Сюэ Ян не знает, было милосердием или карой решение Сяо Синчэня все же дождаться рассвета и только затем перейти границу владений клана Не. От поганой грязной тряпки к утру горло дерет так, будто туда насыпали песка — когда ее вынут, хватит ли голоса, чтобы осыпать подлого даоса проклятиями? А их уже целая куча накопилась! Да, Сюэ Яна предупреждали, что с ним будет, если он вовремя не заткнется, но не на себя же ему теперь обижаться? Сяо Синчэнь просто вынудил высказать ему все, что на душе наболело, но вину свою он тоже ни за что не признает. Да и зачем ему — у кого в руках веревка, тот и прав.
Лицо пленителя непривычно непроницаемо и сурово, он молчаливо идет вперед и не делает ни единой остановки. Даже когда пленник запинается или издает глухие просящие хрипы — ну честное слово, этой анучей задницу подтирали, что ли? — разве что бросает равнодушный взгляд и ускоряется. Сюэ Яну же ничего не остается, кроме как нагонять, с каждым шагом все сильней пропитываясь удушающей в прямом смысле слова горечью и злобой.
К счастью, караульные из Цинхэ Не появляются довольно скоро. Пускай это даосское отродье отдаст свою добычу и чешет отсюда, преисполненный чувством долга! Смотреть на его постную рожу тошно, уж лучше эти незнакомые рыла в черно-зеленых тряпках… Сюэ Ян особо не вслушивается в разговор — он про все свои провинности узнал еще когда его только повязали, и вряд ли Сяо Синчэнь успел выдумать что-то новое.
Один из четверых заклинателей тут же вспрыгивает на меч и улетает с докладом главе Ордена, а другой — по всей видимости, заводила — по всем правилам приличий через слово кланяясь, торжественно произносит:
— Почтенный даочжан Сяо Синчэнь, приносим вам благодарности за содействие. Мы доставим преступника в Нечистую Юдоль под суд главы Не как можно скорее. А теперь, окажите любезность, передайте меч Цзянцзай и часть Стигийской Тигриной Печати — они будут представлены в качестве доказательств. После повторного расследования в случае необходимости с вами свяжутся, однако пока что можете быть свободны.
Какие они ловкие ребятки: хотят себе большую часть заслуг забрать за поимку! Небось уже мысленно празднуют, что именно им выпало такое удачное дежурство…
— Да, думаю вам уже не терпится от него избавиться, — ухмыляется третий караульный, выразительно поглядывая на тряпичный кляп, торчащий изо рта Сюэ Яна. — Он довести своей болтовней даже святого может, это всем известно!
Да неужели?! У клана Не входит в список ежедневных обязанностей обсуждение приглашенных учеников Цзиней? «Всем известно», надо же… Гордиться начать, что ли?
— Ну ничего, посмотрим, каким ты острым на язык будешь с Чифэн-цзунем — мигом укоротят! — сулит последний, уже обращаясь напрямую к Сюэ Яну.
И, похоже, считает себя самым смелым — и бессмертным, — раз смеет сжимать пальцами его челюсть. Еще и по щеке издевательски похлопал, как какую-то шлюху! Горло инстинктивно рвется в который раз вытолкнуть тряпку, и сдавленный рык выходит на диво жалким.
— Что вы себе позволяете?! — возмущенно восклицает Сяо Синчэнь, резким движением перехватывая руку обнаглевшего заклинателя, заставляя ее опуститься. — Не трогайте его, это все еще мой пленник! И я его, равно как и все доказательства его преступлений, лично доставлю главе Ордена Цинхэ Не и никак иначе. В противном же случае я буду вынужден обнажить оружие.
И куда только делась вся напускная холодность и отстраненность? А ведь еще несколько мгновений назад он был явно согласен со всеми надувательскими условиями, лишь бы побыстрей покончить с этой историей и забыть как о страшном сне… И что же сейчас движет даочжаном, неужели чувство справедливости и милосердия? А может, вновь нежданно-негаданное чувство собственности? Ну да, только ему можно издеваться над Сюэ Яном… Впрочем, не только издеваться, верно?
