Герион ужасно не любил крыс. И полагал, что худшее, что может встретить узника во вражеском каземате — это отвратные маленькие создания с дымчатой шёрсткой и мерзостным лысым хвостом. Конечно, они шли в его воображаемом списке после возможных пыток, шантажа, голода и прочих прелестей заключения, но… Крыс он ненавидел едва ли не с тем же остервенением, с каким в детстве грезил о драконах.

      Под брюхом гискарской пирамиды крыс не было.

      Как следует прицелившись, Герион швырнул свой стоптанный башмак в паука, ползущего по стене. В детстве Герион часто упражнялся в бросании яблок, камней, как-то раз даже попал морковкой в петуха на подворье — пёстрая птица с алыми гребнями посмела его больно клюнуть накануне, а Ланнистеры, как ему твердили ещё с горшка, всегда должны платить долги. Но вот именно обувью ему бросаться ещё не доводилось. Башмак громко стукнулся в стену, чуть правее чёрного паука с брюшком не меньше яблока, и уже чуть тише шмякнулся на пол, подошвой вверх. Паук дразня забегал по стене и скрылся в тёмном углу под потолком, спрятался под лохмотьями паутины.

      «Лучше бы крысы,» — подумал про себя Герион, неохотно выбираясь из-под одеяла. Вернув себе обувь, он поставил её на пол рядом со своим лежбищем, закутался обратно в одеяло и хмуро покосился в сторону, где затаился восьмилапый сокамерник.

      Они познакомились тремя приёмами пищи назад. Тогда Герион проснулся в весьма благожелательном настроении — запах баранины тому способствовал. Но стоило ему подняться с тростника, как он оторопело вытаращился на незваного гостя — маленькое чёрное чудовище заползло на баранью ногу и пыталось его объесть без зазрения совести. Убить его Герион не успел — слишком шустрыми оказались мохнатые лапки твари. А паутина имела настолько непривычно плотное плетение, что швыряться в неё своей единственной обувью он побоялся.

      Масло в чаше за решёткой горело всё так же ярко. И тень от решётки подрагивала, играла извивающимися полосами на стене, вторя танцу огня.

      Трещало масло, журчала вода в фонтане… И нарастал медленный, почти вкрадчивый звук — цокот каблучков. Кто-то не торопясь, степенно шёл к нему. Не мужчина — так легко двигаются лишь небольшие женщины.

      На тень решётки легла тень от женщины. Невысокой, как он понял ещё по шагам, в струящихся одеждах до пола. Голова тени сплошь в холмиках да завитушках — причёску хитрую обрисовал огонь. Не Миссандея.

      — Вы спустились к узнику лично… Это впечатляет.

      Герион из-под ресниц рассматривал тень замершей Матери Драконов.

      — Вас, кажется, раздражали мои советники. Как видите, здесь их нет, — раздался голос Дейенерис. Холодком и надменностью повеяло от неё.

      Герион стрельнул глазами на деревянную колодку с прорезями для головы и рук, красающуюся на столбике посреди камеры. О да, советников здесь не было! А вот эта деревянная страхолюдина — была.

      — Вы всё-таки пришли ко мне. — Он заложил руку за голову, разглядывая потолок и её тень. Выбираться из-под тёплого одеяла ради неё он не собирался. — И до сих пор не велели казнить. Значит, вы признаёте, что я вас заинтересовал.

      — Как советник? — усмехнулась тень.

      — А вы готовы предложить мне что-то ещё? — наигранно удивился Герион.

      — Вы слишком самодовольны. Я могу взять любого другого.

      — За вашими словами я слышу «но», — улыбнулся Герион. — Вопрос лояльности. Вы мало кому можете доверять. Человека со стороны купить в совет попытаться можно, но кому в итоге он будет служить на самом деле, так ведь? — Он рывком поднялся, садясь. Подумав, перекинул через себя тёплое одеяло на манер тоги.

      — Разве я могу доверять вам? — Она приподняла светлые брови в вежливом интересе.

      — Слово Ланнистера — золото. Да и кто меня мог подкупить? — Он развёл руками. — Бейлиш преподнёс меня вам, как корм для драконов. Дайте мне возможность, и я стану первым, кто перережет ему глотку.

      — Может, у меня есть кого пригласить в Совет и без вас?

      Он улыбнулся шире и красноречиво махнул широкой ладонью на место, где она стояла.

