Сяо Синчэнь выглядит как человек, которому хочется провалиться под землю. Или, наоборот, куда-нибудь вознестись, желательно как можно дальше. Его взгляд панически мечется между повязкой на глазу Сюэ Яна и висящей на его шее алой бусиной. Как на наиболее безопасных для взора объектах и по совместительству — единственных предметах одежды собеседника.
— Тебе не холодно? — наконец спрашивает он, закусывая губу. На его щеках отчетливо проступает румянец. Хотя казалось бы, чего он там не видел? А, впрочем, и правда не видел.
— Нет, я прекрасно себя чувствую. Тебя только это интересует? — усмехается Сюэ Ян, откровенно наслаждаясь чужим смущением.
— Как ты так быстро успел раздеться? — послушно спрашивает Сяо Синчэнь. — Стоило мне только отвернуться…
— Я тренировался.
— Оу, — только и может сказать он и недоверчиво вздергивает бровь, видимо, пытаясь представить себе этот процесс. Но через несколько мгновений он все же находит в себе силы продолжить: — А…
— Ну что еще, даочжан? Спросишь меня, зачем все это? Так давай я не буду тратить время и сразу разложу тебе по полочкам, — Сюэ Ян предупреждающе поднимает палец вверх, призывая не перебивать. — Ты настолько виртуозно игнорируешь все мои намеки, что я всерьез уже подозреваю, не ослеп ли ты снова? Хотя раньше, знаешь ли, у тебя с этим проблем не было — только свистнешь, и ты уже готов, — он кривит губы, копируя выражение лица Сяо Синчэня, у которого от такой откровенности явно не улыбка проступает. — А потом я понял, что с тобой надо напрямую, иначе ты продолжишь от меня бегать. Поэтому ставлю тебя в известность: сейчас ты скинешь свои белые тряпки и предашься со мной пламенной страсти — или как ты у себя в своей голове это называешь.
Доходил до этой простой мысли Сюэ Ян добрую половину луны, если не больше. Даочжан и правда просто мастерски делает вид, что не понимает заигрываний и значения прикосновений (хотя как вообще можно оставаться с каменным лицом и не замечать руку у себя на филейных частях — воистину вопрос века!). Словно между ними ничего никогда не было, и это все не более чем шутки, в ответ на которые можно только натянуто улыбаться и невинно хлопать глазом. Принуждение все еще не рассматривается как данность — во-первых, из-за нынешней колоссальной разницы в духовных силах, а во-вторых…
Да какого хрена вообще, если Сяо Синчэнь так упрямо продолжает гнуть линию, что они тут такие замечательные спутники на пути самосовершенствования, то где приятная часть с привилегиями? Отнимать то, что и так ему положено по статусу — унизительно. Равно как и выпрашивать. Он не зациклен на плотских утехах, но это уже дело принципа.
Но чем дальше шло время безуспешных попыток донести до даочжана, что чего-то определенно не хватает, тем сильнее Сюэ Ян склонялся к мысли огреть чем-нибудь тяжелым этого праведника. Он даже размышлял, а не воспользоваться ли сонным зельем — да только Сяо Синчэнь, наученный горьким опытом, теперь постоянно обнюхивает свой чай на предмет лишних ингредиентов почище всякой ищейки.
А в последнее время даочжан будто чуял, к чему дело идет, и исчезал ровно в тот момент, когда его были уже готовы прижать к ближайшей поверхности и призвать к ответу. А уж где он такое количество темных тварей отыскать сумел, что отчалил на охоту почти на три дня — загадка! Может, он втихаря везде развешивает талисманы для приманки, чтоб улов был побогаче? Так что он сам толкнул Сюэ Яна на такие радикальные меры, вынудив сыграть на элементе неожиданности.
Сяо Синчэнь обреченно вздыхает. Врать в силу своей натуры он не может, а вот избегать очень даже наловчился без особых угрызений совести. Но тут, когда уже предъявлен товар лицом, так сказать — выбора нету. Придется хотя бы обосновать причину своего нежелания.
— Вообще-то, мне хотелось спросить, где А-Цин, — говорит он. — Но спасибо, что разъяснил.
— О, насчет этого не беспокойся — я от нее избавился.
— Что?!
Сюэ Ян заходится в смехе. Ну просто невозможно было удержаться, хоть и весьма неуместная шутка. Просто реакция даочжана бесценна.
— Я дал ей денег и отправил гулять до вечера. До утра, если понадобится.
