Может ли быть что-то, что волнует выпускника больше, чем выпускные экзамены? Без сомнений — кому нужны эти экзамены, определяющие всю дальнейшую жизнь, если есть кубок по Квиддичу?
По утрам столовая возбужденно гудела с самого сентября и не переставала гудеть до июня. Обсуждались события последних матчей, составлялись таблицы, делались устные ставки на победителя и разгорались горячие споры, порой доходившие до маленьких проклятий и разъяренных до красноты профессоров. Кристина так никогда и не поняла идею квиддича в полной мере, но с тех пор, как Филомена стала ее подругой, те матчи, в которых участвовал Слизерин, ее все-таки немножечко интересовали — а поскольку ходить только на игры змеенышей было бы как-то подозрительно, приходилось посещать и матчи Когтеврана. Но истинной фанаткой игры она так и не сумела стать — когда товарищи за столом раскладывали вокруг себя свитки и пытались математически высчитать самого вероятного победителя следующего матча, Кристине приходилось собирать в кулак все свое самообладание, чтобы не зевать во весь рот.
— Похоже, в этот раз все-таки Гриффиндор, — обсуждали друзья. — С вероятностью 38% кубок унесут они... принимая во внимание прошлогодние матчи...
— А плевать, — отозвался кто-то, — лишь бы не Слизерин.
И в едином порыве все устало вздохнули:
— Да, плевать, лишь бы не Слизерин.
Кристина жалела о двух вещах: о том, что под рукой не было книги, в которой можно было бы заблудиться, и еще о своем неумении кричать и насылать проклятья — а как ей хотелось наслать на зачинщика "Ешь Слизней", чтобы вся его мерзость вышла через рот!
Школа вообще ненавидела Слизерин, но каким-то образом это становилось заметным только в том случае, если ты сама переставала его ненавидеть. На уроках дети были готовы сами получить худший балл, но подпортить работу соседа с зеленого факультета — лишь бы не Слизерин! На матчах по Квиддичу болели за чужой факультет — лишь бы не Слизерин! И если в конце года в соревновании между факультетами побеждал Гриффиндор, Пуффендуй или Когтевран, то от всего сердца радовались все три факультета, даже два проигравших — ведь главное, что Большой зал не окрасится в зеленый! За те годы, что Кристина провела в стенах этой школы, Слизерин ни разу не оказывался победителем — хотя старшие рассказывали, что был период, когда победа доставалась им шесть раз подряд. С ума сойти! Кто же тогда учился-то? Какой-то могущественный темный волшебник? Или же отношение к факультету так сильно изменилось за прошедшие годы?
— Ненавидят — значит, боятся, — уверенно заявила Филомена, натирая тряпочкой свою метлу. — Даже в голову не бери. Мы не берем — и тебе не надо.
Трибуны уже наполнялись возбужденными фанатами, их крики громом прокатывались по небу, а темные тучи заливали небо чернильными пятнами — кажется, даже погода не болела за Слизерин.
— А еще ребята посчитали, что если вы победите в этом матче, то с вероятностью 73% получите кубок, — произнесла Кристина, наблюдая за работой сильных рук Филомены.
— Почему? Еще же не финал.
— Наши построили целую теорему с доказательной базой, — вздохнула Кристина, начинавшая чесаться от слов "теорема" и "доказательство" еще со времен начальной школы. — Это, в общем, связано с тем, как изменится турнирная таблица в случае вашей победы... Не бери в голову... я просто так сказала.
Филомена подняла глаза; Кристина почему-то почувствовала неловкость от этого взгляда и попыталась отвернуться, но подруга схватила ее за подбородок и осторожно погладила подушечкой пальца по щеке.
— Не переживай ты так сильно, — попросила она настойчиво. — Не победим — так не победим. Какая разница. Мы ведь уже не побеждали.
— Это твой последний год...
— А я-то и забыла!
Она убрала руку; в ней чувствовались напряжение, нетерпение, волнение и гнев, но весь этот коктейль тяжелых эмоций Филомена почему-то пыталась спрятать за ширмой беззаботного равнодушия. Казалось бы, Слизеринка-то может себе позволить и позлиться, и напакостничать, и построить какие-нибудь козни, ведь этого все от нее и ждут; но Филомена никогда себе такого не позволяла. Даже когда весь мир ждал от нее подлости, она не собиралась пачкать руки.
Было в ней что-то благородное, что-то нерушимое; то ли чувство собственного достоинства, то ли чрезмерная гордость.
— А ты очень хочешь победить?
Закинув метлу на плечо, Филомена подняла глаза к грязному небу и шагнула в сторону товарищей по команде.
