— А… Но… — на лице у Слепышки (как теперь ее называть вообще, если она вовсе не Слепышка?!) радость от того, что даочжан жив-здоров, да еще и обзавелся зрением, и одновременно с тем обида. — Ты меня гонишь?
— А-Цин, пожалуйста, просто уходи, — тщательно сдерживая рвущиеся наружу эмоции, просит Сяо Синчэнь. Не хочет ее пугать. — Я тебя потом найду. Иди.
Сюэ Ян содрогается от хриплого смеха, несмотря на то, что любое движение головой причиняет жгучую боль. Очень самоуверенно со стороны даочжана думать, что он будет в состоянии идти кого-то искать. Но следует отдать должное, весьма разумно прогнать девчонку для ее же безопасности. А та небось думает, что без нее тут собираются с порога безудержному разврату предаваться, что вдвойне смешно. Ах, если бы!
— Ну и ладно!
Когда за ней захлопывается дверь, Сюэ Ян чувствует движение рядом с собой, а потом слышит скрежет металла. Ага, значит, даочжан решил призвать Шуанхуа, но, наткнувшись на преграду в виде Цзянцзая, бросил эту затею и не стал продолжать, оставив оба меча на месте. Эти игры в благородство невероятно бесят — ведь понятно же, что в таком состоянии противник даже свое оружие поднять не сможет, не то что дать серьезный отпор. Такой шанс упускает!
— Сюэ Ян.
Тот поворачивается в сторону стоящего рядом с ним Сяо Синчэня, потому что иначе посмотреть на него уже не может.
— Ох, ты уже знаешь мое имя, какая жалость, а я только хотел представиться. Я же обещал — это будет первым, что ты узнаешь, когда я вернусь, — он снова смеется и морщится. Тряпка уже ничего не впитывает, и висящий на шее кожаный шнурок с неаккуратными узлами в нескольких местах мокрый насквозь. Бусина сливается по цвету с потеками крови.
Очень необычно видеть Сяо Синчэня без повязки, да еще и чувствовать на себе его ответный взгляд. Совершенно другое лицо, но не сказать, что стало хуже. Ну еще бы, с таким-то красивым глазом!
Вместо ответа тот крепко зажмуривается и протягивает вперед руку, чтобы провести ей по лицу Сюэ Яна. Тот настолько ошеломлен этим внезапным порывом, что отнимает от лица ставшую бесполезной ткань и позволяет продолжить. Пальцы скользят по окровавленной коже, но ловко избегают раны, не усугубляя болезненные ощущения.
— Это и правда ты.
Сюэ Ян догадывается, что это был просто осмотр привыкшего к слепоте человека, а не жест неуместной нежности. Прежде чем он придумывает достойный и едкий ответ, Сяо Синчэнь убирает руку, и констатирует факт:
— Ты мне отдал свой глаз.
— Какая потрясающая наблюдательность, даочжан, — шипит Сюэ Ян, хватая манящий бутылек с дурманящим настоем. На языке резкая горечь трав, но сейчас этот вкус кажется просто великолепным. Конечно, если он подействует достаточно быстро, чтобы заглушить неутихающую острую боль.
— Я тебя об этом не просил.
— А я тебя и не спрашивал! — огрызается Сюэ Ян и замолкает. Добавить к этому ему неожиданно нечего. Разве что спросить, считает ли Сяо Синчэнь его до сих пор красавцем! Хотя вряд ли тот посчитает нужным отвечать.
Проклятый даочжан! Он выглядит подавленным и отчего-то уставшим, но не сломленным. На его лице нет шока, ужаса или отвращения, которые Сюэ Ян так жаждал увидеть, когда все это затевал. Да тот даже не удивлен, и дело тут точно не в даосской сдержанности! Этому есть только одно объяснение.
— Ты знал, не так ли?
— Я не был полностью уверен, — отвечает Сяо Синчэнь. Он стоит перед Сюэ Яном эдаким оплотом хладнокровия и самообладания, чем бесит до крайности. Хочется кинуться на него и начать трясти за плечи, выбивая желаемую реакцию, но на это просто не хватит сил — ритуал выжал остатки энергии. Совсем как в первую совместную ночь, которая не ко времени всплывает в памяти. Наверное, зелье уже начало туманить рассудок.
— Ну явно же не с самого начала? — он не может нормально формулировать фразы, чтобы вести разговор на равных.
— В середине весны у меня появились первые подозрения, — спокойно отвечает Сяо Синчэнь.
— На чем я прокололся? — только и может спросить Сюэ Ян. Ишь, какой проницательный. Может, он еще и знает, что Слепышка отнюдь не слепая? Что-то подсказывает, что да. И для ее притворства у даочжана наверняка есть оправдание! Видимо, он неравнодушен только к проступкам Сюэ Яна.
