Сюэ Ян крайне успешно успокаивает себя тем, что не пожелай он сам попасться, то ни за что бы и не оказался в плену. Он просто позволил себя догнать, потому что бегать и скрываться — на самом деле очень скучное занятие. Все исключительно веселья ради, и сейчас ему отчасти даже весело. Разве что веревка туговато затянута и руки уже сводит, но как бы там ни было — это было только его и ничье больше осознанное и совершенно добровольное решение. А Сяо Синчэнь пускай думает, что хочет.
Тот же явно возомнил себе невесть чего — за неполных две луны, в течение которых он носом землю рыл в поисках и последующей погоне за Сюэ Яном, можно здорово преисполниться. Собственной значимостью да удалью — ведь поймал же! — и еще кучей всякой чуши, существующей только в даосской башке Сяо Синчэня. Вы поглядите на него: идет впереди, гордо расправив плечи, как командир какой-нибудь, да за привязь подергивает, если ему кажется, что пленник замешкался.
Но при этом молчит как рыба, ни словечка не проронил с тех пор, как щедро украсив поводок сдерживающими печатями, затянул последний узел да поволок за собой. Разве что сухо сообщил, что теперь Сюэ Яна ждет правосудие от глав кланов — ха-ха, как страшно! — и на этом посчитал, что говорить больше не о чем. А это, признаться, уже начинает раздражать: вот и попадайся таким скучным даосам после этого, от тоски завыть можно… И ноги сбить заодно — почему нельзя было выбрать нормальную дорогу, а непременно нужно ползти через какие-то буераки?
— Эй, Сяо Синчэнь, — в который раз за день зовет Сюэ Ян, перескакивая коварную корягу поперек лесной тропки, — ответь-ка мне на один вопрос.
Он не надеется, что вздумавший проглотить язык конвоир отзовется, но не оставляет попыток его разговорить. Стоит самому тоже умолкнуть — можно подписываться под собственным проигрышем в этом маленьком соревновании. А Сюэ Ян не проигрывает, во всяком случае уж точно не ублюдскому даосу. Как показывает практика — в играх он хуже некуда, такому уступать попросту стыдно.
— Только один, — не замедляя шага, со вздохом подает голос Сяо Синчэнь, и это настолько неожиданно, что только чудом удается не споткнуться и удержаться на ногах.
— Да-да, конечно! — заверяет его Сюэ Ян, мысленно ликуя — дожал-таки! — и еле сдерживает смех. Кто-то всерьез может полагать, что обойдется одним вопросом? Если кое-кто не вытерпел и раскрыл свой даосский рот, соскочить уже не получится.
— Спрашивай.
Сяо Синчэнь продолжает неумолимо идти вперед по одному ему ведомому маршруту, воплощая собой уверенность. Но нельзя не заметить, как поникли его плечи в тот момент, когда он сдался. Сюэ Ян глядит ему в спину, где на перевязи висят два меча, замотанные в один кусок ткани, что видны только рукояти — черная и белая. Цзянцзай не в восторге от столь тесного соседства с Шуанхуа и успела уже всю душу выесть своими жалобами и насмешками. И это при том, что ее нытье вполовину гасится из-за клятых талисманов — страшно представить, что она наговорила бы в полную силу!
«Радуйся, что тебя с собой забрали, а в канаву какую не выкинули — с этого святоши станется! Так что, сделай милость, заткнись», — мысленно советует своему привередливому клинку Сюэ Ян, а вслух обращается уже к Сяо Синчэню:
— Скажи мне, какое тебе дело до этих Чанов? Нахрена ты влез в то, что тебя не касается?
Видимо, тема оказывается достаточно животрепещущей, чтобы наконец сделать остановку и побеседовать лицом к лицу. Сяо Синчэнь оборачивается и выставляет перед собой ладонь с намотанным на нее концом веревки, не позволяя к себе приблизиться, и лишь после этого возражает:
— Это меня касалось.
Он изо всех сил старается выглядеть равнодушным, но актерского мастерства ему ох как недостает: брови нахмурены, губы подрагивают, но в глазах явное удивление. Похоже, почтенный даочжан ожидал какого-то другого вопроса… Интересно, какого же? Уж не про занятный ли вечер на постоялом дворе, случившийся, кажется, целую прорву лет назад — хотя прошло от силы полтора года, — о котором Сюэ Ян почему-то до сих пор даже не заикнулся? От этой мысли наружу рвется шкодливый смешок, но не более. Совместные развлечения, завершившиеся полным провалом со стороны Сяо Синчэня, можно будет обсудить позднее, когда будет разумное объяснение этому нездоровому рвению.
