У него были подозрения, что всё это способно перерасти в привычку. Направляясь сюда из чистого любопытства, впервые услышав про отстроенный на утёсе городок, он не ожидал проявить больше интереса не к местным, а к обитающему близ берега существу. Что ещё не входило в его планы, так это возникновение некой привязанности — пока что тонкой, напоминающей нить паутины, но успевшей скрепить его с Тартальей.

Приближаясь на следующее утро к берегу, он невольно замедлил шаг. Тёплые лучи скользили по бледной, поцелованной солнцем коже и обращали серебро чешуи в особую драгоценность. Рыжие волосы вновь слегка свалялись из-за соли, и, высохнув, напоминали охваченное пламенем птичье гнездо. Сглотнув, Чжун Ли возобновил путь, чуть крепче сжимая пальцами ручку корзинки.

Опять же: и почему он держался от моря на таком расстоянии, раз в нём всё это время скрывалось столь прелестное создание? Ему необходимо извиниться за то, что он в первый раз позволил себе размышлять о Тарталье как о какой-то «морской твари».

Его шаги заслышали, и Тарталья тут же обернулся, перестав греться на солнце. Его глаза засверкали ярче всех существующих в этом мире драгоценных камней. Непривычно тяжело и гулко сердце ударилось о рёбра, так, что Чжун Ли чуть ли не коснулся собственной груди от неожиданности.

— Здравствуй, — улыбнулся он, скрывая лёгкую скованность — слишком неожиданным оказалось такое проявление его чувств. Тарталья заёрзал хвостом по камням, всё ещё держа нижний плавник-веер в волнах, сегодня спокойных и не угрожающе шипящих пеной.

Тарталья издал утробный, полный радости звук, и не успел Чжун Ли опустить рядом с ним, как когтистые пальцы вцепились в ворот его рубашки. День сегодня начался весьма жарко, и плащ Чжун Ли оставил в доме, о чём пожалел под треск рвущейся тонкой ткани. Впрочем, его сожаление прожило не долго, умерев на непривычно сухих, но всё таких же солёных губах Тартальи.

Лишь в первый миг удивившись, Чжун Ли прикрыл глаза, мерно выдыхая. На мгновение разорвав поцелуй и получив в ответ недовольное ворчание, он уселся на камнях удобнее, ставя корзинку рядом. Тарталья был наглым и очаровательным, потому Чжун Ли не нашёл ничего удивительного в своём желании ощутить его ещё ближе к себе. Ворчание сменилось удивлённым вздохом, когда его руки обхватили узкую русалочью талию. Коснувшись пальцами линии, где кожа переходила в чешую, Чжун Ли поймал удивление и вернувшееся смущение в синих, всё таких же сияющих глазах.

Отчасти всё это он сделал потому, что Тарталья не был покрыт водой. Прижав его к себе, коленями чуть сжав серебристые бока упругого хвоста, Чжун Ли в отместку захватил его губы. Несколько долгих секунд Тарталья не двигался в его руках, а затем он медленно ослабил хватку на порванном вороте рубашки и переместил ладони на плечи Чжун Ли, сжимая уже не так яростно. Будто успокоился.

Открыв глаза, Чжун Ли слегка отстранился, но за ним потянулись, вновь касаясь его губ легко и несколько даже трепетно. Он слабо усмехнулся и прошептал прямо в поцелуй, видя, как слегка подрагивают уши-плавники в рыжих волосах:

— А ты жаден до ласки, не так ли? — не сдержавшись, всё же коснулся пальцами тонкой мембраны, и плавники тут же затрепетали, сильнее. Тарталья моргнул, как сгоняя наваждение, и слабо кивнул. Вновь чуть поёрзал, уселся боком, всё ещё держа низ хвоста в воде и прислоняясь плечом к его груди. Одна из его ладоней скользнула по его шее, поглаживая, и Чжун Ли мягко заурчал, зарываясь носом в пропахшие морем рыжие волосы.

Прогретый на солнце Тарталья оказался до ужаса тёплым и податливым. Он так идеально лежал в его руках, будто именно там ему всегда было место. И то оказалось столь ярким чувством, что сердце вновь тяжело забилось в груди, наполняя жаром кровь в венах. В голове мелькнула мысль о том, что так он готов просидеть целую вечность.

— Ты разрушаешь все мои планы, — проговорил он с толикой обречённости. Успевший будто бы задремать Тарталья приоткрыл один глаз и хитро глянул им вверх. Растянув губы в улыбке, он нащупал ладонь Чжун Ли, уже свободную от перчатки, и вывел на ней несколько лениво:

«Что за план?»

— Я хотел уйти отсюда спустя несколько дней, — признался тот спокойно, и с лёгкой удовлетворённостью наблюдая за тем, как Тарталья резко вскинулся, услышав. Округлив глаза, он смотрел испуганно, и его пальцы вцепились ему в руку так, будто тот собирался обратиться туманом и исчезнуть в это самое мгновение. Успокаивающе зашипев, Чжун Ли склонил голову и коснулся его лба своим. — Говорю же — ты разрушил весь мой план.

Напряжение не до конца покинуло Тарталью, но он перестал пытаться сделать больно чужой ладони. Сглотнув, он уже чуть подрагивающей рукой написал:

«Значит, ты не уйдёшь?»

— Мне нужно посетить Гавань, — сказал Чжун Ли, наблюдая за тем, как синие воды глаз напротив успокаиваются — то ли от его слов, то ли от звучавшего в его голосе спокойствия. — Это стало бы концом моего долгого путешествия, но… возможно, я могу отложить это и провести с тобой ещё немного времени? Можно?

Он поймал пальцы Тартальи, кожей чувствуя острые когти и выпуская свои, позволяя черноте и узорам обхватить его руки. Заметивший это Тарталья тихо вздохнул и улыбнулся, кивая. Потратить ещё несколько дней — может, недель? — на мирную, лёгкую влюблённость — почему он должен отказаться от этого? Коснувшись губами веснушек на щеке Тартальи, он проговорил:

— Я не уйду без предупреждения. Слово я держу, и не хочу тебя расстраивать.

Захлопав рыжими ресницами, Тарталья фыркнул, кивая, доверяясь и, потянувшись, тоже поцеловал Чжун Ли в щёку, вытаскивая пальцы из его хватки только для того, чтобы раскрыть его ладонь и вновь коснуться её.

«Что там такого в Гавани?»

— Там мой дом, — просто ответил Чжун Ли, прикрывая глаза и позволяя себе ослепнуть от воспоминаний. Утонувшие во времени, изменчивые от десятилетия к десятилетию, но всё такие же яркие, вызывающие тёплый трепет в сердце: о сплетении мостов меж домами, о цветастых воздушных змеях в синеве небес, о швартующихся кораблях, о ядрёном запахе специй и разноцветном блеске драгоценных камней во множестве украшений на прилавках.

Порыв солёного ветра развеял мгновение, и, открыв глаза, Чжун Ли увидел не меркнущую оживлённую улицу, а заинтересованный синий взгляд. На долю секунды в его мыслях вспыхнуло нечто — слабое, как случайной высеченная камнями искра, и потухла она стремительно, не успев породить разрушающий пожар И всё равно лёгкий, слегка жгущий яд просочился в размышления: есть ли у русалок дом или они находятся в вечном путешествии по морским глубинам?

Живут ли в одиночку, или могут сбиваться в стаи, живя так же, как и люди в городах? И существуют ли вообще подводные города? Зачем топят людей и нападают на корабли — это способ их существования или же промысел сродни тому, как люди промышляют охотой? Возможно, что-то совершенно отличное от порядков людей — ритуал, нужда или просто развлечение?

В мельтешащих мыслях Чжун Ли скользнул пальцами ниже по обсохшей бледной коже, добираясь до линии чешуи в подсознательном желании понять больше. Ответом ему была лёгкая дрожь, и синие глаза опустились, следя за его движениями — без напряжения, с очевидным, отдающим какой-то наивностью любопытством. Сочтя это за немое разрешение продолжать, Чжун Ли провёл пальцами по самому краю, привыкая к странному ощущению подсохшей, тонкой и кажущейся ломкой чешуи.

Однако задуматься над тем, где чешуя будет твёрже всего, он не успел — его пальцы наткнулись на нечто странное. Чуть отклонив голову, он ощупал слегка приподнятые, будто растущие в неправильном направлении, чешуйки. Тарталья не двигался, продолжая смотреть, совершенно лишённый какого-либо желания к сопротивлению. Посмотрев, Чжун Ли озадаченно заломил брови, видя на боку, прямо около начинающего расти хвоста… шрам.

Небольшой, кривой, слегка бугристый и такой же бледный, какими были все шрамы на спине Тартальи. Понимание отравленной иглой пронзило всю его расслабленность, и он чуть отклонился. К нему тут же озадаченно и с лёгким непониманием на лице обернулся Тарталья, но Чжун Ли мягко отклонил его голову обратно к спокойному морю.

— Мне просто интересно, — успокаивающе сказал он, ведя пальцами поперёк бугристых, неказистых линий, пересекающих всю спину Тартальи от плеч до самого таза. Портящих холст его бледной спины, мешающих разглядеть на ней едва заметные, редкие, крапинки рыжих веснушек.

Терпения Тарталье хватило лишь до тех пор, пока Чжун Ли по чистому наитию — и потаённому желанию, — не уткнулся подушечками больших пальцев на незаметные впадинки внизу поясницы. Оглянулся, едва заметно дрожа плавниками и… трепеща всем телом. Чжун Ли поднял взгляд, видя сначала потемневшую глубину синих глаз, а затем зачастивший под тонкой кожей пульс, аккурат у чуть шире распахнувшихся и показавших красное нутро жабр.

