В тяжелую резную дверь тихонько постучали. Человеческий слух мог бы пропустить этот робкий звук, но Константин услышал. Он будто застыл внутри. Окаменел. В груди гулко бился камень, разгоняя мертвенную неподвижность по членам. Принц (кем он был теперь? принцем ли еще?) почувствовал, что самые черты его лица застывают в чужой каменной маске. Стук в дверь повторился, настойчивее.
- Вон! - Рявкнул он.
- Костя, это мы. Я и Ната. Прошу, впусти нас. - Тихий голос Ивана пробился сквозь каменную оболочку, взломал камень изнутри, пустил его трещинами. Константин пересек просторную комнату и отпер дверь. Иван был взлохмачен, одежда помята, глаза покраснели. Наталия была в легком домашнем платье нежно-розового цвета, простоволоса и шмыгала носом, мужественно стараясь не привлекать к себе внимания. Они оба скользнули в покои Константина, и он тут же затворил за ними дверь.
- Я не хочу разговаривать, - тут же предупредил он, не глядя на обоих. Наталия была милой и нежной, но капризной, совершенно не умела переживать горе самостоятельно, требуя все внимание к себе и своим горестям. Так было, когда ее маленький братишка умер в колыбели. Девятилетняя Наталия тогда захлебывалась слезами, а двенадцатилетние Константин и Иван, бросив все свои дела, утешали ее. Тогда у Константина не было других дел, кроме самочувствия подруги. Теперь же у него просто не осталось сил на чужие проблемы. Совсем скоро у него не останется ничего, кроме проблем.
Но его юная невеста удивила Константина. В очередной раз громко шмыгнув носом, она обхватила Константина поперек груди и спрятала на ней лицо. Вместо того, чтобы громко залиться слезами, она начала гладить его по спине.
- Ты утешаешь меня, птичка? - Константин слабо улыбнулся, обнимая ее в ответ. Она кивнула, не поднимая головы.
- Я не буду спрашивать, как ты, - Иван положил ему руку на плечо. - Но не замыкайся сейчас. Не оставайся один.
- Кстати об этом, - Константин кивнул на кровать. - Я собирался спать…
- Прости, тогда мы пойдем… - тут же спохватился Канард. - Ната…
- Нет. Вы остаетесь здесь, раз уж пришли. Я этого желаю.
Наталия подняла лицо.
- Прямо… Прямо здесь, на кровати втроем?
- Да, а что такого, - Фенсалор пожал плечами. Наталия тоже пожала плечами. отпустила его и забралась на кровать, откинув покрывало. Уши Ивана покраснели.
- Костя, это скандал, что скажут!..
- Меня не волнует, - почти грубо прервал его принц. - Никто не имеет права вмешиваться и диктовать мне, как проживать свое горе. Это лишь мое дело. Если ты беспокоишься за честь и репутацию Наты, то это - также исключительно мое дело. Я возьму ее в жены в любом случае, а если узнаю о перетолках, то найду этим сплетникам другое занятие - например, мыть полы моего дворца своими длинными языками.
- Ваня переживает за свою честь, - подала голос леди Дарденн. Константин издал короткий смешок. Наталия тоже тихонько хихикнула. Лицо Ивана начало напоминать переспелый помидор.
- Это не смешно!.. Я лишь думаю о последствиях… Костя…
- Либо ты идешь сюда, либо встречаешь последствия в виде ослушания своего… Правителя, - отрезал Константин, забираясь на постель и обнимая Наталию. С тяжелым вздохом Канард повиновался и лег с другой стороны от Константина.
Той ночью только они смогли прогнать кошмары, невыносимо давящее горе и боль в сердце, понукавшую принца убежать в звериное обличье и выть, выть на жестокие небеса, забравшие у него отца. Константин уснул в их родном тепле, сжимая на своей груди, поверх сердца тонкую женскую и широкую мужскую ладони.
Где они были теперь. Мертва и потерян, если не мертв тоже. Единственная его семья.
Нет.