Мелкая поганка очень гадливо и понимающе ухмылялась, выразительно шевеля пальцами, требуя добавить сверху. Ну что ж, в этот раз она даочжана оценила гораздо выше, чем в прошлый. А может, просто смирилась, что рано или поздно исключительно пристойной ночной тишине придет конец, и решила воспользоваться ситуацией по максимуму. А-Цин тоже имела удовольствие наблюдать все ужимки Сюэ Яна, а возможно, даже прониклась долей сочувствия. Что никак не мешало ей гнусно хихикать после каждой неудачи (и очень быстро убегать от летящих ей вслед острых предметов). Потому желание избавиться от нее в прямом смысле слова было весьма велико, заслужила.
— А ты подготовился, — Сяо Синчэнь кивает, принимая такое объяснение. У него даже дергается уголок губ в подобии улыбки, только очень уж печальной.
— Еще как, — соглашается Сюэ Ян. — Я не понял, почему ты еще одет? Мы же, кажется, уже все решили. Или помощь нужна? — обманчиво заботливым тоном предлагает он. Мигом вытряхнет из одежки, только попроси!
— Это только ты здесь так решил, — стоически возражает даочжан, выставляя перед собой руки. Ну хоть не за Шуанхуа схватился — значит, шансы еще есть. Сюэ Ян и не рассчитывал, что Сяо Синчэнь сломается с первой попытки, так что все в пределах нормы.
— Вижу, ты очень против такого расклада. Ладно, я все понимаю. Это у слепого выбора не было, а сейчас можно и нос воротить, — Сюэ Ян обводит вокруг руками, демонстрируя себя. И отчаянно старается не переступать зябко с ноги на ногу — до лета в этом доме можно тепла не ждать. — И правда, зачем тебе такая красота? — он криво усмехается, отодвигая повязку с пустой глазницы, и возвращает ее на место.
Сяо Синчэнь от осуждающей тирады морщится, точно ему помоев в лицо плеснули. О, это прекрасное чувство вины, на которое можно надавить!
— Ты… — начинает он, но ему не дают и слова вставить.
— Все в порядке, даочжан, не напрягайся! Но, знаешь ли, и на тебе свет клином не сошелся. Тебе я, может, и не по нраву, но ведь есть и те, кого все устраивает! — Сюэ Ян тактично умалчивает, что на него за последний год, кроме его даосского спутника, позарилась малолетка, пытающаяся выторговать себе жизнь, да Яо, который предлагал повеселиться только для того, чтобы проверить какие-то свои безумные теории. — Раз уж у нас исключительно духовные отношения, ты же не будешь возражать, если я…
— Умолкни! — резко обрывает его Сяо Синчэнь. — Я тебе говорил, что ничего не желаю слышать про кого-то другого, так что, будь добр, избавь меня от этого.
— А еще ты говорил, что я тебе жуть как нравлюсь! Вот незадача, правда?
— Ты не понимаешь.
— Чего я не понимаю? — едва ли не стонет Сюэ Ян. — Того, что ты меня не хочешь, даочжан?
— Я хочу, но не могу, — отвечает тот предельно честно. Он наконец позволяет себе опустить взгляд, рассматривая представшее перед ним во всей красе чужое тело. Так смотрят очень послушные дети на лоток с игрушками, которые родители им никогда не купят — с сожалением и смирением.
— Что? — опешивает Сюэ Ян от такого неожиданного заявления. — Это как? Нет, конечно, если ты вдруг за время моего отсутствия доигрался своими даосскими волшебными ручками и тем самым довел себя до мужского бессилия, то я готов понять и простить…
Во взоре даочжана собрана вся скорбь. Вероятно, относительно того, что его дражайший спутник на пути самосовершенствования никому за компанию с глазом не отдал свой язык. Он глубоко вздыхает, будто пытаясь таким образом успокоить и уверить себя в том, что дальнейшая беседа еще имеет какой-то смысл, прежде чем снова заговорить:
— Нет, моя трудность состоит в другом. Хочешь услышать? — он дожидается заинтересованного кивка и продолжает: — Когда я был слеп, все было очень просто. А сейчас…
— Ты мог с этого начать и не размениваться на пустую болтовню, — ядовито шипит Сюэ Ян, не дожидаясь продолжения. — Твоя проблема в том, что я — это я, — Сюэ Яну очень не хочется поднимать эту тему, но сдержаться он просто не в силах. Честное слово, если бы он получил отказ по причине своей непривлекательности, было бы совсем не обидно — не у всех же стоит на увечных тощих мужиков! И правда, махнул бы рукой да пошел… Хоть к шлюхам! Сюэ Ян не такой уж и привередливый: в темноте все девки одинаковы — что юные красотки, что дряхлые старухи.
