На площади Мейгора собрались горожане и вороньё. Одни за мясом, другим подавай зрелищ. Ещё разберись, что кому. Недавно прошедший дождь омыл статую Мейгора Жестокого, высеченную из гранита и загаженную чайками, заставил потемнеть доски эшафота и старую плаху. Кружили мухи над громадным колесом с запёкшейся кровью на спицах с кандалами — лишь трое дней минуло с последнего колесования. Стучали дождевые капли, сбегая с гарроты — железного обруча с рычагом сзади для удушения. Поскрипывала ржавая цепь, качаемая порывами ветра, на коей вертелся флюгером крюк для подвешивания осуждённых за ребро.

      — Именем короля Томмена Баратеона, именуемого Первым, — высоким голосом вывел глашатай. И глухая чайка в Свином переулке [1] могла его услышать. — ... короля Андалов и Первых людей, владыки Семи королевств и защитника государства, приговариваем купца Йохо Дивеса, осуждённого за взяточничество, клевету, подлог... — Под его зычный голос солдаты вывели на эшафот толстяка с пышными кудрями в серой робе смертника. — ... к казни через отрубание головы.

      По рубленой лесенке вслед за толстяком, больше висевшим в руках стражи — ослабевшие ноги его не держали, — неспешно поднялся сир Илин Пейн. Палач. Карающая королевская длань, лишённая языка. Высокий и тощий, с запавшими бледными, словно мёртвыми глазами; с обезображенным оспой лицом, седые волосы спускались патлами лишь за ушами, обрамляя лысину. Кожаные наплечники и такой же фартук испещряли мелкие трещины, намекая на частую, без устали работу человеческого мясника, а из-за плеча торчала массивная рукоять меча. В навершии блестел кусок драконьего стекла, вырезанный в форме ухмыляющегося черепа.

      — Сир Илин, исполните приговор.

      Солдаты подтащили купца и с подлой издевательской подсечкой подставили его на колени. Уложили его кудрявую в пудре голову на плаху, испещрённую следами острой стали.

      Пустыми глазами Илин провёл по зевакам, затопившим площадь. В шепотка́х тонкий слух выхватил споры, перерубит ли королевский палач такого борова одним ударом или нет. Такой шее с тремя подбородками позавидовал бы и откормленный для праздников хряк. Тонкий бледный рот Илина дёрнулся в жутковатой усмешке. Он поднял руку, и пальцы привычно легли на рукоять в кожаной оплётке за спиной. С родным сердцу металлическим шелестом он вытянул из держателя тяжёлый двуручный меч. Ноздри дёрнулись от скверного запашка — купец обмочился ещё до смерти. А вместо связной молитвы шептал, заикаясь, лишь «Матерь Всеблагая».

      Наточенная острая кромка взлетела вверх, жаждущие глаза зевак отразились в глянцевом желобе на клинке. И со свистом, гладко, одним махом опустилась вниз. Рассекла мясо с жиром и позвоночник с коротким щелчком. Улюлюканье и свист заставили взвиться в воздух голодных, выжидающих воронов.

      Тело и голову погрузили в телегу. Старая лошадь с сонными глазами, возившая некогда к кострищу Его Воробейшество и ещё не меньше тысячи подлых душ, всхрапнула и потащилась в сторону Красного замка. Пыльная дорога, опускной мост, Западный двор, Путь Предателя... Тело и голову незадачливого купца вывалили на щербатый пол верхнего яруса темниц. В мрачной гулкой тишине Илин поднял голову за патлы, осмотрел с равнодушием и бросил на железный стол со стоком для крови. Достал из ящика с инструментами для допроса щипцы. С силой сдавил щёки, пока что ещё мягкие, не тронутые трупным окоченением, и методично, один за другим, вырвал зубы мертвеца, складывая их в кучку. У купца они были как на подбор — самое то сбыть на рынке [2]. Осмотрев безголовое тело, Илин обнаружил массивный перстень на отёкшем пальце. Видимо, это единственное, что остановило обобравших до нитки смертника. Достав кривой нож, палач отсёк палец. Сложил перстень с кучкой зубов в мешочек и убрал всё вместе с пальцем в карман кожаного фартука. Поднял голову за слипшиеся патлы, вышел во дворик, именуемый Путём Предателя...

      Тяжёлые вязкие капли редко и лениво падали со сруба шеи, марая каменную кладку. Собака подбежала к Илину, виляя хвостом, и он, потрепав её по ушам, угостил её захваченным с собою пальцем купца. Прочие же сторонились палача. Прачки ускоряли свой бег при виде его, дети, прячась за колотыми дровами, пучили на него любопытные глазёнки, горбатая бабка с пустыми вёдрами сплюнула ему вслед. Не пересекла ему дорогу, а пропустила — и то спасибо. Все знают: пустые вёдра — к пустому кошелю.

      На пиках надо рвом вороньё, мошкара и муравьи точили старые головы. Илину даже пришлось пихнуть в бок особенно вредного, жирного и упёртого ворона, который не хотел оставить в покое Мейса Тирелла. Утомлённо вздохнув, Илин оторвал от Мейса тронутое тленом ухо и швырнул в сторону. Вороны, наконец, отлетели тучной стайкой, заинтересованные подачкой.