      — Вы сейчас у моей клетки. Можно сказать, у меня в гостях.

      Она стояла перед чашей с огнём, спиной к ней, и её лицо почти не было освещено. И всё же в тени сверкали её фиолетовые глаза. Кипящими волнами в них мешались сдержанный гнев с интересом. Пока что сдержанный. Трудно было сказать, нравился ей или нет его шутливый тон.

      — Вы не знаете, зачем я к вам пришла, — возразила она, чуть приподняв точёный подбородок.

      Красивая, породистая… Держится с изяществом и достоинством. Руки опущены свободно вдоль тонкой талии, без напряжения — ни пальцы перед собой ни сплетёт, ни заломит их в волнении. Грудь вперёд, осанку держит — царственная фигура.

      — Почему вы предложили мне себя? — спросила Дейенерис, когда, видимо, поняла, что предыдущая фраза не произвела на него должного эффекта. Его так легко не запугать.

      — А почему вы решили бросить меня в темницу?

      Она нахмурилась, но решила всё же ответить с королевским достоинством:

      — Вы не проявили ко мне уважения. — Пробежалась по нему глазами, как ощупала. Не любил он оценивающие взгляды. С первого раза, как ему зубы на невольничьем рынке осматривали, ненавидел. О чём она думает, глядя на него? — Вы росли при Дворе, когда правил мой отец, — наконец, продолжила она. — Сир Барристан говорил мне, что он был…

      — Вспыльчивым, — подсказал он.

      — Да, — в её глазах мелькнуло неодобрение, но лишь на секунду. — Осмелились бы вы ему сказать всё то же самое, что и мне?

      — Вы говорите о тех временах, что прошли. — Герион пожал плечами. — Золе обратно дровами не стать.

      — И всё же — я настаиваю на ответе.

      Герион попробовал огладить отсутствующую бороду привычным жестом, но пальцы наткнулись на гладкий подбородок. К его неудовольствию, он ещё и мёрзнуть стал в этих холодных стенах.

      — Нет… Тот Герион тому бы королю этого не сказал. Если говорить о ранних годах правления Эйриса, то его уважали. А если о поздних, то боялись.

      — И не уважали?

      — Именно. — Он поднял палец, жестом подчёркивая свои слова. — Вы лично принимаете прошения? — Она кивнула. — Все?

      — Конечно. Они — мои подданные.

      — Значит, вы не умеете управлять даже своим временем. — Он беззлобно хмыкнул. — Сколько раз перед вами склонялись, превозносили вашу красоту, величие, ум и прочее? Чтобы вы сделали с Ланнистером, который преклонился бы перед вами в первую секунду, как тысячи до него? И молил о пощаде. Разве не молили о пощаде те, кого вы распяли из знати на столбах? — Он махнул рукой в сторону стены, за которой далеко-далеко стояли эти самые столбы. — Ломать... или приручать — как вам угодно... всегда интереснее того, кто строптив изначально. Вы бы меня не запомнили, если б я преклонился перед вами сразу.

      — Хотите сказать, вы меня оскорбляли только из-за того, чтобы остаться в живых? А без этого испытываете ко мне уважение? — с глубоким скепсисом спросила Дейенерис.

      — Нет, но мне действительно не нравятся ваши титулы — слишком много. — Он широко улыбнулся, чувствуя себя мальчишкой, дёргающим породистую девчонку за косу. — Могу поставить что угодно, что они не нравятся многим. Но никто, даже ваши советники-вояки, не посмели сказать вам об этом.

      — Единственное, что у вас есть, что вы можете поставить — это ваша жизнь, — предостерегла его Дейенерис, прищурившись.

      — Я честнее их. Неужели даже это не делает меня в ваших глазах потенциально хорошим человеком? Уверяю вас, короли, которые любят одних лизоблюдов кончают плохо на пыльных страницах истории.

      Она помолчала немного, думая о чём-то своём. Он её не торопил.

      — Вы сказали, что я не умею управлять временем. Что вы имели в виду?

      Зацепил-таки. Не зря уронил фразу.

      — У любого правителя — не важно, под каблуком у вас все семь королевств или один город, одна деревушка — есть тысяча больших и малых дел, — начал он наставительным тоном, мазнув взглядом по сапожкам, носы которых едва виднелись из-под зелёного токкара. — Если вы будете кидаться от одного к другому, если вы будете пытаться сделать всё самостоятельно — вы ничего не успеете. Это особое умение, почти искусство управлять собственным временем. Распределить дела на те, что можете сделать вы и другие. И даже то, что можете сделать вы — переложить частично на другие плечи. Хорошо бы ещё разбираться в чужих плечах… Вы сказали, что принимаете каждое прошение лично. Дайте угадаю, в очереди к вашему трону с шёлковыми подушечками стоят вперемешку и знать, и простолюдины?

