Услышанное кажется Сяо Синчэню невыносимо громким, просто оглушающим. Нет, это не может быть правдой, неужели он смог это сделать?.. Он не верит! Но и не хочет смотреть, чтобы убедиться самолично, он просто не может себя заставить открыть глаз. Ладони горят огнем, словно он щедро зачерпнул ими кипящего масла. Ноги сами делают несколько неловких шагов назад.
Голоса дев Мин снова сливаются в единый неразборчивый поток. Кажется, они не слишком довольны. Кто-то хватает его за плечо и с силой встряхивает, пытаясь вернуть в реальность. Почти успешно. Сяо Синчэнь усилием воли поднимает руку, чтобы вытереть лицо своим рукавом, и наконец решается посмотреть. Ткань все такая же светло-персиковая — значит, по щекам струилась не кровь.
— Я… Действительно это сделал? — перевести взгляд в сторону кровати ему не удается. Собственный голос кажется очень тихим и безжизненным.
Мин Лицинь разжимает пальцы — у этой девы просто железная хватка! — и прилежным, чуть ли не равнодушным тоном отчитывается:
— Сердце не прослушивается, дыхание отсутствует, на свет не реагирует… Вам этого достаточно или еще клинком ткнуть, чтобы наверняка убедиться?
Наверное, стоило последовать примеру Сюэ Яна и тоже отказаться от еды. Потому что Сяо Синчэня мгновенно сгибает напополам в приступе дурноты; несмотря на это, тугой комок из горла не исчезает, а во рту стоит отвратительный вкус желчи. Сочувствия у сестер Мин это не вызывает, лишь праведный гнев. В плечи вцепляется уже две пары рук, насильно выпрямляя, а затем лицо обжигает пощечина.
— Да соберитесь вы, в самом деле! Что за мужчины пошли… Хватай у нас духовных сил поддерживать его тело, нам бы не понадобилась ваша помощь, но увы.
Они целиком и полностью правы: никто из присутствующих, кроме Сяо Синчэня, не сможет совершить задуманное. Но сейчас он не в состоянии даже посмотреть на тело своего мертвого спутника на пути самосовершенствования! Не говоря о чем-то большем.
— Хотите узнать, что сейчас будет? — в вопросе, удивительно похожем на змеиное шипение, звучит неприкрытая угроза. — Либо вы выполните свое обещание и сделаете то, что должны, либо мы вам тоже кое-что пообещаем.
— И что же? — сипло спрашивает Сяо Синчэнь. Хотя бы это у него выходит.
— Мы слышали о вашей пылкой клятве, что вы отправитесь вслед за учителем на тот свет, если у вас не получится его вернуть. И так как вы даже не хотите попытаться это сделать… — начинает Мин Шу.
Он хочет! Просто… не может. И к чему это она? Намекает, что они не позволят ему выполнить эту клятву, заставив мучиться до конца дней своих?
— Можете убить себя прямо сейчас, мы вас не будем останавливать, — продолжает за ней сестра, разбивая на черепки предположения Сяо Синчэня. — А знаете, что случится после этого? Мы поднимем вас лютым мертвецом…
— И отправим в какую-нибудь мирную деревушку, полную невинных жителей.
— Которых очень быстро не станет.
— А потом вы пойдете в следующее поселение.
— И так, пока нам не надоест. А нам не надоест, — заверяет Мин Лицинь.
— Это будет на вашей совести, потому что вы…
— Хватит! — прерывает их Сяо Синчэнь вернувшимся к нему голосом.
Обещание сестер приводит его в священный ужас. Он понимает, что у него нет ни единого повода им не верить: эти девы воистину безумны — и неизвестно, это они от наставника набрались или всегда были такими, — и их ничто не будет сдерживать. Возможно, им даже будет весело. Точно, будет! Единственное, что несколько спасает сию ситуацию — третий ученик Сюэ Яна казался гораздо мягче и… вменяемее. А значит, А-Цин с ним находится в относительной безопасности.
— Так что вы решили? — настаивает Мин Шу. — Вы собираетесь воскресить нашего учителя?
— Если нет, то перед смертью советую воспользоваться последним шансом показать ему всю вашу любовь, а то он скоро остынет, — старшая Мин позволяет себе брезгливый смешок.
Какой кошмар, она сейчас звучит в точности, как Сюэ Ян! И пришедшие вместе с этим осознанием возмущение и смущение окончательно заставляют прийти в себя.