Моргнув, Чжун Ли поборолся с собственной совестью, в конечном итоге, продолжая прикосновение, снова прижался к Тарталье и тихо проговорил:

— У тебя чувствительная вся спина или только самый низ? — и не мог не залюбоваться тем, как медленно румянец растекается закатными лучами по скулам. На мгновение показалось, что Тарталья спрыгнет с камня и скроется в волнах, тушить смущение, но он остался на месте. Сглотнув, кивнул дважды и в его горле тут же зародился тихий, урчащий звук, когда Чжун Ли аккуратно надавил пальцами на не скрытую за чешуёй поясницу.

В конечном итоге, Тарталья всё же вывернулся и громко шлёпнул хвостом по воде, крупно содрогаясь и выгибая спину. Чжун Ли тут же вскинул руку, чувствуя, как вода впитывается в ткань. Вздохнув, поджал ноги и всё же снял ботинки, откладывая их к корзине, после закатывая и штанины. Когда поднял взгляд, то встретился им с каким-то почти обвиняющим, брошенным через плечо — Тарталья успел отползти на неровный угол природного каменного полумостика.

— Я ничего особенного не сделал, — отказался признавать какую бы то ни было вину Чжун Ли, на что Тарталья забавно сморщил нос в явном несогласии. А румянец всё гулял по его лицу, и не будь у него уши как перепончатые плавники, то точно бы тоже горели не хуже пламени. Пытаясь скрыть улыбку, Чжун Ли забрал корзинку и поднялся, подходя к Тарталье. Тот шевельнул хвостом, допуская во взгляд игривую искру, но почему-то передумал, так и не облив водой.

Всё оказалось проще — он тут же вцепился в корзинку, чудом не оставив в ней дыр когтями. Смущение — к лёгкому разочарованию Чжун Ли, — уступило нетерпению, с каким он и стянул полотенце, тут же зарываясь в поисках еды. И озадаченно склонил голову, вытащив зелёный лист салата.

— Внутри, — подсказал опускающий рядом в прохладную морскую воду ноги Чжун Ли. Глаза Тартальи зажглись ярче, когда он развернул лист и увидел обжаренный и обсыпанный специями кусок рыбы. Повертев его в руках, впился зубами, делая огромный укус и только смешнее округляя глаза в удивлении. Первый кусок рыбы вместе с разорванным листом салата легко пропал в зубастом рту, и Тарталья потянулся было за ещё одним, но замер в последний миг и поднял на Чжун Ли умоляющий взгляд.

У того попросту не нашлось сил на отказ, и всё, что ему оставалось, так это наблюдать за тем, как Тарталья жадно поглощает пойманного им же вчера морского дракона. Вряд ли даже понимая это. Поймав себя на этой мысли, Чжун Ли сказал под уже четвёртый кусок:

— Это твоя вчерашняя добыча.

Жующий Тарталья в раз остановился и изумлённо уставился на него, затем переводя взгляд в корзину и обратно на него. Прежде, чем на его лице проступил хоть какой-то намёк на панику или недовольство, Чжун Ли объяснился:

— Поскольку я не ем её, то я не умею её готовить. Но я знаю одну женщину, которая смогла, и она приготовила это. А я принёс тебе, — он облизал губы и немного неловко добавил. — Подумал, что не пропадать же, и ты старался. Не знаю, ел ли ты что-то кроме сырого, но, видимо, тебе нравится.

Тарталья теперь смотрел только на него, чуть двигая челюстями, как дожёвывая. Похлопав глазами в озадаченности, он тоже провёл языком по губам, слегка нахмурился и заёрзал на месте, как не совсем понимая, что хочет сделать. Оставив надкушенный кусок в одной руке, второй коснулся камня, чертя когтем какое-то слово. В замешательстве Чжун Ли протянул ему ладонь, и на ней с отчётливой неуверенностью вывели несколько букв, оставив след из смеси жира и специй:

«Жаркое»

Вновь нахмурившись, теперь сильнее, Тарталья попробовал снова, но вышло всё то же слово. С лёгким, готовым перерасти в рычание, звуком в горле он слегка потряс куском рыбы, и тут Чжун Ли озарило.

— Жареное? — спросил он, и Тарталья тут же яростно закивал, с явным облегчением на лице. Однако это породило лишь больше непонимания. Небольшие… несоответствия начинали лишь множиться, и Чжун Ли посмотрел на довольного Тарталью, уплетающего за милую душу рыбу и либо не замечающего очевидного, либо напрочь игнорирующего момент.

Хотя была одна вероятность, которая по какой-то причине не совсем понравилась Чжун Ли, но он не мог не уточнить. Исключительно для того, чтобы хоть немного прояснить для самого себя один из множества вопросов, касающегося прелестного создания.

— Ты уже ел нечто подобное? — он постарался прозвучать как можно менее нейтрально, не с таким любопытством, какое на самом деле испытывал. Начавший облизывать пальцы от специй Тарталья даже не отвлёкся от этого действа, кратко мотнув головой. После чего он снова опустил взгляд в корзинку, порылся там и беспечно вернул на колени Чжун Ли. Тот, заглянув внутрь, усмехнулся. — Наелся?

Неопределённо пожав плечами, Тарталья счастливо вдохнул, пальцами собирая с лица остатки и тоже слизывая их. Картина того, как розовый язык скользил по бледной коже тонких, когтистых пальцев, получалась… весьма интригующая. До неуместной вспышки жара на щеках. От греха подальше Чжун Ли сам потянулся за едой, затем слегка хмурясь и про себя пересчитывая количество оставшегося. После вскинул бровь.

— Не понравились пирожки? — спросил он, беря один в руку, удивляясь тому, что все они остались нетронутыми. Среди них разве что остались порванные острыми зубами капустные листья — рыба определённо интересовала Тарталью куда больше обычной еды с суши. Каким-то чудом нашедший след от специй на собственном запястье, Тарталья оторвался от него губами и красноречиво сморщил нос. По наитию Чжун Ли тут же подставил ему ладонь, чтобы получить новое послание:

«Приторные»

И это была ещё одна загадка, потому что Чжун Ли не был уверен, где в море можно было найти что-то, что могло подойти под описание «приторного». С другой же стороны, откусив от одного в интересе, Чжун Ли не ощутил и толики какой-то сладости, не то что приторности. Потому он осторожно спросил:

— Ты знаешь, что значит приторный?

На него взглянули с явным возмущением и написали уже немного резче, но так и не распоров чёрную кожу ладони:

«Когда очень-очень сладко»

Склонив озадаченно голову, Чжун Ли на всякий случай тщательнее пережевал кусок пирожка, и мысленно пришёл к выводу, что, может быть, вкусовые ощущения у русалок и людей могут очень разниться. И не удивительно, добавил он про себя, вспоминая о количестве за пару минут съеденной Тартальей рыбы.

Впрочем, всё это не объясняло то, откуда у Тартальи есть понимание таких слов как «приторное» и «жареное». Учитывая обилие ужасающих морских сказок об потопленных русалками кораблях, и их первую встречу, где Чжун Ли мог захлебнуться по случайности, вряд ли у Тартальи был какой-то человеческий друг.

С другой же стороны — почему-то в этом городке никто не может утонуть в море даже при самых невезучих обстоятельствах. И Чжун Ли, несомненно, мог бы обо всём это спросить, да только что-то ему подсказывало, что узнает он не так много и не сразу. Каким бы невинным ни выглядел Тарталья на первый взгляд — если не приглядываться, — а на самом деле он игрался с интересом Чжун Ли, как мог играться с маленькой рыбкой, которая в итоге всё равно пойдёт на закуску.

Слишком очевидным было его желание заставить Чжун Ли возвращаться на этот берег изо дня в день. На его счастье, Чжун Ли обладал терпением и любовью к различным секретам. А что может быть более интригующим, чем лично узнать тайну существ, тысячелетиями пугающих моряков?

Так что Чжун Ли утаил все вопросы до поры до времени, сейчас, аккуратно касаясь чужой ладони, пытаясь восстановить ненароком задетое самомнение Тартальи. Тот, надо сказать, особо не сопротивлялся, почти сразу, после пары мягких слов, обнимая его пальцы своими.

***

Тарталья не считал себя глупым. Конечно, он знал об этом мире, очевидно, не так много как тот же Моракс — мудрость и лёгкая снисходительность слишком легко читались в его долгих рассказах о суше. Он не просто знал — казалось, он видел, как работает этот мир, как он существует, как он дышит, и дыхание то будто бы походило на дыхание самого океана.

Тарталья не до конца понимал, связаны ли все живущие на суше с некой силой, пронизывающей каждую песчинку, камешек и комочек грязи суши, также, как он связан с бесконечно глубокой пучиной. Однако вряд ли это имело особое значение. Да и ощущение собственной глупости Тарталья испытывал не по тому, что в последний раз он ходил по суше столь давно, что даже порой мелькающие в его голове блеклые образы казались невозможными и больше походили на морок.

Дело было во всё том же Мораксе, разумеется. А если точнее, то в его словах. Потому что… эта встреча ведь не была его желанием. Всё произошло само собой, и Тарталья особо не дал ему даже выбора, попросту сначала утащив под воду, а затем, уже осознанно и с желанием, напросившись на поцелуй. Естественно, обозвать Моракса ведомым, не способным на отказ, было сравнительно злому оскорблению.