Волк беспокойно заворчал в глубоком сне. Нащупал мордой теплый комочек, услышал тихий щенячий скулеж.
Не единственная семья теперь.
Когда Константин очнулся, вокруг стояла тьма, которая была бы непроглядна для человека, но для волка не составляло проблем разглядеть скопления деревьев у выхода из пещеры, рыхлую землю и кусочек темного неба. На какую-то секунду Константину показалось, что он все еще в Рилиандиле, в объятиях друзей, в безопасности, и да, впереди много трудностей, но он встретит их не один… Но эти секунды мелькнули и исчезли. Вся беспощадная правда его положения навалилась тяжким грузом. Волк тяжело поднялся на ноги и повел носом, навострил уши.
Макса не было ни видно, ни слышно.
Ужас сковал Константина, но к счастью, в ситуации опасности его реакцией всегда было действовать, а не замирать. Борясь с желанием мчаться, обезумев от ужаса, в поисках сына, волк крадучись вышел наружу и огляделся. Пока он спал, прошел сильный дождь, и земля намокла. Следы крошечных лапок вели под полусгнивший ствол когда-то упавшей пихты.
Константин коротко рыкнул. Из полого ствола ему откликнулись поскуливанием. Константин зарычал громче. Сердце колотилось, как сумасшедшее. Парализующий, обжигающий ужас уступил место гневу. Пятясь задом, Макс вылез из ствола, дергая куцым хвостиком. Его крошечная мордочка сияла радостью первооткрывателя. Константин ударил лапой по земле, зарычал яростно.
“Никогда не смей убегать от меня!”
Макс слегка прижал уши.
Рычание.
“Кто угодно мог утащить тебя и сожрать! Ты еще не в состоянии защищать себя! Либо ты никуда не отходишь от меня сам, либо я не выпускаю тебя из пещеры, а когда мы передвигаемся, ношу тебя в пасти! Быстро назад!”
Зажав хвостик между задних лапок, Макс юркнул в пещеру и свернулся там дрожащим клубочком. Константин снова по-человечески вздохнул. Так не могло продолжаться дальше. Макс все время оставался волком, не учился ни ходить, ни говорить, ни общаться с людьми. Магия проклятия обеспечивала Фенсалорам связь между их человеческой ипостасью и звериной, но сам Константин, будучи в возрасте своего сына, большую часть времени оставался человеком, лишь иногда обращаясь. Он жил среди людей, хотя ввиду проклятия круг его постоянного общения был весьма ограничен, пока он не научился контролировать свои обращения - судьба каждого проклятого Фенсалора.
Второй король, на которого пало проклятие, Адриан, так и не сумел взять свое проклятие под контроль. Тогда его некому было научить. По одним версиям он умер от бледной лихорадки, по другим - оставался волком слишком долго, одичал, начал забывать, что человек, не откликался на свое имя и поэтому его несчастной жене пришлось убить его своими руками. Молчание жен Фенсалоров обеспечивалось их страхом подпасть под тот же остракизм, которому подвергали всех Проклятых - ведь они рожали Проклятых сыновей.
Макса нужно было учить быть человеком, чтобы он не одичал, а для этого нужна была одежда для них обоих. Для начала.
К счастью, они не убежали слишком далеко на север, а в Релении еще стояла теплая осень. Константин старался держаться поближе к Сперсии, чтобы у них всегда было питье. К тому же во время водопоя легче было охотиться. Теперь же у реки появилось еще одно неоспоримое достоинство.
У берега раздавался плеск воды. Волк лег в кусты, слившись с густой зеленью и прислушался. Над гладью воды перекликались голоса девушек и юношей. Отлично. Как минимум штаны он найдет. Стараясь не думать, как все это выглядит со стороны, и что будет делать человек, чью одежду король так бесцеремонно позаимствовал, волк дождался, пока три девушки и четыре юноши отплывут достаточно далеко, волк подкрался к берегу, подцепил зубами штаны с рубахой и пару ботинок и был таков.
