Камушком, отколупленным от одного из жёлтых кирпичей, стиснувших его свободу, Герион выцарапывал, терпеливо чертил тонкие линии на кладке стены. На общем языке Вестеросса — незнакомом для здешних слуг и безупречных — он вёл записи, сдабривая их щедрой порцией ошибок в словах. Чтобы горе-переводчики, коли их позовут, развели руками. Рядом со стройными столбцами мыслей красовалась скупо, без излишеств начертанная схема-карта Залива Работорговцев. Рваная линия залива походила на смятый с левой стороны лист клёна. В основании вместо черенка имела запирающий залив остров Кедров, пять городов ютились на побережье залива, на крошечном островке-пятне располагался шестой. Справа по волнам «полз» остров Ярос — его Герион из озорства изобразил в виде жука. Чёрные cкалы он выделил более жирной линией — провел раз пять заточенным камушком с отвратительным скрежетанием. Сначала он и вовсе не хотел обозначать Чёрные cкалы — ничем не примечательны, никак не могут влиять на судьбу залива и его жителей, — но для полноты картины всё же изобразил.
Астопор, Юнкай, Миэрин... Первые два города он перечеркнул жирным крестом. Королева их разорила и толку от них больше не было. Ей бы жителей одного только Миэрина прокормить!
Бхораш — город или, вернее, руины валирийского города на Дороге Демонов. Пыльные камни их не прокормят — ещё одним крестом на стене стало больше.
Поглаживая мёрзнущий подбородок, Герион стал разглядывать оставшиеся два города на карте. Толос — основанный валирийцами, расположившийся по левую сторону от Чёрных скал, на побережье залива. И Элирия — ещё более западный, процветающий на одноимённом островке. Первый славился своими железными рудниками и ремесленниками, особенно кузнецами, второй — плодородными землями. К тому же Элирия имела свои территории на материке — восточные побережья Земель Долгого Лета. Фрукты, овощи, зерно, виноградники... Не то, ой не то захватывала королевна, желавшая освободить рабов. Плодя своих детей, она явно не задумывалась, чем будет их кормить и защищать. Толос — это оружие. Элирия — это еда. Но и ресурсы нужно уметь брать грамотно.
Он перевёл глаза на Астопор и Юнкай и скривил в недовольстве рот. Как бездарно потрачены ресурсы! Великие города ныне отработанный материал. Как поле после нашествия саранчи.
Лёгкие шаги показались ему знакомыми. Он сидел на полу, скрестив по-восточному ноги и закутавшись в одеяло, перед своей картой. И рисовал морской путь от Миэрина до Толоса пунктиром, делая вид, что не слышит её приближения.
— Как вы это делаете, господин?
Тень фигуры с кудрявыми волосами упала на правую часть залива. Жук-остров теперь словно полз по её волосам, путался в густых кудряшках.
— Что именно? — поинтересовался он с ленивыми интонациями и перечеркнул Дорогу Демонов. Слишком много Дейенерис нажила себе врагов. На месте других Вольных городов он опасался бы её или даже ненавидел. Что ей мешало продолжать бездумно захватывать один город за другим, руша всё, к чему прикасалась? Высокие скалы с горами и узкая дорога меж ними. Он видел в этом сладкое искушение устроить засаду. Идеальней места на карте не придумаешь. Опытный военачальник такой дорогой в сторону врага не пошёл бы. Да и не мечом он хотел предложить ей взять новые ресурсы.
— Задаёте вопросы, которые меняют людей. — Тень стала чуть больше — Миссандея подошла ближе к клетке, не боясь заключённого в ней зверя. — Они начинают думать, и что-то меняется в них. Неуловимо, но я это чувствую. В королеве. В себе.
Герион, зажав мизинцем заострённый камушек, положил ладони себе на колени и резко поднялся одним движением.
— Разум украшает человека. — Он отложил камень, которым рисовал, на край фонтанчика с гарпией и повернулся к ней.
Бурая туника грубой вязки обтягивала щуплое стройное тельце. Она напоминала гибкий лук, вырезанный из тёмного, гибкого дерева. Плоское лицо с курносым носом и живыми, золотистыми глазами выглядело необычным, экзотичным... и имело какое-то почти детское очарование.