      — Так и есть. Мне важны мнения всех моих людей, вне зависимости от их статуса.

      — Это лишь может привести к осложнениям отношений. И между знатью с чернью, и между вами и знатью. Последние сочтут это за оскорбление. К тому же, если бы ваши советники, если они вообще хоть что-то дельное делают, или вы разделили списки на несколько категорий, то процесс принятия людей стал бы проще. А значит и быстрее.

      — Вы так говорите, как будто сами когда-нибудь принимали прошения. — Она слегка наклонила голову.

      — Я мог бы вам рассказать ещё много чего интересного… — протянул он заговорщицким тоном. — Но решётка между нами не располагает, не находите?

      Появившейся было интерес в её глазах заледенел, обратился настороженностью.

      — Вы самоуверенны.

      — Самоуверен... но честен. Умён. Хорош собою, чего уж скромничать? — Он поднялся и подошёл к решётке вплотную. Длинное одеяло, перекинутое через плечо, подметало за ним пол, как шлейф токкара или мантия. Он взялся руками за толстые, леденящие ладони прутья, приблизив своё лицо к её. — И полностью ваш… Если осмелитесь.

      В фиолетовых глазах вскипело что-то. Выдержала его взгляд, стойко разглядывая. Не обозлилась, не убежала. А потом развернулась и медленно ушла, не сказав ничего напоследок. Шлейф её зелёного токкара последним растаял в черноте за огнём. Тьма проглотила его, как хвост ящерицы. Больше там ничего не виднелось. Ни безупречных... ни Миссандеи. Жаль, нет второй бороды, чтобы вновь попросить брадобрея.

***

      Стяги с широко шагающим охотником в капюшоне трепал осенний ветер на флагштоках. В массивных зубчатых воротах подняли решётку. В надвратных башенках затрубили в рог, и тучные галки, греющие аппетитные бока на мерлонах, взмыли в небо, тяжело поднимая пушистые задницы. В Рогов Холм явно спешили гости.

      Балька — пушистый чернющий котяра, в молодости носящий с гордостью имя «Балерион Чёрный Ужас» — лениво зевнул, кося хитрым глазом на улетающих галок. Потом повёл мордой в сторону — осенний порыв донёс запах из кухонной башенки. Если уж к гостям расстарались, значит, и Бальке жирный кусок достанется. И спрыгнул с крытой телеги, пристроенной у сарая. Раз все высыпались во двор — от челяди до хозяев, значит, событие особой важности. Куда тут без него?

      Важно покачивая боками, задрав величественно морду и маршируя откормленными лапками — сливки сказывались на фигуре — он двинулся в центр скопления смешных людей. Надменно пошипел на поварёнка — тот торопливо посторонился, пропуская хозяйского кота. Попробовал прошмыгнуть между ног мейстера — запутался в рясе, но мейстер привычно её приподнял, пропуская знакомого друга. Отдёрнул кисточку хвоста, когда маленький человек — как у них там котят называют? — на руках кормилицы попытался до него дотянуться. И вышел, наконец, в самый центр. Уселся напротив ворот и уложил хвост на нагретый солнцем мощёный камень.

      Сэм, напряжённо стоявший, чуть ли не вытянувшийся по струнке, еле заметно покосился на отца, стоящего рядом. Прогонит тот котяру? Или нет? Лицо Рендилла Тарли застыло камнем. Ястребиный взор был напряжённо устремлён за поднятую решётку в ожидании.

      Неожиданно Мэт, стоящий с другой стороны, пихнул Сэма локтем в бок и прошептал:

      — Как думаешь, она красотка? В столице её никто никогда не видел.

      — Понятия не имею, — вздохнул Сэм и попытался одёрнуть на себе дублет с воротником, стоящим колом. Иногда он просто ненавидел важные приёмы и неудобные одежды, которые полагалось носить в таких случаях. Мать и сестра ободряюще улыбнулись ему. Всё семейство Тарли стояло тут, выстроившись в линию. И Мэт Крейкхолл, и кормилица с воспитанником на руках — так наказал Киван представить сына Лили, и мейстер и все-все, до последнего конюшонка. Все ждали прибытия Ланнистеров.