Обращение в человека после столь долгого перерыва было настолько болезненным, что несколько минут Константин лежал на земле, оглохнув и ослепнув от боли. Легкие, изменив форму и расположение, сжались и отказывались раскрываться. На несколько ужасных мгновений Константину показалось, что он задохнется. Его руки и ноги, лицо, рот с отупевшими зубами, кожа, не покрытая надежной жесткой шерстью казались ему чужими, странными, неправильными. К счастью, звериные слух, зрение и обоняние всегда оставались при нем. Константин втянул носом воздух, приоткрыл глаза - глазные яблоки грозили лопнуть от боли - и приподнялся. Со стоном упал на прохладную рыхлую землю, прижавшись к ней щекой. Макс встревоженно затявкал, начал носиться рядом, подбежал, начал тревожно и шумно обнюхивать его. Опять отскочил, когда Константин приподнялся и протянул к сыну дрожащие пальцы.
- Макс…
Хрипло, едва разборчиво. Константин сильно закашлялся. Макс замер, развернув непропорционально большие уши в сторону звука.
“Ты понимаешь, что я зову тебя, сынок?”
Боль отпускала постепенно, стягиваясь из рук и ног в область солнечного сплетения - как будто Константин пытался продышать резкий удар локтем. Он с трудом сел, натянул штаны. Проморгался. Внимательно рассмотрел штаны, пытаясь вспомнить, зачем они. Чтобы не было холодно… Чтобы прикрыться. Люди всегда старались прикрыть кожу. Вместо шерсти. Константин натянул рубаху и ботинки. Голова прояснилась.
Макс сидел и смотрел на человека во все глаза, поводя мордочкой из стороны в сторону. Его, наверное, сбило с толку обилие незнакомых запахов на отце. Папа пах, как папа и как кто-то чужой. И выглядел, как кто-то чужой.
- Макс.
Волчонок уставился на него. Константин протянул ему руку ладонью вверх и опустил ее на землю, приглашая подойти. Волчонок подполз к руке, обнюхал ее, лизнул и поставил на нее передние лапки.
- Молодец, - Константин взял его на руки, но Максу это уже не понравилось. Он заюлил и вывернулся из рук, скульнул. Константин сел перед ним.
- Тебе надо обратиться в человека, - попытался он объяснить. - То же самое, что сделал сейчас я. Человеком. Понимаешь?
Он легонько коснулся мягких ушей. Макс замер, прилег на землю, но позволил себя приласкать. Константина беспокоило, что сын все еще не говорил, и понять его состояние можно было только по его движениям и поступкам.
Насколько вообще он его понимал?.. И зачем ему было обращаться в слабого и беспомощного человеческого ребенка, терпеть невыносимую боль без всякой причины, если волчонком оставаться было объективно удобнее? Как можно было его убедить?
Над этим нужно было подумать.
Перво-наперво Константин, велев Максу сидеть в пещере и проверив, что тот понял его, вышел в деревню, обещавшую превратиться в небольшой город, и продал мяснику заблаговременно задушенного им оленя. Он удивился, как легко оказалось это сделать.
- Мяса не хватает? - Небрежно спросил он, опершись о стол. Ему пришлось оторвать от рубахи край и завязать себе левый глаз - слишком приметно было выходить к людям, ничем не прикрыв лицо. Оборванный конец рубашки он заправил в штаны. Константин был напряжен до предела, он не знал, как лорд Дарденн объяснил исчезновение королевской семьи, насколько распространилась тайна о проклятии, уже не бывшая тайной. Он ничего не знал о теперешней ситуации.
Мясник, грузный пузатый мужчина со спутанной бородой, в которой застряли хлебные крошки, махнул рукой.
- Хватает пока… - Он понизил голос и подался ближе. От него пахло кислым пивом и сырым мясом. - Ты потише, если не местный, то иди лучше своей дорогой, мужик. Я тут людей стараюсь лишку не пугать, но если такие поборы до следующего года останутся, то в пироги класть будем человечину. Да разве ж лорда нашего это колышет!..
Он опять махнул рукой.
- Ты сам-то откуда?