— Вы спрашивали, чем свободный отличается от раба, — немного перефразировала она его вопрос. — Я думала потом о вас и вашем вопросе. Много. Даже лёжа ночью под покрывалом.
Герион сделал вид, что горло першит и тихо кашлянул в кулак, чтобы скрыть улыбку. Будь перед ним придворная девица, то он бы решил, что его издалека обольщают. Но над наивной девочкой-рабыней смеяться было грешно. Не это она имела в виду, когда криво выразилась, что думала о нём в постели.
— И к чему же ты пришла? — спросил он уже спокойно, совладав с собой, и неспешно подходя к решётке.
— Выбор. — Она свела брови вместе, полная серьёзности. — Всю жизнь за меня кто-то решал. Куда идти, что делать, что есть... Даже слова будто кто-то другой вкладывал в мой рот, и они сыпались из него по чужой указке. — Она приложила тёмные пальцы со светлыми подушечками к своему рту. — Только благодаря вам я заметила, что меня тяготит. Я теряюсь перед каждым выбором. Каждый раз мне страшно, что я выберу неправильно, и случится нечто ужасное.
Она обняла себя руками, а он, стоя рядом, разглядел на её коже у локтей мурашки. Не от слов она ёжится. Замёрзла, придя к нему.
— Каждую минуту мы принимаем то или иное решение. Разве хоть раз, когда ты выбирала что-то за завтраком, это привело к чужой смерти? — ему захотелось её поддержать лёгкой, пускай и не очень удачной шуткой.
— Во время завтрака — нет. — Она посмотрела на него как-то виновато. — Слова обладают силой. Боюсь, господин, что этим утром я неправильно ею распорядилась. Я сердилась на вас, за некоторые ваши слова, сказанные мне в прошлый раз. — Она повела подбородком в сторону, будто желая отвернуть голову. Но тут же ею тряхнула, упрямо заставив саму себя смотреть ему в лицо. Что это было? Привычка, взращённая господами, не сметь отводить глаза? Или её собственное желание? — Я старалась делать всё, как свободная. Думать, как свободная. Чтобы стать ею. Я попыталась это сделать и утром на совете. И, кажется, нечаянно приговорила вас...
Он удивлённо поднял брови. Вряд ли Миссандея сказала королеве напрямую что-то вроде «драккариса». Да и Дейенерис не походила на совсем уж безмозглую ящерицу, которая по первому слову служанки решит кого-то убить. Миссандея перед ним выглядела просто сломленной своим же выбором. Она была полна ужаса и раскаяния, хотя и держала себя, для своих юных лет и статуса, весьма достойно.
— Рассказывай. Подробнее.
В её глазах будто облегчение промелькнуло, незаметное для неё самой. Приказы ей были привычнее, роднее всяких дилемм.
Подчиняясь каждому его вопросу, она изложила во всех подробностях утренний совет. Значит, Дейенерис хочет его испытать, загадать ему сложную, на её почти детский взгляд, загадку. Это можно. Он уже полстены исчеркал, гадая, что ей предложить первым делом, как мягко направить ящерицу, которой никто до этого не управлял по-настоящему, в нужное русло. Положение её дел можно было, не кривя душой, именовать бедственным. И сил придётся приложить немало, чтобы что-то изменить в кратчайшие сроки.
— Утро было давно, — высказал свои предположения Герион, основываясь на том, когда ему и его восьмилапому, вечно пытающемуся его объесть, сокамернику принесли еду. — Сейчас ночь?
— Да.
— И ты пришла ко мне ночью, терзаемая чувством вины, чтобы тебя никто не увидел?
— Да.
Глупая. Именно о таком подозрительном, ночном визите, скорее доложат королеве, чем о рядовом посещении пленника днём.
— Я не хочу ничьей смерти. Чем я отличаюсь от свободных, которые убивают своими решениями других? Чем я отличаюсь от безжалостных Добрых Господ?
Глупая. Наивная. И такая... по-чистому добрая что ли? Пришла к нему посреди ночи, чтобы спасти его. Стоит, мёрзнет перед ним. Не плачет — и на том спасибо.