Тем не менее, контроль был не в его руках. И даже не в руках Тартальи. Совпадение и происки судьбы, то ли нарочно их столкнувшей, то ли тоже не уследившей за происходящим. Всё было так легко и понятно, что Тарталья не допускал даже намёка на мысль, от которой влюблённое наваждение, певшее в груди жаром, ощутило себя пойманной в клетку птицей.

Потому как Моракс хотел уйти. Потому как этот берег, эти солнечные дни — лишь часть его длительного путешествия, которое он желал окончить в совершенно ином месте. Шумном, полном людей, кораблей, рыбаков. Там, куда Тарталью не собирались пускать — он услышал явную тревогу, даже ужас, пронёсшийся воплем из самых глубин. Не удивительно, ведь именно воды у того места оказались осквернены тем бесконечным количеством божественной крови, которую Моракс проливал в своих беспощадных битвах.

Тарталья не думал об этом, ведь казалось, что время замерло и ничего не собирается меняться. Глупая ли ошибка? Может быть, больше наивная. Сколько лет Мораксу? Конечно, жил он не дольше океана, но он был настоящим богом, которого восхваляли целые сотни, тысячи лет. Его путь долог, своеобразен и мало вообразим. И Тарталья — лишь маленькая часть его пути, сравнительная с каплей в огромном океане. Необычная капля, конечно, поскольку, по признанию Моракса, он никогда ранее не видел русалок, но сколько такого «необычного» он видел за всю свою непомерно-долгую жизнь?

Выпустив пару маленьких пузырьков воздуха из носа, Тарталья приоткрыл глаза, мгновенно утыкаясь взглядом в высившуюся над ним каменную статую. Слабо изгибающиеся водоросли тянулись вверх, к танцующим в воде кристальным бабочкам. Только они и разбавляли темноту грота — свет луны утопал в черноте воды, не дотягиваясь до кристаллов.

От тихого напева Тарталья слегка дёрнул ушами, едва поворачивая голову и чувствуя, как тонкий поток воды пробивается сквозь водоросли, чтобы коснуться его лица. Его мысли закружились в вихре на долю мгновения, прежде чем обрести узнаваемый посыл: океан открыл для Тартальи свои объятия не так давно, в то время как мир был подвластен Мораксу уже многие, близкие к бесконечному годы.

«Это не я часть его истории, а он — моей?» — Тарталья изогнул губы в лёгкой усмешке, смаргивая чужую мысль, и ответом ему было чистое одобрение, выразимое в удовлетворённом напеве. Сглотнув, он вновь прикрыл глаза, но не для сна — воссоздавал простор для воображения. Для нереалистичной, невозможной, и от того отдающей толикой горечи картины.

Как на мокром песке остаются две цепочки следов. Как солнце сушит кожу, и в его лучах лишь ярче горит золото мудрых, нежных глаз. Как остаётся за спиной безграничный океан и как близится раздражающий шум людей. Как отчётливо ощущает в ладони чужая, как пальцы переплетаются без преград в виде перепонок, как внутри горла всё слегка дрожит от его собственного голоса…

Тарталья поморщился от очередной пронзительной боли в виске, и разрушил собственное наваждение, касаясь пальцами головы и открывая глаза. За болью слыша лёгкую печаль.

Даже больше — раскаяние.

«Поэтому мне нельзя было искать ракушки?» — теперь он улыбался грустно, чувствуя, как в груди, под рёбрами, начинает неприятно, болезненно тянуть. Поток воды вновь коснулся его лица, как извиняясь, и на это он послал иную мысль. «Мне тоскливо, но совсем чуть-чуть. Я не буду стремиться на сушу»

Сначала молчание, после — лёгкое прикосновение ко лбу, и растянувшееся мгновение, обратившееся новой картиной: уходящем в тёмную, бездонную глубину мерцающее золото в узорах. Тарталья резко отмахнулся от этого, хмуря брови и даже во вспышке раздражения приподнимаясь в своём случайном водорослевом ложе. Однако воды гудели от лёгкого, вибрирующего смеха.

«Я не буду этого делать» — на всякий случай предупредил Тарталья, чуть опуская плечи и укладываясь обратно, возясь хвостом и случайно ударяя плавником по водорослям. Его окутало неестественно тёплыми для грота волнами, будто бы успокаивая. Он и сам слышал эту потаённую тень в мимолётном предложении пучины — страх, поскольку если Тарталья только попробует навредить Мораксу, то всё может закончиться печально.

И, возможно, океан не сумеет спасти своё дитя от золотых когтей, как делал это на протяжении всех прошедших лет. Конечно, это вряд ли случится, ведь прикосновения Моракса оказались до трепета в душе и сердце нежными, а его губы — мягкими, хоть и отдающими в касаниях толикой мрачной жадности.

Тарталья зажмурил глаза, ладонью быстро проводя по своему лицу и нарочно слегка царапая свою кожу. Только плохо это помогло согнать воспоминания о проявляемых к нему чувствах — лёгких, будто ветер, что не в силах даже пену на волнах поднять. Смущение жаром пробежалось по всему телу, и Тарталья неловко свернулся, неудобно сгибая хвост и замирая, переживая гулкий, мощный стук сердца в груди.

Не понимая, почему внимание пучины ускользает от него. Видимо, с этими метаниями собственной души ему предстоит мучаться самостоятельно. Отчасти он испытывал благодарность, с другой же стороны — это было похоже на наказание за его непослушание. Он столь явно игнорировал её советы, и теперь брошен в одиночку разбираться с непривычными, новыми ощущениями.

Так и должно быть, чтобы всего одна мысль так поражала его в самое сердце? Хорошо ли то, что он сдаётся от одного лишь образа янтарных глаз и внимательного, с искрой хитринки, взгляда? Мурашки бежали от воспоминаний о прикосновениях ладоней, и Тарталья бессознательно проследил их движения по своим плечам, до начала хвоста, по линии, до приподнятых чешуек, под которыми прятался шрам. Проведя пальцами по его неровной поверхности, Тарталья приоткрыл глаза, но ответом ему была пустота.

Как бывало чаще всего, хоть в последнее время некоторые озарения в его голове случались сами по себе всё чаще. Не имеющие смысла, бесполезные вспышки, не связанные меж собой ничем, кроме осознания — то было давно. Возможно, даже очень, очень давно.

Убрав руку от шрама, он отбросил все лишние мысли, нарочно, с тайным сожалением, рассеивая в воображении и образ Моракса вместе с ощущениями от его ладоней, и со спокойной душой нырнул обратно в тёмную глубину сна. Там же его не навестило до самого утра ничего, кроме разрозненных светлых картин — зелень мешалась с синевой и тёплыми вспышками рыжего пламени.

Следующее утро встретило его всё той же темнотой грота. Тарталья проснулся не от света, — от знания, что уже взошло солнце над водой, за каменными стенами. Подняв голову, он вновь увидел нечёткие очертания возвышающейся над ним статуи и взмыл из морской колыбели. Где-то гладкий, где-то пористый камень на ощупь был всё таким же немного склизким, хоть Тартальи и посвятил некоторое время самому бесполезному в мире занятию — попытке очистить статую от наросших на неё полипов и мха.

Тем не менее, даже в темноте, даже в созданной водами несовершенстве легко находилось скрытое за неподвижной твердью каменного капюшона лицо. Проведя пальцами, задевая когтями, по подбородку, Тарталья неловко сглотнул волной прокатившееся по языку прямо в горло тепло. За этим же опять начали бродить смущающие, полные тёплого, будто янтарь, света мысли.

Невольно думалось об очередном внимании. О том, как его проявить. Спустя ночь даже горечь от предстоящего расставания ощущалась лишь едва ли заметной каплей во всеобъемлющем океане желания Тартальи, ставшего осмысленным, более плотным. Эгоистичным.

Вонзиться бы в память Моракса, будто бы зубами. Сжать челюсти так, чтобы оставить нестираемый, вечный след. При помощи чего же? Тарталья прикрыл глаза, чуть качаясь и в раздумьях склоняя голову, лбом чуть ли не коснувшись края каменного капюшона статуи. Теперь же его мысли поплыли в иную сторону, ближе к подвижной, мерцающей поверхности океана.

Ближе к яркости рифа, цветастости рыб, мерцанию природных сокровищ среди песков… Тарталья открыл глаза, чувствуя, как довольство самим собой начинает сиять в его улыбке. Взглянув на пустой лик статуи перед собой, в порыве быстро коснулся кончика каменного носа губами и развернулся, покидая грот стремительно под собственный зов к пучине.

Оставалось надеяться, что она не будет против, если Тарталья ещё немного позаимствует скрытое великолепие океана. Уже знакомо в висок уколола неестественная, полузабытая мысль — драконам нравятся драгоценности. Кто-то рассказывал Тарталье.

Или же он сам об этом кому-то говорил.

***

— Солгали Вы мне, чайный господин.

От неожиданности Чжун Ли застыл на месте. В неловкости чуть приподнял голову, глядя с искренним непониманием на хозяйку двора. Та, уперев руки в бока, глядела на него далеко не с таким осуждением, с каким, казалось, прозвучал её голос, и невольно Чжун Ли расслабился. Про себя кратко удивившись тому, насколько он ощутил себя уязвимым под якобы грозным взором этой старой женщины.

— Неужели? — спросил он с лёгкой ноткой лукавства, возвращаясь к своему делу и неожиданно понимая, в чём причина. В любезно предоставленную ему корзинку, рядом с завёрнутыми в полотенце лепёшкам он клал остатки разделанного морского лжедракона.