— Я его верну, — твердо говорит Сяо Синчэнь и, стиснув зубы, поворачивается к кровати. Здесь нечего бояться. Честное слово, будто он ни разу мертвых не видел! Видел — правда, не убитых собственными руками, и, определенно, эти покойники не были его спутниками на пути самосовершенствования.
Но, невзирая на эти самозаверения, от первого взгляда на тело перехватывает дыхание. По неестественно бледной коже расплываются темные пятна в тех местах, где были оборваны энергетические потоки. Лицо Сюэ Яна выглядит почти незнакомым без его вечного хищного изгиба губ, и неважно — весел он, обижен или же злится. Разметавшиеся по простыне волосы словно тускнеют с каждым мгновением, темный провал под не до конца закрывающимся левым веком кажется дырой, ведущей в другой мир. Из которой разит смертью; нет, не так — отсутствием жизни. И если с этим ничего не сделать, вернуть ее будет уже невозможно.
В голове опять начинает стучать кровь, перед взором расползается дурманящий туман, но теперь его прогнать гораздо легче. Положить дрожащие ладони на чужую недвижную грудь уже не так просто, но Сяо Синчэнь справляется. И именно в этот момент возвращается уверенность: у него получится вернуть Сюэ Яна. Во всяком случае, он сделает все, что в его силах.
— Да неужели! Сестра, принеси господину Син-Сину воды, а я пока здесь… Наведу порядок, — облегченно выдыхает Мин Шу, неопределенно взмахивая рукой, с треском обрывает верхний слой своей юбки и опускается на колени. И принимается вытирать испачканный пол, очень осторожно, чтобы не размазать начертанные печати. По всей видимости, брезгливость у нее с сестрой — понятие очень условное.
Мин Лицинь кивает и вихрем выбегает из комнаты, чтобы вернуться с каким-то невероятно вяжущим и горьким настоем. Но тем не менее, избавляющим от последнего налета дурноты. Какой же все-таки стыд: вывернуло прямо на глазах у юных дев!
Дальше Сяо Синчэнь не обращает ни на что внимания. Пятна на мертвом теле служат как разметка на карте — не нужно прилагать усилий, чтобы определить точки, куда следует начать вливать свою энергию. Обмануть природу, создать иллюзию, что здесь есть жизнь, хотя душа уже находится за гранью. Пытался ли кто-то сделать что-либо подобное? Почему-то кажется, что нет.
Больше всего это похоже на раскалывание себя по кусочкам и старания сложить из этих обломков что-то новое. Или же попытку дышать за двоих. Сердце стучит, как бешеное, и с каждым мгновением все быстрее и быстрее, будто оно действительно бьется не только в груди Сяо Синчэня, но и под его ладонями. Излучаемое ими свечение пульсирует в такт дыханию.
Вокруг продолжают мерцать свечи, некоторые из них уже потухли, догорев до основания и оставив после себя лужицы воска. Да даже если все погаснут, то совершенно неважно — чтобы видеть пронизывающую чужое тело собственную ци, даже глаза не нужны, настолько сильно она ощущается. Пальцы, скользящие по коже, ощущают ровное нарастающее тепло, а все вокруг кажется легким и манящим, как дым благовоний из особых трав, помогающих погрузиться в самый глубокий транс. Кажется, еще немного усилий, и эту связь уже будет не разорвать, а может, и вовсе унесет за собой… Это звучит почти страшно. Сяо Синчэню не жаль отдать всего себя без остатка, ведь если он не сможет при этом вернуть душу Сюэ Яна, эта жертва будет на диво бессмысленной.
— Господин Син-Син, вам нужно остановиться!
Едва ли не истерический вопль безжалостно вырывает из забытья. В запястье вцепляются тонкие пальцы, силясь заставить отдернуть руки. Что… Зачем?.. Явственный запах горелой плоти дарит очередной рвотный рефлекс, и именно он вынуждает в отвращении отшатнуться назад.
— Нужно его возвращать, больше держать уже не получится, тело не выдерживает!
Сяо Синчэнь, как завороженный, смотрит на красноватые отпечатки собственных ладоней по соседству с уже налившимися чернотой пятнами синяков от разрывов ци на все такой же бледной коже.
— Сколько времени уже прошло? — сипло выдавливает из себя он. — Достаточно?..
Не надо пояснять, для чего именно. Как и то, что еще раз, если времени для очищения не хватило, он пройти через это не способен.
