Вторым самым лучшим местом в школе после библиотеки является оранжерея. Цветы душат своим сладким ароматом, лампы слепят глаза, влажная земля в горшках и кадках навевает воспоминания о лете в деревенском доме; до странного приятно наблюдать, как на ровной, грязно-коричневой поверхности почвы в горшке с течением дней появляется крошечный росток, робко тянущий к искусственному свету два маленьких листочка. Затем он растет и крепнет, набирает сок и силу, словно всерьез задумал дотронуться до потолка; в разные стороны тянутся его зеленые слабые ветки, раскрываются, как ладони, листья, и затем, если повезет, спустя много-много дней на теле растения появляется маленький натянутый шарик, способный, кажется, разорваться от прикосновения. Но не прикосновение ему нужно, ему необходимо время; и однажды взрыв случится, из-под темно-зеленых доспехов в стороны вырвутся нежнейшие алые потоки, замрут прекрасным ярким пятном. И разве же это не магия? Еще недавно, несколько месяцев тому назад, на этом месте не было ничего, совсем ничего, с виду пустой горшок, а теперь здесь возникло нечто, по красоте сравнимое с шедеврами изобразительного искусства. Такое хрупкое, но сильное, такое нежное, но живучее; сорви цветок, скомкай и брось, и через некоторое время увидишь на его месте новый.
Кристина обожала выращивать цветы — и цветы отвечали ей таким же обожанием. На ее грядках всегда рождались самые лучшие овощи, самые крепкие стебельки, из которых она готовила самые чистые эссенции; может, секрет был в том, что она, как никто другой, умела терпеливо дожидаться нужного момента для подкормки или подрезания. А может дело было в какой-то природной склонности — и в детстве бабушка говорила, что у Кристины самые лучшие помидоры.
— Красивый цветочек.
Филомена наклонялась через стол, заглядывая в горшок Кристины. Та не смогла даже удивиться встрече; шумную толпу Слизеринцев она заметила еще тогда, когда они только приближались к двери в класс, ведь эти дети создавали совершенно уникальный шумовой фон, который ни с чем другим не спутаешь.
— Спасибо, — почему-то перейдя на шепот, ответила она. — А у вас тут урок?
— Да нет. Домашнее задание, — Филомена демонстративно закатила глаза и кивнула в сторону нескольких горшков, составленных под мощной лампой. — Выращиваем клещевину.
Молчи, Кристина! Они взрослые, они опасные, они себе на уме; если ты сунешь свой нос в их дела, то рискуешь без этого носа и остаться! Молчи; они, в конце концов, не просили о помощи, а непрошенная помощь...
— Если будете выращивать в таком ярком свете, то эликсир потом будет слишком горький.
— Да ну, — нахмурилась Филомена, — оно же из Африки, это растение.
— Вот, сейчас, — Кристина нырнула под свой стол, где прятала от учителя маленький филиал библиотеки. — Вот, смотри.
На стол легла старая книга с вручную созданными иллюстрациями; пять человек в зеленых безрукавках столпились вокруг Кристины, поверх ее головы заглядывая на страницы книги. Слева был довольно реалистичный рисунок клещевины, справа — краткая информация по выращиванию для магических целей. И в самом деле: "Выращивать под умеренным освещением в условиях обильного полива".
— Э, вот так штука, — пробормотала Филомена. — Вот спасибо! Мне хорошая оценка позарез нужна.
— Ага, ну, вот так, — невпопад промямлила Кристина. Похвала вдруг отозвалась бесконечной, всепоглощающей радостью в душе, и язык начал молоть слова с неконтролируемым рвением. — А знаешь, э... А еще оно ядовитое! Очень сильно. Из него можно сделать очень хороший яд...
— А вот об этом поподробнее, — произнес один из студентов.
— А где это написано? — подхватил второй.
— Ладно, — Филомена сама захлопнула книгу и чихнула от поднявшейся в воздух пыли. — Спасибо за подсказку, подружка. Слушай, а завтра ты здесь не сидишь? Мне, может быть, понадобится еще помощь с этой клещевиной... А ты, кажется, разбираешься в вопросе.
Нет, завтра суббота — суббота, значит, можно на весь день забраться в библиотеку и не высовывать наружу нос. Но Филомене нужна помощь, и Кристине ничего не стоит эту помощь оказать, а почитать можно и до, или после, или вообще в другой день; так приятно общаться со старшими, так отрадно знать, что ты им в чем-то полезна, и вообще, так здорово слышать из чужих уст: "Ты разбираешься в вопросе", а не "Отстань, книжный червь" или "Пошла вон, грязнокровка".
— Я приду, — пообещала Кристина, захлопав ресницами. — Обязательно! Сразу после завтрака!
— Нет, ну так рано я не согласна, — усмехнулась Филомена. — У меня утром тренировка. Но вот после обеда — это было бы отлично. Идет?
Она протянула руку для рукопожатия, и Кристина, помявшись, протянула свою; ладонь Филомены оказалась грубой, натертой от метлы, очень горячей, и еще долго после того, как они расстались, Кристина могла чувствовать фантом этого прикосновения на себе.
***
В юные годы дружба начинается так странно.