— Добрые господа Астапора не умеют сожалеть. А рабы, спущенные с поводка, боятся свободы. — Он встал вплотную к решётке, почти прижался. И медленно, чтобы не спугнуть её, взял в свои ладони её — маленькие и ледяные. Хотел сначала стащить с себя одеяло, но предлагать юной девушке такое не рискнул. Оскорбится ещё. — Ты — сожалеешь. И ты не побоялась прикоснуться к свободе, сделать свои собственные шаги. Ты смелая, Миссандея.
Её пальцы дрогнули в его руках, но она их не отняла. Смотрела, растерянно, не зная, как понимать происходящее, но не убегала.
— Мы все совершаем ошибки, — продолжил он наставительно, грея её руки. — Кто не совершал ошибок — просто трус, который не делал ничего вообще. Чем меньше идёшь — тем меньше шансов оступиться. Но ты так не научишься ходить. Иди вперёд, Миссандея. Падая — вставай. Так ты лишь станешь сильнее.
Огонь трещал в масляной чаще. Журчала вода из клыков гарпии. Её пальцы медленно теплели в его.
— Это правда, что на советах за морем придворные держат свечи?
Видимо, она понимала, что продолжать находится здесь просто так не было смысла. Об «опасности» она его предупредила. Могла бы уже уйти «под покрывалом его вспоминать», но всё стоит тут. Не с кем, наверное, ей поговорить вот так...
Это так походило на моменты, когда рабы после долгого рабочего дня или в клетках на невольничем рынке жались друг к другу и грелись холодными ночами. Простое человеческое тепло, напоминание, что все мы братья и сёстры. Разве что господ за людей, конечно же, они в эти моменты не считали.
— Какие свечи?
— Не знаю. Даарио рассказывал.
Конечно же, греть её ладони было приятнее, чем чувствовать под боком возню какого-нибудь оборвыша.
— Если хочешь узнать о Малых советах, спроси сира Барристана.
— Королева спрашивала его. Он рассказал только о мастерах.
Герион усмехнулся, задумав небольшую шалость.
— Пусть ещё вспомнит и расскажет всем, какую роль играет место сидящего за столом совета.
Хоть и в полумраке, но стоя так близко, он отметил еле заметный шрам на её запястье — будто она прикрывалась от чего-то. И короткую чёрточку на скуле. А сколько такого ещё скрывала её грубая туника? Ей тоже приходилось несладко.
— Почему ты пришла ко мне? — решился он всё же спросить.
— Вы добрый, — простодушно ответила она.
— Я... какой-какой? — даже осип, решил, что ему послышалось.
— Злой бы человек не стал спасать наатийку от собак. И наатийцы не стали бы лечить плохого человека. И вы сказали, что ненавидите свою семью — Ланнистеров, которые причинили много горя моей королеве. И вы захотели помочь ей, чтобы сделать жизнь освобождённых рабов лучше. Вы не страшитесь говорить людям правду, какая бы она ни была, никогда не врёте...
Он помрачнел и нехотя отпустил её руки.
— Мир не делится на чёрное и белое. И он полон подлецов, которые умеют любую ложь подать так, чтобы она сошла за выгодную им правду. Не верь всем, кто кажется тебе честным и добрым, Миссандея.
— Разве плохой человек меня бы об этом предупредил? — Она выглядела растерянной.
— Тебе нужно уходить. Королеве могут доложить, что ты зачем-то приходила ко мне ночью...
Он отступил от решётки назад, сжав челюсти.
— Я найду, что ей сказать. Не нужно за меня бояться. — Она нахмурилась, будто оскорбилась. — Не нужно видеть во мне ребёнка, которого надо оберегать.
Из-за кромки темноты появился безупречный. Подошёл к ней, блестя в свете чаши своими доспехами и чёрной, как смоль кожей. Белки глаз выделялись на угольном лице, с подозрением следили за Герионом.
— Вы говорите слишком долго, — обратился он к ней на низком валирийском, на одном из диалектов, свойственного Заливу Работорговцев. Герион, который два года принадлежал хозяину-астопорцу, знал его весьма неплохо. Тем более, безупречный говорил очень медленно, растягивая слова, словно иногда подбирая и вспоминая нужные.
— Господин говорил, что ему плохо спится и просил капли для сна, — на этом же диалекте отозвалась Миссандея. — Я пришла убедиться, что это действительно так. Лекарь не велел давать их сразу.
Герион старательно делал вид, что не понимает их. Вдруг что скажут интересного, не стесняясь его?