— Рассвет не скоро, но начали мы еще до полуночи!
Сяо Синчэнь коротко отстраненно кивает.
— Значит, пора, — говорит он и, не глядя, велит сестрам Мин: — Отойдите. Если вдруг я…
— Мы за вас закончим.
Мысли будто еще не все собрались внутри головы, и потому нет никаких моральных препятствий относительно темной энергии. Ему без разницы, даже если эта скверна принесет обещанное всем последователям Темного Пути безумие. Пускай приносит!
Щелчок пальцами для активации первой печати выходит очень звонким в царящей тишине и отдается эхом. Почему нужно начинать именно с нее, Сяо Синчэнь не имеет ни малейшего понятия. Сюэ Ян говорил ему, что не стоит перегружать себя лишней информацией, ведь все будет подготовлено — бери да пользуйся в свое удовольствие. Хотя ни о каком наслаждении речи идти, конечно, не может.
Печати предназначены лишь для преобразования энергии — неважно, темной или нет; они помогают заклинателю не допустить ошибку. А еще важно четко выразить конкретное желание для получения результата, иначе ничего не выйдет. Сюэ Ян говорил, что у Старейшины Илин для особо сложных техник были какие-то «дурацкие стишки», как он их называл. Вроде бы они помогают сосредоточиться и направить преобразованную энергию по верному пути. Даже предлагал Сяо Синчэню сочинить что-нибудь по этому случаю, чтобы зачитать. «Только, умоляю, без лишней сопливой лирики и в рифму! Стихи в прозе — безвкусица. Я почти год Цзиня изображал, я в этом дерьме разбираюсь», — смеялся он. Честно сказать, ничего забавного в этом не было.
— Вернись.
Совсем не лирика. Печати продолжают зажигаться. Не привычным голубым светом, а багровым и алым.
— Вернись.
Все печати — и на стенах, и на полу, — уже сияют, переливаясь слепящими пятнами.
— Вернись.
И что? Где результат? Может, действительно стоило что-то придумать…
— Вернись!
Руки сами хватают лежащее на кровати тело за плечи и начинают трясти. Явно не стоит этого делать, но сдерживаться нет никаких сил.
— Верни!
Кого он сейчас об этом просит? Скорее, умоляет… Или приказывает.
— Верни мне его!
От этого вопля звенят все металлические предметы в комнате, даже зеркало в углу, и этот звон отдается в ушах троекратно. По щеке снова что-то течет.
Затуманенный взор провожает алую каплю, падающую вниз и приземляющуюся прямо на лоб Сюэ Яну. Совсем как проклятая киноварная точка Цзиней. Прежде чем провалиться в пустоту, Сяо Синчэнь успевает заметить, как чужие брови недовольно сходятся на переносице. Наверное, это действительно очень противное ощущение.
***
Кто бы знал, что делать первый вздох — это так больно! Наверное, именно поэтому младенцы так орут при рождении, не иначе. Но закричать Сюэ Яну не удается, из пересохшего до состояния выжженной пустыни горла вырывается лишь сиплый стон.
Вокруг все мутно, в ушах гудит, каждая частичка тела ноет, еще и на грудь что-то давит, будто наковальней придавило… Не двинуться.
Однако пошевелить рукой, хоть и с трудом, получается, чтобы попробовать освободиться от тяжкого груза. Или хотя бы определить, что это… Что-то мягкое и невыносимо знакомое. Волосы? Пальцы зарываются в шелковистые пряди. Точно.
— Даочжан? — язык во рту еле ворочается.
Не отзывается? Что с ним? Рука ползет ниже, нащупывая чужое плечо, соскальзывает на спину. Дышит. Сухой смешок с ноткой безысходности дерет глотку — какая ирония, что это первое, что он кинулся проверять.
— Учитель Ян-Ян!
Ну верещать-то так зачем, честное слово… Четкость зрения не до конца вернулась: сплошные пятна, но кое-как различить происходящее вокруг можно. С помощью метнувшихся навстречу дев Мин выходит передвинуть лежащее на нем тело ниже, и наконец сесть. Проклятье, как же это все еще больно! Будто ногами пинали, в самом деле… В канаве и то приятнее отлеживаться было.
В губы тычется какая-то твердая штуковина, и явно не та, о которой можно помечтать томными вечерами. Чаша с… Кто готовил эту горькую пакость? Явно Мин Лицинь, у нее большие проблемы с чувством меры, когда дело касается ингредиентов. Провалившаяся в спазмирующий желудок жидкость обжигает, но бодрит.