      На свободную пику палач водрузил голову купца. Треснул её увесистым кулаком по макушке, насаживая покрепче. Поднял ведёрко с крышкой и ливанул сверху щедро мёдом [3]. Затем поднял кисть с пола, обмакнул во второе ведро и щедрыми мазками стал покрывать основание пики ядом от насекомых. Чтобы муравьи и прочие любители сырого мяса и мёда не пришли за угощеньем. Подумав, обновил мёд и слой яда и у других голов. Глядишь, так Лорас Тирелл сохранит остатки щёк до седмицы. Поставил вёдра на пол и разогнулся, довольно хрустя спиной. Вот теперь — красота! Не стыдно за работу.

      Во дворике горбатая бабка шла обратно с полными вёдрами, пересекая ему путь. Добрый знак.

      В приземистой полукруглой башенке палача было тихо. Слуги его не жаловали, Подрик где-то шлялся по обыкновению. Не смотря на полуденное солнце, на столе наблюдался недавно принесённый завтрак. Кухни в Красном замке располагались рядом с Твердыней Мейгора и башней десницы. И слуги, как принято, разносили еду по кругу начиная с юга — потчуя Его Милость, Подтирающую-За-Ним-Руку и приближённых — и далее на восток, север, запад... Заканчивая свой путь обитателями Пути предателя, темницами и башенкой палача. Кухарки при виде немого Илина, производившего, очевидно, гнетущее впечатление, тряслись как мыши. И оттого оттягивали повинность идти к нему до последнего. А то и вовсе «забывали».

      Илин приложил два пальца к краюхе хлеба, а затем и к курятине. Холодные. Зато кусок пирога ещё мог порадовать относительной теплотой. Взяв полотенце, он обмотал его покрепче и положил на тарелку, стоящую слева от основания стола. Пускай хоть Подрик поест тёплое... Справа тарелку слугу не ставили. И вряд ли поставят, пока жив Илин. С его-то рожей — только невест искать. Любая девка скорее в колодце утопится, в котором бабка горбатая воду набирает.

      Корзина у спальни высилась грязным бельём. Прачки относились к нему не лучше. Илин скривился и, освободив карманы, кинул фартук прямо на пол. Пускай так поднимут.

      В дверь поскреблись, а затем из-за неё высунулась вечно испуганная мордашка племянника.

      — Здравствуй, дядя, — пискнул он, заметив Илина. Судя по всему, надеялся проскочить незамеченным мимо или не застать его здесь вовсе, да не вышло.

      Илин молча протянул ладонь. Подрик покопался в наплечной сумке и выудил оттуда десять серебряных оленей и пару медных грошей. Илин пальцем потрогал монеты на своей ладони, а затем вернул ему два оленя и гроши.

      — Спасибо, дядя, — поблагодарил Под, торопливо пряча деньги.

      Палач также отдал ему и мешочек с перстнем и зубами покойника. Чтобы тот продал всё на рынке, как и прошлую добычу, за которую сейчас отдал выручку. Перстень явно должен будет принести монет больше, чем, например, обрывок верёвки висельника. Потом он ткнул красноречиво пальцем в сторону стола с завтраком, намекая, чтобы парень поел, и убрался к себе в спальню. Аппетит пропадал от молчаливой неловкости собственного племянника за столом.

      Опустившись на колени перед кроватью, он вытащил из-под неё старую чугунную утятницу с массивной крышкой. Уж покрылись пылью воспоминанья, как его кормилица готовила в ней отменную утку с яблоками. Поднял крышку. Блеснули разномастные монеты. Гроши, медяки, олени, звёзды... Даже один золотой дракон скромно лежал в уголочке, приминая собой выжелченный временем листок с рваным краем, сложенный в несколько раз. Ссыпав восемь оленей и полученное утром от казначея жалованье в утятницу, Илин убрал всё под кровать и одёрнул простынь, прикрывающую немудрёный тайник.

***

      В королевском саду с заходом солнца собралась вся знать. Все хотели посмотреть на открытие огненного фонтана — изобретение алхимиков во славу короля. Ветвистые бронзовые рога оленя, казалось, достали до неба с алмазами первых звёзд, из каждого полированного отростка ударило синее пламя и шипя, с искрами, под аплодисменты стекло в блестящую воду фонта. Текучий огонь сапфирового цвета обратил зеркальное водное полотно в мерцающую рябь, осветил королевский сад бирюзовыми отсветами. Утихшее рукоплесканье сменилось восторженными вздохами, хрустальным звоном бокалов с розовым вином и журчаньем светских бесед.

      Подрик Пейн, пока все жадно наблюдали за торжественным первым запуском фонтана, успел набить полную сумку закусок и горячих колбасок с чесноком. И теперь с как можно менее подозрительным видом вытирал пальцы о салфетку, надеясь, что раздувшаяся сумка через плечо не вызовет лишних вопросов. Светлейшие и благороднейшие начали постепенно расходиться по саду, несколько влюблённых парочек ускользнули в высаженный из кустов лабиринт, занимать укромные уголки. Чуть поодаль от Подрика Пакстер Редвин и Рендилл Тарли — мастера над кораблями и войной соответственно — обсуждали успехи Сэмвела Тарли — мастера над монетой, а ещё дальше — Десмонд Крейкхолл и Петир Бейлиш забавлялись вином и неслышной беседой.

      — Ваш сын блестяще вывел на чистую воду Йохо Дивеса, — неспешно протянул Пакстер, поглаживая бороду. Подрик не мог видеть его выражения лица — лишь вышитую виноградную гроздь на спине тёмно-серого дублета, но по интонациям мог догадаться, что на Сэмвела перед ними он смотрит с толикой уважения. — Купец всякую совесть потерял. И казна страдала, не получая всей доли налогов, и другие купцы и добрые люди... Можно сказать, Корона перед вами в долгу. Тем более, как я слышал, Йохо стал не первой вашей жертвой.

