Сюэ Яну требуется довольно много времени, чтобы систематизировать поток своих мыслей. Во всяком случае, на то, чтобы полностью разобраться с дурацкими кореньями, он тратит гораздо меньше. Он еще долго стоит возле рабочего стола, рассматривая последний изувеченный ножом корнеплод, на котором выцарапано нечто, напоминающее невероятно печальное лицо с дырами вместо глаз. Жгучий сок стекает по пальцам на доску противными вязкими каплями.
Сюэ Ян после всего услышанного испытывает странную смесь восторга, досады и еще чего-то, чему не может найти подходящее название. Он даже не уверен до конца, нравится ли ему это ощущение, поэтому приходится мысленно задвинуть его в дальний угол. Так он может спокойно вернуться к привычному занятию — обдумыванию коварных планов или хотя бы чего-то похожего.
Забыть, значит, хочет. О нет-нет, никто не смеет забывать Сюэ Яна! Он сделает так, что Сяо Синчэнь будет думать о нем каждое мгновенье своей жалкой жизни. Можно, конечно, при каждом удобном случае начинать расспрашивать про прошлое и тем самым бередить воспоминания даочжана, но, как показала практика, тот весьма неплохо наловчился сбегать от разговоров, даже если сам их и начинает. Еще чуток подобных откровений, и он может впасть в тоску и апатию, чего допускать нельзя. Требуется более изящный подход.
И есть довольно интересный способ осуществить задуманное. Даочжан там, кажется, в поисках чистой и светлой любви? Так это без проблем, вот она, рядом, конфетами кормил только что! Сам ведь сказал — все равно, кто это будет, нужно отвечать за свои слова. А то, что на самом деле чистотой и светом там и не пахнет — ничего страшного, все равно же не видит. Осталось только убедить его в том, что это самый верный выбор.
Сюэ Ян в жизни никого в себя не влюблял, но он свято уверен, что очаровать непутевого даоса будет не сложнее, чем заставить делать что-либо другое. Например, методично убивать никчемных крестьян. Роль возлюбленного не сильно отличается от роли друга, если задуматься. И различия исключительно в лучшую сторону! За душевную часть Сюэ Ян не ручается, а вот за телесную — очень даже.
Сама идея соблазнения невинной души и, возможно, такого же невинного тела, невероятно логична. Сюэ Яну даже удивительно, что он никогда раньше не рассматривал Сяо Синчэня в таком свете. Наверное, все дело в его тошнотворной чистоте (хоть уже изрядно заляпанной кровью), застилающей глаза. Теперь же это просто очевидно. Отвращения от мысли о близости с мужчиной Сюэ Ян не испытывает: пребывание в Ланьлин Цзинь может стереть границы предпочтений у любого, а уж у человека, которого не сильно заботят приличия… А то, что это будет святой Сяо Синчэнь, так и вовсе делает эту идею привлекательнее в десятки раз.
Как только план обольщения будет доведен до конца, даочжан точно ничего забыть не сможет! На этом моменте мысль спотыкается и с грохотом катится кубарем куда-то вдаль. Да вот как раз таки забудет, ведь думать будет о своем славном соседе-друге-спутнике или кем там сейчас Сюэ Ян для него считается… Но никак не о своих воспоминаниях, которые не дают покоя! И это начисто перечеркивает всю изначальную идею.
Сюэ Ян со стуком кладет изуродованный корень на доску и тяжко вздыхает. С убийствами все гораздо проще и понятнее, наверное, на них и стоит остановиться: хорошо же все идет, ни к чему придумывать лишнее. Но так жалко отметать эту мысль: отказывать себе Сюэ Ян очень не любит, это словно у самого себя конфеты отнимать, покрутив ими перед носом. Так, а если посмотреть на это с другой стороны?..
Пускай Сяо Синчэнь забудет обо всем на свете до поры до времени, зато когда правда вскроется (в тщательно подобранный момент, разумеется), это же просто уничтожит его окончательно! К боли от осознания, что его водили за нос, вынуждая уничтожать толпы людей, добавится еще разбитое сердце. Прекрасный добивающий удар. Замечательно придумано, просто слов нет! А еще это будет как минимум очень увлекательно.
Остатки сомнений в своей правоте Сюэ Ян безжалостно смывает вместе с липким соком со своих рук.