— Зачем же было нос воротить от рыбы раньше? — спросила хозяйка, качая головой в притворном недовольстве, и будь Чжун Ли немного более сострадателен и мягкосердечен, то подумал бы, что на него обиделись — якобы он посчитал приготовленную в первый его день здесь рыбу неугодной. Но он слишком хорошо видел несерьёзность в выражении чужого лица, в том, как слегка натягивался давний, протянувшийся вдоль скулы и почти скрывшийся во времени шрам.

— Что ж, не буду лгать, что Ваша стряпня заставила меня пересмотреть свои вкусы, — проговорил он, заканчивая сбор угощения и прикрывая корзинку полотенцем сверху. Подумав, он с небрежностью сказал. — Но, возможно, она пришлась по вкусу кому другому.

— Подозревала я, что Вы тут не просто отдыха ради, господин, — вздохнула хозяйка, взмахивая руками и уводя взгляд от его корзинки, возвращаясь к делам за плитой. Перевернув ещё одну готовящуюся лепёшку, она глянула через плечо. — Любопытный у нас народ, ходите на свидания осторожнее.

Уже во второй раз за несколько минут Чжун Ли застали врасплох. Удивлённо моргнув, он взглянул на хозяйку, но та отвернулась окончательно и, будто бы обрывая все остальные расспросы, принялась тихонько напевать, не произнося слов, песенку себе под нос. Постояв ещё немного на месте, Чжун Ли сощурил глаза, вглядываясь в белизну выглядывающих из-под косынки волос, после чего распрощался и покинул домик с корзинкой в руке.

Снаружи его ошпарило солнце. В этот раз оно горело особенно ярко и беспощадно, будто бы напитывая землю излишним теплом в отместку за недавние бури и заслоняющие небо тяжёлые дождевые тучи. Прищурившись, Чжун Ли замер, рассеянно вдруг подумав о камнях — пышущих жаром, обжигающих серебро чешуи и покрытую шрамами кожу. А затем его воображение устремилось к чему-то более приятному, к чему-то вроде рыжих, свалявшихся из-за воды волос.

Ноги сами понесли его обратно, к его временному пристанищу. Открыв дверь, он, недолго думая, вытащил из сумки нефритовый гребень с вырезанными на нём узорами облаков. Обернувшись к открытой двери, через которую лился жар начинающего разгораться дня, он забрал с собой небольшой бурдюк.

Неожиданная встреча настигла его аккурат в момент, когда он наливал из бочки за домиком воды. На звук шагов приподнял голову, сразу встречаясь с алым взглядом и полускрытым за платком лицом. При свете дня его вьющие волосы скорее напоминали седину, чем серебро.

— Добрый день, — кивнул Чжун Ли, на миг возвращая взгляд к бурдюку. Когда он вновь посмотрел на лекаря, то вскинул брови в немом вопросе. Без какого-либо стыда его ощупывали взглядом, начиная от лба и заканчивая видневшимися из-под закатанных рукавов руками. На миг Чжун Ли напрягся, вдруг решив, что наложенная им иллюзия в неизвестный момент сгинула, однако это было не так.

Он позволил себе небольшую неосторожную вольность из-за нагрянувшей жары, и пока что всё было под контролем. Тем более, что держать контроль ему нужно было до каменного берега, где затем сможет сбросить обман и наслаждаться лёгкой лаской — слишком уж полюбилось ему то, как по золоту узоров водят кончиками полупрозрачных когтей.

— Добрый, — лекарь прекратил свой не особенно тайный досмотр, чуть наклоняя голову вбок и говоря. — Куда-то направляетесь?

— Небольшая прогулка в окрестностях, — повёл плечом Чжун Ли, чувствуя, как бурдюк потяжелел от воды, и закрывая кран. Повесив его на пояс, он посмотрел на лекаря, спрашивая с тенью улыбки. — Со мной всё хорошо?

— Прошу прощения, — без намёка на искренность ответил лекарь, даже не пытаясь. — Профессиональное. Будет очень некстати, если внезапно вспыхнет какая принесённая извне зараза.

— Не думали предложить главе города построить забор? — качнул головой Чжун Ли, тоже не собираясь пытаться. На что глаза лекаря как-то особенно сверкнули в лучах солнца, превратившись в кровавые рубины на мгновение — позабавился.

— У главы есть привычка не слушать то, что ему говорят, — прозвучало практически жалобой, от чего тень переросла в уже более заметную улыбку. Лекарь сощурил глаза так, словно поморщился, и махнул рукой. — Что ж, не буду Вам мешать. Но если вдруг почувствуете себя плохо, то спросите у хозяйки, как пройти ко мне.

— Конечно, — ответил Чжун Ли с подобием радушия, не собираясь следовать совету. Если его что-то и сморит внезапно, то скорее то будет сама смерть. Или ещё нечто такое, что не под силу вылечить даже самому гениальному и образованному лекарю.

Проводив того взглядом до дверей в «главный» дом постоялого двора, Чжун Ли ушёл с чистой совестью, откидывая все пока что лишние мысли. Думы о городке были не столь интересны и нужны ему, стоило его ногам сойти с длинной лестницы в утёсе на песчаный берег.

Море в самом деле оказалось тихим. Где-то вдалеке лишь бежали закручивающиеся пеной волны, но у берега стояла тишь да гладь. Морская вода едва слышно шептала, накатываясь волнами на песок, и Чжун Ли невольно залюбовался горизонтом — слиянием неподвижного, лишенного облаков неба и мерцающего, слегка колыхающегося океана.

И глубину прибрежных спокойных вод рассекали алые плавники. Чжун Ли слабо улыбнулся мыслям, игнорируя то тепло в груди, что сегодня будто бы стало больше. Самую малость. Пока что он мог сделать вид, что его сердцу ничего не угрожает.

Изначальные планы потерпели очевидный крах, но не смел же он отказаться от них полностью? Вдохнув полный соли воздух, он слегка сморщился от успевшего забиться в ботинки песка и снял их. Тут же ощущая пылающий, прожигающий его стопы жар. Слышал он как-то произнесённое Гуй Чжун человеческое поверье: прогулка по горячему песку полезна для здоровья.

Как обычно это бывало, в безмятежность мыслей вместе с её образом проникла и горечь. Опустив плечи, шагая дальше, всё ближе к месту встречи, Чжун Ли разрешил себе ненадолго окунуться в подобные чувства. И задуматься о том, как же долго за ним тянутся чужие тени даже в, казалось бы, кромешной тьме.

Его ли то обязанность помнить каждый их общий миг, вплоть до удушающего мгновения смерти? Была ли то всё его вина, и оттого ли он награждён таким возмездием — за былую чрезмерную жестокость? Будь он более терпелив, спокоен и нежен, то получилось бы всё исправить?

Бесплодные мысли, ответа которым не было уже многие тысячелетия. Люди успели устроить сотни кровопролитных войн и столько же ярких, будоражащих празднеств, а он всё шагал по одному и тому же пути. И никак не мог остановиться, даже когда мороз бежал по коже — ведь время для всех рано или поздно останавливается.

В этом ли причина его бездумных импульсов? Он остановился, поднявшись с галечного берега на каменный. Его не встретил огонь волос или сияние серебра — камень, на который ранее накатывали бунтующие волны, оказался до разочаровывающего пуст. Ожидаемый им светлый образ не появился и не рассеял тьму его мыслей.

Вероятно, не зря его обвиняли в излишней задумчивости — вот к чему это в итоге его приводит. К тому, что он начинает рассматривать мерцающие под солнцем волны, отстранённо размышляя об их осквернении. Оттого ли здесь никто не тонет? Слишком греховно порочить чистоту здешних вод смертью?

Чжун Ли коснулся пальцами собственного лба, как силясь унять душевную бурю и пришедшую вместе с ней пульсирующую боль. Когда же он открыл глаза, то увидел растекающееся под его пальцами золото, к середине ладони сменяющееся в сплетение черноты и золота. А затем раздался всплеск, и Чжун Ли поднял взгляд, чувствуя, как против его воли на губах расплывается улыбка.

Солнце отразилось в стекающей по бледному телу воде, синие глаза сверкнули, и Тарталья неловко зачесал мокрую чёлку назад слегка морщась при первом вздохе. Опустившись перед ним на колено, Чжун Ли наклонился, и спустя промедление ему ответили, касаясь его губ в приветственном, полным всё такого же абсурда поцелуе.

Верно, ему не стоит думать о неправильных вещах. Не сейчас, у него будет полно времени решить, что делать с самим собой в окружении шума Гавани. Сейчас же здесь был Тарталья, снова ластящийся к нему, трогающий на руки, заползающий на камень и сверкающий чешуёй.

Нет яда страшнее для их отношений, чем излишняя откровенность.

«Хочу кое-что показать» — написали у него на ладони, светясь самодовольно, от гордости. Чжун Ли вскинул брови, мельком глянув в сторону океана, и, заметив это, Тарталья помотал головой. Указал вдоль каменного берега, затем быстро дописывая. — «Туда. Не надо плыть»

— Не то чтобы я думаю, будто ты меня утопишь, — вернул к нему взгляд Чжун Ли, на что Тарталья только недоверчиво хмыкнул, стиснул его ладонь слегка, после отпуская и ныряя обратно в воду, подняв целый веер брызг. Стерев попавшие на лицо солёные капли, Чжун Ли проморгался и вновь встретился с уже ставшими озорными синими глазами.