От этой мысли где-то внутри все трепетно сжимается, и на смену унынию приходит шальной лихорадочный азарт. От пронизывающего горящего взора Сяо Синчэнь дергается, заливаясь краской, но посторонние спишут это на праведный гнев. Он плавным текучим движением встает между Сюэ Яном и заклинателями из клана Не и уже более спокойным тоном велит:
— Сопроводите нас к почтенному Чифэн-цзуню.
Отказать ему никто не решается.
***
— От лица всего Ордена Ланьлин Цзинь сердечно благодарю вас за проявленное благородство, — поклонившись, Цзинь Гуанъяо прикладывает ладонь к груди и трагично вздыхает. — Порой очень сложно остановить себя от самосуда…
Все присутствующие, включая Сяо Синчэня, к которому обращены эти пронизанные чрезмерным дружелюбием слова, молча внимают, позволяя разлюбезнейшему Ляньфан-цзуню закончить. А кто бы посмел вмешаться в столь прочувствованную речь? Даже Не Минцзюэ только хмурые морды корчит, хотя в его глазах явственно читается желание вытолкать взашей возникшего словно по щелчку пальцев названого братца. А еще лучше: отправить кататься кувырком по лестницам, чтоб неповадно было…
Речь его, несмотря на массу возвышенных сравнений и поэтических цитат, сводится к одному очень простому выводу: раз уж Сюэ Яна в свое время Цзини пригрели, значит, им того и судить. И они отлично с этим справятся без посторонней помощи, даже предлагать не надо — вы же не хотите оскорбить глубокоуважаемого господина Цзинь Гуаншаня предположениями, что он будет недостаточно справедлив? Нет? Вот и чудненько, ведь это может понести за собой некоторые… неприятности с самым богатым Орденом во всей Поднебесной. Ну что вы, это вовсе не угрозы!
Не встретив никаких возражений — по крайней мере, озвученных вслух — Цзинь Гуанъяо склоняется к насильно поставленному на колени в центре площади Сюэ Яну и едва слышно шипит тому на ухо:
— Я у тебя обязательно выясню, какого демона в эту историю оказался впутан Сяо Синчэнь. А теперь — только попробуй хоть пикнуть, и оба не отмоемся.
И все это под заботливое вытаскивание кляпа изо рта — осторожное, но быстрое. Из золотистого рукава выскальзывает платок, который быстро покрывается дорожной пылью с лица закашлявшегося пленника, а высокородный цзиневский нос брезгливо морщится от запаха. Ну да, не пионами от Сюэ Яна пахнет после такого путешествия! В кусты его водили, а вот в озере не купали, маслами не мазали, и очень жаль, между прочим.
Цзинь Гуанъяо одаривает так и не отпустившего веревку Сяо Синчэня укоряющим взором: мол, ученик-то не ваш, а казенный, могли бы и получше с чужим имуществом обращаться! А еще благочестивым называют! Бедолага после даосского плена на ногах едва стоит, насилу поднялся… Он, может, и преступник, да только это еще доказать нужно, но Цзини непременно разберутся, а до того — извольте не трогать.
Сяо Синчэня аж всего перекашивает от этого безмолвного, но ясного посыла. Он дрожащей от бессильного гнева рукой протягивает конец привязи расплывшемуся в приторной улыбке Ляньфан-цзуню и отворачивается в сторону, не выдержав взгляда Сюэ Яна, пропитанного ядовитой насмешкой. Понимает, что ничего поделать не может, и все будет ровненько так, как ему накануне и сказали. Весь этот суд — сплошная показуха.
— Дайте ему воды и накормите, а после отправьте под конвоем в Башню Кои, — Цзинь Гуанъяо быстро, пока никто не опомнился и не принялся оспаривать единолично принятое им решение, начинает отдавать приказы своей подошедшей свите. — Я присоединюсь позднее, мне нужно побеседовать с даочжаном Сяо наедине — желаю услышать его версию еще раз для полноты картины, а также забрать улики.