      — У моего сына чутьё на взятки и нечистые руки, — со сдержанной гордостью отозвался Рендилл.

      — Это поэтому вас прозвали Смертоносным? — с любопытством обратился Пакстер уже напрямую к Сэму. — Вашими стараниями сначала повесили Кэттлблэков, виновных в смерти короля. Потом полетели головы взяточников и ловкачей... Глядишь, так в столице грешников станет меньше, чем в септе.

      — Прошу меня простить, я не любитель сплетен и прозвищ, — Сэм скромно потупил глаза. — Я всего лишь слуга Короны.

      — Опасный слуга, — усмехнулся Пакстер.

      — Королева Серсея других не держит. — Рендилл за снисходительным тоном словно попытался спрятать попытку увести тему от прозвищ. Подрик от Мэта знал, как Сэм заслужил это «звание» за Стеной. Лорды, венчанные серебром, в ходячих мертвецов не поверят.

      Сэм откланялся перед мастерами и двинулся на свою беду в сторону лорда Десмонда и лорда Петира, а где-то со стороны стайки дам, обмахивающихся кружевными веерами, вынырнул Мэтьюс.

      — Я тебя везде ищу! — пискнул он недовольно и оттащил Подрика в сторону.

      В тени густой жимолости они, прихватив с собой целую бутылку вина с ближайшего столика, стали жаловаться друг другу на жизнь, делиться накопившимися за день проблемами. К удивлению Пода, Мэт сетовал не только на строгого отца, как повелось, но и на нечто новенькое. По причинам, которые он не мог раскрыть, покрытыми узами клятвы и уважением перед его почившим учителем, ему кровь из носу требовалось найти асшайские аметисты в столице. Да где ж найти лавку или купца, готового продать такую редкость?

      Под не успел испытать удивления — а ведь было чему удивляться: сложно было представить, как почивший Тайвин Ланнистер дотянулся из прошлого до своего оруженосца — как внезапное осознание сверкнуло в голове ярче молнии. Он знал, где взять эти баснословно дорогие камни.

      — Пошли быстрее! — Он уверенно схватил друга за локоть и потащил за собой.

      В башенке палача все окна были слепы. Ни за одним стеклом не дрожало пламя зажжённой свечи. Должно быть, дядя лёг спать пораньше. Под точно был уверен, что он не явился на праздничное открытие фонтана. Как и на многие другие празднества. Хорошо что хоть Пода отпускал. Кривился, смотрел неодобрительно безголосым коршуном, но не останавливал.

      Мэт с Подом, стараясь ступать бесшумно, прокрались в темноте в комнату последнего. Под зажёг лучину и услышал, как скрипнула кровать, а затем что-то упало в спальне дяди. Немного поколебавшись, он прошептал другу:

      — Подожди меня здесь, я быстро.

      Илин Пейн в выцветшей ночной рубашке сидел на краю кровати и грозно буравил впалыми глазами дверь, когда Подрик высунул в неё нос. Свечку он зажёг, по звукам, не с первого раза и, видимо, именно огниво на пол он и ронял. Разбудили-таки они его.

      — Прости, дядя, — пробубнил Под, но Илин, ожидаемо, не ответил. — Я тебе принёс... Ещё тёплые, — неловко и неслышно, смотря больше на потёртые сапоги палача.

      Постаравшись проглотить робость, Под стащил с плеча кожаную лямку и достал из сумки прихваченное из дому тонкое полотенце, в котором покоились умыкнутые с праздника колбаски и закуски. Развернул пропитавшуюся жиром тряпицу. Спальню наполнил запах жареного чеснока.

      Немного помявшись и шепнув «спокойной ночи», Под ретировался к себе. Покраснел, встретившись взглядом с Мэтом. Судя по тому, что он забыл за собой притворить дверь, друг всё слышал.

      — Дядя не ходит на праздники. Никто не рад обществу палача. Его все не любят, смотрят искоса. Я поэтому ему принёс еды с праздника. Пусть поест вкусного и горячего. — Повесив похудевшую сумку на вбитый в стену крючок, Под опустился на край своего лежбища. — Дядя был единственным, кто обо мне заботился. Всю жизнь, с самого детства. Больше у меня нет никого... Представляешь, он сам не умеет читать и писать, но озаботился, чтобы меня научили. Некогда он сохранил ноги отцу одного учителя. Король велел его наказать «тирошийским сапогом» за какие-то грехи. А дядя Илин вставлял в пыточную конструкцию полоски кожи, вместо деревянных дощечек, и протирал сверху платком, смоченным кровью, чтобы никто не догадался. Поэтому учитель согласился вбить в меня знания, в уплату долга. — Под смущённо улыбнулся. — Да, он суровый, с ним не покапризничаешь. Знаешь, я один раз в детстве пришёл к нему с книгой... Показывал пальцем на рыцаря, писанного цветной тушью. В доспехах, на густогривом коне. Сказал, что сам хочу стать таким же. — Под шаркнул расстроенно ногой. — Дядя молча тогда вырвал страницу из книги и ушёл с ней... Сейчас я понимаю, какая это глупость и неблагодарность с моей стороны. Чтобы стать рыцарем, нужно не только обладать отвагой, чтобы другой рыцарь посчитал тебя достойным и посвятил, касаясь мечом плеч. Нужно иметь ещё изрядное количество денег. Почти восемьсот оленей стоят длинная кольчуга, латный воротник, рукавицы и шлем... А уж боевой конь, хотя бы плюгавенький, обойдётся ещё минимум в тысячу.