Всё, что ему оставалось, так это сдаться чужой идее. Хотя он даже не сопротивлялся.

Путь оказался на удивление не таким уж и близким, как ему успело отчего-то подуматься. Идти по мокрым, кое-где покрытым слизью и водорослями, камням — не то, что он бы мог назвать удовольствием, и, определённо, его спасало то, что море тихо плескалось у самого края. Одна волна, и его бы утащило в глубину. Берег слишком уж неумолимо сужался, заставляя прислоняться спиной к неровной скале.

Плавающий и точно забавляющийся видом Тарталья выглядывал из волн, и будь он более жесток и игрив, то, Чжун Ли не сомневался, его бы уже схватили когтистыми пальцами за щиколотки. Разумом он понимал, что при всех усилиях таким примитивным способом оттащить его от камня, с которым он в буквальном смысле мог бы слиться, не получится. Но в животе и сердце слегка щекотало от мысли, что он вновь оказался во власти Тартальи, как в их первую встречу.

К его великому облегчению, берег перестал напоминать узкую полоску камня относительно скоро, обратившись песчаным, усыпанным звёздными ракушками, мелководьем. Мягкие волны разом обняли обогретые о камень ноги, и Чжун Ли оглянулся, но нет — Тарталья скрылся на глубине.

Под шёпот моря и крики чаек в небе, Чжун Ли медленно побрёл дальше. Песчаное мелководье огибало скалу, на сгибе внезапно обрываясь в бездонную тьму — слишком опасно темнела там вода среди бирюзового мерцания. Стоило лишь это увидеть, как Чжун Ли приготовился и не ошибся: стоило ему лишь приблизиться, как оттуда вынырнула рыжая голова.

— Хорошая попытка, — усмехнулся Чжун Ли, глядя в скалящееся самодовольное лицо. Открытая улыбка Тартальи определённо должна была вызывать хотя бы небольшой холодок по спине. Единственное же, что испытывал Чжун Ли, так это чешущееся ощущение в мыслях, граничащее с желанием.

Желанием неприемлемым, далёким от воспитанной им человеческой натуры.

Однако все эти мысли на время пропали из его внимания, когда Тарталья вновь нырнул и шлёпнул по воде алым плавником. Снова стирая воду и прогоняя жгущееся ощущение соли из глаз, Чжун Ли поднял голову, оглядываясь в поисках проказливого русала, но вместо этого замечая другое.

Скалы всё ещё бежали вдоль берега, кругом, будто бы кратер, в который залило голубой водой. На белом песке случайного природного пляжа обильно сверкали звёздами синие ракушки. Маленькая бухта, заставившая сердце Чжун Ли пропустить удар. Сглотнув вставший в горле ком, он аккуратно ступил дальше, запоздало понимая, что стоял у самого входа — в небольшом «горлышке» будто бы кувшина, образованном скалами и мелководьем.

Маленькая, круглая бухта. Даже слишком круглая. А память у Чжун Ли была излишне хорошая, чтобы он не увидел в всём это собственное деяние. Нарочное ли? Точно нет. Случайное, появившееся в результате его промашки. То, что это не было чьей-то могилой, заставил часть упавшей на его сердце тяжести исчезнуть.

Раздавшийся свист отвлёк его от воспоминаний, заставляя его перевести взгляд с утёсов ниже. Там, где волны на мелководье омывали серебристые хвост, едва ли дотягиваясь до покрытой шрамами белой спины. Алый плавник взмыл в воздух, призывно, и Чжун Ли послушно пошёл по берегу, всё ещё видя, как дно начинает уходить в глубину спустя около десяти шагов по мелководью.

Как же давно всё это случилось?

Он бросил ботинки на пляже, у пары прислонённых друг к другу валунов и вскинул брови, когда из-под песка вдруг хлынула целая река полупрозрачных крабиков. В панике они всей толпой скрылись из виду, зарываясь в песок уже у другого камня. В неуверенности он взглянул на корзинку, полную еды, и дотронулся до валуна с теневой стороны.

Тот послушно поддался, становясь податливым, подобно глине. Создав в нём аккуратную выемку, Чжун Ли поместил туда корзинку, вытащив из неё гребень. Спрятав его в кармане, он прикрыл отверстие янтарной, непроницаемой мембраной. Снял бурдюк с пояса, откупорил и сделал пару глотков, после вытирая рот и проводя языком по зубам, всё ещё не слишком привыкнув к сладковатому привкусу здешней воды.

После чего с чистой душой подвернул штанины и мысленно смирился с тем, что, судя по всему, его одежда снова вся будет мокрой и в соли. Но на этот счёт он не ощутил ничего, кроме мимолётного предвестника утомлённости от будущей стирки.

Тарталья тут же приподнялся на руках при его приближении, будто бы уже успел заскучать. Он лежал на начинающим клониться вниз мелководью, и Чжун Ли аккуратно подошёл к нему, чувствуя обхватывающую его всё выше по ногам воду. Вот тут Тарталья не сумел сдержать порыва, хватая его за край рубашки и требовательно потянув вниз.

— Тут я, тут, — усмехнулся Чжун Ли, побеждено опускаясь и слегка вздрагивая от холода. Ранее доходившая едва ли до колен вода обхватывала его по самый пояс. Тарталья на удивление легко двинулся по песку и как-то сам по себе оказался телом между ног Чжун Ли, смотря хитро-хитро.

Мелькнула отстранённая мысль, что при определённой удаче его легко утопят даже на мелководье. Но всё это улетучилось к чистому небу, потому что к нему опять потянулись, обнимая мокрыми ладонями лицо и игриво проводя когтями близ ушей. Чжун Ли позволил себя поработить, кладя ладони под водой на подтянутые бока, ведя пальцами до чешуи, выдыхая в мягкий, почти что невинный поцелуй.

— У меня была одна мысль, — он открыл глаза после этого мгновения, слыша знакомое довольное, мягкое урчание в чужом горле. Тарталья наклонил голову в любопытстве, снова начиная возиться и ложась на бок. При этом весьма по-хозяйски ухватившись за плечо Чжун Ли в поисках опоры. Тот убрал ему неряшливую, мокрую прядь за ухо, невольно коснувшись тонкой мембраны, и предложил. — Могу я тебя причесать?

Тарталья озадаченно похлопал глазами, после касаясь собственных волос. И пожал плечами, выглядя несколько смущённо. Только достав гребень, Чжун Ли спохватился о том, как это могло прозвучать.

— Нет, я не говорю, что ты некрасивый, — он покачал головой, проводя пальцами по щеке Тартальи и случайно задерживаясь взглядом на блеклых крапинках веснушек. — Мне просто не даёт это покоя.

Его пустую ладонь перехватили, чтобы написать нечто, сквозящее одновременно и смущением, и чрезмерной наглостью:

«Тогда ты тоже дашь себя причесать» — и взглянули так требовательно в довесок. Не сдержав тихого смеха, Чжун Ли закивал, бесполезно стряхивая с гребня воду. Тарталья недовольно заворчал, когда его жестом попросили сесть, заставляя покинуть полу-объятия.

На самом деле, всё в итоге оказалось не так страшно, как думалось Чжун Ли. Мокрые волосы Тартальи на удивление легко расчёсывались, хоть кое-где и встретились спутанные случайно участки. Но всё то было мимолётными проблемами, которые Чжун Ли решал осторожно, насколько это было возможно.

Может, всё то морская магия? Русалки обязаны выглядеть неотразимо, и просто так получается, что это солнце обнажает их лёгкое несовершенство, которое, на взгляд Чжун Ли, в случае Тартальи превращалось в иного вида очарование.

Пока он этим занимался, Тарталья водил ладонями по его ногам, с каким-то особым интересом щупая колени. Скосив взгляд, Чжун Ли проговорил:

— Можешь закатать штанину выше, если хочешь рассмотреть лучше, — и, конечно, его предложением тут же воспользовались, даже раньше, чем он успел окончить предложение. Только не учёл одной вещи — прямо прикосновение, даже под водой, ощущалось ярче, чем через мокрую ткань. По коже побежали мурашки, когда Тарталья принялся ощупывать впадинки вокруг коленной чашечки.

Сделав глубокий вдох, Чжун Ли пообещал себе быть воспитанным настолько, насколько это возможно, потому сосредоточился на уже начинающих подсыхать в его руках прядях. И чуть нахмурился, видя нечто… странное.

Если раньше он в неряшливом виде высохших волос обвинял лишь соль и, может быть, некую природную растрёпанность, то теперь всё оказалось несколько иначе. Рыжие пряди оказались неумело острижены порой на совсем разной длине. На первый взгляд это всё пряталось, но после работы гребнем это стало чересчур очевидно.

Поймав одну такую прядь пальцами, Чжун Ли задумался, останавливаясь на том, чего по какой-то причине до этого не замечал. У Тартальи ведь и правда были короткие волосы. Не могли же они просто остановить свой рост. Либо же… в который раз Чжун Ли вернулся к своей мысли о морском духе.

В таком случае внешность Тартальи лишь воплощение, созданное путём мысли и представлении о внешности людей. В таком случае оставалось признать, что у духа океана вкус весьма недурен. Или же это исключительно предвзятая оценка Чжун Ли.

Возможно, и то, и то. Примерно в равных значениях.

