С родителями Тэхёна Чонгук все же встретился, пришлось заверить, что он не собирается клеймить их сына до выпуска из школы. «По крайней мере до», – поправил его Тэхён, удостоившись сразу трёх неопределенных взглядов, и, выдержав все, довольный, принялся уминать пирог. Крошки были повсюду, и Чонгук то и дело смахивал их с губ, на что Тэхён забавно морщился и улыбался. Он и не помнил, когда чувствовал себя так по-домашнему уютно в присутствии родителей, но и теперь это было не благодаря им.

      После знакомства, пылких обещаний и пары дежурных фраз беседа протекала сухо, так что скорее уж просуха́ла. Отец и мать давно не сидели так близко друг к другу, и Тэхён с еле сдерживаемым смехом наблюдал за их взаимными попытками не замечать слона в комнате. Мать смотрела куда угодно, но не в ту сторону, где находился отец. Тот в свою очередь был будто теплее, держался молодцом, но тоже старательно игнорировал. Единственное, в чём бывшие супруги сошлись, это в наставлении Чонгука не гнать коней и не вырывать сына из-под родительского крыла. Словом, судили по себе. Тэхён на это только хмыкнул. Громко и показательно. Будто что-то изменилось бы, забери его Чонгук. Тэхён и так буквально поселился у него с благословения бабули, прикрывающей тылы. Она вообще всячески потакала внуку в его желании быть с истинным, приговаривая, что у него может что-то и выйдет.

       – Хорошо, что у твоего Чонгука фамилия не Ким. Уж кого-кого, а Кимов в наших жизнях достаточно. Порочный круг должен быть разорван каким-нибудь избранным Чоном.

      Вот и получилось, что Тэхён на словах перебрался к бабушке, а на деле был ею выгнан. Чонгук был несказанно рад. Ворча и брыкаясь, он привыкал к тому, что его квартиру оккупировали больше чем на пару дней, а потом и вовсе стал задерживаться на работе и нервничать отчего-то. Тэхён подумал и пришёл к выводу, что проблема в воздержании, той самой мифической «совести» и искусстве непреднамеренного соблазнения. Конечно, Тэхён не старался довести, но довёл, потому что всего-то и нужно было пару раз настойчиво поцеловать, случайно так проехаться задницей и выпустить чуть больше феромона – не так много, чтобы заметить, но достаточно, чтобы очаровать. Всё это получалось само собой: когда любишь, тело действует соответствующе, а желания усиливаются.

      И когда наступило время течки, план выстроился сам. Банальный – да, но несправедливый ли? Нет уж. Тэхён чувствовал, что, блять, умирает, так что обратиться за помощью к Чонгуку – это именно то, что он должен сделать и в первую, и во вторую, и в последнюю очередь.

      В эти дни, даже несмотря на таблетки, Тэхён перебирался к бабуле, следуя поставленным когда-то и не оспоренным после условиям. Но теперь-то пора! К чёрту! Чонгук буквально получил благословение от собственной матери, от всей семьи Тэхёна, да и от себя тоже. Времени прошло достаточно, чтобы проверить (или уж подкрепить) прочность намерений и чувств. И так понятно, кто с кем и что к чему. Остался один удар, чтобы разрушить последнюю стену. Ничего, если Тэхён первый включит «wrecking ball».

      Он накидывает халат поверх верхней части пижамы, еле прикрывающей ягодицы, и пишет короткое смс: «Чонгууук, мне очень плохо. Бабули нет». Бабули и вправду не было. Взвалив в додж сумку с вещами, она отправилась к старой подруге, у которой бывала, как минимум, раз в месяц и оставалась на три-четыре дня, до тех пор, пока не надоест.

      Вместо ответа с пакетиком из аптеки Чонгук приходит сам. Они не виделись со вчерашнего утра, но Тэхёна распирает от того, как сильно он скучал. Нечто похожее отражается на лице Чонгука тоже, когда он коротко обнимает и чмокает в щеку, а потом видит на журнальном столике нарезку, фужеры и…

      – Это что?

      – Вино.

      «Чтоб наверняка», – решил Тэхён пару часов назад, покручивая в руках красное полусладкое, но не особенно на него надеясь.

      – Где тебе его продали?

      – Какая разница.

      – Ты несовершеннолетний, – Чонгук шумно принюхивается, видимо, пытаясь уловить запах алкоголя, но совершенно не задумывается, что в нос ударит нечто посильнее.

      – Нигде не продали. Хватит бурчать, – Тэхён хватает его, чуть дезориентированного, и за руку тянет на второй этаж, в комнату.