Сяо Синчэнь закусывает губу. На его лице наконец проступают хоть какие-то яркие эмоции, в данном случае — смущение, неровным румянцем окрасившее и без того запятнанную алыми мазками кожу.
— Твой голос по ночам… стал другим. Мне казалось поначалу, что я брежу.
Ну да, в койке сложновато себя контролировать и постоянно стенать чужим голосом! Сюэ Ян вдруг осознает, что помнит эту ночь: даочжан прямо посреди процесса резко подорвался и ушел медитировать во двор, а потом не желал признаваться, в чем дело. Как же, оказывается, все просто!
— Днем ты тоже начал забываться. И знаешь, сложно не узнать голос единственного человека, чье лицо осталось в памяти.
— Но ты продолжал со мной спать?
— А нужно было прекратить? — почти в тон отзывается Сяо Синчэнь.
— И ты мне ничего не говорил! — возмущается Сюэ Ян этому спокойствию. Он пытается произнести эти слова своим поддельным голосом, который принадлежал его придуманной личности, но понимает, что у него ничего не выходит.
— Ты мне даже свое имя отказывался открыть. Что я должен был делать? Спросить, почему ты каждый раз дергаешься, стоит лишь коснуться твоей левой руки? Или попросить потрогать твой меч? — в голосе даочжана слышны нотки печальной иронии.
Сюэ Ян не может сдержать глупого хихиканья.
— Цзянцзаю бы понравилось — у тебя отлично выходит трогать, если ты понимаешь, о чем я. По себе знаю.
— Ты всегда найдешь повод повеселиться, — кривится Сяо Синчэнь. Интересно, это считается за плохую шутку, за которую тот грозился не пустить обратно? Наверное, нет, раз Сюэ Ян все еще здесь.
Сяо Синчэнь тем временем дотягивается до оставшихся бутыльков, стоящих на столе. Берет по очереди каждый, подносит к лицу, явно пытаясь по запаху определить, что в них. Оставшись удовлетворенным результатом, он комкает в пальцах край своего рукава и щедро плескает на белую ткань тонизирующий настой. После этого он крепко хватает Сюэ Яна за подбородок, чтобы не дергался. Влажная ткань стирает сгустки крови, а единственный уцелевший глаз улавливает знакомое голубоватое свечение, которое излучают руки даочжана. Мгновенно рану это не затянет, но хотя бы замедлит кровотечение. Зачем он это делает? Пускай прекратит, это неправильно!
Нужно немедленно вывалить все как есть. И про сотни крестьян, которых заставлял убивать, выдавая их за восставших мертвяков; и про то, как сам всю осень методично вырезал невинных людей ради того, чтобы вернуть даочжану зрение. И про деда-лекаря с его женой заодно, ведь тоже все из-за него!
— Ты, наверное, сейчас думаешь, что ни в коем случае не стал бы меня доставать из той канавы, будь у тебя возможность вернуться в прошлое, — вместо этого говорит Сюэ Ян, убеждая себя в том, что еще не время раскрывать всю правду. У него столько вопросов накопилось, и это единственная возможность утолить свое любопытство.
Сяо Синчэнь награждает его таким взглядом, словно хочет спросить, не роняли ли его собеседника в детстве. Точнее, сколько раз это было и как много пришлось на голову. Но воспитание не позволяет ему задавать такие неудобные вопросы, поэтому он просто возражает:
— Встань передо мной такой выбор, я бы все равно поступил так же.
— Да что с тобой не так?! — кричит Сюэ Ян, вырываясь из чужой хватки. В горле стоит ком, а дурманящее зелье просится наружу. — Зачем ты это делаешь?!
— Что делаю? Помогаю тебе? — Сяо Синчэнь по-птичьи склоняет голову набок. У Сюэ Яна нет на это ответа. Это же даочжан, его разум работает абсолютно иначе, не как у нормальных людей! — Я не могу бросить тебя в беде, несмотря ни на что, — продолжает он.
— То есть это все только из-за чувства долга? Помогать всем, да?! И тебе сейчас противно осознавать, что это я, правда? — зло усмехается Сюэ Ян, хватаясь за слова соперника, как за скалу в бушующем потоке воды. — Святой даочжан замарал себя о такую падаль, как я! Должно быть, тебе сейчас очень больно!
На самом деле, он не до конца уверен, что именно хочет услышать.
— Ты самый ужасный человек, которого я встречал за всю свою жизнь, и я, наверное, очень провинился в чем-то, если судьба свела нас, — соглашается Сяо Синчэнь.
