодня.

На принесенного зайца волчонок набросился, будто его не кормили дня три. Для человека такой завтрак аппетитным бы не показался никак, волчонок еще не мог есть сырое мясо, поэтому пришлось накормить его… По-волчьи. Константин отдал ему сердце и легкие, сожрав остальную тушку. Он не наелся и близко, но сосущее чувство голода хотя бы притупилось. Закончив, Константин лег, ограждая Макса от выхода из импровизированного укрытия, и навострил уши. Макс даже не сделал попытки приблизиться. К счастью, было достаточно тепло, чтобы ему не требовалось тепло отца, а дрожал малыш исключительно от страха. Константин попробовал обнюхать его, но Макс сжался еще сильнее и заполз под толстую ветку. Отец едва слышно вздохнул, совсем по-человечески.

“Ване бы все это не понравилось”.

Константин не был создан для отцовства, для родительства, заботы о ком-то. Все это должен был делать Ваня. Ваня, Дира, его собственный отец, который каким-то образом всегда знал, когда быть мягче, а когда построже… Да даже Наталия справилась бы лучше, при всем отсутствии восторга, которое она проявляла к чужим детям - она любила бы своих, Константин был в этом уверен. Даже… Даже таких. Он надеялся на это.

А теперь у его ребенка не было никого, кроме отца, который сам был растерян. Всего одна ночь вместе, и Константин уже полностью не справлялся.

Они провели в укрытии несколько дней. Константин больше не рычал на Макса, только оставлял ему полупереваренную еду раз в пару дней, кладя ее все ближе к себе. Макс скулил, боялся подходить, но голод толкал его, и постепенно Макс приучился есть рядом с отцом. Константин старался не забывать, что в образе человека Макс только учится ходить. Было легко забыть - волчонок хоть и был мал, развиваясь со скоростью человеческого ребенка, но уже уверенно ползал и неуклюже ходил, у него были все зубы и какая-никакая, но шерсть, которая грела его. Каким образом его развитие в человеческом образе настолько не совпадало с волчьим, Константин не понимал. Он уже приучился не задавать вопросов. Будь Макс обычным волчонком, к году жизни он бы уже был взрослым, но человеческое развитие тормозило волчье.

Их мир всегда полнился духами, и далеко не все из них были к людям благосклонны. Даже мирные, они легко разъярялись, стоило людям осквернить святое для духов место или тронуть священное животное, дерево, предмет… Что угодно могло вызвать их гнев. Оступившиеся по злому умыслу или по незнанию люди получали равноценное наказание - Проклятия.

Проклятия разнились по силе, области своего разрушительного действия, проявлениях. Некоторые из них можно было снять, совершив определенный ритуал, некоторые были наложены навсегда. Иные проклятия поражали целый род, другие - лишь оступившегося человека или его семью, чтобы Проклятый страдал, видя, как его ошибка или злой умысел вредят его семье. Сами вредными считались проклятия, которые перекидывались на невинных людей, стоило им приблизиться к Проклятым или полюбить их. В таких проклятиях и была причина ненависти и страха, обращенного на всех подобных несчастных. К несчастью, Проклятые зачастую сами не знали точно, как работает их проклятие, и поэтому проще было отгонять их от себя, преследовать. Если у людей была причина подозревать Проклятого в том, что его бремя “заразно”, они могли и убить его - это считалось едва ли не самозащитой.

За “славную охоту” короля Карина почти две сотни лет назад его потомки расплачивались и по сей день - забитый королем волк оказался священным хранителем леса. Кто знает, что он сказал бы, увидев своих последних потомков на четырех лапах в лесу. Константин не утруждал себя подобными отвлеченными размышлениями. В сотый раз за свою жизнь он проклял кровожадного предка и привычно свернулся в укрытии, слишком тесном для его тела. Макс уже привык сидеть близко к отцу и даже пытался поигрывать с веточками, но как только Константин шевелился или ворчал, малыш испуганно притихал, прижимал уши к голове и смирно ложился. Такое послушание было удобным в дороге, но Константину было больно видеть, в какое запуганное и забитое существо превращается еще совсем недавно живой и веселый ребенок. Сейчас Макс припал к земле и пытался ухватить зубами листик с куста. Король старался не спугнуть его. Он задремал, чутко прислушиваясь к звукам рядом с собой. Макс был еще слишком мал, чтобы оставлять его без присмотра. Телесный контакт с сыном успокоил бы Константина, позволил ему поспать полноценно хотя бы пару часов, но Макс все еще боялся его касаться, он не был приучен к его рукам даже во дворце, а ночь побега и постоянное нахождение в чужом для себя теле их отношения отнюдь не укрепили. В итоге измученный Константин не досыпал, лишь изредка задремывая, но даже тогда просыпался от любого подозрительного звука и особенно - если не слышал Макса рядом. Он уже чувствовал, как недосып мешает ему охотиться. Это нужно было как-то решить.