***
Сюэ Ян сталкивается с первой же проблемой как только выходит из комнаты. Слепышка. Щебечет, непозволительно довольна жизнью и явно идет на поправку. Зато уже не требуется переводить с собачьего на человеческий, чтобы разобрать, что именно она говорит. И если раньше Сюэ Ян стремился к тому, чтобы докучливая девчонка поскорее вылечилась и тем самым освободила его от бабкиного рабства, то теперь он готов ей здесь устроить бессрочное проживание. Например, переломав обе ноги. Не шею исключительно потому, что по какой-то причине люди считают смерть дурно влияющей на любовный настрой. Слепышка явно будет очень серьезным препятствием в деле соблазнения даочжана хотя бы потому, что оттягивает на себя слишком много внимания.
Сяо Синчэнь даже не оборачивается, услышав шаги, продолжая выслушивать очередной поток глупостей этой надоеды. Можно оправдать его тем, что все равно бы ничего не увидел, но ради приличия-то мог бы и поприветствовать! Слепышка, кстати, тут же вздергивается, но со своей пакостной ухмылочкой делает вид, что ничего не произошло.
— Где старуха? — довольно раздраженно спрашивает Сюэ Ян, вынуждая присутствующих отвлечься на его мрачную персону.
— Ты уже закончил? — невпопад отвечает даочжан, поворачиваясь. Соизволил-таки! — Госпожа Чуйшэнь? — немного удивленно переспрашивает он. — Она, кажется, у себя… Или на кухне?
— Понятно, — бросает Сюэ Ян, незамедлительно отправляясь на поиски хозяйки. На самом деле, для простой травницы у нее довольно просторный дом и обширное хозяйство. Облапошивает она мастерски, результат налицо.
Старуха обнаруживается во дворе, активно копошащаяся в поленнице. И тут же вручает изумленному от такого нахальства Сюэ Яну охапку деревяшек на растопку. Совсем берегов бабка не видит! Ее спасает только то, что к ней есть важный разговор.
— Ну чего хотел? — интересуется Чуйшэнь уже на кухне, садясь за стол. За ее спиной возле очага развешаны белые одеяния, до этого придирчиво изученные Сюэ Яном на предмет пятен. Впрочем, она не менее критичным взором осмотрела нарезанные корни. Обоим нужно было убедиться, что свою работу оппонент выполнил качественно.
— Сколько еще дней девчонка будет у тебя прохлаждаться? — прямо спрашивает он, с отвращением отставляя от себя пиалу с чаем. Точнее, его подобием — какая-то травяная пакость, что вполне логично.
— Дня три, не больше, — с гордостью отвечает Чуйшэнь.
— Еще неделю минимум, — выдвигает свои условия Сюэ Ян. Может, он и мастер интриг, но даже он понимает, что за такой короткий срок даочжана в койку не затащить. Тут и Яо не справится, хотя вот уж в чем тот мастер. Нет, можно просто в ближайшей подворотне нагнуть, но что-то подсказывает — это разрушит всю затею. К сожалению.
Старуха пытливо выгибает бровь.
— Надо полагать, не о ее здоровье ты печешься, — хмыкает она, не дождавшись пояснений. — Хотя мне совершенно все равно, на кой тебе это.
— С чего ты взяла, что я не могу беспокоиться за свою… младшую сестренку? — Сюэ Яна аж передергивает, но он не хочет вдаваться в подробности странных взаимоотношений со своими сожителями. Морщась, он остервенело чешет между указательным и средним пальцами: даже после мытья рук ему кажется, что он все еще перебирает проклятые коренья.
— Рожа у тебя бандитская, — хмыкает Чуйшэнь, не веря ни единому слову собеседника.
— Между прочим, некоторые меня считают очень привлекательным, — немного уязвленно отзывается тот. Ему до сих пор не дают покоя слова Сяо Синчэня относительно того, что он красив лицом.
— Одно другому не мешает, — травница пожимает плечами. — Неделю так неделю, мне плевать, только денежки выкладывай, — она ухмыляется, прямо слыша скрип чужих зубов.
— Деньги будут.
— А даочжан этот не иначе как твой любимый братец? — вдруг интересуется старуха, подпирая морщинистый подбородок рукой. — Калечное у тебя семейство какое-то.