Сперва вы встречаетесь только потому, что вас что-то связывает: например, учеба в школе, или общий спорт, или одна секция. У вас может быть очень мало общего, и все ваши разговоры вертятся только вокруг этого связующего обстоятельства, а за его пределами вашей связи словно и не существует. Такая дружба неизменно погибает после выпускного; исчезает то единственное, что хоть как-то связывало вас друг с другом, и не остается ничего, кроме как поблагодарить кружок или школу за те совместные дни, которые они вам подарили, пожать друг другу руки и разойтись, лелея в сердце воспоминания о всем хорошем, что вы успели пережить.
Но порой бывает и наоборот: казалось бы, ничего вас не связывает друг с другом. Разный возраст, разные факультеты, разные увлечения. Друзья, когда начинаешь рассказывать им о совместных прогулках, пучат глаза и испуганно шепчут: "Это же Слизерин!". Ее друзья, в свою очередь, улыбаются насмешливо и почти издеваются: "Это же Когтевран!". И даже если удается развернуть дискуссию, убедить, что нет смысла проводить черту между факультетами, что и тут, и там есть замечательные и не такие уж замечательные люди, то все равно всплывет хоть какое-то препятствие. Пускай возраст, пускай статус, а иногда даже кровь; и сердце нет-нет, да и шепнет неуверенно, что, может быть, все-таки они правы? Может быть, все же не стоит? Не бывает же, чтобы целое общество, все вокруг ошибались, а ты одна была права? Не можешь же ты быть умнее всех?
— Я не могу поверить, что ты в этом году заканчиваешь школу.
Филомена лежала на раскидистых ветвях дерева, заложив под голову руки. В темноте леса все время что-то шуршало, кто-то громко ухал, иногда слышались шаги, хруст веток или даже разговоры, похожие на человеческие; на каждый такой звук Кристина непременно испуганно оборачивалась, вжимая голову в плечи, но даже несмотря на свой страх была вынуждена признать, что нет для разговоров места лучше, чем Запретный лес. Здесь точно не подслушают ни одноклассники, ни учителя. Здесь не будет осуждения; никто из старших не попытается подшутить над товаркой из-за дружбы с малышкой, никто из младших не уставится испуганно на зеленую форму, не станет взволнованно спрашивать, не нужно ли позвать учителя. Здесь можно говорить открыто...
— Да я сама не могу, — призналась Филомена, пытаясь разглядеть сквозь паутину ветвей вечернее небо. — Была бы моя воля, я еще года два оставалась бы в Хогвартсе...
— Почему именно два?
Сперва спросила, а потом подумала; ведь через два года уже она, Кристина, окончит школу.
— Ты лучше скажи, чем будешь заниматься после экзаменов.
Раньше-то было ясно, чем заниматься. Вместе учить уроки — Филомена на два года старше, родилась и выросла среди волшебников, и всякие там штуки, вроде эссе по истории магии или заковыристых вопросов под звездочкой в письменном задании по трансгрессии, это все для нее ерунда. А еще можно ходить к озеру; Филомена прекрасно плавает и с радостью этому научит, зато Кристина разбирается в водорослях и знает, что вот эта легкая поросль на озерном дне — редчайший экземпляр, благодаря которому учитель зельеварения останется в восторге от зелья ученицы. Но теперь? Теперь разница в два года, прежде казавшаяся всего лишь милой приправой для дружбы, встала между ними непроницаемой стеной. Два года, это ведь такая пропасть! Два года Кристина будет томиться в стенах школы и пялиться в свои книжки, а Филомена за это время успеет поездить по миру, найти работу, найти супруга, а при должной прыти еще и завести детей — и какой же наивной нужно быть, чтобы верить, что Кристина, выйдя из стен Хогвартса, сможет снова стать для Филомены подругой? Пропасть, разверзшаяся между ними, будет каждый день становиться на километр шире.
А еще, а еще так тяжело представить себе школу — без нее. Школу, в которой некому будет защитить от дурацких розыгрышей. Где никто не надерет задницу хулиганам, стащившим из сумки учебник. Где не будет рядом подруги, готовой проклясть любого задиру — а сама Кристина, несмотря на пять лет, проведенных в этом месте, так и не смогла ни разу направить палочку на человека.
— Я ведь о тебе не забуду, — успокаивала ее Филомена, сминая в пальцах листок дерева и вдыхая горьковатый запах его сока. — Я буду тебе писать — ну, может, не каждый день, все-таки иногда я буду в поездке или на работе... Но раз в неделю точно! И ты мне пиши. В дни, когда будет свободное время. Вот как приходишь утром в библиотеку, значит, перед тем, как брать в руки книжку, садись и пиши. Договорились?
Кристина изо всех сил пыталась подхватить от подруги ее позитивный настрой и поверить в эти обещания, но в душе почему-то продолжали увядать розы.
— Договорились...
Филомена видела, что она опечалена, но не существовало заклинания, способного отогнать страх перед будущим. Свесившись со своей ветки, она только и смогла, что обнять Кристину за плечи и понадеяться, что есть у объятий некоторые волшебные свойства; и как будто Кристина в самом деле немного расслабилась, ощутив тепло подруги.
— Ты мне рубашку испачкала, — прошептала она, накрыв ладони Филомены своими. — Будет теперь зеленое пятно.
Но еще долго после того, как они разошлись, Кристина продолжала улавливать в воздухе древесный запах и думать о том, что именно так, лесами и зеленью, пахнет Слизерин.