— Мне по душе, что нам удалось прийти к соглашению, — с мягкой улыбкой говорит Сяо Синчэнь, подвигая длинной веткой норовящее выкатиться из костра бревно. В ночной воздух с треском взмывает сноп искр и осыпается.
— Какому-такому «соглашению»? Не припомню, чтобы мы о чем-то договаривались…
— Просто ты последнее время такой… спокойный. Стал смиренен, не противишься уготованной судьбе…
Как воодушевленно, сил нет! Звучит так, будто речь идет о насильном замужестве юной девы за богатого старика, а не суде с казнью — хотя еще неизвестно что хуже.
— Я не спокойный, а измученный, — совсем не разделяя чужой радости, мрачно выплевывает Сюэ Ян. — Так что не обольщайся.
Он старается поудобней устроиться на разложенном по земле лежаке, и каждая частичка тела отзывается на эти попытки ноющей болью. Еще на исходе первого дня эта маленькая прогулка окончательно растеряла все намеки на веселье, к концу третьего так и вовсе превратилась в пытку. Если с едой с чужих рук смириться удалось очень легко, то с остальным…
В ответ на последовавшую уже настоящую, не шуточную просьбу помочь справиться с малой нуждой, Сяо Синчэнь все-таки сжалился и согласился размотать пленнику одну руку. А затем, стыдливо отводя взор, контролировал процесс, приставив к горлу Шуанхуа, — позор для такого славного клинка! — и Сюэ Ян все еще наивно полагал, что это забавно. Ровно до момента, как его спеленали обратно, крепче прежнего.
О нормальном сне, как оказалось, тоже можно было позабыть, потому что даже на почти достойной постели уснуть с заломанными за спину руками — задачка не из легких. А даочжану хорошо, ему спать не нужно: хваленые медитации, про которые он все твердит, отлично позволяют бдеть как коршун над добычей всю ночь кряду… И приходится до утра лежать, ощущая блаженный взор на собственной заднице — глаз под таким не сомкнуть!
Так что о каком спокойствии речь? На самом деле хочется рвать и метать, да только лучше остатки силенок поберечь. Уже утром будет пересечена граница владений клана Не, и их караульные будут тут как тут — с этой братией точно о передышке можно будет только мечтать… На самом деле удивительно, что Сяо Синчэнь вздумал сделать остановку в самом преддверии, а ведь мог бы уже избавиться от своего тяжкого груза, сдав его в орденские лапы.
— Мне жаль это слышать, но иначе никак, — вздыхает он. И, немного помолчав, осторожно, словно нехотя, добавляет: — Я могу задать тебе вопрос?
— Ну задавай, — фыркает Сюэ Ян, не скрывая своего пренебрежения. Можно подумать, у него сейчас есть выбор! Впрочем, если вопрос ему не понравится, отвечать его никто не заставит, это право еще при нем.
Сяо Синчэнь снова молчит, вертя в пальцах обгорелую палку. Наконец он откидывает ее в сторону и начинает тараторить, видимо, чтобы не дать себе шанса остановиться на полуслове:
— В тот вечер, когда мы играли в «рыбку», после нашего поцелуя ты мне предложил продолжить в твоих покоях. Тебе действительно этого хотелось?
— Что? — от неожиданности Сюэ Ян давится воздухом. Он был готов услышать все что угодно, вплоть до требования немедленно покаяться во всех своих грехах, но никак не это! Но смысла врать он не видит, потому с легкой насмешкой произносит: — То есть… да, хотелось. И кое-кому, похоже, что тоже, я ведь прав?
Сяо Синчэнь с честью выдерживает подозрительный прищур — даже не вздрагивает от выдвинутого обвинения, а лишь на мгновение отводит взгляд, чтобы гордо ответить:
— Согласиться на это было бы унизительным.
— Ходить за тобой, как козел на привязи — вот это унизительно, — Сюэ Ян выразительно дергает перетянутыми веревкой плечами, второй конец который неизменно примотан к запястью его собеседника, — а я тебе просто предлагал развлечься, и ничего такого в этом не было.