Константин дождался, пока Макс закончит с едой, и осторожно протянул к нему морду. Макс прижал уши, но не отступил, тревожно наблюдая за отцом теперь полностью серыми глазами. Константин обнюхал сына. Макс пах лесом, свежевскопанной землей, мокрой шкуркой, сырым мясом и чем-то почти неуловимо человеческим, сладковатым. Он медленно приподнял уши, понимая, что кусаться и рычать на него, кажется, не хотят, и потянулся к Константину. Тот замер, пытаясь не спугнуть. Волчонок тоже старательно, шумно еще и неумело обнюхал отца, фыркнул и чихнул. Константин терпеливо ждал дальнейших действий.

Фарг, ему придется неплохо развить в себе терпение, да?..

Макс ткнулся в его морду мокрым носиком и тут же слегка отскочил, настороженно ожидая реакции. Константин успокаивающе фыркнул.

“Все в порядке, я не буду сердиться, если ты тронешь меня”.

Макс ободренно приблизился. Константин лизнул его. За недели, проведенные в бегах, волчонок стал напоминать ком грязи на лапках. На прикосновение отца он зажмурился, постоял так и вдруг боднул его головой.

“Еще хочу”.

В тот день Константину впервые удалось нормально умыть сына. Очистившись, шкурка Макса оказалась точно такого же цвета, как и шкура отца - в тени угольно-черная, только на свету отливавшая рыжиной. Константин заметил, что кончик крошечного хвоста как будто слегка посеребрен. Такой же блеск он увидел на холке и кончиках ушек.

“Интересно”.

Макс поежился от прохладного ветерка, но не подошел - все еще осторожничал. Константин не стал напирать.

Очередным утром он вновь утомленно задремал, с болезненным вниманием прислушиваясь к играющему сыну. Макс обгрызал сухую ветку, тоненько и сердито рыча, но сохраняя от отца почтительное расстояние. Константин позволил себе задремать чуть глубже. Безмятежное чириканье птичек и солнце, пробивающееся сквозь ветви вечнозеленых дубов, пиний и кедров успокаивало, усыпляло, но уши взрослого волка по-прежнему были тревожно подняты. Он слышал, как Макс оставил прискучившую ветку, поворошил упавшие с пинии хвоинки и осторожно приблизился. Вне всякого сомнения волчонку казалось, что он ступает очень тихо, в то время как для отца он топал, как неуклюжий теленок, да еще и шуршал хвоей. Константин не шевелился и не открывал глаз. Макс неуклюже перевалился через его заднюю лапу и, повозившись, угнездился возле живота. Ему не понравилась поза, и он снова повозился, улегся на другой бок. Чихнул. Уткнулся носом в шерсть отца.

Константин почувствовал, как от крошечного комочка тепла совсем рядом в его уставшем, напряженном теле расслабляется каждая мышца. Пока Макс был при нем, пока Константин чувствовал его, он мог быть уверен, что сын не убежит и не набедокурит. Он почувствовал, что проваливается в сон глубже. Попытался бороться… Проиграл. Он слишком долго был в напряжении, не спал, от каждого шороха полевой мыши был готов хватать сына и бежать, пока несли лапы. Он так сильно устал…

Маленькое тепло сына давало ему самому утешение - такое же маленькое, как и он, но настоящее, реальное, оно заземляло его. Константин не привык переживать горе один, а видят духи, сейчас его хватало на них обоих.