      Повисла неудобная тишина, лишь из-за тёмных занавесок доносил ветер отголоски праздника.

      — Ты хотел что-то показать... — попробовал сменить тему Мэт.

      — Точно! — воодушевился Подрик и полез под кровать. Вытянул сначала ночной горшок и отставил в сторону, а потом выудил мешочек красного бархата. Потянул за плетёный шнурок, распуская горловину. В тусклом свете лучины замерцали бока необработанных кристаллов, похожих на чёрный хрусталь.

      — Это... аметисты? Те самые? — выдохнул в неверии Мэт.

      Подрик кивнул.

      — Ты служил лорду Тайвину, а я — лорду Тириону. Лорд Киван меня определил к нему в оруженосцы. И лорд Тирион завёл себе любовницу... По правде говоря, он пригрел лагерную девку. Но забрал её с собой в столицу и был с ней щедр. Одаривал её дорогими подарками. Перед тем как его не стало, он доверил мне на хранения эти аметисты. Собирался велеть меня отправить к ювелиру с заказом, да не успел определиться, какое именно украшение он хочет видеть на ней. — Под протянул красный бархат с грубыми, будто вырванными прямо из породы, кристаллами Мэту.

      — Ты мог бы продать их и осуществить свою мечту, — прошептал растерянный друг. — Купить себе прекрасного жеребца, достойные доспехи... Стать рыцарем.

      Подрик замотал головой и ещё ближе протянул ему камни.

      — Забирай. Я верю, что они тебе нужнее. Уж не знаю, какие клятвы тебя держат и почему именно в память о лорде Тайвине ты хочешь сделать с ними что-то... Но в память о нём, в память о лорде Тирионе... Они много сделали для нас хорошего. Не только Ланнистеры платят долги.

      Двое оруженосцев крепко обнялись.

      На следующий день Мэт караулил Джендри в одном из коридоров Красного Замка. Он знал, когда он примерно должен прибыть и где пройти. Оставалось только забрать у него записку незаметно для окружающих. Наконец, из-за поворота показался лорд Бейлиш, а за ним и королевский гвардеец, получивший плащ на днях. Джендри сделал из-за плеча Бейлиша страшные глаза, давая понять, что лорда с цепким взглядом нужно отвлечь. Мэт толкнул Пода, и тот, как и договаривались, понёсся с ним по коридору, едва ли не сметя Бейлиша с пути. Пока они торопливо извинялись, а мастер над законами разгневанно сверкал глазами, Джендри бросил бумажный комок в высокую вазу с гнутой ручкой в лазурной эмали.

      Наконец, в коридоре остались лишь Мэт и Под. И пока Подрик стоял за углом на стрёме, готовясь насвистывать песенку, если увидит кого идущего навстречу, Мэтьюс стал пытаться наклонить сосуд, чтобы достать послание.

      Весь коридор был заставлен этими пузатыми родственниками горшков, установленными, судя по рисункам с драконами, ещё при Таргариенах. А по слою пыли на горлышках можно было подумать, что как раз со времён Таргариенов их и не протирали.

      Ваза накренилась, округлое и глянцевое, на вид скользкое донышко поехало по полу... И аляповатое пыльное украшение коридора рухнуло на пол, с треском разъехавшись крупными черепками. Мэт побледнел, ойкнул, даже попытался собрать руками черепки воедино. Но, похоже, ничего не оставалось, как лишь найти искомое и уносить ноги.

      Уняв волненье, он зашарил в черепках, раня руки. И выудил из-под острых кромок осколок зеркала с еле заметными отпечатками по краям. Странно, зачем кому-то прятать его в вазу или за ней — раз уж оно оказалось среди её остатков? Разве что подглядывать за кем-то, следуя по пятам и выставляя за каждый поворот лишь краешек зеркала... С другой стороны от него виднелось часть золотой гривы и хвост с кисточкой. Будто оно отломано было от чего-то с гербом Ланнистеров.

      Подрик начал насвистывать, предупреждая, и Мэт торопливо снова сунул руки в остатки вазы. Нащупал записку от Джендри и унёсся с ней из коридора до того, как его уличили в уничтожении замкового имущества.

      Разгладив подальше от лишних глаз записку, Мэт с удивлением обнаружил, что бывший бумажный комочек распался на два листа. В одном — указания от леди Бейлиш, в другом — письмо для королевского ювелира от якобы лорда Бейлиша. Бывшая леди Ланнистер подделала подчерк Петира и угольком начертала рисунок желаемого заказа.

      Оставалось лишь отнести к ювелиру и письмо, и аметисты. Не попасться с этим всем Бейлишу и Серсее. И передать потом выполненный заказ Джендри.

      Через полтора дня Мэт снова увидел мастера над законами и его якобы преданного белого плаща. С молитвой он обратился к смурному небу, и оно, должно быть, ответило. Пакстер Редвин, сверкая рубинами на чёрном бархате, складывающимися в виноградную гроздь, отвлёк Бейлиша, обратившись с какой-то просьбой. А Мэт пронёсся сзади него, незамеченный, седьмым чудом умудрившись ловким движением сунуть в ладонь Джендри бархатный мешочек с серьгами. Сообразительный гвардеец тут же сжал пальцы, спрятав в них тайну.