— В обмен на еду и ночлег! — возмущенно напоминает Сяо Синчэнь, досадливо поджимая губы. — Будто я какая-то… продажная женщина.
Конец его фразы тонет в надсадном хриплом смехе. Ой, выдумщик, честное слово! И он столько времени страдал над этим? Да какая с него шлюха, даоса поганого? Знал бы он, насколько даже думать о подобном нелепо!
— Ну ты и дурак! Да предложи мне кто такое — кроме как покувыркаться в койке, заодно и пожрать, и поспать, — я бы за ним побежал на ходу раздеваясь, а ты морду кривишь… — едва ли не стонет Сюэ Ян, тяжело переводя дыхание. — Оскорбился он! А сам в ответ мне что наговорил, помнишь, даочжан?
Тот хмурится еще сильней, не желая признавать собственные ошибки и уж тем более за них извиняться. Вместо этого он невпопад выпаливает, заливаясь краской:
— За любым бы побежал?
Это еще что за новости? Неужели это собственнические мыслишки закрались в чью-то даосскую душонку? Чего он хочет услышать и к чему завел этот разговор? Как интересно, однако, выходит… А не за этим ли Сяо Синчэнь решил повременить с передачей пленника под молот правосудия? Есть только один способ это выяснить, и Сюэ Ян не будет сам собой, если не удовлетворит свое любопытство. Должно же случиться хоть что-то веселое напоследок, тьма его дери!
Ноги очень недовольны решением хозяина резко вскочить, потому первых два шага держат с трудом. Зато третий шаг уже тверд и решителен и, может, именно из-за этой непоколебимости Сюэ Ян не встречает никаких препятствий, когда с размаху опускается на чужие колени. И сейчас, как бы странно это ни звучало, он не чувствует ни единого неудобства.
— За любым наивным даосом с кучей самомнения и целым запасом тошнотворных улыбочек. Но, к счастью, мне пока повстречался только один такой, — шепчет он на ухо застывшему каменным изваянием Сяо Синчэню, сжимая для верности коленями его бедра. — Доволен?
— Ты плохой человек, и это все неправильно, — следует тихий ответ спустя почти целую вечность. Было б над чем так натужно размышлять, это же просто смешно в дурном смысле этого слова!
— Чего ж тут неправильного? Если я, по твоему мнению, плохой, так мне положено только с отпетыми подлецами якшаться? А тебе только благочестивых да одухотворенных подавай? Так не бывает: святоши быстро кончатся, да и не сдался ты им! Как и они тебе, иначе ты бы уже давно положил глаз на кого-нибудь вроде своего дружка, который опять где-то бродит. Но здесь только я, и ты совсем не против, — желчно добавляет Сюэ Ян, про себя отмечая, что с колен-то его не спихнули, а значит — доля правды в его словах есть.
— От твоих слов лучше не становится… — подавленно бормочет Сяо Синчэнь.
— Я знаю, от чего может стать лучше.
Есть в этом что-то потрясающее — проверять границы дозволенного. Руки все еще стянуты за спиной, и так и останутся, можно не сомневаться, но никто не запрещает податься вперед и мучительно-медленно провести языком по горячей коже под ухом, слегка сжимая зубами. Сюэ Ян уже знает, что это место у Сяо Синчэня очень чувствительное, когда еще три дня назад забавы ради вырвал из его горла трепетный вздох, и за это время ничего не изменилось.
— Ты все еще мой пленник.
В грудь упирается ладонь, силясь отстранить, и пора пускать в ход уже все свое красноречие.
— Да ладно тебе, даочжан, что дурного случится, если мы немного повеселимся? Об этом даже никто не узнает — на рассвете меня поведут к позорному столбу, где мой труп будет гнить в назидание еще пару лун. Или боишься, что я стану орать перед смертью, что почтенный Сяо Синчэнь оказался мерзавцем и воспользовался своим положением? Так уж поверь, найдется о чем другом побеседовать с главой Не, пока из меня жилы тянуть будут, — вкрадчиво убеждает Сюэ Ян, чуть ерзая на месте, и издает удовлетворенный смешок, когда чувствует судорожно вцепившиеся ему в бока пальцы.