— Конечно, я хочу победить, о чем речь, — произнесла она бодро, — и я вырву эту победу зубами, чего бы мне это ни стоило! А ты лучше поспеши на трибуну; на поле бывает опасно после начала игры.
На прощание она улыбнулась, бодро и весело, без слов говоря: "еще увидишь, как я чудесно летаю!", как будто за все эти годы Кристина этого не успела увидеть. Команда собралась вокруг капитана, чтобы получить последние указания и обсудить тактику игры; Кристина поначалу собиралась вернуться на трибуны, как и следовало, но так и не смогла себя заставить. Она слышала за спиной взволнованные речи Слизеринцев; помимо Филомены в команде было еще несколько выпускников, и все они жаловались, как сильно хотят сорвать кубок в свой последний год. Голоса Филомены не было слышно, но Кристина лучше всех на свете знала, что победа — главная и, пожалуй, единственная мечта ее подруги. И если Слизерин выиграет сегодня, 73%...
К подругам она не пошла. Вместо этого, натянув на голову капюшон мантии, скользнула в проем между двумя трибунами, настолько узкий, что только такая худая девочка, как Кристина, могла там уместиться. С неба начал накрапывать легкий дождик, грозящийся в рекордные сроки перерасти в ливень; облака нагнали тьму, за пеленой которой Кристина могла успешно прятаться от глаз других учеников. Грянул гром, и вместе с ним прозвучал свисток к началу матча.
Обычно она смотрела только охотников, потому что в этой части поля бывало хоть что-то веселое, в то время как ловцы зачастую просто кружили в небе и зыркали в разные стороны, высматривая снитч — скукота! Но в этот день Кристина сразу задрала голову, придерживая капюшон, чтобы не свалился, и внимательно-внимательно следила за каждым движением ловцов. Золотой снитч был слишком маленький, чтобы разглядеть его снизу, но зато по поведению игроков всегда можно понять, что они заметили мячик; комментатор матча вскрикивал каждый раз, когда на поле происходило что-то интересное, и благодаря его труду Кристина могла знать, кто ведет, даже не глядя на кольца. Слизерину не везло; в какой-то момент она даже расслышала на фоне всеобщего ликования стон отчаяния Филомены и еще раз утвердилась в своей решимости. Дождь заливал глаза, но она смаргивала воду и до жжения всматривалась в полет ловцов.
И вот маленькое золотое пятнышко промелькнуло на фоне темного неба; оба ловца припали грудью к метлам и ринулись вдогонку. В небе мелькали молнии, от раскатов грома дрожала земля, а промокшие до нитки фанаты уставились вверх и топали ногами по трибуне, не в силах удержать напряжение.
Кристина сжала палочку со всех сил.
— Риктусемпра.
Белая молния выстрелила, поразила одного из ловцов и сбила с метлы; Кристина взвизгнула от ужаса, но ее визг потонул в расстроенном вопле фанатов, а несчастного игрока успели подхватить товарищи. Ловец Слизерина вцепился в снитч и, не веря своему счастью, сам едва не свалился; остальные игроки тоже замерли и даже пораскрывали рты.
— Ты что смеешься? — кричал кто-то несчастному проклятому ловцу. — Ты ошалел? Да он смеется!
— Да его заколдовали! — подхватил кто-то. — Это Слизерин! Это все Слизерин!
— Да что сразу Слизерин?!
Кристина не чувствовала ног от ужаса. Упав плашмя на бок между трибунами, она кое-как поползла, цепляясь за стену, глотая размокшую от дождя землю ртом и молясь, чтобы ни кусочка светлой кожи не показалось из-под черной мантии. Люди ревели и явно уже были готовы разорвать зеленую команду на маленькие клочки; Кристина вынырнула из своего укрытия под громогласные требования о допросе под сывороткой правды и даже некоторые угрозы, за которые, по-хорошему, нужно исключать из школы. Когда она убегала, в спину ей доносились слова госпожи директрисы, призывавшей трибуны к спокойствию, и даже чьи-то крики; в горле застрял комок, и паника не позволяла даже задуматься о том, не оставляет ли она за собой следы, способные привести правосудие к преступнице. Впрочем, это и не имело значения; в грязи сегодня были все дети, да и вряд ли кто-нибудь всерьез заподозрил бы в таком поступке студентку Когтеврана. Скорее люди бы подумали, что она так испугалась произошедшего, что не выдержала и ушла; ведь это Кристина, ведь у нее такое доброе сердце!..
Вбежав в туалет, она уставилась на свое лицо, покрытое коркой земли и искаженное ужасом; из зеркала на нее смотрели какие-то чужие, злые, широкие глаза, и, не выдержав их взгляда, она согнулась и залилась слезами.