— Вроде того, — отмахивается Сюэ Ян, мол, и не говори. Братец, ага. Ненадолго, ох, ненадолго! Меньше, чем на неделю.
— Его тоже хочешь тут оставить? — Чуйшэнь прищуривается и начинает беззвучно что-то бормотать. Видимо, уже подсчитывает, во сколько обойдется такая услуга.
— Нет. Только мелкую. С ним я как-нибудь сам, — с губ Сюэ Яна срывается невольный смешок, потому что в его голове уже вертятся все возможные варианты развития событий. Один другого краше.
— И хвала Небожителям! — облегченно выдыхает старуха, не замечая его мечтательного взгляда. Иначе бы точно ввернула бы шпильку на этот счет! — Я бы не выдержала! — получив в ответ очень озадаченный взгляд, она с охотой поясняет: — Да он как заведет свои благочестивые речи, хоть вешайся! Ей-богу, три раза ему котелок на башку чуть не опустила, аж тошно… Как ты его еще не прибил?
— Сам не знаю, — кристально честно отвечает Сюэ Ян. Он пораженно смотрит на травницу и в знак своего уважения подвигает к себе обратно паршивый чай. Бабка начинает вызывать даже что-то вроде симпатии. Не каждый вот так в лоб может сказать о том, что его тошнит от даосских учений.
Старуха некоторое время молчит, изучая сидящего напротив заклинателя. Наконец она говорит:
— Что с руками?
Сюэ Ян резким движением едва ли не отбрасывает пиалу, чтобы тут же спрятать руки под стол. Это происходит на чистых рефлексах. Он награждает Чуйшэнь затравленным и вместе с тем агрессивным взглядом, явно намекающим на то, что лучше бы ей прекратить расспросы.
— Ничего.
— Ага, а выглядят так, будто ты их в кипятке купал. Дай сюда, — приказным тоном говорит она, и тут до Сюэ Яна доходит, что плевать бабка хотела на его пальцы и причины того, что они не в должном количестве. Тем не менее, он медлит и не спешит показать ей руки.
Хватка у старухи неожиданно крепкая. Она внимательно осматривает покрасневшие кисти (с кипятком, конечно, хватанула, но выглядит и правда не слишком приятно), прежде чем отпустить и встать из-за стола.
— Кто бы мог подумать, что у тебя такие нежные ручки, как у девицы, — усмехается она. — У меня после работы только чешется чуток, а ты…
— Ну у тебя была сотня лет, чтоб чешую отрастить! — огрызается он.
— От змееныша слышу, — в тон отзывается Чуйшэнь, ни капли не огорчившись сравнением со старой гадиной. Она роется по своим запасам, расставленным на полках, и наконец достает небольшой бутылек из мутного стекла. Встряхнув несколько раз в воздухе, она протягивает его Сюэ Яну. — На ночь обмажешь свои девичьи лапки, к утру сойдет.
Тот молчит, но забирает бутылек и прячет его в складках ханьфу. Он весьма изумлен таким проявлением заботы со стороны совершенно незнакомого человека, да еще с которым, мягко говоря, не ладит. Довольно долго он пытливо разглядывает усмехающуюся старуху и тянет, ни на что, в общем-то, не надеясь:
— Я думаю, мне лучше завтра не копаться в холодной земле, а то мои девичьи ручки отвалятся. — Он придает своему лицу самое жалобное выражение и показывает свои ладони.
— Ну и нахал… — качает головой Чуйшэнь. — А тебя-то еще почему никто не прибил?
— Мне везет, — уклончиво отвечает Сюэ Ян. — Так что насчет завтра?
— Только завтра! — после довольно длительных размышлений отвечает травница, грозя ему узловатым пальцем. — И чтобы больше не корчил мне тут рожи, еще раз я на это не куплюсь! — добавляет она, взмахивая руками.
На мгновение Сюэ Яну кажется, что старуха тянется к нему, чтобы потрепать по волосам, и он невольно отстраняется, испугавшись такой перспективы. С чего бы какой-то карге позволять себя трогать?!
— Спасибо, — выдавливает из себя он и вдруг осознает, что сейчас вполне понимает, как чувствовала себя Слепышка, когда не могла его поблагодарить. Это и правда сложновато делать искренне. Но бабка действительно ему сейчас здорово помогла своим внезапным приступом доброты. Все же иногда с переменчивостью женского настроения очень удобно.
