«…не могу не подивиться тому, как Ченмэй искусно притворяется, что его не тревожит то, как я изменился за это время. Но через несколько лет у него уже не получится делать вид, что все в порядке, и он обязательно от меня откажется и найдет себе кого-то получше. Иногда я желаю, чтобы всех любопытных девиц из селения поразило беспамятство и они забыли дорогу к Цзянцзаю. Наверное, это недостойно, но не могу перестать об этом думать…»
из личных записей Сяо Синчэня
— Спасибо, что поделился, — от всего сердца благодарит Сяо Синчэнь, когда собеседник замолкает и в вечернем воздухе повисает тишина.
— Обращайся, смертный, — хрипло усмехается Ченмэй, широко и довольно щерясь.
Еще бы ему не быть довольным! Принесенную тушку кролика он, кажется, уничтожил в одночасье вместе со шкурой и костями, — и это было не самое приятное зрелище, — а потом, заедая конфетами, так и быть соизволил заговорить. Неохотно, в качестве великого одолжения, но вскоре его прорвало — все же ему действительно было очень тоскливо и одиноко с момента пробуждения.
К слову, под конец Ченмэй и вовсе выбрался из воды наружу, устроившись рядом на свернутом в кольца хвосте и тем самым позволяя себя разглядеть со всех сторон. Но только смотреть, трогать — ни-ни! Сяо Синчэнь, честно сказать, и не собирался даже заикаться о подобном, ведь после услышанного сие было бы крайне неловко и смущающе. Еще бы подумали, что ему хочется чего-то... эдакого.
Рассказ Ченмэя, несмотря на косноязычность, впечатлил и тронул; описание знакомства и дальнейшей жизни необычного охотника с нечистью сочилось искренним теплом и даже восхищением. Когда же рассказчик узнал, что стал главным героем скабрезных былин, только горделиво расправил плечи и скрипуче захихикал, ни капли не смущаясь. «Да, бумажек про меня тьму исписали! Иногда до ночи ждать приходилось, пока перестанет свои закорючки малевать…»
Из его уст история звучала гораздо приятней, чем в исполнении Сюэ Яна, который горазд все переиначить по-своему и обязательно в худшую сторону. Того спроси, так он и свою судьбу видит гаже некуда, жалуясь напропалую: мол, связался на свою голову с духовной тварью, пускай и бывшей, а теперь мучайся… Но если он раз за разом возвращается, хотя никто его не заставляет, то не так уж и страдает, чтобы обижаться на стенания.
Настоящего Сяо Синчэня тоже никто не тянул приходить каждую весну к берегу и, похоже, он был совершенно счастлив делать это добровольно. Единственное, что могло его гнести — собственная недолговечность. У духовных созданий в давние времена была ровно противоположная проблема, ведь это не они погибали от старости, но выбирая смертного, всегда были готовы к скорби, потому та не была такой острой. Многие покидали своих возлюбленных еще до того, как те издряхлеют, дабы не созерцать чужое угасание. Что бы сделал Яркая Луна, Прохладный Ветерок, сложись все так, как ему желалось? На это ответа нет.
— Когда жизнь твоего человека устремилась к закату, как ты себя чувствовал? — задумчиво интересуется Сяо Синчэнь, разворачивая очередную конфету и кладя ее на подставленную ладонь — уговор есть уговор.
— Не пойму, о чем ты толкуешь, — перекатывая по языку тут же заброшенное в рот угощение, тянет Ченмэй. — Что значит — «жизнь к закату»?
— Я имею в виду… старость, — немного помедлив, поясняет Сяо Синчэнь. — Людей нельзя назвать долгожителями. Понимаешь, о чем я?
Нечисть хмурится в тяжких размышлениях, и слизь, залепляющая ему глаза, идет блестящими волнами. Наконец он все с тем же недоумением отвечает:
— Конечно, чем сильней белели его волосы, тем вредней и скверней нравом он становился, и ничего уже с ним не сделать было, только болтать да слушать, но… Какая разница? И так хорошо…
— То есть, вы были вместе до самой его смерти несмотря ни на что?