— Лекарь велел тебе трогать его за руки?
Недовольство безупречного показалось Гериону странным. Не беспокоятся так евнухи о простой служанке. Не мечут такие ревностные взгляды.
— Я просто замёрзла. — Она не видела, в отличие от безупречного, ничего предосудительного в том, как рабы дарят друг другу тепло, поддерживают чем могут. — Сегодня не твоя смена стоять здесь.
Миссандея коротко, едва уловимо шевельнула бровями, будто хотела нахмуриться.
— Мне доложили, что ты пришла сюда. Я должен был убедиться, что всё есть хорошо.
От волнения он, видимо, даже начал допускать ошибки. Или Герион уже давно не слышал этого диалекта?
— Я могу ходить, где хочу.
Её голос был спокоен, но глаза она опустила.
— Ты хочешь ходить здесь?
Растерянность безупречного казалась смешной.
— Нет, Серый Червь. Сейчас я хочу быть у себя.
Она развернулась и ушла, не посмотрев больше ни на Гериона, ни на Серого Червя — если это было его имя.
Безупречный потерянно смотрел ей вслед. Потом покосился на него и ушёл нести свою службу.
«Ты не раб. Ты мой пленник,» — сказала Дейенерис Гериону. Свободная служанка, свободный солдат-евнух и свободный пленник за решёткой... Чудны́е понятия свободы у королевы ящериц.
Герион лёг на опротивевший ему тростник и закутался в одеяло. Завтра, должно быть, ему загадают загадку. Надо набраться сил, чтоб побыстрей отгадать её и спать уже на перине. Ходить вольно по пирамиде и, может быть, говорить уже не в холодной темнице с этой девочкой с Наата. С девочкой, которая заметила изменения в себе, и не страшится меняться дальше. Которая хочет стать свободной. Которая ночью под покрывалом думает о его вопросах. И о нём.
***
Паук, клацая челюстями, осторожно потрогал вороными лапками с короткой шёрсткой рваный кусочек мяса. Мигнул по очереди всеми восемью блестящими глазами, притянул подношение к себе и принялся откусывать от него мясо по крошке.
Герион, забравшись с ногами на своё ложе, устланное сухим тростником, изредка отщипывал по кусочку от баранины, поданной ему сегодня, и бросал своему сокамернику, прикармливая. Сначала, от скуки, он пытался дрессировать паука. Но то ли паук попался ему глухой, то ли мозгов в этой крохотной головке не хватало — никакого толку из всех попыток не вышло. Команды, любые проявления голоса и свист он игнорировал, тупо тянулся всегда за мясом и даже «кнут» в виде брошенного в него в сердцах башмака не помог.
Громыхание лат приближающихся безупречных заставили замереть и Гериона, и паука. Пятеро евнухов молча замерли у их решётки. Один из безупречных отпёр замок, на руки Гериона надели оковы, и его куда-то повели. Куда — спрашивать Герион не торопился. Он решил пока припрятать в рукаве своё знание их языка. А общего или тирошийского они, очевидно, знать не могли. Не языкам учат солдафонов.
В пирамиде, как он слышал, было тридцать три яруса — священное число в религии Гиса. Так что, взбираясь по бесчисленным ступенькам, Герион сбился со счёта, и ему стало казаться, что его загоняют чуть ли не на самый последний. Но он решил расценить это как добрый знак: чем выше, тем ближе к королеве — очевидно. И покои, поди, получше. Он надеялся, что его после разговоров не отправят обратно в холодные темницы. Пусть паук, неспособный даже к простым фокусам, доедает оставленное мясо за них обоих.
Его привели в залитую южным солнцем комнату. Тремя арочными входами она выходила на террасу с буйной зеленью и лимонными деревьями. Стены из светло-жёлтого камня украшала искусная резьба — гравюры изображали военные победы Гискарской империи. А за длинным столом, выложенном красно-синей мозаикой, восседала Дейенерис Таргариен.
Часть безупречных осталась в коридоре, теперь только двое замерли за его спиной — очевидно, доверия ему пока не было никакого. Кроме них в комнате наблюдалась одна лишь Миссандея — за плечом королевы стояла, смотря куда-то вперёд себя, будто не хотела с ним встречаться взглядом и выдавать их ночных разговоров. Интересно, его судьбу будет решать сегодня одна королева? Где остальные?