И пока Чуйшэнь не передумала, он поднимается и выходит из кухни. Нужно сообщить остальным замечательные новости. Ну, относительно.
***
Слепышка явно не может определиться со своей реакцией. Ее очень радует перспектива остаться на столь долгий срок в тепле и сытости, но то, что ее дражайший даочжан будет столько же без ее чуткого надзора под дурным влиянием, в восторг не приводит. Она хмурится и жует губами, ревниво бормочет какие-то ругательства в адрес Сюэ Яна, однако не может найти подвоха, чтобы в открытую что-то возразить. Это она еще не знает, что тот освободил себе от работы следующий день, чтобы полностью посвятить его сведению святых на кривую дорожку.
— Мы завтра обязательно зайдем тебя навестить, — поправляя все еще чуть влажные одеяния, которые возвратила Чуйшэнь, клятвенно обещает Сяо Синчэнь. — И наш дорогой друг нам почитает, он специально сегодня купил книгу, чтобы ты не скучала. Верно?
— А? — запоздало реагирует Сюэ Ян, приходя в себя. Он стоит на пороге, нетерпеливо притоптывая в ожидании окончания ритуала прощания. Девчонка очень не хочет лишаться компании, а даочжан не желает ее расстраивать, и эти бесконечные беседы раздражают еще сильнее обычного. — Серьезно? — переспрашивает он, удивляясь.
А-Цин озадачена не меньше. Уставилась с открытым ртом на Сюэ Яна, будто что-то видит. Впрочем, тот быстро находится, прикидывая, что это выглядит с его стороны очень благородно, и Сяо Синчэнь на это наверняка купится, как девица при сватовстве. Конечно, он вообще не планировал завтра сюда приходить, и даочжану здесь тоже делать нечего, но раз уж пообещал… Поэтому приходится спешно поправиться:
— Как я мог забыть, точно. Завтра — обязательно.
Кажется, это прозвучало достаточно убедительно.
***
Уже на улице Сюэ Ян тянет:
— Надо же, а я думал, ты хотел, чтобы я почитал лично тебе. Но если настаиваешь… — с наигранно-обиженным тоном добавляет он, стараясь идти как можно ближе к спутнику. Чего терять зря время, надо уже начинать потихоньку действовать.
Сяо Синчэнь прячет руки в рукава и, замявшись, интересуется:
— А ты против?
— Я же просто всю жизнь мечтал развлекать мелкую неблагодарную девчонку, — не без сарказма отвечает Сюэ Ян. Сложно удержаться.
— Я тебя отблагодарю вместо нее, если желаешь.
Какое великодушие! То ли тошнит, то ли за душу берет.
— О, даочжан, тогда тремя конфетами ты не отделаешься.
Последние слова звучат прямо на ухо Сяо Синчэню, от чего тот ощутимо вздрагивает и замирает, явно не ожидая того, что его границы личного пространства так резко нарушат. И чего застыл, спрашивается? Как за руки других хватать и обниматься, так в первых рядах бежит, а сейчас…
— Хорошо, — осторожно соглашается он. По его лицу, кажущемуся алым в свете мерцающих уличных фонариков, видно, что он борется с собой, чтобы не проверить на ощупь, насколько сейчас близко к нему находятся.
Сюэ Ян сам решает его дилемму, бесцеремонно хватая под руку и едва ли не волоча за собой. Пустынная улица это не зимний лес с буераками, и поддержка слепцу вовсе не требуется, но какая разница? Пускай привыкает. Но, кажется, даочжан совсем не против, послушно шагает вслед, хотя и чувствуется его напряжение в каждом движении.
— Я должен перед тобой извиниться, — говорит он уже почти у похоронного дома.
— За что же? — любопытствует Сюэ Ян, останавливаясь.
— Я сегодня наговорил лишнего, и мог тебя этим смутить. Мне следовало быть сдержаннее, — голос Сяо Синчэня пропитан чувством вины, и из-за этого хочется смеяться. Знал бы он, какой мыслительный процесс запустил своими словами в голове собеседника…
— Ну что ты, даочжан! Ты можешь говорить мне все что угодно, — отвечает Сюэ Ян, отпуская руку своего спутника, чтобы открыть ворота.
И он уже точно уверен в том, что вскоре услышит желаемое.