Солнце оказалось беспощадно ко всем трудам Чжун Ли — в итоге ему пришлось смотреть на то, как постепенно на голове Тартальи занимается настоящий пожар. Его волосы начинали пушиться, и в утомлённости, попробовав исправить это, Чжун Ли в итоге сдался. К собственному же удивлению, привычное упорство решило покинуть его именно в этот момент. Кажется, он становился слишком слаб душой и сердцем.

— Что ж, я старался, но твои волосы победили, — проговорил Чжун Ли, касаясь губами уже подсыхающего затылка и выдыхая в него же. Тарталья издал странный звук и неловко отпрянул, прикрывая ладонью голову. Глянул через плечо, часто моргая, но всё его очередное смущение сдуло без следа, когда Чжун Ли протянул ему гребень, улыбаясь. — Твой черёд, будь так добр.

Гребень у него отобрали быстро, но на бледной морской коже слишком явно виднелось смущение. Чжун Ли развернулся, мгновением позже ощущая, как его стянутые в хвост волосы чуть приподнимают, касаясь. Судя по тому, как его слегка принялись дёргать за волосы, будто бы не слишком аккуратно изучая, до самого расчёсывания ему придётся подождать.

Его неожиданно прошило мурашками, когда по его шее мимолётом скользнули когти. Тонкие пальцы медленно скользнули ему в волосы, касаясь кожи головы, и позади раздался тихий вздох. А после Тарталья неловко потянул Чжун Ли за руку и написал у него на ладони.

«У тебя голова горячая»

В легком недоумении Чжун Ли потрогал свою макушку и просто поднял взгляд в небо, совершенно не понимая, как он мог забыть о такой очевидной и понятной вещи, как солнце. Особенно в это жаркое время года в Ли Юэ. Вместе с осознанием собственной беспечности — это в самом деле обращалось в привычку, — на его тело горой свалилось запоздалое ощущение лёгкого головокружения.

Глубоко вдохнув, теперь ощущая, что и море вокруг не такое уж и холодное, как могло чудиться раньше, он взглянул на Тарталью. Тот же глядел в ответ с лёгким оттенком тревоги, что заставило Чжун Ли фыркнуть.

— А ты как себя чувствуешь?

Легкая тревога Тартальи сменилась очевидной озадаченностью. Он сам потрогал свою голову, но тут же отдёрнул руку от сухих волос и встряхнул ладонью, безуспешно пытаясь высушить её. Понаблюдав за этим, Чжун Ли вновь задал сам себе вопрос: кем же можно считать Тарталью?

Бледная кожа наводила на мысли о глубине, но для глубоководных существ у него были слишком яркие глаза, что и говорить о боязни света — Тарталья не пугался солнца и даже вполне лениво мог под ним греться. Но ведь у тех, кто рождён в водах, должна быть хоть какая-то уязвимость к высоким температурам?

— Мне надо в тень, — размышления пришлось оборвать из-за внезапной волны хоть и лёгкой, но ощутимой боли. И так подвижная морская вода качнулась перед глазами, и Чжун Ли прижал к ним ладонь, силясь подавить ощущение. Это вышло достаточно просто, и он вздохнул про себя на собственный выбор — человеческое тело оказывалось слабым в самые неподходящие моменты.

Тут он замер, удивляясь тому, насколько же его сознание, оказывается, сумело закостенеть за последние несколько лет. Подняв голову, он вновь увидел тревожащегося Тарталью, нервно сжимающего в ладонях гребень и оглядывающегося по сторонам. Увидев что-то, он схватил Чжун Ли за руку и гребнем указал в сторону того самого «горлышка» бухты — там чуть сместилась тень, падая на узкий краешек суши.

Но вместо того, чтобы последовать туда, Чжун Ли перехватил руку Тартальи и мягко потянул на себя. На него взглянули удивлённо, не совсем понимающе, и он мягко спросил, не сомневаясь в ответе:

— Умеешь тайны хранить?

Было напряжённый Тарталья замер и, спустя миг замешательства, уже смотрел заинтригованно. Даже как-то немного жадно, стискивая ладонь Чжун Ли крепче. Сглотнув, он резко закивал, впиваясь взглядом в Чжун Ли, и тот только усмехнулся.

Бившееся в груди человеческое сердце на мгновение встало прямо в середине удара, заставляя резко вдохнуть, после чего сменило ритм. Гулкие удары растекались по всему телу, и холод обдал Чжун Ли с головы до ног вместе с лёгкой щекоткой. Из-под ресниц он увидел, как кожа местами взбугрилась, затем стремительно покрываясь жёсткой, бурой чешуёй. Золотые линии на руках пульсировали в такт его быстро холодеющей крови.

Тарталья тихо вздохнул, когда его ладонь безболезненно сжали когтями, и Чжун Ли открыл глаза, чувствуя себя в разы лучше. Благо, что не вылез хвост — ему не хотелось думать о том, как бы он шёл обратно в городок с порванными штанами. Тем не менее, он ощущал давнюю тяжесть на голове, а языком — остроту изменившихся зубов.

Проморгавшись, он посмотрел перед с собой. Только сейчас чувствуя мелкую дрожь ладони в своей хватке. Тарталья сидел перед ним, всё ещё держа за руку и глядя во все глаза. Его зрачки стали настолько огромными, что Чжун Ли увидел в них своё изменившееся отражение. Только не успел он и слова сказать, как Тарталья бросился к нему.

Буквально прыгнул, оттолкнувшись от дна хвостом и едва не повалив на мелководье. На мгновение Чжун Ли подумал, что он его напугал, и теперь его пытались утопить, но лишь один взгляд в горящие всё тем же жадным любопытством глаза избавили его от сомнений. Кое-как удержав равновесие и не уйдя под воду, он ощутил порхающие касания по всему своему лицу.

Тарталья трогал «островки» из чешуек на его щеках, скулах, у уголков глаз. Задрожав губами, Тарталья издал тихий гортанный звук — изумлённый и радостный стон. Его ладони спустились нише, ощупывая чешую на шее, наткнулись на ворот рубашки и было вцепились в него, чтобы уже по привычке разорвать, как Чжун Ли перехватил его запястья и заставил посмотреть ему в глаза.

Это мало чем, на самом деле, помогло, потому что теперь Тарталья вглядывался в изменившуюся янтарную радужку. А затем и вовсе заметил рога, потянувшись к ним ладонями с любознательностью неусидчивого ребёнка. На что Чжун Ли, конечно, мог отказать, но в итоге послушно наклонил голову, давая щупать. И вновь слыша тот самый радостный звук.

Первые мгновение нового знакомства прошли, и Тарталья слегка успокоился, хоть всё ещё поглядывал на рубашку, очевидно желая от неё избавиться. И вряд ли то желание родилось из мыслей неприличных — там не было даже смущения, что и говорить о чём-то столько откровенном, как похоть.

— Вижу, что нравится, — проговорил Чжун Ли и случайно засмотрелся на трепет ушей-плавников. Тарталья опять потянулся к его лицу, но в этот раз к губам, после и вовсе надавливая на челюсть в немой просьбе открыть рот. На свою голову, Чжун Ли позволил ему это сделать и фыркнул, когда ему так открыто заглянули внутрь. Тарталья без какого-либо намёка хоть на крупицу совести провёл пальцами по его передним клыкам.

Чжун Ли поймал его взгляд — уже просящий, почти умоляющий. И посмотрел ниже, на то, как Тарталья облизнул губы. И убрал его руки от своего лица только за тем, чтобы самому стиснуть пальцами его подбородок и притянуть к себе.

Это нельзя было назвать поцелуем. То скорее ощущалось как исследование — по началу. Тарталья, очевидно, решил щупать всё не при помощи рук, а при помощи собственного языка, но весь его интерес сгинул, когда Чжун Ли зацепил его губу клыком. Намеренно, слегка прикусывая, подавляя всю его инициативу и в награду получая полузадушенный вздох.

Его шею обвили руками, прижимаясь всем телом. Раздался хлопок по воде, на кожу попали сотни брызг, но этого оказалось мало — Чжун Ли сам обнял Тарталью, ведя ладонями по рубцам шрамов на его спине, удлинившимся языком скользя по губам и чувствуя, как его обжигает вкусом соли. В моменте удивления он было отпрянул, но ему не дали даже посмотреть, обхватывая его лицо ладонями и упрямо целуя вновь.

Размазывая по коже кровь.

От осознания глухой рык невольно прорвался из глотки, и Чжун Ли на долю мгновения позволил себе чуть больше, чем уже. Чуть крепче стиснуть объятия и пробежаться когтями по тонкой коже в подобии игривой щекотки. Чуть наглее слизать всё новые и новые капельки крови, выступающей из случайно сделанной им ранки на дрожащих губах.

В моменте просветления он заставил себя отстраниться, и подальше от повторения греха сжал рыжие, жесткие от моря, хоть и причёсанные рыжие пряди волос. Тарталья в его руках дёрнулся, под водой по лодыжке хлопнуло плавником хвоста — могло бы и до синяка, останься Чжун Ли в созданном человеческом теле.

Миг просветления кончился также быстро, как и наступил, стоило ему увидеть блеск блеклой крови на чужой коже. Несколько капель упали на бледный подбородок, и Чжун Ли, сдаваясь самому себе, слизал их, теперь нарочно пробуя ядрёную соль. Взглянув из-под ресниц, он увидел затуманенный взгляд — в синей бездне глаз занималась буря.

— Извини, — через силу выдавил из себя Чжун Ли, с едва заметным облегчением видя, как его голос рушит мгновение и унимает чувства в чужих глаза. И за этим облегчением металось тенью разочарование.