      Рог из надвратной башенки затрубил вновь. Топот копыт, доносившийся ранее неразборчивым гулом, стал звонче. Наконец, во двор въехал первый конь — красавец гнедой с буйной чёрной гривой, с милордом Киваном Ланнистером в седле. За ним прогрохотала тяжёлая карета с белоснежной тройкой, хлынунули за ней красные плащи на чёрных скакунах. Когда карета — громадная, с хитрой тонкой резьбой сплошь в золоте и декоративными фонариками из мирского стекла, — остановилась, угрожающе качнувшись всем тучным корпусом, с облучка спрыгнул кучер и торопливо подбежал к двердце. Выдвинул складную ступенечку из-под днища, отворил дверцу и с благоговеньем подал руку.

      Сэм и Мэт аж затаили дыхание.

      Из нутра кареты показалась полная женская рука, обтянутая чёрной перчаткой до самого локтя. Сверкнув рубином на пальце, она величественно проплыла в солнечных лучах, легла на руку слуги. Вслед за рукой выплыла крупная женщина с помятым в дороге платье цвета ночи. Серебряные нити в нём сверкнули в лучах, складываясь в узор в виде чешуи. Придерживая длинный подол, женщина аккуратно наступила на ступенечку и сошла на щербатый камень.

      — Она же... старая! — тихо и испуганно пискнул Мэт на ухо Сэму.

      — Разговоры в строю! — грозно, но так же тихо процедил им Рендил, почти не открывая губ.

      Утихший было стук копыт раздался вновь. Во двор, обогнув карету, въехало ещё с десяток лошадей. Плотным строем красные плащи вели двух зажатых между ними кобыл. Будто пленников вели, готовых дать шенкеля коню в любую минуту. Наконец, они расступились...

      С белоснежного крупа соскользнул юноша в блестящем доспехе. Снял шлем изысканной ковки и тряхнул золотыми волосами — из-за крытого колодца едва слышно томно вздохнули девушки.

      — Это Лансель Ланнистер, — тихо пояснил Мэт, бывавший в столице раньше Сэма, — двоюродный брат твоей невесты.

      Сэм посмотрел на этого красивого юношу с узнаваемыми Ланнистерскими чертами с удивлением. Он ведь точно слышал, что волосы у него должны быть длиннее, да и ходили слухи, что ему Семиконечная Звезда стала милее меча… И что значит странный шрам на лбу в виде двух линий, соединённых сверху, как луч звезды?

      Лансель обернулся и подал руку кому-то на лошади позади него. Сэм поднял на этого «кого-то» глаза. Поднял глаза... на Неё.

      Как наяву перед ним пронеслась сцена из трактира на Морском Тракте.

      «Миледи, мы рады найти вас целой и невредимой. Ваша затянувшаяся прогулка опечалила вашего дядюшку.»

      В дамском седле, как и положено леди, восседала его невеста. В стальном платье с длинным шлейфом — парчовый кончик она обвила вокруг плётки в своих руках, видимо, чтобы не мешался при ходьбе; в сапогах до колен — до неприличия задрала юбки, обнажая голенища. Тряхнув головой — тёмные волосы взвились вороновьими крыльями — она прожгла Сэма взглядом жгучих глазищ, как плавленым серебром обдала, и сама спрыгнула с лошади, не приняв руки двоюродного брата.

      — Не нравится она мне, — прошептал ему на ухо Мэт. — Смотрит так, словно этой плёткой сейчас ударит...

      Рендил на них еле слышно цыкнул.

      Могучий гнедой лорда Ланнистера, хлестая угольным хвостом по мускулистым бокам, стукнул перед собой копытом и недовольно всхрапнул. Мощная зверюга. Киван спешился и бросил поводья одному из солдат, прошёл вперёд и... Громкий, требовательный мяв остановил его. Он едва заметно наклонил голову, покосившись вниз.

      Балька, нетерпеливо, почти обиженно постукивал хвостом по мощёному камню. Этот наглый котяра сидел прямо перед его начищенными сапогами, преграждая путь, отделяя Ланнистера от семейства хозяев.

      «Надо было приказать убрать кота,» — мысленно вздохнул про себя Сэм. С отца станется потом его отчитать, что не отдал вовремя приказ.