- С юга, - Константин коротко улыбнулся. Мясник кивнул.
- А, слышу, да. Говор южный, я так и подумал. Куда путь держишь, в Кильгараад?
Константин уклончиво пожал плечами. Мясник оказался не слишком разговорчив, а как его разговорить, не выдав о себе слишком много, Константин еще пока не знал. Его тревожила мысль о Максе, тянула в лес, он был рассеян. Мысленно Константин уже рисовал себе ужасные картины - вот Макс убегает за какой-нибудь бабочкой и проваливается в яму, срывается с обрыва, тонет в реке, попадается людям, попадает в капкан…
С усилием Константин отогнал от себя эти мысли. Расспрашивать “а кто сейчас правит” было бы верхом глупости. Нужно было найти людное место и послушать там. Но нельзя, еще нельзя… Макс был слишком мал и не приучен к человеческому облику…
- Много кто сейчас туда идет, - король постарался придать фразе лишь наполовину вопросительный тон. Мясник фыркнул.
- А то ж!.. Ну, это кто потревожнее… Я, например, ни в какой Кильгараад не пойду, пока и тут жить сносно. У меня тут семья, дочь вон на сносях… Куда я их потащу, скакать по горам, точно козлы?
- Да уж…
- Семья-то есть у тебя? - Деловито спросил мясник, разделывая оленя. - Аль оставил?
- Нет, - Константин покачал головой. - Не успел жениться.
- И не стоит щас, - загадочно бросил мясник. - Молодой еще, успеешь, чай. Тебе пяток сребров или медными?
- Медными.
Все, что Константин узнал в тот день - увеличение поборов на продукты питания, вещи и вывоз товаров в другие страны. И то случайно. О делах столицы здесь не говорили - оно и понятно, своя рубашка ближе к телу. Какая людям разница, люди с какой фамилией сидят на троне. Главное, чтобы им самим хватало, чем прокормить своих детей. Они все думали о своих детях. Константин же должен был думать об их детях - и о своем.
Но теперь ему нужно было сосредоточиться только на своем сыне, с которым он не знал, что делать. И решить, куда потратить… Несметные богатства, которые он выручил за оленя.
“И ни в чем себе не отказывай”, - хмыкнул он, выйдя наружу. Еду он сразу отмел - к чему было тратиться на то, что он сам мог поймать?..
Одежда. Макса нужно было приучать к одежде.
Константин заметил, что люди в городе были чуть более напряжены и усталы, взрослые приуныли, детей старались скорее загнать домой еще до темноты. Он мысленно попенял себе, что не следил за ценами на товары так, как делал это Ваня, и теперь даже не знал, насколько все подорожало.
Волчонок встретил отца обиженным, испуганным повизгиванием, повис на штанине.
- Нельзя, - спокойно сказал Константин, стягивая с головы кусок тряпки. Ему удалось забрать у кожевенных дел мастера обрез ненужной кожи - сойдет для повязки. Со следующей продажи какой-нибудь дичи он собирался купить нож и смастерить себе повязку. За месяц, проведенный в лесу, у Константина отросла борода, которая уже неплохо скрывала его черты, и все же появление молодого неженатого мужчины с ребенком сразу после пропажи или гибели короля и принца могло вызвать подозрения. И даже “потерянный” глаз мог не спасти положение.
“Что ж, вырежу его, если придется”, - спокойно подумал Константин, садясь на землю. Макс торопливо влез к нему на колени и прикусил пальцы.
- Ты сердишься, что я оставил тебя? - Стараясь говорить четко, спросил Константин. Макс заворчал, реагируя на звук голоса отца. Константин еще раз повторил:
- Тебе нужно обратиться, Макс. В человека.
Никакого результата. Сын попросту еще не понимал его, и что хуже - даже пойми он слова Константина, не понял бы, для чего ему это делать. Король медленно вдохнул и выдохнул. Успокоиться. Терпение. С маленькими детьми ведь так было нужно?..