На даосское лицо глядеть больно — в него будто помоями плеснули. Однако он с честью выдерживает это испытание, сухо отвечая:
— Разумеется, я уверен, это поможет в вашем расследовании.
Но ему не удается сдержать пораженного вздоха, когда Сюэ Ян, резко рванувшись вперед, почти приваливается к его плечу и успевает сипло прошептать, обдавая шею рваным горячим дыханием:
— Не забывай меня, Сяо Синчэнь. Мы еще встретимся.
***
— Ты не представляешь, насколько тебе повезло, что я в это время был в Нечистой Юдоли! — рявкает Цзинь Гуанъяо, находясь на грани, чтобы не залепить Сюэ Яну звучную пощечину. — Твоих подвигов вполне бы хватило, чтобы тебя без промедления вздернули, и не окажись я рядом…
— Да понял-понял, ты мой благодетель и спаситель! Я бы тебе облобызал подол, да только хрен согнусь — ноет все до сих пор, — жалуется тот, с наслаждением потягиваясь всем недавно освобожденным от пут телом. Ну, насколько это позволяет сделать крытая повозка, дверцы которой искусно расписаны золотыми клановыми узорами. — А кстати, что ты там делал-то?
— Музицировал, — бесстрастно отвечает друг. По его окаменевшему лицу не понять, это такая странная шутка для высокопоставленных лиц или он предельно серьезен. — И не переводи тему. Отвечай, каким образом твоя дорога свернула не туда, хотя мы договаривались, что после того, как ты испробуешь половину Стигийской Тигриной Печати на своих Чанах, ты заляжешь на дно и, когда все успокоится, тихо вернешься в Башню Кои?
Сюэ Ян неопределенно передергивает плечами и стискивает зубы от очередного приступа прострелившей спину боли. Честный ответ — «Скучно стало!» — совершенно точно не устроит собеседника, но рано или поздно тот все равно душу вытрясет, потому и особо врать ни к чему. Но с порога все вываливать нельзя, надо окольными путями… Вдруг влетит меньше?
— Я так и собирался, но по пути прицепился ко мне Сяо Синчэнь как репей, измотал вусмерть! Чан Пин ему нажаловался, а этот пронырливый даос за мной и побежал, видать, уж больно я ему в душу запал, — почти правдиво отвечает Сюэ Ян.
— И когда только успел? — вскидывает бровь Цзинь Гуанъяо. — Мне казалось, в нашу первую и последнюю встречу мы разошлись относительно спокойно… Или не последнюю? — догадливо щурится он и стонет: — Что ты такого натворил без присмотра, что нажил себе врага в лице всеми чтимого заклинателя? Я же тебе не раз говорил…
— Да помню я! — огрызается Сюэ Ян и замолкает, закусывая губу. Нет, увиливать особо все-таки некуда! Ко всему прочему, кому, как не дорогому приятелю, рассказывать скабрезные байки?! Вина бы под это дело, конечно, но и так сойдет… Он встряхивает головой и заводит рассказ: — Года полтора назад, когда ты меня кинул куковать в какой-то дыре… — Говорит он довольно долго, пускай и умалчивает подробности, выставляющие его дураком, но общую суть передает очень четко: Сяо Синчэнь — похотливый подлец, который любит лезть не в свое дело, прикрываясь праведностью.
Самообладанию Цзинь Гуанъяо можно только позавидовать. На его губах блуждает вежливая улыбка, подготовленная специально для неудобных разговоров, а в глазах его что-то раз за разом умирает, но он не перебивает, внимательно слушая. Дождавшись окончания истории, он мелко моргает, словно надеясь тем самым изгнать из памяти все услышанное, и склоняется вперед через узкий проход, заглядывая в лицо притихшему Сюэ Яну.
— Милый мой друг, ты хочешь сказать, что чуть не пустил наше общее дело псу под хвост из-за того, что у тебя в штанах зачесалось? — вкрадчивым тоном уточняет он. — И что я должен тебе сейчас сказать, по твоему мнению? «Ах, это таинство первой юношеской влюбленности!» или что?