      Неожиданно для всех Киван тихо, но отчётливо — в звенящей тишине это особенно было хорошо слышно — хмыкнул. А потом наклонился и потрепал ладонью кошачьи уши. Обласканный кот благодарно мурлыкнул и убрался с дороги. Решил, видимо, что оказал достаточно почестей и гостя посчитал достойным.

      Киван уже беспрепятственно приблизился, наконец, к ним. Старший Ланнистер, заложив руки за спину, расслабленно встал напротив старшего Тарли, по-военному вытянувшемуся.

      — Милорд, — официально поприветствовал его Рендилл, отдавая низкий поклон. Все остальные вокруг так же поспешили вслед за ним наклониться или опуститься на колени перед десницей.

      Застыла напряжённая тишина. Все ждали, какое первое слово проронит человек, устами которого говорит король.

      — Тебя за уши тоже потрепать? — тихо, с доброй усмешкой в голосе спросил Киван.

      Сэм поднял голову и увидел, как отец выпрямился, и они с Киваном крепко обнялись, хлопнув друг друга по спинам.

      — Леди Мелесса, — обратился Киван уже к матери, — вы всё так же прекрасны, как и в день нашей встречи.

      — Благодарю, милорд, — она кивнула ему с улыбкой.

      — Кто тут у нас? — Он прошёл дальше, остановившись рядом с сестрой. — Вы, наверное, Талла? Вы очень похожи на мать,

      Сестра присела в реверансе. Киван сделал ещё пару шагов, остановившись напротив кормилицы.

      — Друг моего сына погиб, оставив своё дитя сиротой, — начал Рендилл спектакль, спланированный, очевидно, Киваном. — Мой сын решил проявить к нему уважение и взял мальчика в воспитанники.

      — Благородно, — сухо ответил Киван и приблизился уже к Сэму.

      — Мы рады принять вас, милорд, в наших стенах, — еле выдавил из себя Сэм. Почему-то сегодня взгляд десницы показался ему особенно тяжёлым. Странно, ведь в столице Киван не раз демонстрировал ему своё расположение. Можно было подумать, что он даже взял его под своё крыло. А теперь… Чем провинился Сэм, что он смотрит так не по-доброму?

      Киван молча и сухо кивнул Мэту и прошёл к лестнице, ведущей на открытую галерею, явно направляясь в главный зал — он бывал здесь ещё тогда, когда Сэм плёл с сестрой венки из ромашек в детстве.

      — Эй, — снова зашипел на ухо Мэт, — мне кажется, или я её где-то видел?

      Сэм невольно вновь взглянул на невесту. Стараясь не опускать плётку с намотанным на неё кончиком длинного шлейфа платья, чтобы не подметать пол, она гордо последовала за своим «дядюшкой». Её брат не отставал от неё.

***

      В будуаре Мелессы Тарли царил хаос. Вся комната с изящной мебелью и сотней маленьких шёлковых подушечек — одно из немногих мест в роговом Холме, не пропитанное запахом кожи и не испорченная духом суровых, любящих аскетизм мужчин — была расцвечена ворохом отрезов, ленточек, флакончиками с образцами духов, крошечными букетиками цветов и горами, огромными горами исписанного пергамента.

      — Какая скромная свадьба, — сокрушалась Дженна, вздыхая над планом рассадки гостей, сплошь исчерченном исправлениями. — Всего семьдесят два гостя!

      — Семьдесят один, — поправила её Мелесса, безжалостно внося поправку за поправкой на другой лист. — Лорд Десмонд Крейкхолл приносит глубочайшие извинения, что не сможет приехать, и щедрые подарки молодым. Милорд Киван оставил его вместо себя во время краткой отлучки из столицы...

      — Семьдесят два, — смущённо хихикнула Талла. — Он прислал и щедрые подарки, и своего сына, как представителя своего Дома.

      — Юная леди, — наигранно нахмурилась Мелесса, посмотрев на дочь, - отчего вы так раскраснелись при упоминании младшего Крейкхолла?

      Талла растерянно захлопала ресницами и торопливо прикрыла щёки ладошками.

      Арье в этом то ли цветнике, то ли курятнике захотелось завыть волком. Хотят эти Тарли породниться с Западом — пусть выдадут эту дурочку-Таллу за этого вредного-розовощёкого Мэта! А её, «Джой», оставят в покое! Но нет же, уже несколько дней как активно делают вид, что им интересно мнение Ланнистеров. Будто не было всё уже десять раз заготовлёно наперёд к их приезду!