Словно ответом на его вопрос стали шаги за дверью. На пороге залитого светом помещения — как хорошо-то и тепло! хоть калачиком на нагретом камне сворачивайся — появились Джорах Мормонт, Барристан Селми, наёмник с синей бородой и Серый Червь. Последнего-то что сюда привело? Решили, что двух евнухов для Гериона недостаточно?
Джорах и наёмник переглянулись. Глаза одного давили тяжестью, в других играла насмешка. Наёмник едва заметно подался вперёд, картинно изобразил, будто собирается первым направиться к столу. То, что он провоцировал и лишь делал вид, Герион видел невооружённым взглядом. Но Джораху этого хватило: он быстрым шагом первым направился к столу и занял место по левую руку Дейенерис. Барристан осуждающе покачал головой и бросил смурной взгляд на Гериона, будто обвиняя его во всём этом. Гериону захотелось расхохотаться. Кажется, Миссандея всё-таки расспросила дедушку Селми при всех, как он и надеялся, про важность места за столом совета, и теперь им уже не просто забыть то, что они узнали. Маленький спектакль разыгрывался сам собой.
Барристан хмурым взглядом прошёлся по наёмнику, будто призывая его знать своё место, и направился вторым к сиденьям, сев рядом с Джорахом.
Вдоль стены с арочными входами тянулся длинный стол. С левого края, во главе, восседала Дейенерис. По правую руку от королевы, где стоял Герион, прикусывающий собственную щёку изнутри в попытке сдержать улыбку, сиденья отсутствовали. По левую руку от правительницы Миэрина лакированными спинками блестели стулья, два из которых, находящихся ближе всего, уже были заняты.
Синебородый наёмник сделал любезный жест рукой, показывая, что пропускает вперёд себя Серого Червя. С каменным лицом евнух, которого всё это не трогало, занял стул рядом с Селми.
Оказывается, девочкой интересовался не просто безупречный, а их командир. Это впечатляет.
Наёмник, торжествующе усмехнувшись, прошёл к другой стороне стола, без стульев. Как собака он сел у ног Дейенерис, по праву руку от неё. Сейчас его положение, если не считать того, что он примостился на полу, стало выше, чем у Джораха — ведь тот сидел по левую сторону от королевы. Герион про себя усмехнулся.
— Герион Ланнистер, — обратилась к нему Дейенерис. — Вы хотите мне служить и быть полезным, я верно вас поняла?
— Истинно так, Ваша Милость. — Он сухо кивнул.
— Тогда мы — я и мои советники, можем попробовать рассмотреть вашу кандидатуру. Все мои советники доказали мне свою полезность и преданность. Даарио, к примеру, убил других командиров Воронов-Буревестников и захватил для меня Юнкай. — Она коснулась рукою плеча сидящего у её ног наёмника, и тот довольно оскалился. Вот значит, как зовут её постельную собачку. — Барристан Селми при нашей первой встрече спас меня от смерти. Убийца из жалостливых подарил мне коробочку с мантикорой... Сир Барристан убил и мантикору, и жалостливого. Что можете предложить мне вы?
— Свой ум, советы и преданность.
— Пока это всё слова. — Дейенерис сложила перед собой руки на яркой мозаике. — Вы можете нам предложить или посоветовать что-то конкретное?
Не торопится сообщать о заготовленной ему загадке. Он тоже решил её не торопить. Свою осведомлённость показывать не следовало.
— Для начала мне нужно понять обстановку, положение дел, если позволите... — протянул он в деланой задумчивости. Возможные предложения он заготовил наперёд.
— Земля слухами полнится, — проворчал себе в бороду Селми. — Основное вы и так знаете. У нас проблемы с запасами — мы тратим продовольствие, но поставок у нас практически нет. Под контролем, это вы верно заметили тогда, у нас один лишь Миэрин. В Астопоре из-за голода и мора возникла эпидемия кровавого поноса. Часть людей оттуда бежали и пришли к нашим стенам просить милости у королевы.