— Вы живы?
— Моя дорогая Мин Шу, а я похож на мертвеца?
— Есть сходство.
Сюэ Ян тянется к собственной груди, чтобы убедиться в том, что он действительно жив — хотя будто сиплого загнанного дыхания не хватает в качестве доказательства! — и с шипением отдергивает руку. Это ожог? По ощущениям именно он.
— Я даже знать не хочу, что вы со мной делали, пока я был мертвым… — бормочет он. Мутный взгляд выхватывает темные пятна на коже. Сколько эта красота заживать будет? Ладно, неважно… — Что с ним? — он кивком указывает вниз.
Наверное, его вопрос звучит излишне обеспокоенно, потому что девы хихикают. Хихикают, мать их! Любимый наставник только что вернулся с того света, а у них есть повод веселиться!
— Перетрудился. Но с ним будет все в порядке. Наверное, — уже не слишком уверенно заканчивает Мин Лицинь, присаживаясь на край кровати, и издает какой-то мерзкий утробный звук, вроде хриплого мурлыканья. Она всегда его выдает, находясь в крайней степени умиления. У ее сестрицы выходит немногим мелодичнее.
Сюэ Ян надеется, что его взор выглядит достаточно угрожающим, чтобы они заткнулись. Пальцы перебирают мягкие волосы, и этот процесс дарит успокоение.
— Как он справился? — хрипло спрашивает Сюэ Ян. — Помогали?
— Ну… Случилась небольшая истерика, поэтому его пришлось слегка припугнуть. А так он все сам!
Аж гордость берет! До кишок пробирает. Или это просто жрать хочется до одури?..
— Как вы так ловко сподобились пугать даосов?
— Это искусство, — гордо отзывается Мин Шу, усаживаясь рядом с сестрой.
Сюэ Ян дает себе обещание, что обязательно выяснит подробности. А для начала следует привести даочжана в чувство. Но от этих мыслей его отвлекает вопрос, заданный хором:
— Учитель, что вы там видели? На той стороне… Вы пробыли там почти полночи.
Полночи… Ого!
— Если честно, ни хрена я там не видел, — презрительно кривится Сюэ Ян. И после недолгих раздумий добавляет: — Может, потому что там смотреть не на что, а может, потому что я не хотел ничего разглядывать. Я просто ждал.
— Чего же вы ждали?
— Не знаю. Чего-то. Кого-то. Даочжана, — в итоге признается он, и это дается ему неожиданно легко. — Я знал, что он либо меня вытащит обратно, либо… сам придет ко мне. И я дождался.
Оказывается, сестры Мин могут издавать еще более тошнотворные звуки — этому где-то учат, что ли? Такое надо запретить на законодательном уровне… Хотя девицам закон не писан. Как и ему самому.
— Захлопнитесь, — раздраженно шипит он. Кажется, ожоги не только у него на груди, но и на щеках, иначе чего они полыхают?
— А на что это больше всего похоже?
У Мин Шу не спадает исследовательский интерес. Неудивительно. Сюэ Ян задумывается, подбирая слова для наиболее четкого ответа. Кто знает, вдруг потом ученица напишет трактат по его рассказам… Любопытно будет ознакомиться.
— На омут, — говорит он. В глазу уже прояснилось, и внутреннее беспокойство, что вечная муть — это побочный эффект смерти, проходит. Девы выглядят слегка помятыми и уставшими, но в целом ничего. Точно, ведь они же сказали, что в процессе воскрешения были исключительно наблюдающей стороной… С облегченным вздохом Сюэ Ян продолжает делиться впечатлениями: — Просто как будто нырнул в глубокую грязную лужу. А я, если честно, терпеть не могу нырять. Раньше-то любил, а сейчас стараюсь глубоко не соваться.
— Почему? — искренне удивляется Мин Лицинь.
— Потому что у него в пустой глаз вода набирается, и ее сложно вытряхивать… — следует невнятный приглушенный ответ, подкрепленный тихим измученным стоном.
— Даочжан, ты очнулся!
Заранее приготовленный вопрос про обещанные конфеты застревает в горле, стоит Сюэ Яну посмотреть вниз. Его пальцы запутались в наполовину седых прядях, переливающихся искрящимися отблесками в свете затухающих свечей.