      – Ты сказал, что тебе плохо, – Чонгука ведёт. – И тебе нельзя пить.

      – Не веди себя как отец, веди себя как папочка, – с ухмылкой говорит Тэхён, толкая за дверь, и, прежде чем огрести, легко касается губ Чонгука, утягивая в долгий поцелуй, призванный раскрепостить. Это всегда работает, а вкупе с наступившей течкой – опьяняет.

      Всё честно – уверяет себя Тэхён и улыбается, чувствуя отдачу.

      – Только, – говорит с придыханием Чонгук, обнимая тонкую талию, – Тэ, не надо так... называть. Это дохуя странно.

      – Мгм, – хихикает в ответ Тэхён, садясь на кровать, тянет за футболку поддающегося на всё Чонгука, и двигается вглубь, освобождая место. – Но ты мой парень, и-и… – он падает на подушку, увлекаемый легким толчком широкой ладони в грудь. – И Джин рассказал, что когда-то ты каждые выходные бухал с ним и иногда просыпался не там, где засыпал.

      – Вот сплетник. Когда вы спелись? Это он тебе бутылку подогнал? – Чонгук, видно, ещё пытается казаться здравым, но его нависшее над Тэхёном тело, давно теряет ориентир.

      – Не, кое-кто другой.

      – М?

      – Юнги.

      – Пиздец.

      – Но… мне и вправду очень плохо, – говорит тихо, лаская шею разомлевшего Чонгука, – Очень-очень, – берёт его руку, опускает туда, где ноет. – Аж голова кружится, – и целует снова.

      Тэхён не врёт, буквально ощущая, что ходит по раздробленной дощечке над раскалённой лавой и вот-вот сорвётся, и он рад, что все ещё может себя контролировать и не терять головы. Возбуждение не делает из него животное, оно делает его нетерпеливым к человеку, которого он любит.

      Их поцелуй мокрый, страстный, до боли возбуждающий.

      Тэхён тянется к молнии на джинсах Чонгука и, как только тот избавляется от них, изворачивается и усаживается верхом.

      – Воу, так сильно хочешь?

      – Что насчет тебя? – двигаясь на чужом возбуждении, выдыхает Тэхён на грани и скидывает халат.

      Ему на самом-то деле стеснительно, и сердце бешено колотится, но успокаивает то, что Чонгук, кажется, потеряв всякий стыд, крепко прижимает, впивается в губы и руками пробирается то под пижаму, то под резинку трусов. Со сдерживаемой грубостью от бешеного желания он ласкает кожу трепетно до дрожи, задевает соски, получая удовлетворенный стон. Тэхён течёт так, что невтерпеж. Разрушая оставшиеся запреты, он обнажается до конца. И когда Чонгук вновь ударяет его спиной о простыни, целует ниже и погружает в горячую пытку, остаётся только ухватиться за его волосы, бормотать что-то бессвязное голосом, превратившимся в раскалённый мёд, и впервые дойти до края.

      Быстро. Стремительно. Мало.

      В голове туманит, но сквозь стук в ушах Тэхён чувствует поцелуй и возбуждается снова, в миг становясь с Чонгуком одним сплетением губ и конечностей.

      – Будет проще, если…

      Тэхён не слушает до конца, переворачиваясь на живот и опираясь на локти, призывая поторопиться и развеять муку. Он слышит, как Чонгук усмехается, когда он протягивает презерватив, спрятанный под подушку.

      – Кто-то подготовился.

      – Если ты сейчас не подготовишься, не знаю, что я сделаю, – недовольно ноет Тэхён, думая лишь о том, что нуждается в Чонгуке слишком сильно. Всегда. А теперь особенно. Это было бы похоже на безумие, если бы не присутствие ума, способного довести любого и, прежде всего, собственного хозяина. Именно поэтому так важно и желанно то, что происходит. Это доказательство.

      Пара мучительных секунд, и тогда Чонгук, тоже на грани, заставляет Тэхёна вцепиться пальцами в подушку, заломить брови и взвыть в унисон от удовольствия.

      – Ох, блять…

      Всё, что оставалось в голове до этого, ускользает из памяти и времени – остаётся лишь охуенное ощущения жара. Тэхён собирается и, откидывая голову назад, снова приподнимается на локтях. Он задыхается и, выдыхая в такт, уходит в небытие, в котором сквозь полуслышный вопрос и пронизывающую боль у загривка рушатся стены.

***

      Недолгая передышка даёт насытиться водой.