Джорах недовольно поморщился и решил дополнить подробности:
— Один из первых прибывших больных прибыл на бледной кобыле. С тех пор люди и стали звать эту болезнь так. Её Милость посылала к ним лекарей и провизию. Так кровавый понос проник и в город. Новых больных люди сами выталкивают за ворота, к остальным заражённым. Но это не помогает.
— А что с Сынами Гарпии? — вкрадчиво уточнил Герион. Про эту проблему он уже тоже успел услышать. Тайная организация, образовавшаяся после взятия Миэрина Дейенерис. Они возникали будто из ниоткуда, подкарауливая людей Дейенерис в городе, и убивали их, оставляя пугающие послания на стенах.
— Я велела всем знатным семьям отправить ко мне своих детей. Они — мои заложники, — отозвалась Дейенерис. — С ними хорошо обращаются, они играют и купаются в моих садах...
— Заложники? — Герион едва удержал себя, чтобы вопрос не прозвучал едко. — Скольких из них вы прикажете задушить, когда Сыны Гарпии убьют ещё кого-нибудь из ваших подданных?
Взгляд Дейенерис заледенел.
— Они — дети.
— Никогда не делайте угроз, которые не можете или не собираетесь выполнять. — Герион пожал плечами. Цепи на руках звякнули от его движения. — У вас проблема, как вы выразились, с поставками, потому что никто не хочет с вами торговать. — Он решил перейти на более мирную тему.
— Я уже разрешила продавать тех, кто сам захочет снова продаться в рабство. — Судя по её холодному тону, её советники извели её одними и теми же предложениями, а именно вернуть то, что она всем своим юным наивным сердцем ненавидела. — И они обязаны платить с этого мне десятину.
— Я сейчас не о том, что вы продаёте, хоть и это важно. А о том, что вам не продают, — он постарался говорить как можно мягче. — Вольные города — Лис, Мир, Волантис... имеют рабовладельческий строй. Зачем им давать ресурсы и поддерживать того, кто, не ровен, час сам придёт под их стены и растопчет их, превратит во второй Астопор? Вам нужен весь Эссос? — Он даже не стал дожидаться её ответов, про себя побаиваясь, что она может кивнуть. — Предложите им пакт о ненападении. Государствам Эссоса привычней воевать монетой, чем мечом. Ограничьтесь Заливом Работорговцев. Он весьма обширен.
Жаль на столе нет карты для наглядности.
— Я велела его переименовать в Залив Драконов. — Она в задумчивости провела пальцами по выпуклым камушкам мозаики на столе. А Герион едва удержался от едкого комментария. Залив Драконов — как оригинально! — И я велела посадить бобы за стенами города...
В засушливых и бессердечных землях, богатых лишь на змей и скорпионов.
— И как долго они будут расти? Хватит ли нам продовольствия до того момента?
Джорах возвёл взгляд к кованной лампе с оплывшими огарками. Похоже, тема продовольствия здесь приравнивалась к больной мозоли.
— Мы ведём переговоры по возможным поставкам продовольствия с другими городами, — недовольно-уклончиво ответил Барристан, верно, отвечающий именно за это насущное дело. Отрезая колким взглядом из-под насупленных бровей последующие вопросы про еду.
Герион решил, что безопаснее вернуться к предыдущей теме.
— Что известно про Сынов Гарпий?
— Практически ничего, кроме того, что и так очевидно, — Даарио, по его виду, решил ответить больше от скуки. — Они организованы Добрыми Господами.
— Хотите предложить найти главу гарпий? — поинтересовалась Дейенерис.
— Вы не туда смотрите, Ваша Милость. — Герион качнул головой. — Мы не в кайвассу играем. Ваши противники, потеряв «короля», не падут. Вы не смахнёте легко их всех с доски вслед за бесполезной фигурой в короне. По правде говоря, король — самая слабая фигура в этой игре. Убивая одного короля, вы не уничтожаете государство или силу, заключённую вокруг него. Они могут выбрать нового...
Дейенерис, которая до этого, судя по всему, надеялась, что они однажды поймают предводителя Сынов, вся подобралась:
— И вы уверены, что если мы поймаем гарпию...
— Вам проще убить всех господ одного за другим. Каждый ненавидящий вас Добрый Господин — может быть потенциальным вашим отравителем или нанимателем очередного жалостливого. Кстати, о ядах. Я бы на вашем месте велел бы слугам пробовать вашу еду до того, как она попадёт вам в рот. Хотя бы с этой стороны вы обезопасите себя.