      Перед глазами встал сегодняшний обед с семьёй Тарли, Киваном, Дженной и Мэтом. Мэт... Странная мысль билась в голове. Как будто она где-то могла его видеть. Но вот где? С сыновьями западных лордов она раньше нигде не встречалась. Наверное, он просто похож на кого-то из знакомых, вот ей и показалось.

      — Дорогая, ты так и не высказалась ничего по поводу списку блюд, — мягко обратилась Мелесса к Арье. — Я понимаю, как волнительно для девушки выходить замуж... Мне самой кусок в горло не шёл на свадебном пиру. Может, ты хочешь, чтобы повара для тебя приготовили что-то особое или знакомое?

      Арья устало — голова жужжала уже от их кудахтанья — пробежалась снова по спискам блюд. Утиные язычки на косточке, почки заячьи на вертеле, щуки с чесноком, яйца перепелов с крапивой, телячьи щёки, тушёные в вине...

      — Всё прекрасно, леди Тарли, — отозвалась она, опуская замученные листы себе на колени, укрытыми юбкой. Ох уж эти юбки!.. Лучше бы она в костюме чашницы ходила, чем в этих шелках! Киван велел запереть все её «неподобающие» одежды в сундук. «После свадьбы поговоришь с мужем. Коль разрешит — будешь носить сколько угодно». Даже в дамское седло велел пересесть, когда до Рогова Холма оставалось всего полдня пути.

      — А меня удивило отсутствие пирожков, — воодушевлённо обратилась к будущей родственнице Дженна. — Я слышала, что это одна из свадебных традиций в Просторе — лепестковые пирожки. — У «тётушки» аж глаза заблестели. — Их начиняют ягодами и лепестками роз в сахаре. Сверху из воздушного теста лепят розочки в честь Хранителей или всякие хитрые узоры. Они так красиво смотрятся, зарумяненные! И говорят, что очень вкусные.

      — С тех пор, как Лютор Тирелл взял в жёны Оленну Редвин, пирожки делают с розовым виноградом и лепестками, — с радостью пояснила Талла гостям. — В честь Олены. Ведь герб Редвинов — виноградная лоза.

      — Она хотела сказать «делали», — строго поправила её мать. — Никаких лепестковых пирожков больше не будет. Я отменила эту традицию, как новая леди Простора, запретила их печь навсегда. Ни к чему нам теперь ни розы, ни их лепестки. Не стоит упоминать падший Дом.

      — Значит, вместо лепестков, оторванных от роз, на нас будут кидать капюшоны, оторванные от охотников? — от скуки выдала Арья. Тётя Дженна тут же страшно выпучила глаза, будто призывая вести себя повежливее с будущей роднёй.

      — Есть так много других красивых традиций! — Талла попыталась спасти ситуацию. — Обмен плащами и сплетение рук лентами, беличьи платки, голуби, провожание...

      Арьей сделалось дурно.

      — Верно! — согласилась Дженна. — А вместо лепестков пускай кидают монетки или зерно в воздух! К богатству и процветанию!

      Одна из старых свадебных традиций — провожание. Мужчины несли на руках невесту, попутно раздевая её и отпуская непристойные шуточки, а женщины несли, если их было достаточное количество, или вели под руки жениха — так же освобождая его от лишних одежд и глупо хихикая. «Провожали» новобрачных до супружеской спальни. В далёком детстве Арья с семьёй посещали пару свадеб вассалов. И тогда маленькой Арье, как и другим детям, казалось это всё донельзя смешным. Теперь же ей смеяться не хотелось...

      — Я так давно не танцевала! — Дженна сложила ладони и картинно прижала их к груди. — Держите меня Семеро, я готова хоть сейчас рисовать ножкой все фигуры паспье́ [1]! — Она приподняла пышные юбки и выставила вперёд ногу в серебряной туфельке, расшитой чёрным жемчугом. Оголила её чуть выше лодыжки. Старательно потянув носок, она вывернула её пяткой внутрь, потом от себя, а затем задорно топнула маленьким каблучком по плитам.

      — Леди Дженна, что вы делаете, тут же мужчины! — возмутилась Талла и торопливо замахала на солдата в красном плаще у дверей, чтобы тот отвернулся. Леди не подобало показывать свои щиколотки мужчинам. Не считая конечно, мужа, мейстера или лекаря.