— Тьфу, да нет тут никакой влюбленности! — машет перед собой руками Сюэ Ян, и от скачка на колдобине на дороге тем самым чуть не сбивает с головы господина Цзинь ушамао. И недовольно бормочет: — Выдумал тоже… Бесит меня этот даос знатно, прям до дрожи в коленях, но вот щемит что-то, сил нет… Однако не мне одному, между прочим!
— Это я и без тебя понял, — болезненно кривясь, как от невыносимой зубной боли, отзывается Цзинь Гуанъяо, поправляя головной убор. — Думал, показалось, пока говорил с этим твоим Сяо Синчэнем…
— А что он сказал?! О чем вы говорили? — возможно, слишком несдержанно выпаливает Сюэ Ян, едва сдерживаясь, чтобы не вцепиться в чужие золотые одеяния с целью вытрясти все до последнего словечка.
— О том, что у тебя слишком длинный язык! — Пощечина все-таки прилетает. Заслуженная, но оттого не менее обидная. — Ты действительно думаешь, что тебе сейчас светит «луна-другая в уютных покоях в Башне Кои» или как ты там себе прочил?
— А разве нет? — искренне удивляется Сюэ Ян, потирая щеку. Ему безумно хочется наброситься в ответ и отходить приятеля кулаками, но звериный инстинкт самосохранения держит его на месте. Пожалуй, на этом свете есть всего один человек, которого он боится и с чьим мнением нужно считаться, и он сидит прямо перед ним. Не папаша Цзинь, а его низкорослый и крайне опасный отпрыск. — Не отправите же вы меня на столб? Я вам слишком нужен! Никто, кроме меня…
— Да, ты прав: без тебя пока что не обойтись, — жестким тоном не дает ему договорить Цзинь Гуанъяо. — Но ты слишком сильно раздул это пламя, решив поиграть с Сяо Синчэнем. Через пару дней об этом позоре клана Цзинь будет знать каждый заклинатель в Поднебесной, и многие захотят узнать об участи преступника. Одни Небожители знают, каких трудов мне стоило всех убедить, что мы не занимаемся покрывательством и поблажек тебе не дадим! — И судя по его кислому лицу, «убедить» — это слишком громко сказано. Особенно это касается главы Не.
— Что ты имеешь в виду? — тянет Сюэ Ян, подозревая — нет, он уверен! — что это ничего хорошего не значит.
— Тебя ждет тюремная камера, и ты там просидишь до того момента, как на тебя станет всем плевать. И каждый желающий убедиться в том, что ты под замком, будет иметь возможность на это полюбоваться.
— Я тебе что, зверушка в клетке?! — возмущается он, не веря своим ушам. Неужели у его безнаказанности все-таки есть границы? Кто бы знал, что они настолько близко…
— Которую посадил туда даос-зверолов, — холодно подтверждает Цзинь Гуанъяо и складывает руки на груди, тем самым показывая, что разговор окончен. И делиться тем, что же ему еще наговорил ублюдский Сяо Синчэнь, он ни в коем случае не намерен.
Впрочем, Сюэ Яну и неинтересно. Вот совсем-совсем!
***
Конечно, это не обещанный темный каменный мешок с куском черствого хлеба и чашей воды раз в три дня, но немногим лучше. Тут достаточно места, чтобы пройтись из стороны в сторону, еду с питьем приносят исправно, даже конфеты выдают. Но тьма всех раздери, насколько же Сюэ Яну здесь скучно! Если к концу заключения он не сойдет с ума, это будет удачей.
Сюэ Яну уже настолько противно глядеть на дневники Старейшины Илин, которые ему вручили переписывать, как какому-нибудь непослушному адепту бесконечные правила, что хочется их сжечь, да негде. Да еще и страницы портить нельзя — проверяют каждый раз, не сотворил ли пленник с ними что-нибудь недостойное. «Бездельничать тебе никто не позволит!» — и что тут скажешь, когда меч так и не вернули? Интересно, как там Цзянцзай после трех лун разлуки с хозяином? Небось рвет и мечет…
«Если ты еще раз выкинешь что-то подобное, то показательной поркой обойтись не получится. Я не могу вечно подтирать тебе задницу. Не забывай, в какую сторону воюешь». Подобным нотациям конца и края нет, отчего становится еще тоскливее. Хоть бы девку какую для развлечения прислали! Но никакими красотками — Сюэ Ян согласен и не на красотку, если что, он не привередливый, — тут не пахнет. Только любопытные ублюдки шныряют.