Это правильный ответ, но почему хочется заткнуть себе уши? Не надо было пить эту жижу, только не дает нормально думать, словно болото в голове. Лучше бы боль хоть немного унялась, а не вот это все. Ну хватит! Но даочжан не дает и слова сказать, добавляя:
— Но также ты мой спутник на пути самосовершенствования. И мне совсем не жаль, потому что это был мой выбор, от которого я не намерен отказываться.
— Ты выбирал не меня! — Сюэ Яну мерзко от того, насколько жалко это звучит, но ничего поделать с этим он не может. К счастью, по-прежнему можно винить во всём настой. Как удобно! В голове пронзительной трелью звучит смех Цзинь Гуанъяо. В этом тоже виновато варево.
— Для меня нет различий между тобой и моим спутником.
Сюэ Ян игнорирует то, что эти слова подобны грому среди ясного неба, и громко истерически смеется на это заявление.
— Именно поэтому ты так слезно умолял меня никогда не упоминать этого «ужасного человека»? Ты не умеешь врать, даочжан, можешь даже не пытаться, — он вскакивает на ноги, подавляя приступ дурноты от такого резкого движения.
— Пожалуйста, сядь, у тебя снова может открыться рана, — просит Сяо Синчэнь, и хватает Сюэ Яна за плечо, вынуждая вернуться на место. — Поверь, у меня было время все обдумать и принять. И я солгу, если скажу, что это далось мне легко.
— А за меч ты сейчас чуть не схватился тоже от большой любви? — обрывает эти оправдания Сюэ Ян. Какая чушь! Хотя память услужливо подсовывает, как вскоре после той ночи даочжан целую неделю не возвращался в спальню: сначала со двора не вылезал, а потом и вовсе в леса отчалил. Хреново было тогда, очень скучно и холодно.
— Я не хотел, чтобы ты ушел. Больше я этого не допущу.
Звучит почти разумно. В прошлый раз Сяо Синчэнь его отпустил лишь потому, что был слеп, и все, что ему оставалось — сидеть и ждать. И надеяться, что его дражайший спутник ничего по пути не утворит. А сейчас не грех и оружием помахать, лишь бы от него не сбежали, раз уж есть возможность! Наружу рвется нервный смешок — вот уж сам себе удружил так удружил, практически вручил даочжану конец от своего поводка. А тот и рад его схватить и примотать к себе. Опять.
Отпихнуть руку, на кончиках пальцев которой снова этот поганый свет, не выходит. Сейчас совершенно неравное положение, чтобы сопротивляться.
— Знаешь, я ведь до сих пор не раскаялся в том, что делал, и не собираюсь, — сообщает он, сам не зная зачем. — Не питай иллюзий на этот счет, даочжан. Все еще считаешь меня своим спутником?
Однако тот лишь печально кивает, словно и не надеялся на что-то другое.
— Я никогда не найду оправдания смерти целого клана, но все же хотел бы узнать причины, — после недолгого молчания говорит Сяо Синчэнь.
— Ты и правда хочешь это знать? — Сюэ Ян скептически изгибает бровь. Дождавшись очередного кивка, он пожимает плечами, мол, сам напросился. Теперь изволь слушать и внимать. — Помнишь, я рассказывал историю про мальчика, который любил сладкое?..
Он уже не пытается увернуться от прикосновений, пока монотонным голосом рассказывает про то, почему он должен был отомстить клану Чан. Рукава одеяний даочжана безвозвратно запачканы, такое не отстирать, теперь только выкидывать. Но кровь из глазницы больше не течет ручьем, а боль уже не прожигает насквозь, хоть и отдается противной пульсацией во всей голове. Что же Сяо Синчэнь чувствовал, когда вырвал свои глаза и отдал Сун Ланю? Может, он поэтому такой блаженный? Потому что потерять рассудок от такого легче легкого.
— Так это все из-за пальца?
Он берет Сюэ Яна за руку и внимательно рассматривает четырехпалую кисть, словно впервые видит. Трогает точно в первый раз.
— Ты считаешь это недостаточной причиной? — скалится Сюэ Ян, чувствуя, как его переполняет мутная злость. Конечно, кто бы сомневался! Ну пускай сейчас начнет осуждать, и тогда мигом узнает о том, что сам далеко не такой святой, как думает!
— Ты прав, для меня палец не стоит пятидесяти жизней, — соглашается Сяо Синчэнь и прикладывает свою ладонь к чужой. — Но ты сможешь об этом забыть и больше никогда не вспоминать, если я отдам тебе свой? Это принесет тебе покой? Конечно, это недостаточная плата за глаз…
Сюэ Ян отдергивает руку как ошпаренный.
— Ты ничего не понял, — бросает он. Смотрит на даочжана и осознает, что тот ему не только палец может сейчас отдать, но и глаз обратно вернет, если попросить. — Ничего мне от тебя не надо.