Тарталья несколько раз моргнул, приходя в себя, после чего озадаченно коснулся пальцами губ и зашипел, морщась. Уже желающий помощь ему избавиться от этого Чжун Ли потянул было руку, намереваясь исцелить, как Тарталья сунул ладонь в воду и тут же вернул её к своим губам. Проведя мокрыми пальцами по ним, он буквально стёр ранку, не оставив и следа.

Чжун Ли даже моргнуть не успел.

В удивлении он замер, не видя даже едва заметного рубца или ещё чего-то подобного. Только что кровившая губа оказалась целой, будто он и вовсе не прокусил её по случайности несколько мгновений назад. Тем временем Тарталья пробежался по уже не раненому месту языком и посмотрел на Чжун Ли. У того озарение щёлкнуло в голове, и мысль вырвалась наружу:

— Раны, которые я оставил тебе, тоже так зажили.

Теперь уже Тарталья застыл, всё ещё держа ладонь у своих губ, и уставился на Чжун Ли. Напоминал не смертоносное дитя вод, а пойманного за кражей сметаны кота. Он несколько забавно округлил глаза, будто и сам не поняв, что именно сейчас сделал. На осознание ему потребовалась всего пара секунд, но каждую из них Чжун Ли заботливо отпечатал в своей памяти — настолько это показалось ему достойным внимания.

К своей гордости, Тарталья взял себя в руки и просто кивнул, хоть и с едва заметным налётом неловкости. Он убрал руку от лица, но не окунул в воду, а положил на плечо Чжун Ли, теперь глядя ему в глаза с каким-то ожиданием. Тот же ответил не менее внимательным взглядом, отпуская сожаление о том, что настроение так резко и безвозвратно переменилось.

— Расскажешь один из своих секретов? — спросил он, чуть улыбаясь. Тарталья открыто задумался, как решив, что нет смысла прятаться. Уведя взгляд в сторону, он посмотрел на шуршащие у берега волны. Чжун Ли слегка нахмурился от мимолётной догадки, затем говоря. — Или тебе нельзя рассказывать?

Уши-плавники Тартальи слегка дрогнули, а затем он заулыбался и помотал головой. Перестав опираться о Чжун Ли, он завозился хвостом меж его ног, устраиваясь на боку, и взял его ладонь.

«Нет, но не хочу рассказывать много»

— Потому что… я могу использовать это против тебя? — медленно спросил Чжун Ли, подозревая, что это в самом деле могло быть так. Возможно, русалок не могли поймать именно потому, что не знали об их слабых местах. Однако Тарталья взглянул на него так, будто никогда даже и не размышлял о такой возможности.

«Нет», — и остановился, как думая над продолжением. Вновь вздохнув, в этот раз тяжелее, он чуть дрожащим пальцем вывел. — «Если узнаешь много, то быстрее уйдёшь»

— Что? — искренне озадачился Чжун Ли, но Тарталья взглянул на него красноречиво, начиная писать уже чуть быстрее и будто бы увереннее:

«Ты долго живёшь. Много видел. Русалки для тебя необычны. Ты потеряешь интерес, если узнаешь обо мне всё»

— Интересное у тебя мнение обо мне… — обескураженно пробормотал Чжун Ли, даже не понимая, нужно ли ему было на это обижаться. Тем более, что назвать мысли Тартальи в корне неправильными было нельзя.

Определённо, Тарталья очень интересен за счёт своего происхождения. Для Чжун Ли, уже видевшего достаточно существ за всю свою жизнь, он был чем-то новым, родом из таинственных глубин, и кто знает, что ещё скрывается в толще вод. Только вот он не собирался поступать так жестоко по отношению к Тарталье — всё это не было игрой с чувствами.

«Прости» — написали ему на ладони. Тарталья снова слегка отвернулся, скользя потускневшим взглядом по берегу с ракушками. Осмысливший момент Чжун Ли медленно сжал пальцами его руку, пытаясь подобрать слова.

Он не мог обещать, что останется здесь, это не входило в его планы. Да, они слегка изменились, но он всё равно собирался их исполнить, так или иначе. А Тарталья хоть и выглядел наивным, но, судя по всему, хорошо понимал этот момент. Он мог бы просто принять это знание и сделать вид, словно его не существует, однако это не поможет вернуть былую лёгкость, теперь отягощённую неприятным осадком.

Бледная ладонь мирно покоилась в его пальцах, пока он размышлял обо всём этом, и в итоге он просто сказал:

— Мне и правда хочется узнать о тебе, — он ощутил, как плавник серебристого хвоста чуть дрогнул, коснувшись его лодыжки. Ту же дрожь увидел в ушах-плавниках, но Тарталья продолжал упрямо прятать взгляд на берегу. Чжун Ли мягко улыбнулся, погладив пальцем тыльную сторону его ладони. — И мне также хочется узнать тебя. Если мы продолжим проводить дни вместе, то так или иначе это случится, потому что я собираюсь наблюдать за тобой настолько близко, насколько ты мне это позволишь.

Тарталья издал тихий, полный обречённости звук, как если бы в глубине своей души лелеял наивную надежду, что сможет удержать Чжун Ли как можно дальше от тайн и тем самым удержать его рядом на долгое-долгое время. На долю мгновения Чжун Ли ощутил лёгкий укол в сердце от мелькнувших в его сознании картинок: бескрайние дни среди купающихся в солнце песка и волн, с привкусом соли на языке и лёгкой щекотки, с какой на его ладони будут выводить всё новые и новые слова.

Наконец, Тарталья оторвался от бесцельного рассматривания берега, и посмотрел на Чжун Ли. Печально-печально, так, что устоять было невозможно: Чжун Ли нежно дотронулся до его лица, оглаживая щёку, и склонил голову, касаясь его лба своим. Тарталья послушно закрыл глаза, и вновь звук затрепетал в его горле — мелодичный, полный грусти.

— Как мне поднять тебе настроение? — спросил Чжун Ли, чувствуя вину, хоть он не сделал ничего ужасного. Тарталья чуть поводил головой, потираясь лбом, и пальцами разжал ладонь Чжун Ли, не глядя потом написав:

«Расскажи ещё про путешествия»

— В прошлый раз я остановился на рассказе о лесах Сумеру, верно? — Чжун Ли мягко отстранился, придерживая Тарталью за подбородок. А затем вспомнил о ещё кое-чём, и в поисках его взгляд скользнул по всё ещё лежащим на его плечах ладонях. Пустых, конечно же. Он вдохнул и спросил. — Где мой гребень?

Несколько секунд Тарталья непонимающе хмурился, а затем его лицо преобразилось в смеси испуга и смущения. Он тут же отшатнулся, оглядывая плескающуюся вокруг воду, начиная водить под ней руками, щупая песок, и было хотел сунуться головой, но почему-то передумал, вместо этого хлопая плавником по воде и издавая низкий звук. Чжун Ли не успел даже испугался, как было маленькие волны спокойной бухты неожиданно стали на порядок больше и даже хлестнули его выше груди.

А затем, как по волшебству, Тарталья вытащил из воды с победно зажатым в пальцах гребнем. Чжун Ли вскинул брови, стараясь не слишком заметно провожать взглядом вновь угомонившиеся волны.

— Спасибо, — сказал он, после указывая на свои волосы, после обращения ставшие несколько гуще. — Я буду рад.

Тарталья неловко прижал гребень к груди, после аккуратно переползая через ноги Чжун Ли и усаживаясь ему за спину. При это волны вновь подозрительно вздымались вокруг его длинного и точно тяжелого хвоста, как помогая. Чжун Ли замер, вслушиваясь и невольно покрываясь мурашками, ощутив, как начинают аккуратно развязывать верёвку с янтарём, освобождая тёмную реку волос.

Послышалось довольное урчание, за которым появились медленные движения гребнем. А пальцы вновь любопытно коснулись одного из янтарных рогов. Чуть запрокинув голову, Чжун Ли прикрыл глаза, начиная рассказ.

Об удивительном, шумном Порт-Ормосе, полном торговцев, кораблей, даже музыки. Он говорил о цветочных танцах во время Сабзеруза в столице зелёного королевства, об острой, жгущей язык пище, о тонких, исшитых тканях и большом древе, в чьём стволе открыла множество сотен, даже тысяч лет назад свои двери академия. Об учёных, проводящих свои дни в библиотеках, исписывающих пергаменты наукой и собственными измышлениями, о махаматрах, охраняющих покой жителей, о прячущемся в вечнодождливом лесу посту лесных стражей.

Иногда Тарталья отвечал, точнее, издавал звук или вовсе даже прекращал орудовать гребнем и писал на ладони Чжун Ли какой-то вопрос. И это наполняло сердце чем-то тёплым и приятным, расцветающим. Волосы перебирали пальцами, уже точно не просто расчёсывая, а Чжун Ли смотрел на открывшуюся перед ним бухту, дыша солёным воздухом мерно и продолжая греть кровь на уже минувшем зенит солнце.

Его спокойствие нарушилось неожиданно — на плечо ему положили нечто тяжёлое, и, посмотрев, он увидел собственные волосы, заплетённые в, на удивление, аккуратную косу. На конце она промокла от воды и была стянута верёвкой с янтарём.

— Спасибо, это очень красиво, — сказал Чжун Ли искренне, чувствуя, как сердце в груди тает. Тарталья заурчал, возвращая ему гребень и снова начиная возиться. Усевшись сбоку, он прижался к Чжун Ли, опуская веки и тихо вздыхая.