Как же Константин жалел, что обрывал Ваню всякий раз, когда тот пытался рассказать ему о Максе. Только теперь он начал вспоминать потухшие глаза друга и его упавшее лицо, когда король бросал ему “я занят. У тебя есть, что сказать мне по существу?” Со временем Ваня перестал пытаться.
“Прости меня. Надеюсь, ты еще жив. Я обязательно попрошу у тебя прощения при встрече. Если бы я только послушал”.
Константин начал с малого. Он приучил Макса к рукам. Со временем волчонок смог понимать хотя бы повторяющиеся звуки человеческого голоса и жесты. Когда Константин садился на корточки и протягивал руки, Макс бежал к нему, сломя голову. На руках он тоже сидел спокойно, хотя взял дурную привычку грызть ворот рубахи отца. Константин отстранял его, повторял “нельзя”. У него было странное чувство, что он не воспитывает сына, а дрессирует щенка.
Ему было страшно подвести Макса, упустить его в лапы проклятия. Он не справлялся один. Константин понимал, что должен думать о том, как вернуть себе трон, но сейчас все его силы уходили только на Макса.
“Я просто плохой отец. Я всегда им был. Надеялся, что моими детьми займутся Ната, Дира, Ваня, отец… Если бы был жив отец, он знал бы, что делать”.
Беспомощность парализовывала, мешала ясно мыслить, стыд занимал все мысли, беспокойство лишало бдительности. Константин думал о людях, которых оставил в Рилиандиле - о Ване, о Канардах, о Дире и матери. Что произошло с ними? Казнили ли их? По стране наверняка рыскали Ловцы - охотники на Проклятых, и пока лорд Иллар не получит к своим ногам их с Максом трупы, он не успокоится. Если тот мясник что-то заподозрил…
В следующую вылазку нельзя было быть настолько беспечным.
Константин попросту не предусмотрел варианта, в котором его ребенка придется воспитывать ему. Он не видел просвета. Однажды обратившись, Макс не желал возвращаться в человеческий облик. Вокруг него не было людей, только отец, который сам же и заставил его обратиться, и сам оставался с ним в волчьем обличье. Проклятого ребенка можно было обратить в зверя, напугав или разозлив. Для обращения в человека требовалось сознательное усилие, на которое Макс был еще не способен. Ему был нужен человек рядом - не зверь.
Спать в человеческой коже на твердой земле было больно и неудобно, но Константин не обращался в волка. Макс совсем перестал бояться его и спал, прижавшись к отцу вплотную, но явно был недоволен отсутствием у того шерсти. Константин старался много с ним разговаривать, не зная, что еще делать. Макс без сомнения понимал интонацию, выучил свое имя и понимал слова “нет” и “нельзя”, но на этом его познания в человеческой речи пока заканчивались. Константин обращался в волка раз в несколько дней, охотился, кормил Макса, ел сам и возвращался в человеческий облик. Боль от каждого обращения меньше не становилась, но он терпел и продолжал идти на север. Уже холодало - и из-за изменения климата, и из-за надвигающейся зимы. Константин понимал, что время работает против него. Они могли бы перезимовать в лесу, но если Макс проведет зиму зверенышем, как быть человеком, он уже не вспомнит.
Лес изменялся, из хвойного стал смешанным, а затем лиственным. Ночами холодало. Макс жался к нему теснее. Константин старался согреть его, как мог, и думал, думал.
Однажды утром он умылся, взял сонного Макса на руки и отправился с ним к деревне. Почуяв и услышав людей, Макс не попытался вырваться из его рук, как Константин боялся, а прижался к его груди и тоненько тявкнул. Возле опушки леса играли дети - три мальчика и девочка лет шести. Мальчики играли во что-то вроде догонялок - один водил, двое убегали. Девочка тоже хотела поиграть, нетерпеливо пожевывая кончик косы и топая босыми ногами, но у нее на руках висел толстенький и розовощекий младенец - брат или сестра. Видимо, девочке строго-настрого запретили его оставлять, поэтому она лишь наблюдала за игрой братьев и грызла светлый кончик реденькой косички. Младенец на ее руках иногда начинал реветь, и тогда девочка раздраженно встряхивала его. Помогало это не всегда. Константин почувствовал запах промокших пеленок даже с такого расстояния и слегка сморщил нос. Макс уставился на детей во все глаза и вопросительно проскулил.