       Уже вечером, сидя на балкончике своих покоев в Красном замке, Мэт разглядывал позолоченные облака. На фоне нежного розового неба они неслись, подгоняемые ветром, перетекали друг в дружку, как лимонное суфле, соединяясь. И медленно распадались, разбиваемые воздухом высот, как оседающая мыльная душистая пена.

      Над самым высоким холмом тёмной зелени королевского леса особенно выделялись два крупных. Верхнее было тонким и вытянутым, нижнее — более коротким и массивным. Отчего-то они навеяли Мэтьюсу мысли о тяжёлом двуручном мече палача, занесённым над плахой. Походили на них отдалённо. И ветер, нежно ероша волосы оруженосца, гнал не только облака, но и тяжёлые думы. О королевском палаче и его племяннике, который так мечтал стать рыцарем. Ему в руки возможность сама упала им стать. Но он пожертвовал всем благородно. Отказался от мечты. Но ведь это же не справедливо!

      Вскочив со своего места, Мэт достал свой кошель и пересчитал все средства. Сто оленей. Маловато. Набравшись наглости, он направился в покои своего отца. Лорд Десмонд принял сына без промедленья. Мэт мысленно выдохнул, найдя его в благостном расположении духа.

      — Отец, ты же помнишь, у меня скоро именины... — нерешительно начал он.

      — Сколько? — прямо спросил не сильно удивлённый Десмонд. И коротко поморщился так, что стало ясно: перед Мэтом к отцу заходил его старший брат. С подобной же просьбой. Хорошо хоть матушка сейчас находилась дома, в Западных Землях...

      — Тысячу оленей, — выдохнул Мэт.

      Хотел назвать больше, да язык как-то не повернулся.

      Десмонд цокнул языком в удивлении.

      — И для чего тебе такая сумма?

      Мэт насупился и опустил голову. Десмонд правильно расценил этот знак молчания.

      — Не скажешь, значит?

      — Нет.

      — Но очень нужна?

      — Очень.

      Десмонд бесшумно забарабанил холёными подушечками пальцев по золочёным подлокотникам кресла.

      — Если ты помнишь, Дом Вестерлингов последовал за Рейнами... Без всяких дождей и песен. Я выкупил их земли и родовой замок — Скалу... — Он сложил тонкокостные пальцы домиком перед собой. — Выбирай, что ты больше хочешь на именины, сын. Замок. Или деньги.

      Лицо у Мэта вытянулось. Как младший сын он имел право жить в тени старшего брата. Когда тот станет лордом Крейкхеллом, после смерти отца или его немощи, Мэт сможет продолжить жить в его замке. Сидеть по левую руку от него за столом в Великом чертоге. Но он никогда не будет хозяином. И его сыновья не унаследуют тоже.

      Если же отец пожалует Мэту замок...

      Мэт крепко зажмурился, отгоняя от себя все «если бы».

      — Мне нужны деньги, отец.

      Десмонд в удивлении выгнул брови, но спорить, к счастью, не стал. Поднялся легко с кресла, вышел в другую комнату и вернулся вскоре с увесистым мешочком, набитым до отказа монетами.

      Поблагодарив отца, Мэт понёсся к башенке палача. Надеясь, что не встретит по пути друга.

      Дверь на его громкий стук неторопливо и со скрипом открылась. Бледные и жуткие глаза палача уставились на него, заставляя вдруг оробеть.

      — Я знаю, что ваш сын мечтает стать оруженосцем, — выдавил из себя Мэт, прочистив горло. — С самого детства. Вы и не помните наверняка как он рассказывал вам... Вот. Это вам. — Мэт протянул мешочек. — Здесь тысяча сто серебряных оленей. Это... должно помочь его мечте. — Палач смотрел на него не мигая. Ни одна мышца не шелохнулась на его жёстком, будто отвыкшем от чувств, лице. Как стоящий мертвец. Оживший, чтобы потом умереть в такой позе. — Я очень вас прошу взять это. Ради Подрика. Только не говорите ему... — Мэт осёкся, сообразив, какую глупость посмел ляпнуть при сире Илине. Очевидно, что немой палач, лишённый языка, сказать ничего и никому не мог.

      Сир Илин протянул руку и принял мешочек. Мэт, пискнув слова благодарности и прощания, испарился из крохотного дворика перед его жилищем.

      Илин закрыл за ним и прошёл к себе в спальню. Встал на колени перед кроватью и вытянул из-под неё утятницу. Ссыпал в неё монеты. А потом развернул сложенный лист, выжелченный временем, и провёл с трепетом натруженными пальцами по рисунку, писанным тушью. Рыцарь в доспехах на густогривом коне.

      За раскрытым настежь окном по небу плыли тучи в виде меча палача и плахи.

***

      В королевском саду щебетали птицы, порхая с ветки на ветку. Ветер ерошил листву, играл с лепестками алых роз, качал пышные ветки жимолости, согнувшиеся под тяжестью сочных ягод.

      Дно фонтана со спущенной водой блестело остатками лужиц, деревянные лестницы словно выросли из них, оплели верхними ступеньками бронзового оленя. Ветвистые рога его покрылись копотью во время ночного триумфа. А при свете солнца, когда из них не било пламя с сапфировыми искрами, их облюбовали птицы. И теперь слуги третий день подряд вынуждены были начищать до блеска посрамлённого оленя. Покрывающегося еженощно копотью и ежедневно птичьим помётом.

      Петир Бейлиш с ухмылкой наблюдал за абсолютно бессмысленной работой слуг. Стоит им убрать лестницы, как вóроны вернутся на насиженные места, словно мстя королеве-регентше за все грехи.