Если это так, то можно ли придумать что-то романтичней? Навряд ли!
— Что?! — чуть ли не давится Ченмэй от неожиданности. Кончик его хвоста начинает молотить по темной земле, оставляя глубокие следы. — Как ты, жалкий кусок мяса, смеешь такое говорить?
Сяо Синчэнь откатывается в сторону — едва успел, не ожидав резкого броска. Пропоротая когтями накидка жалобно трещит, теряя парочку шкурок. В голове проносится несвоевременная мысль, что со зрячим Ченмэем шутки плохи, если тот не желает вести беседы со своей жертвой, а сразу желает расправиться.
— Прошу, успокойся! Я не хотел бередить дурные воспоминания! — начинает торопливо оправдываться Сяо Синчэнь, на всякий случай нащупывая рукоять меча. Он ни в коем случае не желает пускать его в ход, но расставаться со своей жизнью хочется еще меньше. Давняя стычка с нечистью, в которой пострадал из-за миролюбивости своего будущего спутника Сюэ Ян, преподала хороший урок. «Снежок, своя задница всегда должна быть важнее! Ладно, тебе, как блаженному — сначала моя, а потом твоя. Если моей поблизости нет, то за своей следи во все глаза!» — эти слова, отложившиеся в памяти клеймом, не раз спасали уже смертное тело.
— Нет у меня никаких дурных воспоминаний, — гневно шипит змей. Однако нападать снова отчего-то не спешит, а с надрывом восклицает: — Мой человек не умер, он жив!
— Это невозможно! — порывисто возражает Сяо Синчэнь. — Прошли уже сотни лет, он никак не мог…
— Не веришь? Сейчас я тебе докажу… Покажу… Позову…
Оборвавшись на полуслове, Ченмэй шустро скатывается с обрыва, с громким всплеском уходя под воду. Темная поверхность колышется, прежде чем затихнуть, и не движется невыносимо долго, что начинают брать подозрения, что нечисть ушла на дно с концами, оставив обескураженного до крайности Сяо Синчэня в одиночестве.
Когда же Ченмэй снова показывается на поверхности, сложно не вздрогнуть от увиденного. На его вытянутых вперед ладонях лежит потемневший от следов водорослей человеческий череп, местами истончившийся до толщины рисовой бумаги, а кое-где, наоборот, покрытый неровными наростами. Несколько зубов торчат одинокими пеньками из верхней челюсти и, кажется, держатся на месте исключительно на честном слове.
— Видишь, он не умер, а просто заснул! — веско заявляет Ченмэй, встряхивая мокрыми волосами. — И так крепко, что до сих пор спит! Я хотел вместе с ним, но проснулся…
С губ Сяо Синчэня срывается горестный вздох и к нему приходит полное понимание: это несчастное создание перед ним еще сотни лет назад утратило свой рассудок и никогда его не вернет. Возможно, у него самого разум не на месте, если вместе с сочувствием его распирает от восторга: какая потрясающая преданность! Пронизанная безумием, но оттого и такая сильная…
— Да, вижу, — стараясь скрыть рвущиеся наружу эмоции, соглашается Сяо Синчэнь. Он не станет спорить и вразумлять спятившую нечисть, чтобы не причинять лишнюю боль.
Ченмэй надменно поджимает губы, качая головой, и при этом выглядит удовлетворенным.
— Не буду его будить, ты не настолько важная птица, — чванливо сообщает он. — Может быть, потом…
— Разумеется, я пока не достоин такой чести. — Признаться, заслуживать ее как-то ни к чему… Кто знает, насколько хрупки останки, пролежавшие пару веков в воде, и как сильно будет страдать Ченмэй, если сам их случайно разломает? Пусть спрячет обратно на дно и больше не трогает!
— Еще спрашивать будешь, смертный?
