— А-Цин, мне понадобится твоя помощь, — говорит Сяо Синчэнь настолько торжественным тоном, будто речь идет минимум о свадьбе. А верной подруге выпадает честь с песнями сопровождать его до брачного ложа, чтобы перепоручить это бренное тело дальше следующему адресату.
— И в чем же? — подозревая, что неминуемо надвигается нечто дурное, интересуется она.
Нехорошие предчувствия она испытывает где-то с момента, когда они сняли комнату на постоялом дворе, чего не случалось уже… да Небожители знают сколько! Лишним деньгам взяться решительно неоткуда, потому подобная роскошь кажется чем-то небывалым. Конечно, хозяин косился на них с крайними подозрениями, но все же пустил. Еще бы — какой-то проходимец жаждет уединиться с едва расцветшей девой, с которой он явно не связан законными узами! Не последнюю роль в этом сыграло наличие у сего достойного господина двух дочерей чуть младше А-Цин, потому Сяо Синчэнь вызвал у него еще больше поводов для беспокойства: а вдруг позарится на хозяйское богатство? Пока он ходил в белых одеждах, его святой, чуть ли не блаженный вид давал ему защиту от пересудов, а в этих грязных темных тряпках… Хотя даочжан так и не уразумел, чего это ему вслед шипят да плюнуть норовят.
— Сегодня будет новолуние, — говорит он. Его голос полон нездорового энтузиазма, а единственный глаз мечет восторженные искры. В такие моменты он начинает отдаленно напоминать бывшего владельца этого самого глаза, отчего А-Цин становится не по себе.
— Ты все-таки смог разобраться с этой поганой ворожбой? — настороженно спрашивает она.
Хотя зачем спрашивать, ответ она и так знает: смог. Все свободное время Сяо Синчэнь проводил за своими свитками, даже в одном из городов в библиотеку пошел и заодно у сердобольного смотрителя выменял за услуги заклинателя (изгнание беспокойного духа, желавшего приобщиться к знаниям) еще стопку бумаги и кисть с краской.
— Я думаю, все должно получиться, — кивает он. — Полностью от зеркального элемента избавиться никак нельзя, но я нашел способ, как его изменить… Если его сместить относительно центра…
А-Цин слушает его пламенную речь, не понимая дальше ни слова. Ей все эти заклинательские фразочки что об стенку горох. Он говорит и говорит, разворачивая на полу исписанные листы, ползает вокруг на коленях, тыча пальцем в какие-то точки и загогулины, и приходится только кивать, изображая участие. Она знает, что дурехой Сяо Синчэнь никогда ее не назовет, но длительное общение с Сюэ Яном приучило к тому, что ни в коем случае нельзя никому показывать свою дремучесть.
— Даочжан, — наконец прерывает его А-Цин. — А я каким боком ко всему этому? Покараулить, чтобы никто не помешал?
Сяо Синчэнь вздыхает, поднимая на нее взгляд. Осознает-таки, что все его слова ушли в пустоту. Будь рядом с ним кто-то более сведущий, обязательно бы заинтересовался, похвалил… Осталось только его найти да вернуть на место.
— Теоретически, когда техника завершится, по карте можно будет определить, где находится цель. Должен будет появиться какой-то указатель или вроде того… Но, скорее всего, я буду не в состоянии его увидеть и уж тем более запомнить, — наконец говорит он, тщательно подбирая каждое слово, чтобы ей было понятнее. — Так что тебе нужно будет…
— Так, погоди! — машет руками А-Цин. — Что значит — «не сможешь увидеть и запомнить»?! Ты разве не сказал, что у тебя вышло избавиться от этой… штуки?
— Ты про откат? — уточняет Сяо Синчэнь. — Нет, в такой мощной технике без отката обойтись нельзя, — он отрицательно качает головой.