Вовсе не потому, что чувствовала вину за свой поступок.
А потому, что не ощутила никакой вины.
***
— Да ладно тебе, я прекрасно знала, что это ты.
Филомена снова сидела на дереве, покрытом свежими ярко-зелеными листочками, и потирала свое запястье. Взгляд у нее был мрачный — несколько более мрачный, чем Кристине хотелось бы — но на губах играла кукольная улыбка.
— Прости меня, я сама не знаю, что на меня нашло, — всхлипывала Кристина, зажимая лицо ладонями, но подглядывая между пальцев. — Я просто так сильно, так сильно хотела помочь... Я так хотела, чтобы вы победили...
Тяжело вздохнув, Филомена нагнулась, схватила Кристину за локоть и затащила на дерево, усаживая рядом с собой. Не сдержавшись, Кристина сначала просто прильнула к ней, а затем и обняла, прижалась мокрым лицом к плечу; Филомена помялась, ведь все-таки еще имела право злиться, но затем все-таки обняла в ответ, покрепче прижимая к себе.
— Я понимаю. Я сразу так и подумала: "Эх, Кристина"...
— Результаты матча аннулировали, да?
— Что, с чего бы? Конечно нет.
Рыдания прервались так же легко и стремительно, как и начинались; Кристина подняла лицо и с трепетом заглянула в глаза Филомене.
— Но почему?
— Ай, нас всех опоили этой противной сывороткой и пытали минут сорок, — она заметила гримасу ужаса на лице подруги и быстро пояснила: — Фигурально выражаясь. Но ведь это реально никто из нас не сделал и ничего об этом не знал...
— А обо мне ты не сказала?
— Нет. Они спросили: "Ты знаешь, кто это сделал?". А я ведь реально не знаю! Потом спросили: "Ты считаешь, это сделал кто-то с твоего факультета?", а я ведь реально так не считаю! Ну, а вопрос: "Не сделала ли это случайно твоя подружка с Когтеврана?", они не задавали, так что я и не говорила о тебе. Вот так. Так что мы победили. Но не вздумай радоваться! Я все еще очень на тебя злюсь.
Кристина посильнее стиснула ее в объятиях и робко спросила:
— Почему злишься?
— Ты понимаешь, что такое победа? Победа — это то, чего ты добиваешься упорным трудом. Это когда ты четыре раза в неделю по два часа подряд летаешь из последних сил, стираешь пальцы о дубинку, разбиваешь в мясо коленки, но потом все равно садишься на метлу и снова летишь. И потом, в результате всех этих страданий, ты вдруг оказываешься лучше, сильнее, быстрее прочих, и можешь гордо провозгласить: "Я это сделала! Я смогла! Я добилась!". Вот в чем суть победы. А если твой соперник, пораженный молнией, падает на траву и смеется до колик — это не победа, а видимость победы какая-то.
Кристина виновато опустила глаза.
— Прости меня, — пролепетала она. — Я только хотела увидеть тебя счастливой. Я только хотела, чтобы ты в свой последний год...
Рыдания не позволили эмоциям обратиться в слова, да и не было, кажется, уже проку от этих слов; Филомена вздохнула, покачала головой, прижалась щекой к ее волосам и закрыла глаза, позволяя и своим слезам потечь, словно летнему слепому дождю.
— Ну ладно, ладно. Ну не хнычь, — попросила она ласково. — Я знаю, ты хотела как лучше. Ты хотела мне помочь. Я ценю. Просто больше не надо.
— Я хотела помо-очь, — прорыдала Кристина, — а теперь так стыдно перед тем ловцом! Я ему так плохо сделала! Я ужасна!
— Да нет, он тот еще крендель, можно сказать, заслужил, — Филомена вытерла слезы о ее слабые волосы и немного отстранилась, чтобы заглянуть Кристине в глаза. — Но больше такого не будет. Хорошо?
— Не бу-удет...
— Ты должна верить в мои силы, да?
— Я ве-ерю...
— И лучше ты как следует за нас болей, — она похлопала себя по карманам в поисках носового платка, но его как на зло не оказалось. — И запасись платочками.
На это Кристина уже не ответила; всхлипнув, она припала обратно к груди Филомены и затихла, словно дикий зверек, пытаясь насытиться теплом и прощением, шедшими от подруги. И Филомена тоже сдалась; обвив ее плечи руками, она слегка прижала это крошечное тело к себе и откинулась на ствол дерева, расслабляясь и затихая. Запретный лес шумел угрожающе, скалил зубы, рычал тысячью голосов; но для них двоих этот чуждый мир стал убежищем, в котором можно было вдыхать запах друг друга и не бояться ничего.