Ох, точно! Из-за всех этих трупных радостей совсем из головы вылетел самый, наверное, важный вопрос!
— Тебе может показаться это странным… — Сяо Синчэнь очень осторожно вкладывает в приглашающе открытый зубастый рот нечисти последнюю припасенную конфету — руки-то черепом заняты! — и с не меньшей опаской интересуется: — Как ты думаешь, у тебя есть потомки среди людей?
— Чего ты там мямлишь? Ерунда какая… — фыркает Ченмэй, зябко передергивая плечами. — Чем ты меня слушал, я же тебе все-все рассказал! Откуда у меня с ним могли потомки взяться? — в подтверждение своих слов он тычет пальцем в череп, явно намекая на то, что он принадлежал мужчине.
— Ох, нет не с ним! Ты ведь говорил, что предавался страсти с разными смертными до встречи со своим единственным — так может, не стал съедать после ночи не только его, но и какую-нибудь девушку?.. А она… Ну… — Сяо Синчэнь потрясенно замолкает, глядя на исказившееся в ужасе чужое лицо.
— Не было такого! — выпаливает Ченмэй, нервно облизывая губы раздвоенным языком, и бормочет себе под нос: — Ни до, ни после! Ну ты выдумал тоже… С чего вообще такие вопросы…
— Просто среди местных есть один человек, и вы с ним довольно схожи лицом и духом, вот я и подумал…
— Молчи! — отчаянно мотает головой змей, притапливая под водой осуждающе булькнувший череп. — Еще не приведи тьма, услышит… Открутят мне все, что торчит… Сразу оба…
— «Сразу оба» чего? — вскидывает брови Сяо Синчэнь, не в силах сдержать праздного любопытства и понимающего смешка — похоже, кое-кто при жизни был тем еще ревнивцем, раз его так боятся даже спящего вечным сном…
Вместо ответа на последний вопрос Ченмэй, трепетно прижимая к себе свою драгоценную ношу, ныряет в омут и больше не появляется. Только когда уже ноги уносят далеко прочь от берега, слышен протяжный крик:
— Приходи еще, смертный!
Думается, что с кроликами и конфетами.
***
Нет, конечно, случалось и такое, что по возвращении Сюэ Яна ожидал пустой дом, и приходилось по несколько дней ждать Снежка, пока тот нагуляется — ничего в этом страшного нет. Но в этот раз отчего-то дюже обидно никого не застать, все-таки его так долго не было! Да его должны были уже с ног сбить еще на подходе и начать ощупывать в поисках новых шрамов…
Правда, судя по беспорядку на кухне и лихо скрученным в подобие норы одеялам на постели, хозяин отлучился не так уж давно и намерен вернуться в скором времени. Пока можно отскребстись от дорожной грязи и кое-что попрятать по тайникам. А заодно и по Снежковым полазить: рано или поздно получится найти место, где дражайший спутник хранит запас приготовленных им конфет и вымести все подчистую… В прошлом году так и не вышло — в землю зарывает, что ли?
Уже вскоре Сюэ Ян одной рукой придерживает кусок ткани, норовящий соскользнуть с мокрых после мытья волос, а второй воодушевленно копается в обнаруженной под сундуком дыре в полу. И издает разочарованный стон, когда вынимает оттуда бережно завернутые в неискусно вышитую тряпицу какие-то шпильки, баночку с краской для лица и прочие бабские штучки. Схоронка оказалась Слепышкиной — малявка все надеется в ближайший десяток лет стать девицей, ну-ну…
За спиной слышен скрип двери, а затем и мягкие, но стремительные шаги. Голые плечи щекочет мех уже поистрепавшейся с годами накидки, а бока обхватывают горячие — что странно для того, кому вечно холодно — ладони. Это, конечно, просто великолепные ощущения, но не время расслабляться и нежиться, нужно успеть первым выдвинуть обвинения:
— Снежок, чего шляешься на ночь глядя, или уже не ждешь меня?