— То есть ты хочешь сказать, что тебе все еще будет больно, и ты можешь лишиться чувств? Тогда какой толк в том, что ты столько в этих бумажках сидел? — искренне негодует А-Цин. О чем он тут до посинения распинался с такой радостью?
— Я пытался исключить из отката его двойственность, — терпеливо поясняет даочжан, трепетно подтягивая бумаги к себе поближе. Он знает, что его спутница довольно вспыльчива и может ненароком в порыве что-нибудь сотворить с его работой, особенно когда наконец поймет, что он имеет в виду. — И я смог переработать эту технику так, что весь… удар… — все медленнее и неувереннее говорит он. — Придется на сторону заклинателя, а не цели, — а последние слова он произносит как можно торопливее, словно думает, что таким образом сможет избежать девичьего праведного гнева.
— Даочжан, — шипит она. — Поправь меня, если я не права. Ты все это затеял, только для того, чтобы этому поганцу плохо не было? И ты решил всю эту мерзость себе забрать, так?
— Именно так, — обреченно кивает Сяо Синчэнь. — Ну не всю, а почти всю… Я думаю, на долю А-Яна выпадет легкое недомогание, что, конечно, не очень хорошо, но я уже смирился, что иначе не выйдет.
— Ты сумасшедший! — кричит А-Цин. — Да как тебе такое в голову пришло?! Знай я, что ты удумал, я бы эту пакость сразу сожгла! О нет, если ты считаешь, что я соглашусь в этом участвовать — ты ошибаешься!
Кого-то за стеной крайне возмущают доносящиеся вопли, потому в нее стучат, призывая к порядку. Небось думают, что тут происходит нечто невообразимо развратное, что юная дева так разоралась. Она даже не прочь, чтобы сюда кто-нибудь ворвался и прекратил этот беспредел.
Теперь понятно, зачем была снята комната: даочжан просто не может оставить беспомощную спутницу наедине со своим потенциальным трупом в чистом поле или лесу.
— А-Цин, пожалуйста, успокойся, — просит ее Сяо Синчэнь, морщась от громких звуков. — Если не хочешь — я не настаиваю. Постараюсь справиться сам.
— Да я тебе вообще не позволю этого сделать! — пуще прежнего вопит она, порываясь кинуться вперед, чтобы затоптать эти гнусные бумажки с самоубийственной техникой. Ну или хотя бы дать даочжану по голове посильнее, чтобы не смог в это новолуние себя укокошить. А до следующего… Лучше бы Яну за это время самому объявиться! Она даже не знает, на кого сейчас зла сильнее: на паршивца, который сбежал; на даочжана, который вынужден жертвовать собой, чтобы его найти; или проклятого Сун Ланя, который подсунул ему эту дурную идею.
Но дорогу ей преграждает незримая стена, едва заметно мерцающая голубым светом. Даочжан ни разу не применял против нее свои духовные силы, и сейчас эта граница очень четко показывает серьезность его намерений.
— Решай: ты мне поможешь или нет. Если нет, то мне придется уйти и сделать это в одиночку. А если у меня ничего не выйдет, то я буду повторять снова и снова, — твердо говорит он. — Мне неприятно подвергать тебя подобному, за что прошу прощения, но у меня нет выбора.
Все-таки сильнее всего она сейчас ненавидит Сюэ Яна. Потому что именно ему она сейчас проиграла без единого шанса на победу.
— Никуда ты не пойдешь. Кто тебя потом в чувство приводить будет?
***
А-Цин возмущенно смотрит сквозь вновь появившуюся преграду, которую поставил даочжан, чтобы она не вмешивалась. Не верит, что у нее хватит выдержки. Что ж, в этом он прав — не хватит.
У нее уже скручивает желудок, пока она наблюдает за тщательными приготовлениями. На полу расстелено дорожное одеяло («Чтобы не запачкать кровью, не дома все-таки…»), на котором сидит даочжан в окружении своих бумаг, разложенных в нужной последовательности, чтобы сформировать верную печать. Прямо перед ним лежит грязная карта Поднебесной, исчерканная углем.