Признаться, прошлый поцелуй уже почти стерся из памяти, и это невзирая на то, что он был последним — как-то за полтора года больше не нашлось с кем попробовать, да и не хотелось. Возможно, нынешний отпечатается получше, хотя и не понять, кто первый начал. Сюэ Ян ставит на ретивого даоса — уж больно шумно тот дышит, будто старается заглушить крики собственной совести, увещевающей, что негоже лобзаться с пойманным преступником, да еще и наслаждаться этим.
И даже укусы Сяо Синчэню нипочем, только стонет что-то неразборчивое, но наверняка укоризненное, однако если остановиться, это огорчит его гораздо сильнее. Самому прекращать тоже не хочется, и спокойно усидеть на месте никак, ведь удалось притереться едва ли не вплотную к дрожащему от напряжения телу, чьи белые одежки скрывают отнюдь не чистые помыслы. О своих же Сюэ Ян не стесняется заявить, с невероятным усилием оторвавшись от чужих истерзанных до темных отметин губ:
— Тебе придется помочь нам обоим, а то мы тут так до утра проторчим. Не то чтобы я против, но…
— Что? — осоловело глядит на него Сяо Синчэнь, и в свете костра его лицо кажется еще алей, чем есть на самом деле. — Ты о чем?
— А то ты будто не знаешь! Если ты сейчас мне скажешь, что ни разу за всю жизнь не утешался с собственной рукой, я буду смеяться так громко, что в Нечистой Юдоли услышат, — предупреждает Сюэ Ян.
— Ах, ты об этом… Но это же будет… — Вялые препирательства давит порывистый стон — сложновато держать голос в узде, когда сверху сидит некто достаточно нахальный, чтобы, раскачиваясь вперед-назад, бесстыдно потираться сквозь слои одежды.
— Поздновато ты монашком решил прикинуться, когда уже общупал мою задницу со всех сторон!
Любопытная деревенская малявка как в воду глядела: только отвернешься, а уже схватили, пускай особо и не за что… Сяо Синчэню крыть на это нечем — поймали на горячем, так что причин убирать руки нет, как и лгать о том, что все вышло случайно. Захотелось. Так Сюэ Ян-то и не спорит, ведь не будь это и его желанием, даже связанным бы себя коснуться не позволил. Но за удовольствие, даже обоюдное, нужно платить — пора бы это уяснить одному распутному даосу, корчащему из себя невинность!
— Л-ладно, — с неловкой запинкой соглашается Сяо Синчэнь, глядя в лицо Сюэ Яну, но при этом взор его пуст. Можно даже заподозрить, что он решил погрузиться в медитацию, чтобы потом свалить все на блуждающий по духовным далям разум — ведь вином или игрой не оправдаться, — однако нет. Подрагивающая от волнения ладонь протискивается между двух тел и не сразу, но нашаривает в складках ханьфу завязки штанов, сначала своих, затем и чужих. Никто не будет обделен вниманием.
— Какой сообразительный даочжан, — воркует Сюэ Ян и сипло смеется, ощущая, как явственно передернуло Сяо Синчэня от этих утробных звуков. Он приподнимается на месте и ведет бедрами навстречу, игнорируя сопротивление собственного перенапрягшегося за день тела. Не время для никчемных страданий!
Когда стремительно твердеющей плоти касаются кажущиеся раскаленными пальцы, из горла вырывается всхлип или что-то иное, настолько же жалкое. Какая досада, что можно только извиваться на чужих коленях, шепча проклятья и мольбы поторопиться. Ну чего этот Сяо Синчэнь там застрял, тут не то что вся ночь, год может пройти, прежде чем кто-то достигнет пика! С собой он так же развлекается? Глупый вопрос — ответ-то очевидный, стоит только взгляд опустить, да и ощущается просто прекрасно… Но нельзя ли поскорее?!
Негодование повисает в воздухе, зубы сжимаются на чем-то, что оказывается рядом — и снова такой удачный шанс перегрызть даосскую глотку к его вящему удовольствию. Во всяком случае, похоже, кое-кто совсем не против того, что на нем останутся багровые следы всем на обозрение. Между прочим, даже девки в веселых домах на крики исходились от подобного обращения!