      Душу его грело не одно лишь злорадство. Но и приказ, лёгший за пазуху. В саду он отыскал Томмена. Последние дни он любил проводить на воздухе в беседке, тщательно охранямый белыми плащами. И молодой король простодушно, почти не глядя подписал указ пером, заботливо принесённым мастером над законом. Указ, который расторгает брак Тайвина Ланнистер с Сансой Старк. Над подписью правящего мальчишки Петир специально вывел число, предшествующее дню, когда септон в Орлином гнезде сплёл лентой руки лорда и леди Бейлиш. Отныне и навеки.

      Варис наверняка лгал внаглую, заявляя, что Тайвин жив. Он огорошил его, чтоб посмеяться над беспомощностью и страхом, промелькнувшим в зрачках. О да, этот плут знал, как попить крови. Играть на нервах и жилах, чтобы насладиться своим торжеством.

      Но если он не врал... Петир даже шанса не хотел оставлять на то, что его брак может оказаться недействительным. Двух десниц не бывает. Это ему показали ясно. Двух живых мужей — тоже. И не имея возможности умертвить противника, Петир решил сделать всё по закону. Кукиш получит Ланнистер, если посмеет нос сунуть в Вестеросс.

      Подбежавший слуга вручил ему записку. От Сансы. Что могло произойти в Драконьем Логове, раз она хочет видеть его вечером? Или может... соскучилась по нему? Или письмо нескромного характера, которое он ей отослал, разбудили в ней жажду особого рода? Он размечтался, невидящим взором смотря, как ворон кружит над бронзовой статуей, словно прицеливаясь.

      Мальчишка слуга, появившийся из ниоткуда, доложил, что королева-регент желает видеть лорда Петира Бейлиша немедля. Он с хрустом смял в пальцах письмо от Сансы. Острые рёбра бумажного комка впились в ладонь. Где-то он уже всё это видел. Нежданное письмо от Сансы, вызов к королеве-регентше, вечно всем недовольной. Как липкий, противный сон, бегущий по кругу. Не хватало ещё каких-нибудь оруженосцев, путавшихся под ногами. Признаться, когда сегодня он заметил краем глаза Мэтьюса Крейкхолла, то оказался несказанно удивлён, что они разминулись в коридоре. Разве что Пакстер его остановил на пути к королеве с какой-то глупостью.

      Спрятав за пазуху письмо от Сансы — оно легло поверх приказа о расторжении брака — он поспешил к Серсее. Которая потрясла его непредсказуемой претензией! Якобы он, Петир, воспользовался услугами королевского ювелира, не спросив её королевского разрешения. Чтобы заказать серьги для Её Милости для грядущего бала.

      Кто-то умудрился подставить его мастерски. О, как он был зол! Прямо под носом сплели интригу, оставив в дураках. Перед Серсеей он сдержал и свой гнев, и маску. Уверенным слугой с показной виною он прикинулся блестяще. Но возникшую, подкинутую недругами задачку решать всё равно придётся. Серсея не поймёт, если он не преподнесёт перед балом созданные специально для её королевских мочек серьги. А значит, нужно не только найти подлеца и заставить его заплатить сполна. Но и новые серьги достать в кратчайшие сроки.

      Немного подумав, он велел седлать коня. Сначала проведает Сансу. Вдруг неспроста она ему написала? Враги повсюду, не стоит забывать. Кружат стервятниками. После он успеет заняться всеми проблемами.

      Конь топтал прибитую лёгким дождичком пыль на дороге в Королевском лесу. Соловей заливался нежно, ноздри щекотал запах мокрой листвы, стучали подковы его охраны сзади. Петир поднял усталые глаза к розовеющему небу с позолоченными облаками. Прямо над ним особенно выделялись два крупных. Верхнее было тонким и вытянутым, нижнее — более коротким и массивным. Ветер гнал их, соединяя с одного края. Отдалённо они чем-то напоминали острую бритву с толстой рукоятью... Петир скользнул пальцами по щекам, раздумывая, не велеть ли позвать брадобрея перед тем, как подняться к Сансе. Отогнав лишние мысли — вряд ли всё же она писала от скуки — он пришпорил коня.

      У ворот устроенного им уютного гнёздышка для его жены его встретила охрана и мейстер.

      — Леди Алейна глупости творит, как всегда, — осуждающе покачал головой Квадрон, отвечая на вопрос, не случилось ли что в отсутствие лорда Бейлиша. — В первую половину дня она вела себя ещё относительно сносно, вышивала серебряной нитью узор, подобной чешуе, на полупрозрачной ткани... Что за блажь! Марта следила за ней, а Сара приглядывала за драконами, пока Джендри не вернулся из Красного замка. Во второй половине дня леди Алейна отчего-то сподобилась, наконец, велеть Марте разобрать все сундуки до последнего, принесённые с кораблей после долгого путешествия. Бедной девушке пришлось вывернуть содержимое всё до донышков. А сама леди Алейна тем временем всполошила портних. Захотела себе платье из отреза драконьей кожи, привезённое вами из Тироша. Хвала Цитадели, хватило ума не портить дорогой отрез нитью — ни строчки не прошили без вашего дозволенья. Закололи булавками. Леди Алейна хотела вам показать полученную заготовку и испросить разрешения на продолжения работы.

      — Платье из драконьей кожи? — Петир в лёгкой растерянности огладил свою бородку. — Там и отреза-то не должно хватить на полноценное платье.