Когда поочередно начинают загораться символы на листках слепящим белым светом, А-Цин не выдерживает и зажмуривается. Ей совершенно не хочется видеть то, что сейчас будет. Главное — успеть открыть глаза, когда техника войдет в финальную стадию. На самом деле, она страстно желает, чтобы даочжан где-то все же ошибся, и ритуал попросту прервался на полпути. Или чтобы эта самая зеркальность — чтоб ей пусто было! — сработала в другую сторону. Уж как-нибудь сможет успокоить друга от истерики, что его проклятущий спутник где-то подыхает от боли… А еще лучше: пускай он уже помер, ведь в таком случае техника не должна сработать, если верить даочжану.
А-Цин ждет крика или стона, ну или чего-нибудь подобного, что даст ей знак, когда можно будет открыть глаза. Она инстинктивно подается вперед, чтобы упереться лбом в ненавистную стену, но проваливается сквозь нее одновременно с глухим звуком удара тела об пол.
Глаза распахиваются сами собой, а из горла вырывается вскрик; она падает на колени рядом с Сяо Синчэнем, чья боль была настолько сильна, что он не смог даже закричать, мгновенно потеряв сознание. Или жизнь.
Об этом думать сейчас ни в коем случае нельзя. И нужно не обращать внимания на быстро растекающуюся вокруг лужу крови, которую одеяло почти сразу перестает впитывать. Бумага вокруг тоже пропитывается алым.
А-Цин обещала, что в первую очередь должна будет обратить внимание на карту и этот трижды клятый указатель, и только потом на даочжана. Она не может его так подвести, если сейчас все пропустит. Иначе ему придется сделать это еще раз.
Сердце бешено стучит, а лицо жгут выступившие слезы, застилая глаза. Рука Сяо Синчэня лежит на мокрой от крови карте, на которой светится и пульсирует уже угасающим голубым пламенем яркая точка. А-Цин ни за что не запомнит, где та находилась, потому выдергивает из волос шпильку, чтобы воткнуть ее в указатель. И лишь после этого она решается дотронуться до чужой, едва вздымающейся от слабого дыхания спины.
***
— Учитель, с вами все хорошо? — спрашивает Мин Лицинь, с беспокойством глядя на раздраженного сильнее обычного Сюэ Яна.
— А должно быть плохо? — огрызается тот.
— Просто у вас… кровь, — осторожно добавляет Мин Шу.
— Да неужели? Я, если вы не заметили, только что засунул руки по локоть в труп, разумеется, там будет кровь! Тут, знаете ли, не только кровь, но и дерьмо найти можно! Чего всполошились-то, будто в первый раз видите?
— Да не у покойника, — отмахивается старшая Мин. — У вас из носа течет.
— И из глаза…
— Тьфу, даже не заметил, — уже более отходчиво хмыкает Сюэ Ян. И правда, что-то течет… Так сразу и не понять, что с него, потому что он заляпан чужой кровью чуть ли не с головы до ног, да и детишки вокруг чистотой не блещут. А голова гудит еще с утра, чтобы внимание обращать на такие мелочи.
— Может, вам лучше пойти наверх и прилечь? — заботливо предлагает Ань Цян, протягивая свой вышитый пионами платок, вынутый из-за пазухи.
— Дай сюда, — решает не спорить с подопечными Сюэ Ян, хватая ткань и прижимая ее к лицу. То, что с носа хлещет — демоны с ним, а вот глаз… Надо бы сейчас стекляшку выковырнуть, а то начнет внутри сворачиваться — вонища стоять будет, жуть! — Заканчивайте с этим все вместе, а остальные трое — каждому по одному. Вернусь — проверю! — отдает он напоследок указание, прежде чем, шатаясь, удалиться из подвала.