— Каким же это образом? Насколько я знаю, ты не из их семейки. Или пока тебе Чан Пин жаловался, ты с ним побрататься успел? — недобро щурится Сюэ Ян, пытаясь себе представить, что должен будет сделать, если вдруг сие предположение окажется правдой. Кинуться вперед и перегрызть глотку? А звучит неплохо, сказать по правде… Язык невольно облизывает губы, словно уже чувствует вкус чужой крови.
— Нет, мы не связаны никакими узами. Но когда кто-то вырезает без причины целый клан, я просто не могу оставаться в стороне, — настаивает на своем Сяо Синчэнь.
— «Без причины»? — со свистящим выдохом переспрашивает Сюэ Ян, делая полшага вперед. И с широкой улыбкой продолжает: — А с чего это ты взял, что у меня не было причины? У меня она была, и очень весомая. Хочешь узнать, почему я это сделал?
Паршивый даос явно растерял всю свою юношескую любознательность с момента судьбоносной встречи. Он колеблется всего пару мгновений, прежде чем с театральным надрывом воскликнуть:
— Нет, я не желаю ничего знать! Потому что не существует ни одного достойного повода сотворить такое страшное преступление. А ты еще и смеешь думать, что за это не понесешь наказания?
Сюэ Ян страдальчески закатывает глаза и не менее показно стонет. Как много этого гнусного и унылого пафоса, неужели без этого нельзя обойтись? Сяо Синчэню самому от себя не противно? А ведь мог бы и послушать! Когда-то ему было весьма любопытно узнать, что же случилось с пальцем приглашенного ученика Ланьлин Цзинь, с которым он разделил вино, но его оставили без страшной байки на сон грядущий. Может, согласись он хоть немного умерить свой благочестивый пыл да узнай, как все было на самом деле, то посмотрел бы на все иначе.
Ну что ж, не хочет — как хочет. И что там говорилось про правосудие от глав кланов? Понятное дело, что всех собак попытаются повесить на Цзиней, как самых причастных к Сюэ Яну. Именно поэтому тот особо и не боится этих пустых угроз. Золотой Орден умеет стряхивать грязь со своих лепестков, при этом не теряя их — поэтому никакой казни, как светило бы любому другому заклинателю, можно не опасаться. Сюэ Ян слишком ценен и важен для Цзиней, а еще для них совершенно не будут сюрпризом его деяния, но прикинуться возмущенными и принести нижайшие извинения точно сумеют. Безнаказанность для избранных никуда не делась.
Хотя Яо, конечно, будет недоволен. Скажет, мол, ну чего ты не мог тихонько вернуться вместе с куском Стигийской Тигриной Печати после того, как вдоволь набаловался с Чанами, зачем подцепил себе настырного даоса по пути? Дорогой приятель, кстати, даже бровью не повел, услышав планы подопечного, не пытался убедить, что палец того не стоит — ему никакого дела до Чанов нет, а к чужой мести он относится уважительно.
«Разумеется, самым честным было бы не истребление всего клана, как ты того желаешь… Но ведь никто из Чанов не отдаст тебе свое дитя на растерзание и не станет смотреть, как ты ломаешь неразумному ребенку ни за что ни про что пальцы! А ведь можно обойтись малой кровью…. Так что они сами напросились, верно?» — задумчиво рассуждал изрядно захмелевший Цзинь Гуанъяо в день перед тем, как отправить Сюэ Яна выяснять, на что способна восстановленная половинка наследия Старейшины Илин. При этом у него был своих забот полон рот — его насквозь лживое противостояние с главой Не, тем еще напыщенным придурком, опять начало набирать обороты, — но нашел-таки время и нужные слова для друга!
— Ну и ладно! — передергивает одеревеневшими от тугих пут плечами Сюэ Ян. — Зато я наконец понял, чего тебе ударило влезть не в свое дело.
— Удиви меня, — все так же бездарно пытаясь изобразить безразличие, бросает Сяо Синчэнь.
— Будь виноват в смерти этого поганого семейства кто-то другой, тебе бы быстро стало на это плевать. Ну подохли, с кем не бывает? Но какая-то птичка с длинным языком напела, что там замешан я… Ну как же тут удержаться, правда? — Сюэ Ян склоняет голову набок и игриво подмигивает. У него так скоро лицо заболит — улыбаться во все зубы без передыху!
— Я не понимаю, что ты имеешь в виду, — медленно, даже как-то осторожно, произносит Сяо Синчэнь. Словно он не уверен, что хочет услышать пояснения. Ну конечно, кто же любит, когда в лицо швыряют правдой?