- Это дети, - Константин указал на них сыну. - Ты такой же, Макс. Ты не волчонок.
Макс повернул к отцу мордочку. Константин настойчиво повторил:
- Ты ребенок. Ты должен вспомнить. Смотри еще. Смотри.
С трудом, но Макс понял, куда надо смотреть, и опять застыл, следя за бегающими мальчиками и ревущим младенцем у девочки на руках.
Не ожидая от этой идеи ничего особенного, Константин вернулся с сыном в лес. То ли обращения отнимали у него последние силы, то ли его так измотала тревога, но короля клонило в сон как будто круглые сутки. И как назло, именно тогда, когда спать было нельзя, когда нужно было неустанно следить за сыном. Он провалился в сон, сидя у дерева, и очнулся от пронзительного плача прямо себе в ухо. Сильно вздрогнув, он очнулся и обнаружил на своих коленях… Ребенка.
- Макс!.. - Константин торопливо сдернул с себя рубашку, завернул в нее сына. У Макса немного отросли волосы, из глаз катились крупные слезы, лицо побагровело от плача, а под забитым соплями носом было грязно.
“Как я не услышал?..”
Константин прижал его к груди, покачал. Увидев сочувствие и убедившись, что у его истерики есть как минимум один вовлеченный зритель, мальчик завопил еще более отчаянно.
- Тише, тише… Сейчас пройдет. Сейчас боль утихнет, - Константин забрался в пещеру, все еще держа сына на руках. Ему было холодно, и оставался только один способ согреться. Константин осторожно снял одежду, сложил ее подальше и обратился вновь, молясь всем известным ему богам, чтобы Макс не последовал его примеру - боль от обращения должна была его остановить.
Макс не обратился - только обрадовался знакомому теплу и жесткой шерсти. Константин свернулся вокруг сына теплым коконом, и мальчик быстро уснул.
Король задумался. Жить в лесу зимой им было нельзя - нужно было найти какой-то дом, временное ремесло. Он ничего не умел, кроме как сражаться и ходить под парусом, а эти умения сейчас были не нужны. Всему остальному нужно было учиться, а это время. Макса следовало удерживать в образе человека любой ценой, он и без того едва не одичал.
Проклятие работало таким образом, что чересчур сильные переживания могли вызвать обращение или близкое к нему состояние. Даже если Фенсалор удерживал себя в руках и жил в безопасности и спокойствии, он все равно обращался в волка раз в месяц или несколько месяцев. Сдержать это было невозможно, и либо Проклятый выбирал, когда ему обратиться и провести несколько дней в образе волка, либо Проклятие делало это за него. Маленькие дети могли обратиться буквально от чего угодно, не умея справляться с эмоциями. Константину нужно было уметь успокоить сына, при этом оставаясь в образе человека.
Никогда в жизни Константин не скучал по своему отцу так сильно, как сейчас.
В конечном итоге он потратил почти все деньги на один теплый плащ. Пару сапог пришлось снова стащить, и они были Константину малы, далеко в них он бы не прошел. Впрочем, идти он уже не смог бы - однажды утром Макс, который спал вместе с отцом под плащом, растолкал его и указал пальцем наружу.
- Па-а!
Константин прищурился на выход из пещеры. С белесого неба на землю медленно опускались белые хлопья. Они таяли, не достигая земли, но учитывая постоянно холодеющие ночи, вскоре снег начнет оставаться на земле.
- Это снег, Макс. Пришла зима.
- Нег.
- Снег.