Всё это было полно самых различных странностей. Чжун Ли незаметно отклонил голову, рассматривая пересекающие спину Тартальи старые шрамы. Видимо, некоторые раны море не могло смыть. Поцеловав Тарталью в висок, Чжун Ли выдохнул туда же, позволяя звериному урчанию завибрировать в груди.

Что же, он готов смириться с недосказанностью. Благо, что не слеп и не глух, да и умом с наблюдательностью точно не обделён. Страхи Тартальи не беспочвенны, и, пожалуй, ради его спокойствия Чжун Ли сумеет придержать ненужные вопросы, и не спрашивать ни его, ни жителей городка: а точно ли в здешних безопасных волнах не тонул некто рыжий и с глубокими синими глазами?

***

Путь до места их первой встречи в темноте был в разы труднее. Ступая по узкой полоске берега, прижимаясь к скале и держа в руках опустевшую корзинку, он глядел на спокойные волны уже иным взглядом. То ли обладало разумом, то ли подчинилось, наконец, Тарталье, оттого и не устраивает больше бурь и штормов.

В алом свете тонущего солнца горели пламенем плавники и красилось в кровь серебро чешуи. Тарталья плескался в водах до самого каменного полумостика, где Чжун Ли, как и несколько часов назад, опустился на колено для прощального поцелуя. В его губы впились с лёгкой дрожью, и отчаяние мгновением скользило в прикосновениях к его щекам.

— Я приду завтра, — пообещал Чжун Ли. Он никогда не ловил рыбу — ни при помощи удочки, ни сетью, но отчего-то ему показалось, что именно так себя ощущают рыбаки. Жизнь Тартальи в его руках казалась такой хрупкой, несправедливо попавшейся именно ему. Он хотел что-то ещё сказать, что-то добавить для утешения, не желая, чтобы следующей ночью под водами мучались от тревог, но нужные слова никак не шли на язык. И потому его пустой вздох сцеловали.

«Подожди немного», — написал Тарталья, смотря ему в глаза, затем как через силу разжимая ладонь и заставляя себя погрузиться в воду. Проводив его взглядом, Чжун Ли поднялся, но не двинулся с места, терпеливо ожидая.

Солнце успело утонуть ещё лишь на самую малую долю, оставаясь половиной поверх воды, как из разбивающихся о камень волн вынырнули. Тарталья привычно зачесал мокрую чёлку и положил на камень раковину. Перламутровую, с целую ладонь, пухлую и раскрывающаяся на подобии книги. Именно такие любили рисовать люди в детских книжках, и всегда такие раковины служили чьим-то домом.

Но для русалки ведь будет слишком жестоко дарить на сушу живое морское существо, не так ли?

Взяв раковину в руку, Чжун Ли вскинул брови, ощутив её тяжесть. Справедливости ради, ранее он трогал такие раковины только пустыми, но что-то ему подсказывало, что моллюск не должен весить столь много. Тарталья нервно перебирал пальцами по камням, наблюдая за каждым его движением и сжимая губы.

— Что ж, мне открыть это при тебе? — спросил Чжун Ли несколько лукаво. Тарталья фыркнул, как пытаясь вернуть себе уверенность, и кивнул, высовываясь из воды сильнее и опираясь руками о камень. Чжун Ли опустился перед ним на колени и, бросив изучающий взгляд на лицо напротив, открыл раковину.

Лишь в последний миг ловя губами собственный вздох.

В лучах заката кроваво-красным сверкнуло из раковины десяток, нет, даже больше маленьких и крупных, неидеальных жемчужин. Чжун Ли сглотнул, оглядывая неожиданно природное богатство в своих ладонях, затем поднимая взгляд на смущённого Тарталью — тот слишком хорошо прочитал его реакцию, и теперь его глаза сияли довольством.

— Ты собрал их сам? — голос случайно понизился до шёпота, и Чжун Ли пришлось быстро откашляться, чтобы вернуть себе самообладание. Тарталья кивнул и указал в сторону моря. Не сговариваясь, Чжун Ли закрыл раковину и протянул ладонь.

«Там небольшой разлом. На дне много моллюсков. Я собрал парочку», — Тарталья заулыбался уже с привычным самодовольством, открыто собой гордясь. Это не могло не вызвать ответной улыбки, и Чжун Ли снова поцеловал солёные губы, шепча:

— Спасибо большое. Я сохраню твой подарок.

«Лучше, чем рыба, да?» — Тарталья тихо посмеялся, написав это, и Чжун Ли сжал его ладонь. Чувствуя, как-то самое расцветающее в сердце тепло начинает пускать пока что маленькие, но цепкие корни.

— Я буду благодарен тебе и за рыбу тоже. Мне ещё никто не дарил целую раковину натурального жемчуга.

«Вернись завтра», — скрыть лёгкую дрожь в пальцах у Тартальи не получалось. Слабо улыбнувшись, с растекающейся горечью в душе, Чжун Ли поцеловал его ладонь, давая обещание:

— Вернусь. Я держу слово.

Его отпустили нехотя, и ещё долго он ощущал на своей спине тоскливый взгляд. Это было столь безответственно с его стороны — оказывать такие знаки внимания тому, кто так легко влюбчив. Стоило ли ему прийти завтра в последний раз и больше не тревожить юное сердце? Ведь пытался предупредить, а в итоге не сумел сам себя проконтролировать и попался в собственную же ловушку.

Темнота опускалась на городок всё быстрее. От солнца в море оставался лишь маленький, трепещущий светом кусочек, когда он взобрался на утёс. Раковина с жемчугом неподвижно лежала в пустой корзине, прикрытая полотенцем. Подняв взгляд, Чжун Ли на секунду замер, после говоря:

— Добрый вечер, хозяйка. Чего Вы тут?

— Добрый, — за пределами постоялого двора хозяйка показалась немногой иной, будто бы чуть более сгорбленной. Она посмотрела на него, и последние лучи этого дня осветили её морщинистое лицо. — Как прошла Ваша прогулка?

— Хорошо, — чуть слукавил Чжун Ли, останавливаясь и оборачиваясь к горизонту. Возникло молчание, нарушаемое легким шумом из городка, но ещё большим — со стороны ставшего слегка неспокойным моря. Неужели настолько сильно Тарталья волнуется?

— Вы выглядите в разы печальнее, чем этим утром, — вдруг проговорила хозяйка. Поджав губы, Чжун Ли медленно кивнул, не видя смысля прятаться и скрывать. Сегодня всё пошло совсем не по плану.

— Возможно, я желаю совершить глупость, — он тяжело вздохнул, не зная, в самом ли деле сейчас хочет услышать совета, или же ему попросту надо вслух проговорить собственные мысли и тем самым сделать их легче. — Мне хочется исполнить свой план, но если я совершу глупость, то он может разрушиться. Меня это не устраивает, но более ни о чём думать я пока что не могу. Это подобно навязчивой идее, мне всё время хочется возвращаться… к морю.

Он вовремя прикусил собственный язык, не давая себе сказать имя. Хозяйка медленно кивнула, и запоздало Чжун Ли задался вопросом о том, насколько его размышления вслух безопасны для него же. Всё же, именно хозяйка рассказала ему про все приятные и не особо слухи, так что он не будет удивлён, если его кости уже давно перемыл каждый житель этого утёса.

— Сердце всегда приказывает нам делать глупости, — ответила она, едва слышно вздохнув и покачав головой. — И кем бы мы стали, не слушай мы его?

Чжун Ли опустил взгляд, глядя на край утёса и вспоминая то ощущение, которое будет преследовать его в кошмарах до конца его чересчур долгой жизни. То, как ему нравилось чувство остывающей на его руках чужой крови. Прикрыв глаза, он глубоко вдохнул пляшущий ветер.

Это всё ещё было неправильно. Ему нужно было вернуться в Гавань и покончить со всем этим. Ему не следовало поддаваться собственному порыву. Но если на один миг допустить преступную мысль. На одно крохотное мгновение…

— Чудесная коса.

Он открыл глаза и коснулся заплетённых волос. Перекинув их через плечо — убавивших в объёме после его возвращения в человеческое тело, — сжал пальцами конец, обмотанный верёвкой с янтарём. За собственными самокопанием ему как-то и позабылось то, как нежно его заплели.

— Да, мне тоже так кажется, — пробормотал он, затем глядя на хозяйку и мягко спрашивая. — Вы знаете, к кому я хожу?

— Нет, откуда же? — отозвалась хозяйка, и Чжун Ли сощурился, пытаясь понять. Но она лишь пожала плечами. — Просто знаю, что путешественникам порой везёт на редкие встречи.

Не слишком удовлетворённо хмыкнув, Чжун Ли вновь посмотрел на свою косу. И, видимо, выглядел он столь несчастным, что хозяйка спросила:

— Сегодня гуляние в честь свадьбы на краю будет. Желаете?

— Так поздно же, и меня не приглашали, — удивился Чжун Ли, вскидывая брови, на что хозяйка махнула рукой.

— Там, откуда мы все родом, ночь никогда не наступает. Традиция такая у нас. Да и чем больше народу, тем лучше. Так, пойдёте?

Чжун Ли ещё долго смотрел на неё, после кивая. Звучало как-то, что поможет ему отвлечься от лишних мыслей и тягот. Только о раковине в корзинке забыть не посмел.

— Хорошо, если мне там будут рады. Но мне надо кое-что отнести в дом.

И хоть вряд ли чужое празднество избавит его от размышлений, об образе рыжих, солёных волос и шрамов на бледной спине, но, может быть… ему станет немного легче принять решение.