      — Теперь я вижу, в кого такая Джой, — прошептала Мелесса и уже громче добавила. — Леди Дженна, какой пример вы подаёте молодым! Будут, будут танцы, не переживайте! И танцы, и песни...

      — И «два сердца бьются, как одно»? — оживилась Дженна, одёрнув, наконец, юбки. — Мне ещё нравится «дай мне испить красы твоей» и «ты будешь спать, моя любовь». [2]

      — Ты будешь спать, моя любовь, — медовым голосом запела Талла,

      В постели пуховой,

      Ходить в шелках и кружевах,

      В Короне золотой.

      Арья едва удержалась от того, чтобы не зажать уши руками.

      — Надо было велеть мне всё-таки привезти музыкантов из Близнецов, — расстроилась Дженна. — Никто лучше них не сыграет эту песню!

      «Семеро! Только не те музыканты, что играли «Рейны из Кастамере» на Красной свадьбе!» — взмолилась про себя Арья.

      — Жаль, что Киван мне это запретил, — договорила Дженна.

      — Ах, это будет прекрасная свадьба! — Талла от избытка чувств даже прижала к груди букетики с цветами. Их уже второй день вертели, пытаясь определиться с окончательным составом букета для невесты.

      «Это будет ужасная свадьба!» — мысленно простонала Арья.

      — Дорогая, ты уже выбрала духи? — снова обратилась к ней Мелесса и пододвинула к ней поближе поднос с множеством крохотных флакончиков. — Тут образцы от лучших парфюмеров Простора.

      — Я уже больше не могу их нюхать... — выдавила из себя Арья, призывая всё терпение и богов на помощь. — Меня от них мутит. Простите, мне надо подышать свежим воздухом.

      Она вскочила с диванчика, расшитого отвратительными золотыми павлинами, и метнулась к двери, подхватив юбки, надеясь, что её никто не успеет остановить. За спиной Талла и Дженна хихикнули и, будто сговорившись, продолжили песню:

      — Лесная дева говорит

      С улыбкою ему:

      Твоя постель не для меня,

      И шёлк мне ни к чему. [3]

      Солдат, которому велели её везде сопровождать, вышел за ней в коридор не сразу. Она услышала щелчок поворачиваемой ручки, когда уже добежала до поворота коридора. Значит, у неё есть шанс оторваться от опротивевшей слежки! Скинув с ног туфельки, чтобы не выдать себя стуком каблуков, и задрав мешавшиеся юбки повыше, она понеслась по коридорам как можно дальше от будуара хозяйки замка. Петляла зайцем, то влево, то вправо на каждом повороте, стараясь оторваться от преследования. Пока не врезалась в того, с кем уже не разговаривала который день.

      — Ты меня чуть не убила! — просипел испуганный её внезапным появлением Лансель.

      Где-то в отдалении звучал нарастающий топот рыскавшего в её поисках красного плаща. Взгляд Арьи лихорадочно заметался и тут же остановился на ближайшей двери.

      — Сюда! — пискнула она Ланселю, схватила его за шиворот и затащила в показавшееся ей подходящим убежище.

      Топот сапог становился всё громче, громче и... пронёсся мимо них, начав так же стремительно стихать, отдаляясь. Арья и Лансель испуганно замерли, прижавшись друг к другу, в тесной, заставленной старой мебелью и утварью, кладовой.

      Когда сердце прекратило бешено стучать, Арья перевела глаза с пыльной двери на Ланселя. Только сейчас она поняла, как близко они оказались друг к дружке. Её кружевной воротничок касался вышивки его камзола.

      — Не дыши на меня, — как-то неловко выдавила она из себя.

      — Я не могу не дышать, — жалобно прошептал Лансель, смотря на неё глазами побитой собаки. Попыток с ней поговорить и извиниться он уже принял с десятка два. Правда, ему мешало то, что в Кастерли Киван запретил им общаться. Но Лансель то записочку с завтраком ей передавал, уговорив служанку, то розу вкладывал в книгу, которую нёс ей мейстер для занятий. Верхом наглости стало то, как он переоделся прачкой — даже чепчик нацепил! — и пришёл к ней якобы менять постельное бельё. Вся прислуга над ними, наверное, должна была потешаться. Как только Дженна смогла уговорить Кивана разрешить Ланселю ехать на свадьбу, а самого Ланселя — дать клятву вести себя должным образом в гостях?