- Нег, - упрямо повторил сын, будто поправляя глупого папу, встал и вышел наружу. Он уже неплохо ходил и пытался бегать, пугая Константина и неожиданно срываясь с места. Король всякий раз боялся, что не поймает Макса вовремя, и тот сорвется в какую-нибудь прикрытую землей или листьями яму. Константин старался давать сыну столько свободы и самостоятельности, сколько мог позволить, но он даже не думал, что быть родителем - это, по сути, беспрестанный, никогда не прекращающийся ужас потерять маленького ребенка от глупости, раны, болезни, чего угодно. Лес перестал быть для Константина просто лесом - он стал источником опасности для его ребенка. Выйдя следом за сыном, беглый король устало потер ладонями лицо, почувствовав под ладонями отросшую бороду.
“Я сойду с ума, если продолжу в том же духе. Нельзя”.
Макс протянул ручки к небу, пытаясь поймать хлопья снега. Они тут же таяли на его ладошках. Мальчик опустил руки, разглядел свои мокрые ручки и протянул их отцу.
- Нег?..
- Он тает, Макс, - Константин присел на корточки перед сыном и протянул собственную ладонь. Снежинка упала на нее и тут же превратилась в каплю воды. Макс ткнул в нее пальцем и поднял на отца глаза, обрамленные черными ресницами. Недавно они утратили всю голубизну, оставшись серо-стальными. Ни разу в жизни не стриженные темные волосы завивались на затылке длинными завитками.
“Хотя бы тебя не придется вечно прятать”.
Кожаная повязка висела у Константина на рукаве. Со встречи с мясником прошло около трех месяцев - по примерным прикидкам Константина. Считать дни у него не всегда получалось. С тех пор он выходил к людям всего дважды - оба раза продать мясо. Макса он с собой брать не рисковал, заставляя обращаться. Его сын оказался удивительно умен и уже приучался обращаться в человека тогда, когда это делал отец, и наоборот.
Макс посмотрел на Константина, слегка нахмурившись.
- Снег - это очень холодная вода. Ты теплый. Холодная вода становится теплой от… Из-за тебя. Ты не сможешь поймать снег, сынок.
Макс смотрел Константину в лицо, открыв рот. У короля не было иллюзий, что сын его понимает, но он смутно припоминал, что ему говорил о маленьких детях Ваня - с ними нужно очень много разговаривать, чтобы они тоже начали говорить.
“О чем я буду с ним говорить, ему три месяца?”
“О чем угодно, Костя. Да хоть о недавнем кризисе в наследовании приморских регионов, ему просто нужно слышать рядом речь человека, твой голос”.
“Какая чушь”.
- А-ает, - вдруг сказал Макс, снова поймал снежинку и протянул руку. - Папа.
- Нет, в моей руке снег тоже тает, - терпеливо сказал Константин, удивившись. Значит, что-то из его слов сын все же понимал.
“И лучше тебе не знать, почему снег может перестать таять на мне, Макс”.
Малыш снова поднял голову и попытался поймать снег на язык. Константин погладил его по макушке.
- Нельзя.
С хитрым видом Макс разинул рот еще шире. Константин нахмурился.
- Я сказал, нельзя. Закрой рот, Макс.
- Не-а.
- Макс.
Со вздохом Константин встал и подхватил сына под мышку.
- Я все сказал, никакого обсуждения не будет. Если я увижу, что ты ел снег, то снова накажу.
Макс хрипловато заревел. Это было надолго. В последнее время ребенок взял себе в голову, что он сам себе на уме, и приказов папаши слушаться не обязательно, а если Константин не позволял Максу есть грязь или плескаться в лужах, вместо этого заставляя надевать штаны, Макс долго и натужно орал. Пережидать это было… Утомительно. Вот и сейчас, Константин сел на землю, скрестив ноги, попытался завернуть сына в плащ, но тот только оттолкнул руки отца и продолжил самозабвенно вопить в небеса, призывая их в свидетели только что свершившейся несправедливости. От его воплей можно было оглохнуть, но Константин только радовался - легкие сына были здоровы, а такой глоткой только отдавать приказы через огромный тронный зал или на поле боя…
Мысли, что Максу может ни разу не случиться отдавать никакие приказы, даже не приходила Константину в голову. Он беспокойно нахмурился. Жилье надо было найти прямо сейчас - и быстро.