Но это — абсолютно иного рода обида! Горькая и тошнотворная, на грани с пылающим гневом. Этот даосский святоша сам себе придумал наказание быть тюремщиком до конца жизни — для всеобщего блага принес себя в жертву! — обозвал все это общим путем самосовершенствования, да только не смог справиться с навалившимся грузом. О чем сейчас прямо и заявил.
Сяо Синчэнь, в отличие от Сюэ Яна, притворяться не умеет. И ведь пробовал же, в этом ему не откажешь! Но он видит, кто перед ним, — и ему противно. Сам ведь говорил: когда был слеп, ему было проще, потому что не было полной уверенности, кто с ним в постели, и можно было от этого отрешиться да пойти на поводу плотских желаний. Странно, что обнимает по ночам, но небось потом мыться бежит!
— А-Ян.
Рука, которая уже тянется подобрать одежду, замирает на полпути. Это просто запрещенный прием! По имени даочжан за все это время называл Сюэ Яна от силы раз пять, а в таком варианте так и вовсе никогда. Интересно, его вообще так кто-нибудь звал? В голову приходит только пьяно хихикающий Цзинь Гуанъяо, на которого в состоянии подпития неизбежно накатывает неожиданное дружелюбие и любвеобильность. Но в его исполнении это звучало иначе и не посылало по всему телу трепетную дрожь.
Заметив, что собеседник полностью деморализован, Сяо Синчэнь пользуется возможностью без помех закончить свою мысль:
— Ты вообще в состоянии меня дослушать? Моя проблема в том, что я не имею ни малейшего представления, что с тобой делать. Без зрения мне не нужно было задумываться над этим, и все происходило само собой, но сейчас… Стоит мне только помыслить об этом, у меня словно все отнимается. Я… не хочу снова разочаровать тебя, потому что у меня уже нет на это права.
— Я все еще не понимаю, — в недоумении тянет Сюэ Ян. Ужас, сколько же у даочжана какой-то дури из ниоткуда! Где понахватался вообще?
— Да у меня твой смех с нашей последней ночи до сих пор в ушах стоит! — не выдерживает Сяо Синчэнь, повышая голос. — И, прошу меня извинить, это не самое приятное, что мне довелось услышать в жизни.
— Что? — удивленно переспрашивает Сюэ Ян. — И это твоя проблема? Ты… До сих пор из-за этого переживаешь, что ли? Ну да, ты не блистал, но… Ладно, молчу, — Сюэ Ян выпрямляется и покаянно взмахивает руками — уж больно у даочжана укоризненное лицо! Обида отходит на задний план, вытесняемая рвущимся наружу смехом. От чего точно стоит воздержаться, чтобы не довести Сяо Синчэня до истерики.
— Не стесняйся, наверное, это действительно смешно, — со вздохом разрешает тот.
— Я правильно понял, что ты просто боишься оплошать, потому что… Ты думаешь, что зрячие в койке должны себя показывать лучше, чем слепые?.. — наконец успокоившись и утерев выступившие от смеха слезы, пытается сформулировать Сюэ Ян свои домыслы. — Даочжан, ты же в курсе, что это бред? Особенно, если вспомнить, какие ты порой трюки показывал, что не в каждом веселом доме повстречать можно. А там обычно глаза у всех на месте! Ну по большей части, — уточняет он.
— Может быть, — уже не так уверенно выдавливает из себя Сяо Синчэнь, передергивая плечами. Ему явно не очень нравится последнее столь поэтичное сравнение, судя по его брезгливо поджатым губам, но он проглатывает сомнительный комплимент.
— Ладно, у меня есть идея, как разобраться с твоей несомненно ужасной и непреодолимой трудностью, — после недолгих размышлений говорит Сюэ Ян.
Под удивленным, но совершенно точно заинтригованным взглядом он начинает метаться по комнате. Да куда же оно подевалось?! Точно не вышвырнул, хотя были такие мысли, но почему-то рука не поднялась. Наконец поиски увенчиваются успехом.
— Я, если честно, не очень хочу знать, зачем ты это хранишь, но… Наверное, это может сработать, — сдается Сяо Синчэнь, рассматривая победно зажатую в кулаке Сюэ Яна длинную полоску белой ткани, ощущение которой он все еще помнит на своем лице.