      — В Цитадели мы изучали, что кровь при беременности бурлит у женщин в жилах, — попробовал смягчить свои слова мейстер. — Делает их слезливыми, взбалмошными... В ком-то пробуждает не привитую им воспитанием истеричность, а в ком-то и похоть.

      Приглаживая усы, Петир в ладони спрятал предвкушающую ухмылку.

      — Но со следующей луны вам стоит поберечь леди, милорд. — Видать, от Квадрона не удалось скрыть хитрый блеск в глазах. — Я бы даже сказал, уже после ближайшей седмицы. Стоит поостеречься, чтобы не вызвать преждевременные роды или иные сложности.

      — Приму к сведению. Как ваши опыты над драконьим навозом?

      За благодушным видом Петир скрыл насмешку. Он мало верил в возможность найти что полезное в чьих-либо испражнениях, но, на всякий случай, решил не тушить загоревшегося рвением учёного. Боги играют в игры. Иногда и без шанса бросая кости можно выбить шестёрки. Но не рискуя ничем — останешься железно без даров судьбы.

      — Пока ничего выдающегося. Присутствует небольшая кислотность. Намного меньшая, чем у перепелов и куриц, но сравнимая с гуано у летучих мышей с нашего чердака. Плодородность почвы помёт драконов несколько увеличивает. Но не настолько, чтобы капризные растения не завяли — сказывается всё-таки кислотность. Большинство мышей перенесли добавления его в корм и питьё сносно, значит, отравляющих веществ образцы лишены. Лишь у одной в кале после я нашёл незначительные следы крови — сказывается неоднородность и какие-то примеси в испражнениях ваших питомцев...

      Петир вполуха и со скепсисом выслушивал доклад истового фанатика науки, надеясь не услышать нечто ещё более мерзкое. Ему хватило и перечисленного. С мейстера сталось бы и самолично на язык попробовать образцы, чтобы поделиться потом с хозяином подробным описанием вкуса. Тактично остановив старика на втором этаже, Петир продолжил подниматься в покои лорда и леди Бейлиш.

      Дверь в спальню отворилась бесшумно. Миеринский ковёр приглушил звук его сапога.

      Перед высоким зеркалом в пол застыла его супруга. Чернильно-чёрная, мерцающая чарующими переливами кожа облегала её высокую грудь, до невиданного неприличия обтянула бёдра. Отрез был действительно мал до ничтожества. На пышные юбки его бы не хватало. Но и из этого почти платочка его хитрая супруга умудрилась сотворить невозможное. Матерьял цвета ночи струился от оголённых плеч почти до пола. Разрез на бедре будоражил мысли — светлая, почти сливочная кожа на стройной ножке, приоткрытая меньше, чем на дюйм [4], играла контрастом с чёрным платьем почти убийственно. Драконья чешуя легла во многих местах как вторая кожа. Даже трогательно выступающие тазовые косточки подчеркнула. Лишь живот выигрышно драпировали складки тёмной полупрозрачной ткани, расшитые серебряной нитью, искусно скрывая её положение. Волосы мягкой огненной волной струились по оголённой спине, сияя не хуже драконьего пламени.

      — Мне захотелось удивить тебя, — обратилась она к нему, не разворачиваясь, встречаясь с ним сияющими глазами лишь в отражении.

      — Последнее время у тебя это выходит отменно.

      — Я не давала приказ сшивать, всё держится лишь на булавках... — Она опустила глаза, затрепетав ресницами, вызывая на щеках образцовый румянец. Саму скромность играет! Талантливо, с блеском. — Если тебе не нравится, я велю всё распустить швеям и верну отрез на место.

      — Ему самое место на тебе.

      Санса заулыбалась невинно и загадочно. Заставляя что-то ёкать в груди у Бейлиша, и кровь кипеть, туманя разум. Знал, что она играет сейчас перед ним. Нутром опытного игрока чуял. Но так хотелось обмануться и сдаться на милость этим прелестным ручкам, поправляющим сейчас картинно огненные локоны.

      — Я никак не могу определиться. С этим платьем лучше так... или всё же сделать высокую причёску?

      Алмазной шпилькой она ловко заколола волосы над правым виском. Обнажила лебединую шею и аккуратное ушко. В мочке блестел изящный замочек белого золота, а на нём покачивался загадочно-чёрный камень каплевидной огранки. Асшайский аметист.

      У Петира дыхание сбилось.

      — Марта сегодня нашла на дне сундука, — с невозмутимым видом уронила леди Бейлиш, заметив его волненье, прорезавшееся сквозь маску. Врёт, как дышит.

      Он знал, что это были не те серьги. Он сам наступил сапогом на кисть пленённого Ланнистера, заставив пальцы наглеца разжаться. Сам забрал треклятое украшение с земли, покрытой пылью Тироша. И самолично бросил их в морскую пучину. Заставил утонуть навеки.

      Как эта женщина смогла провернуть всё под его чутким носом?

      Он знал досконально обо всём происходящем в доме. Каждый миг расположения его жены, любое телодвижение слуг. Сколько ложек каши съела его супруга на завтрак и о её мимике докладывал Квадрон! Подробные отчёты писал, поганец, марая пергамент щедрыми локтями [5]. Как ревностный и дотошный до оскомины мейстер проморгал сотворённую шалость? Да и шалость ли? Недетские козни строит его супруга. Подставить перед королевой!