— Ох, даочжан, все ведь ясно как белый день: тебе просто хотелось за мной побегать! Только не ври, что был хоть денек, когда ты не вспоминал нашу встречу в той дождливой дыре. Неужели ни разу не пожалел о том, что решил поиграть в гордеца и сбежал мокнуть, как помойная псина? По глазам вижу — до сих пор жалеешь, — торопливо вещает Сюэ Ян, пока его не успели перебить. Нужно успеть сказать как можно больше. — А тут такой повод выдался со мной снова свидеться… Ох, а может, ты еще до последнего верил, что я совсем не при чем и получится меня оправдать? Тогда со спокойной совестью можно закончить начатое, все-таки не пристало достопочтенным даосам с убийцами связываться, а уж старую обиду и простить не грех… Но не сложилось, вот так разочарование! Как же мне тебя жаль…
Сяо Синчэнь в полном замешательстве от этих обвинительных речей на грани с непристойностями. Он стоит с раскрытым от изумления ртом, а в его взоре мечется паническое пламя; даже руку с веревкой опустил, и с его пальцев безвольно свалилось несколько петель, однако все еще крепко держит. Сюэ Ян не знает, какая доля из сказанного им является истиной, а какая — лишь желаемое, выдаваемое за действительное. Но может дать руку на отсечение, что хоть парочка слов, да попала точно в цель, ведь лицо выдает не способного кривить душой даоса с головой.
— В жизни не слышал большего вздора! — нервно дернув уголком рта, излишне резко выпаливает Сяо Синчэнь, найдя в себе силы прервать собеседника, у которого хватило наглости предполагать столь постыдные для честного человека вещи. Его бледные щеки покрыты неровным румянцем от гнева напополам со смущением, а голос дрожит все сильней: — Мои помыслы чисты и не имеют ничего общего с… этим всем! Замолчи!
Ноги сами несут его назад, подальше от Сюэ Яна, хотя бы на несколько шагов, и только чудом ему удается ни обо что не запнуться и не упасть — вот потеха была бы! Но и так есть с чего посмеяться, и наружу вырывается торжествующий хохот. Наивный глупый даочжан, как же его легко задеть и заставить пылать! Даже когда Сюэ Ян связан и все его оружие — едкие слова.
— Ну как скажешь! Кто я такой, чтобы не верить знаменитому своей добродетелью заклинателю — всего лишь жалкий босяк, как это я мог позабыть? Ты мне ясно дал это понять, так что уважу твою просьбу, — приторно растягивая слоги, кивает Сюэ Ян. Он бы поднял руки в знак капитуляции для убедительности, да нет возможности.
Сяо Синчэнь вздыхает с явным облегчением. Думает, что смог совладать с острым на язык пленником и на этом его душевные потрясения кончились. Ох-ох, рано он радуется! Можно дать ему небольшую передышку — пускай снова отвернется и продолжит путь, понукая за собой, как вьючную скотину. Тем неожиданней придется следующий удар, который придется по его беззащитному разуму.
Сюэ Ян выжидает, с обманчивой покорностью бредя вслед по опостылевшей и кажущейся уже бесконечной едва протоптанной дорожке. Еще немного, еще пара шагов и… Сорваться почти на бег, стремительными скачками огибая сбоку опешившего от такой прыти Сяо Синчэня. Один круг, второй, третий — насколько хватит длины веревки, — и уже неясно, кто в плену.
Сюэ Ян плотно прижимается грудью к чужой спине и, несмотря на преграду в виде висящих мечей, он находится так близко, что может даже почувствовать бешено скачущее от волнения даосское сердце. За сбившейся волной волос прячется белая, чуть ли не по-бабски точеная шея — ее и впрямь можно попытаться перегрызть, и может даже удастся, если сделать это быстро.
Но вместо этого Сюэ Ян приподнимается на цыпочки и укладывает подбородок на плечо Сяо Синчэню. Между ключиц болезненно впивается твердый алый камушек, висящий на шее — подарок-проигрыш сменил уже несколько истершихся со временем шнурков. С губ слетает смешок от воспоминаний об обескураженном и смятенном взоре противника, когда тот заметил памятное украшение, выскользнувшее из ворота во время одной из коротких стычек. Видать, был уверен, что дешевая побрякушка давно канула в небытие, но нет. Это неизменное напоминание, возможно, уже не только о жажде мести.
— Даочжан, — обдавая горячим дыханием, шепчет ему на ухо Сюэ Ян, — у меня к тебе назрел еще один очень важный вопрос.
— Задавай, — сквозь зубы выдавливает Сяо Синчэнь, наверняка успевший проклясть себя с десяток раз за то, что из-за собственной безалаберности оказался застигнутым врасплох.
Повисшая пауза нервирует и держит в напряжении, он порывисто дышит и ждет чего-то неизбежного. И сладостнен его пораженный восклик, когда звучит вкрадчивое:
— Ты меня когда кормить собираешься?