Не Минзцюэ сюда первое время как к себе домой приходил: глядел уничижительным взором на Сюэ Яна через сотканную из духовной энергии завесу, служащей одной стеной камеры, и уходил. В последнее время он куда-то исчез, но никто по нему не грустит. Как-то раз появился глава Лань в компании нервно улыбающегося Цзинь Гуанъяо, но это был скорее визит вежливости, ведь больше он не появлялся. Глава Цзян тоже заглянул всего один разок, но этого на всю жизнь хватило — его ненависть ко всем темным заклинателям была осязаема даже через барьер. Ну нахер, бешеный мужик какой-то…
Но тем не менее, все эти зеваки, даже всякая мелкая клановая сошка, — какое-никакое, а развлечение. Во время посещений нужно показывать безукоризненно поставленное представление: картинно страдать, изображая обездоленного узника, которого морят голодом и регулярно подвергают пыткам. Это могло бы быть весело, не длись так долго — слившаяся в серое пятно рутина.
Сюэ Яну кажется, что его подводят утомленные бесконечной писаниной глаза или вовсе мерещится, когда он видит стоящего у прозрачной стены Сяо Синчэня. Его одеяния кажутся еще белей, чем раньше, почти ослепительными, а лицо подчеркнуто безучастное. Словно он пришел сюда, как и остальные, исключительно праздного любопытства ради.
А для компании еще дружка своего паскудного, трижды клятого Сун Цзыченя, прихватил. Они стоят бок о бок, бросают скользящие взоры на сидящего в камере Сюэ Яна и переговариваются между собой — духовная завеса звуконепроницаемая, специально для особо шумных пленников, поэтому можно лишь гадать о чем. Наверняка о чем-то бескрайне напыщенном и лицемерном. В полной мере наслаждаются обществом друг друга, значит?
Сюэ Ян поднимается со своей койки, которая на самом деле гораздо мягче, чем выглядит, и неспешно подходит вплотную к мерцающей преграде, ощущая на себе взгляды: один брезгливо-равнодушный, на который совершенно плевать, а во втором мгновенно просыпается тревожный огонек. Сяо Синчэнь испугался, что ли? Ему нечего бояться. Пока что.
— Не так я планировал нашу встречу, но я рад, что ты про меня не забыл, — прекрасно зная, что его не услышат, усмехается Сюэ Ян, покачиваясь на месте с носков на пятки. Беззаботно, даже не пытаясь прикинуться измученным заключением, как ему велено. — Но эта встреча все равно не последняя, уж поверь мне. Я все равно выйду отсюда, и это случится скорее, чем ты думаешь. И знаешь, что я перво-наперво сделаю? — он задумчиво глядит в потолок, разрисованный не позволяющими ему воспользоваться ни духовной, ни темной энергией символами. — Хм… Как же называлось то место, откуда вылез наш любезный даочжан Сун, который сейчас стоит тут с мордой, будто ему дерьмом под носом намазали?.. Бэ… Бу… Байсюэ! Так вот, я выйду и вырежу там всех до последней души, от древних старцев до прибившихся собак. И это будет на твоей совести — я же обещал разделить с тобой свое первое убийство! Станем еще ближе, чем раньше... Про храм-то не забыл? Предложение еще в силе!
Под конец своей речи он уже смеется во весь голос, стуча кулаком по искрящейся от напора завесе. Нет, все-таки Сяо Синчэнь — это всегда повод для веселья! Особенно когда отшатывается от посланного ему воздушного поцелуя и, резко развернувшись, уходит прочь, увлекая за собой растерянного Сун Цзыченя. Больше он в темницы Башни Кои не возвращается, а Сюэ Ян выходит из заточения спустя почти полгода и берет в руки Цзянцзай.