      – А-а-аква, – блаженно тянет Тэхён, напиваясь прямо из графина. Он, конечно, счастлив воссоединению с Чонгуком в том самом смысле и охуительно больной метке на шее, но течку терпеть не может. Вот-вот и потерял бы контроль, ибо и укус, и сцепка с истинным – дело нешуточное. Благо, утром Тэхён смог нарыть в аптечке бабули слабенькие подавители, которые в первый раз назначал врач для урегулирования цикла и снятия боли.

      – Ты, блять, маленький манипулятор, – возмущенно отнимая графин, говорит Чонгук.

      – Как оскорбительно, он у меня средних размеров. Удобно, да? – Тэхён облизывает верхнюю губу.

      Чонгук закатывает глаза.

      – Может, перестанешь?

      – Ты о чем? – зная, как чертовски соблазнительно выглядит, невинно дует губы Тэхён, укладывая ногу на ногу и играя с завязками халата, под которым полностью обнажен.

      – Я не… я о твоем плане по захвату.

      – Не понимаю, о чем ты, но очень надеюсь, что кое-кто сейчас захватит меня, – Тэхён сжимает пальцы и протягивает соединенные вместе руки ладонями вверх.

      – Ты не доверяешь мне? – выпаливает Чонгук. Он держится, на удивление, хорошо, но беспокойство и сомнение отражаются на его лице.

      – Да что ты… – понимая, что разговор ведёт вообще не туда, выдыхает Тэхён, прекращая манипуляции.

      – Твои родители не хотели со мной знакомиться. Ты настоял. Зачем? А сегодня устроил какую-то ловушку с вином.

      – Встреча с родителями не для тебя организовывалась. Для них. – Может, и следовало объяснить это Чонгуку заранее, но Тэхён не мог предугадать, что все воспримется, как недоверие. – Ну, и ты мой альфа, почему бы мне не соблазнить тебя? Что в этом такого?

      – Зачем юлить? Я бы в любом случае помог.

      –А что, секс теперь называется помощью? Кому? Нуждающимся? – Тэхён чувствует, что начинает заводиться, но его остужает растерянность Чонгука.

      – Я думал, ты не готов. Я же намекал тебе раньше, и ты как-то, ну, сливался.

      – Чё? – вот сейчас вообще непонятно. – Когда?

      – Ну, я предлагал поесть рамен.

      – Типа поесть рамен? Но это то, что мы делаем каждый чёртов вечер! Мы завариваем грёбаный рамен, потому что никто из нас не хочет готовить.

      – М, ну, – Чонгук ведёт плечами, явно понимая, что лоханулся. – Мы просто друг друга не поняли.

      – Ага, – и смешно, и грустно. – Так… ты не отвергал меня из-за той тупой договорённости? – внезапно подавляемые переживания скрежещут по корке мозга. Тэхён ведь тоже чуть-чуть сомневается, что, наверное, глупо теперь.

      – Разве неясно?

      – Лучше тебе сказать сейчас же.

      Чонгук выдыхает.

      – Я знаком с твоими родителями. Боже, мне даже твоя бабуля смски шлёт! Эти тупые картинки с поздравлениями всяких «сегодня день обнимашек, обними тех, кто дорог». И знаешь что? Я присылаю ей такие же в ответ. По-твоему, сейчас всё несерьёзно?

      – Почему ты раньше этого не говорил, хён? – Чонгук жмёт плечами, глядя вбок. Тэхён же чувствует, как в голове раздаётся звон колоколов, а каждую частичку тела и сознания водой заполняет счастье, и думает, что нужно научить его, чёрт-возьми, альфу говорить прямо и научиться самому. Но это подождёт.

      – Что с тобой? – вглядывается Чонгук, чуть вытягивая шею и забавно морщась. – Выглядишь глупо, – он тянет руку к светлым спутанным волосами и ерошит их ещё больше, если это вообще возможно.

      – Сейчас расплачусь, блин... Поэтому лучше идём в постель, – Тэхён так и подскакивает, готовый кружиться и по полу скользить, но никак не рыдать. Эмоции нужно перенаправить в более интересное русло, раз он не может ничего поделать с тем, что светится как та самая звезда, что тупым шаром висит над головами, да и температурит он, похоже, так же.

      – Мне, э-э, неловко тут, – тормозит его Чонгук, хватая за руку и притягивая к себе. – Поедем домой?

      Звезда грозится спалить Землю, потому что это слишком.

      – Да, – говорит Тэхён растерянно, с придыханием. Его только что добили. – Домой. И вино берём. Чтобы отметить.