Сяо Синчэнь с сожалением вздыхает, словно это цель его жизни — поделиться с кем-нибудь еще одним куском себя. Видимо, давно не занимался самопожертвованием, аж свербит у него. Невозможный человек.
— Теперь ты попытаешься меня скрутить и еще раз отдать под суд какого-нибудь напыщенного клана? Даже сможешь полюбоваться на казнь, раз я тебе предоставил такой шанс! Но лучше бы тебе самому сейчас меня прикончить, пока еще можешь: практика показывает, что меня никакие оковы не держат, — от всей души советует Сюэ Ян.
— Это я тоже знаю, — кивает Сяо Синчэнь. У него снова совершенно нечитаемое лицо во время этой отповеди.
— Тогда что же ты меня лечишь? — невесело смеется Сюэ Ян. — Надеешься на честный поединок? Такого не будет.
— Я буду вынужден тебя убить, если это потребуется. Но ты же не совершал ничего дурного с тех пор, как я тебя спас, и верю, что у меня получится сдерживать тебя и впредь. Возможно, именно для этого нас свела судьба.
Очень сложно не засмеяться, услышав такую восхитительно наивную глупость. Перед внутренним взором Сюэ Яна проносится вереница мертвых тел без глаз и языков, забрызгивающих все вокруг кровью, словно дети кидают цветы в праздничном хороводе. И, проклятье, даочжан действительно свято верит в то, что смог своей благостностью его вернуть на путь истинный. Который у него по той же дорожке проходит, что и самосовершенствование. Поди, ещё и считает, что это передается через койку, как зараза у бордельных шлюх.
— А если это случится, пойдешь замаливать грех за убийство в храм? — вопрос задан не без сарказма.
— Нет, я уйду вслед за тобой.
Сюэ Ян не отрываясь смотрит в некогда собственный глаз. Он готов поклясться, что никогда в жизни не видел настолько серьезного взгляда. У него нет ни единой причины не верить в данное обещание.
— Ты так уверен, что я никого не убил за время моего отсутствия, — усмехается он. — Даже не спросил, что я все это время делал, кроме того, что искал способы избавиться от своего глаза. Очень опрометчиво.
Даочжан дергается от этих слов как от удара. На его губах мигом появляется этот страдальческий изгиб, так напоминающий о том дне в конце весны, когда Сюэ Ян ушел от него больше, чем на полгода.
— Ты… убивал кого-нибудь? — с безысходностью спрашивает он и послушно наклоняется, когда его манят к себе жестом.
Сюэ Ян же берет Сяо Синчэня за руки, прижимая его ладони к своему сердцу. И старательно выдерживает паузу, прежде чем прошептать тому на ухо чистую правду:
— Не больше, чем ты за всю свою жизнь, даочжан.
Что ж, придется потерпеть с местью еще немного — Сяо Синчэнь своими угрозами сам не оставил ему никакого выбора! Это исключительно его вина! Испортил весь момент, теперь снова дожидаться подходящего, и неизвестно, насколько это затянется. Поэтому Сюэ Ян просто обязан задать самый важный вопрос:
— Даочжан, ты ведь припас для меня конфет?
***
— Почтенная госпожа, позвольте вас побеспокоить.
— Какая я тебе «госпожа», — бормочет себе под нос старуха, сжимая пальцы на ручке корзины, заполненной полевыми цветами и травами. И с большим подозрением разглядывает стоящего перед ней высокого мужчину, которого она повстречала по дороге в город. Он облачен в темные, хорошего кроя одеяния, за спиной виднеется рукоять меча, а в руках у него метелка-мухогонка. Весь его вид излучает достоинство и благочестие. — Ну, позволяю — беспокой! — все же милостиво разрешает она.
Путник в ответ изображает благодарственный поклон и вежливо говорит:
— Я разыскиваю одного человека. Быть может, вам встречался слепой заклинатель с мечом за спиной? В белых одеждах, — уточняет он.
Старуха долго молчит, сверля взглядом мужчину. И вместо ответа на вопрос спрашивает:
— А ты даос, что ли?
Тот недоуменно кивает, не очень улавливая, как это вообще связано. Должно быть, женщина не расслышала вопроса в силу своих лет, и нужно поинтересоваться еще раз? Но она, задумчиво пожевав губами, качает головой:
— Нет, городок у нас небольшой, тихий… Какие уж тут заклинатели, да еще и слепые! Будь у нас такой, точно бы сказала!
— Что ж, благодарю вас за помощь.
Мужчина печально улыбается на прощание и пропускает поворот в сторону города. Здесь ему делать нечего. И он не слышит брошенного ему вслед:
— Тьфу, какая мерзость. Где один даос, там и второй тут же лезет! А где два, там, глядишь, и целая община нарисуется, не надо нам такого счастья.