Джорах собирался что-то сказать, но его перебил Барристан:
— Таргариены, Ваша Милость, не редко держали при дворе отведователей. У вашего отца и принца Рейгара тоже они были.
Очевидно, что Дейенерис претила мысль, что кто-то может пострадать из-за неё, но она всё же милостиво кивнула, соглашаясь с разумностью этой мысли.
— Вы пробовали вести с ними переговоры? — продолжил Герион. — Узнать, чего они хотят?
— Как можно говорить с тем, чьего лица не знаешь? — удивился Барристан.
— Мы знаем, что Сыны Гарпии — из Добрых Господ, — Герион повторил слова Даарио. — Уже немало. Поговорите с ними, узнайте, чего хотят они.
— Каждый просит за себя, когда приходит к трону Её Милости, — осторожно начал Джорах. — Но в целом... В целом, думаю, они хотят одного и того же — возращения рабства, старых порядков и устоев. Этого не изменить.
— Вы просто не умеете предлагать. — Герион широко осклабился. — Какой у них сейчас выбор? Старое привычное доброе или беспорядки и разруха? Вам не нравится то, что вы видите со своего балкона, не так ли? — Он выразительно посмотрел на королеву. — Не этого вы хотели. Значит, вам нужно решить, чего именно вы хотите, куда вы ведёте свой народ. Как именно построенное вами будет работать. Взять, к примеру, Пентос, который Браавос двумя столетиями тому назад принудил к отмене рабства...
— Это не решает проблем с гарпиями, — грубо оборвал его Мормонт. — Они не успокоятся.
— Не хотите переговоров — покажите силу. — Герион пожал плечами. — Они должны вас и уважать... и бояться. Первого без второго не будет для них достаточно. Таргариены звали себя драконами...
Она свела вместе светлые брови до ломоты.
— Я не буду их использовать для устрашения.
Да что ж его всё время перебивают! Герион мысленно рыкнул и собрался с духом сказать, что есть разница между «использовать с умом» и «палить всех подряд неугодных», но его опередил Серый Червь:
— Наша королева велела запереть драконов под пирамидой.
Всё хуже и хуже...
— Какая же вы тогда матерь драконов? — Герион помрачнел. — Вы — матерь запертых в подземельях опасных игрушек. — Он хотел было провести рукой по лицу, но поднять только одну руку не вышло — вторая дёрнулась вслед за первой, цепь меж ними натянулась. Настроение испортилось у него окончательно. И как держать себя в руках?! Как Тайвин проводил Малые советы, когда его окружали слепые и глухие? Взять заложников, когда все знают, что ты не причинишь им вреда, надеяться на бобы, высаженные в пустоши, запереть и превратить в диких, одичалых зверей своё главное оружие... Герион готов был плеваться ядом или проводить советы с одним лишь пауком из своей камеры. Внезапно этот глупый зверь с короткой чёрной шёрсткой показался ему разумнее сидящих за этим пёстрым столом!
— Вы никогда не объездите лошадь, если велите запереть её в стойле и не будете к ней подходить, — аккуратно выразил свою мысль Герион, сдерживая себя из последних сил. — Я много читал про драконов с детства. Это умные и гордые животные. Очень умные. И очень гордые. Горе тем, кто сталкивался с неприрученными тварями. Одичавшего дракона легко обидеть, разозлить. Вы хотите, чтобы ваши дети стали именно такими? Им нужна твёрдая рука, дрессировка... — Что, интересно, говорили её советники по поводу этих ящериц? По постным мордам Джораха и Селми сложно было что-то понять. — А что касается Сынов Гарпий... переговоры. Переговоры и добрая толика страха.
— Я не собираюсь убивать без разбора, — отрезала Дейенерис. — Мы не знаем, кто именно из них виновен.
Да что ж сразу убивать и убивать! Можно было бы начать с чего-то малого и невинного. Будь на его месте Тайвин — он не церемонился бы. За каждое новое покушение в городе на людей королевы предложил бы по одному пальцу отнимать у каждой знатной семьи. Золотого дракона можно было смело ставить на то, что не дальше второго пальца прекратились бы все беспорядки!