      В три широких шага он порывисто приблизился к ней, привлёк за талию; ладонью скользнул по искушающему стану и остановился на бархатной коже шеи. Подушечка указательно поймало биение жилки. Спокойно и мерно билось её словно не ведущее страха сердце. Она была такой хрупкой в его руках. В его власти было свернуть эту тонкую прелестную шейку. И она знала об этом. И она улыбалась. Победоносно, чувственно. В зрачках чёрных позапрятала вызов, смешанный с искусным соблазнением. Но соблазнением не покорным, под стать молящего о прощении. Но и не нашёл он высокомерной насмешки. Так смотрят равные. Так хищница пленяет вожака.

      Чёрные аметисты, холодные на фоне её горящих осенней листвою волос, качнулись, потревоженные его порывистым, почти рассерженным движением. Хитрая огранка засверкала в закатных лучах.

      Он почувствовал боль в запястье и, с непониманием приподняв руку, обнаружил, что булавка на её лифе уколола его до крови. Крохотная капля скатилась по запястью и ухнула вниз, замарав миеринский ковёр.

      Какая малость по сравнению с тем, сколько боли она уже успела ему причинить. Своими отказами, своим выказанным когда-то призрением, крошечными предательствами и смехотворными попытками играть против него. Когда-то смехотворными.

      Он решил простить ей эту маленькую победу. Не разжигать конфликт, позволить ей насладиться триумфом. Уж больно хороша была, чертовка. Во всём. А что до Серсеи и серёжек для бала... Уж с его-то возможностями и чтоб прикрыть супругу он третью пару и из-под земли достанет.

      — Если бы Преисподни существовали, то ты была бы их королевой. К твоим ногам сам Неведомый положил бы все Семь колец своих подземных владений.

      Она невесомо дотронулась кончиками пальцев до его висков.

      — Будь моим Неведомым.

      Он задохнулся и исступлено примкнул своими губами к её. Как умирающий от жажды к звонкому ручью. Как преступник, осуждённый на казнь, глотающий последние порывы воздуха страстно. Сломленный, побеждённый и преклоняющийся перед женщиной, булавкой пробившей ему не запястье, а сердце.

      Пальцы Петира, сверкнув перстнем-печаткой, скрылись в манящем разрезе на бедре, а алобокое солнце за окном смущённо погрузилось в лесную пучину.

***

      Солнце пригревало шлем на макушке, а выступающие капельки пота щекотали загорелую шею и спину, затёкшую под доспехом. Дозорный у городских ворот мирно дремал с открытыми глазами, опираясь на секиру и обращая на въезжающих и выезжающих из столицы людей ровно столько внимания, сколько стоили гроши его мизерной оплаты труда.

      Чёрная карета без гербов или украшений из эмали в родовых цветах остановилась перед ним, накрыв тенью. В высунувшейся из окошка старческой руке, с ухоженными ногтями и дряблой кожей, сверкнул серебряный олень.

      — Скажи-ка мне, юноша, — обратилась к нему престарелая леди, чуть наклонившись. На груди замерцала брошь с рубинами, складывающимися в виноградную гроздь. — ... прибыл ли уже в столицу десница короля?

      Дозорный растерянно захлопал ртом, но, припомнив процессию со штандартами, торопливо закивал головой.

      — Прибыл, миледи.

      — И город не покидал? По крайней мере через эти ворота.

      Дозорный, прикованный глазами к монетке в её руке, замотал головой.

      — А король... и лорд Тарли? У Тарли на гербе на зелёном фоне шагает красный охотник.

      Лицо дозорного исказили муки раздумий. Леди хмыкнула и бросила ему монету. Дозорный ловко её поймал и рьяно поклонился, едва не потеряв шлем.

      — Недавно звонил колокол, миледи. Если поторопитесь, можете успеть к обеду, — попытался он угодить ей хоть какой-то ещё информацией. Вдруг расщедрится ещё.

      — Теперь мне торопиться некуда, — ответила она с непонятной ему горечью и величественно махнула запястьем. — Трогай!

      Спрятав оленя в карманы, дозорный снова опёрся на секиру и мечтательно прикрыл глаза. Вот это ему повезло! На такой улов можно отобедать в таверне и выпить хорошего пива. Облизывая с губ воображаемую душистую пену, он снова задремал. И испуганно дёрнулся, когда его оглушило ржание лошадей.

      Слева, со стороны столицы, встал на дыбы вороной конь со всадником в доспехах Королевской Гвардии. Копыта яростно месили воздух, сверкая подковами, белый плащ трепетал на ветру. Справа, со стороны дороги, дрыгали грациозными ногами две кобылы. Серая в яблоках с молоденькой очаровательной леди в седле. Зелёный плащ развевался за её тонким станом. И гнедой, со златовласым юношей. На алом чепраке под ним скалился жёлтый лев.

      — Джендри?! — выпалила леди, а остальное заглушили кони. Не успел дозорный как следует протереть глаза, как нарушители порядка и тишины разъехались. Гвардеец ускакал в сторону королевского леса, а девушка со златовласым юношей унеслись в столицу.

      Дозорный поднял глаза к небу. По розовеющей лазури плыли два облака. Верхнее было тонким и вытянутым, нижнее — более коротким и массивным. Ветер гнал их, соединяя с одного края. Чем-то они отдалённо напоминали клешню. Одухотворённый таким сравнением, он мечтательно улыбнулся. Теперь он точно решил, как потратит заслуженного оленя. Он купит в таверне целую гору варёных раков. Ярко-красных, с толстыми клешнями, с приставшими к ним веточками петрушки. И запьёт их доброй пинтой тёмного пива! А лучше тремя!