- Кто это туточки так плачет?..
Хрустнула ветка. Константин вскочил, тут же подхватывая сына на руки. Голос был скрипучий, стариковский, но кто знает, был ли говорящий один…
На поляну вышла небольшая сухонькая старушка. Она была чуть согнута и тяжело опиралась на деревянную криво обструганную палку, которой ворошила землю перед каждым своим шагом. Константин присмотрелся к ее лицу и увидел, что она невидяще смотрит белесыми, выцветшими глазами перед собой. Редкие пряди абсолютно белых волос выбивались из-под потертого коричневого платка с вышитым на нем схематичным изображением солнца. За старухой по пятам следовало два зайца. Макс, впервые за долгое время увидевший человека, тут же стих и испуганно вжался в шею отца, крепко обхватив его за шею. Константин прижал его к груди и отступил на шаг. Старуха повернула голову в их сторону и остановилась. Зайцы - тоже, будто дрессированные, присели на задние лапы и подняли уши.
Смотреть в белесые глаза старухи было жутко.
- Кто это здесь так плакал, а таперича так пыхтит, а? - Старуха улыбнулась и ощупала землю перед собой палкой. - Дитенок потерялся никак? Нашел ты его уже?
Константин молчал, не понимая, с кем старуха говорит, и в уме ли она. Какого Фарга она вообще делала в чаще, если была слепа и ходила только с опорой? И что не так, фаргусы побери их, было не так с этими зайцами?..
- Па-па, - прошептал Макс, - бу-бу…
“Бу-бу” означало на его языке “боюсь”.
- Ты что делаешь в такой глуши с дитенком, мальчик? - Старуха продолжала улыбаться. - Не бойся, чай не обидит, старуха-то одинокая… Ох ты Реленушка помилуй, а животы как урчат у обоих!..
Чувство голода было настолько привычно для Константина, что свой собственный он перестал замечать. Урчание же живота сына он услышал и сам. Видимо, из-за давней слепоты слух старухи обострился почти до звериного.
“Какой я тебе мальчик…”
- Немой ты? - Старуха подошла ближе. - Сынок-то вон как горлопанил только что, а ты чего, папка?
- Не немой, - Константин не отрывал от нее взгляда. - Добрый день.
- Ох ты, а говорит-то как лорд!.. - Старуха покачала головой, но в ее голосе король не услышал ни страха, ни враждебности - лишь ласковую насмешку. Константин мысленно отвесил себе оплеуху - снова забылся, вырвалась галантность прежней, потерянной жизни… Это могло стоить им обоим жизни.
“Разорву, если придется”.
Мысль больно ударила Константина - во что он превращался, в какое чудовище? Он полностью был готов убить беззащитного, старого и слепого человека из страха за свое дитя, и вместе с тем, если бы пришлось, действовал бы без раздумий, а что до греха… Лучше уж замаливать его, чем молиться об упокое души сына.
- Пойдем, - старуха развернулась. Зайцы, едва не наступая на пятки, последовали за ней. Макса это чуть успокоило, он оторвался от плеча отца и украдкой уставился на них.
- Куда и зачем, - Константин все еще прижимал Макса к груди, не двигаясь с места.
- Поешь хоть, болезный, - старуха даже не обернулась, ковыляя прочь. - Заодно посмотришь, что и впрямь я одна живу, а то слышно с другой опушки, как сердце у тебя колотится, бедняга. Сына-то не пугай. Ох и пуганый…
Оглядываясь назад, Константин и сам не понимал, что толкнуло его следом за незнакомой старухой, которая могла вести его прямиком в ловушку. От усталости и постоянного напряжения Константин уже не понимал, какие из его опасений стоят внимания, а какие - беспочвенны. От постоянной тревоги можно было сойти с ума. Поэтому сейчас беглый король только быстро натянул повязку на лицо и напряженно прислушался, готовый бежать при первом же подозрительном звуке. Шею сжали крепко обхватившие ее теплые ручки сына.