«Я не собираюсь убивать без разбора», — сказала она. Герион просто в ярость пришёл от этой фразы. Как можно так подумать! Тайвин был жёстким. Но никого не велел казнить беспричинно. «Убивать без разбора»...
— А как вы отобрали сто шестьдесят три человека из знати, чтобы они висели на столбах? — не сдержался Герион.
Джорах побагровел и решил высказаться вперёд своей королевы:
— Что вы говорили про свою преданность, сир Герион?
Герион ухмыльнулся:
— А вы хотите в совет ещё одного молчуна, сир Джорах?
Язык чесался ответить ему что похлеще.
— Я считаю себя выше оскорблений Ее Милости, — прорычал Мормонт.
— Вы сидите, сир Джорах, видимо, слишком высоко. — Гериону казалось, что он дразнит злобного, неуклюжего медведя. — Спуститесь и покажите свою преданность, раз этого хочет Её Милость. Скажите, прямо и честно, что вы думаете о ста шестидесяти трёх человеках из знати.
Мормонт аж зубами скрипнул.
— Я не стану играть под твою дудку и критиковать это решение.
— То есть вы, сир, предпочитаете ей только в рот заглядывать и соглашаться со всем? Боитесь критиковать, значит, утаиваете от неё своё истинное мнение. В чём же тут преданность? Я вижу трусость...
— Сир Герион, — холодным тоном, не повышая голоса, она хлестнула не хуже, чем кнутом. — Вас пригласили сюда не ради того, чтобы оскорблять моих советников. За этим столом, если вы хотите за ним оказаться, все ведут себя вежливо. Спрячьте ваши когти.
Герион подобрал пальцы, сжал их в кулаки в опущенных руках.
— Про обстановку вы услышали достаточно, — продолжила Дейенерис, морозя его глазами. — Больше человеку вне моего совета знать не следует. Чтобы доказать свой ум, которым вы так хвалитесь, и свою преданность, решите сначала проблему, которую мы вам поручим. Сир Барристан и сир Джорах описали вам вкратце про Бледную Кобылицу. Именно она — ваше испытание. Очистите город от скверны. Я смогу доверять вам только тогда, когда больных не останется в городе и под его стенами.
Она посмотрела на безупречных позади него, и они стукнули основанием древка копий об пол, готовясь исполнять её волю.
— Уведите его, — приказала она.
Миссандея бросила на него короткий взгляд, полный жалости. На языке будто кислятиной отдаёт... Видимо, он проиграл эту схватку.
Стиснув челюсти, не показывая своего гнева, он покорно вышел туда, куда его повели евнухи. Киван бы сказал в бессчётный раз, что он пошёл на поводу своей вспыльчивости. «У тебя светлый ум, но горячая голова — тебе на беду, — ворчал он, когда Герион плакался на наказания, придуманные ему их старшим братом. — Смири гордыню. Не коли языком всех без разбору. Врага нажить всегда легче, чем друга.»
«Надеюсь, восьмилапый оставил мне что-нибудь от баранины», — отрешённо подумал Герион, шагая между безупречных по тёмным коридорам. На удивление они шли не тем же путём, каким его привели на подобие Малого совета.
Когда перед ними оказалась дверь, безупречный, идущий впереди него, отступил в сторону. Гериона ввели в небольшое скромное помещение, чем-то напоминающее келью. Одно окно, одна кровать, один стол с одним стулом... Словом, всего здесь было на одну штуку больше в сравнении с его покоями в подземельях. И на одного паука меньше.
Безупречные сняли кандалы с рук Гериона и ушли. Он потёр в задумчивости освобождённые запястья и заулыбался. Бумага с чернильницей и песком, перья, ваза с фруктами, даже кувшинчик с вином… Всё не так плохо, как он думал. Он завалился на перину и обнял пышную подушку со смешными ушками, стоящими колышками. Пускай медленно, но он полз вверх по пирамиде. Из темниц — сюда… Наверное, и сам Тайвин не с первого совета научился справляться с Эйрисом. Конечно, они изначально дружили, и оттого брату было проще… Но Герион решил, что обязательно научится. Проще подавать информацию, изящней скрещивать слова с Джорахом и Барристаном, даже собачку синебородую поди прикормить можно. Пускай паук доедает барана в темнице. Гериона ждёт вершина пирамиды.