В какой-то момент Сюэ Яну мерещится, что в его голове будто плотину прорвало, и бурный поток мигом унес за собой все связные мысли. Загнанное хриплое дыхание — не разобрать чье — громкое, почти оглушающее, а на животе липко и горячо, и это должно быть противным, но на деле все иначе. Точно так же совсем недавно не казалось чем-то отталкивающим прикосновение чужого возбужденного члена к своему.
— Думаю, достаточно, — слышится как сквозь толщу воды голос Сяо Синчэня, и никак не получается уловить его настроение. Он в восторге или, наоборот, испытывает отвращение? Спокоен или в ярости? Ошеломлен или… Как сложно!
— Да, пожалуй, — выдавливает из себя напускно-безразличный смешок Сюэ Ян. Плевать, что там себе думает этот даос — сам он получил, что хотел. Шуршание одежды и довольно неприятные прикосновения ткани к ставшей излишне чувствительной коже воспринимаются им как должное.
— Ничего не изменилось, ты же понимаешь? Несмотря на то, что произошло между нами, я не стану тебя отпускать, оправдывать или на что ты там рассчитывал.
И снова этот ублюдок придумал себе невесть что и перевернул с ног на голову! Стихийно охватившая злость заставляет гневно рыкнуть, а с онемевших от поцелуев губ срывается ядовитое:
— Даочжан, ты меня раскусил! Я так надеялся, что ты не станешь нарушать традицию и снова сбежишь от меня сверкая пятками, как только мы закончим… Ну или давай ради разнообразия теперь я сбегу — мне любое подойдет, лишь бы оказаться подальше от тебя!
Он соскальзывает с чужих колен и, стиснув зубы, поднимается на негнущиеся ноги. Проклятая веревка издевательски покачивается между ним и рукой сидящего на земле Сяо Синчэня. Самое горькое, что даже отпусти тот поганый поводок, Сюэ Ян никуда не денется: без половины Стигийской Тигриной Печати можно только к ближайшему обрыву бежать. А без Цзянцзая он тем более с места не сдвинется!
«Смотрите-ка, кто обо мне вспомнил! Мне уж показалось, что ты совсем разум растерял со своими даосскими играми… Ну что, наразвлекался, доволен?» — вворачивается в уши язвительное глухое шипение клинка. Вот же сучка, пускай лежит себе и помалкивает, не то будет коротать свой век в компании Шуанхуа! Сколько времени молчала, а теперь проснулась...
Сяо Синчэнь лишь пожимает плечами и печально вздыхает, не в силах найти подходящий ответ. Что, расстроился? Ах, бедненький даос, совсем приуныл! Ну ничего, сейчас он мигом повеселеет!
— Хочешь узнать кое-что смешное, даочжан? — тянет Сюэ Ян, склоняясь к нему, чтобы тот видел его полные кипящей желчи глаза. Дождавшись растерянного кивка, он охотно делится, и каждое слово подобно хлесткой пощечине: — Ты же понятия не имеешь, как устроен этот мир, но я тебе расскажу! Мне ничего не будет. Никто меня не прикончит, как ты надеешься, сколько бы ни кричал о правосудии. Тебя отправят восвояси, Чана заткнут, а мне погрозят пальчиком и для вида посадят под замок в уютных покоях в Башне Кои на луну-другую, чтобы соблюсти приличия. А потом я выйду. И свое первое убийство после освобождения я посвящу тебе, оно будет нашим общим — как эта чудесная ночка.
Искаженное от горечи лицо Сяо Синчэня столь забавно, что невозможно удержаться от надрывного, раздирающего легкие хохота.
— Я тебя предупреждал, — холодно бросает он, резко дергая за веревку, отчего трясущийся от смеха Сюэ Ян падает наземь как подкошенный.
О содеянном жалеют только дураки, а тот себя таковым отнюдь не считает. Но определенно чувствует, когда у него во рту оказывается скомканный кусок грубой ткани.