      Смотрит на неё зелёными Ланнистеровскими глазами, полными нежности. Дыханием щёки трогает.

      Санса бы увидела — посмеялась: только сумасшедший мог влюбиться в неё...

      Не зная, куда деваться от смущения, накатившего внезапной волной, она отвернула голову и попыталась оглядеться. В пыльном зеркале с паутиной смутно отражалась пара. «Красавчик-Ланнистер» — как про него шептались тут кухарки. Да и слышала она эти томные вздохи по приезде! Красавчик-Ланнистер... и Арья-лошадка. Как в сказке «грамкин и красавица», только наоборот.

      — Джой, — прошептал он горячими губами ей почти в лоб, — не выходи за него. Прошу.

      — А за кого выходить? За тебя? — буркнула она, пытаясь отстраниться, но в спину упёрлись ручки шкафа и старая швабра.

      — За кого хочешь. Или ни за кого, — простодушно ответил, пожимая плечами. От этого движения его камзол заставил смяться её воротничок. — А я рядом буду... тебя охранять. — Он протиснул между ними руку, поднимая, и поправил ей кружева на горле. — Только не за него...

      — А что с ним не так? — Она отвернулась от зеркала, отображающего пару из сказки, и посмотрела на него с удивлением. Расстояние пальца в два разделило кончики их носов.

      — Он плохой человек. — Лансель свёл светлые брови вместе, продолжая шептать, чтобы их не нашли. — Я узнал о нём всё, что только смог. Для него клятвы и обеты — пустой звук. Он раньше был братом Ночного Дозора, но это не помешало ему прийти к септону с женщиной. Его обвенчали с одичалой, хотя дозорным не разрешено ни делить ложе с женщиной, ни тем более брать её в жёны. Значит, он предал Дозор, он — предатель. А ещё говорят, что когда король освободил его приказом от чёрного плаща, то он сжёг свою первую жену... Чтобы она не мешала ему искать новую, благородную. И в столице он навёл свои порядки. Обзавёлся своей сетью шпионов, видимо... ведь как иначе можно объяснить, что он всё про всех знает?... и вершит своё правосудие. Во взятках и нечистых делах уличает якобы только тех, кто сам ему на руку не дал ничего. А бордели! Ты знаешь, какие про него слухи ходят? Что он посетил борделей больше, чем предыдущие два мастера над монетой вместе взятые! А с одной из девушек, к которой он часто наведывался, творил такое, что она, бедняжка, не выдержала позора и уехала из столицы. Больше её никто не видел...

      Его заговорщицкий шёпот интонациями неуловимо напоминал септу Мордейн, когда она рассказывала ей и Сансе сказки на ночь. Арья крепко зажмурилась, как в детстве. В детстве это помогало... Но что спасёт её теперь? Не от грамкинов и снарков с Королём Ночи — их она давно не боялась — а от мужа? Предатель... Развратник... Сжёг первую жену...

      Кончик носа опасно почувствовал чей-то чужой нос.

      — Всего один поцелуй, и я увезу тебя, куда захочешь... Я найду способ обмануть охрану.

      Она резко раскрыла глаза и толкнула его в грудь.

      — Снова умом тронулся! Я твоя сестра!

      Лансель стукнулся спиной о стоящий за ним буфет с треснутыми дверцами и смахнул локтем горшок. Горшок с оглушительным грохотом разбился об пол, во все стороны брызнули черепки.

      — Дяде Тайвину не мешало взять в жёны кузину, — попытался оправдаться Лансель, потирая ушибленную спину. — Да и Тарга...

      Дверь резко открылась, ослепив их дневным светом. Глазам, привыкшим к мраку кладовой, стало больно.

      — А что это вы тут делаете? — с подозрением спросил Мэт, очевидно привлечённый сюда звуком разбитого горшка.

      — В прятки играем! — рассердилась Арья. Она поспешила подобрать юбки, протиснулась мимо Мэта, и пошла от этих двоих куда подальше.

[1] Паспьé (от фр. passe-pied, «вышагивающая ножка» или «маленький шажок») — старинный танец, близкий к менуэту, но исполнявшийся в несколько более живом темпе.

[2]«Два сердца бьются, как одно», «Дай мне испить красы твоей», «Ты будешь спать, моя любовь» - песни из мира Льда и Пламени, информация взята с сайта 7kingdoms

[3] Текст песни «Ты будешь спать, моя любовь» взят с 7kingdoms