«…еще более занятным я нахожу то, что вся присвоенная господином Цзинь благодать распространяется не только вокруг Ланьлина, но и в иных местах нашей славной Поднебесной. У меня есть некоторые предположения, с чем это связано, но, к сожалению, сложно строить теории, основываясь лишь на том, что мельком читал в дневнике Старейшины Илин, исчезнувшем при загадочных обстоятельствах из хранилища моего дорогого брата более половины десятка лет назад. Забавное совпадение, что вскоре после этого события и началось окончание Темных Времен…»
из личных записей младшего господина Не
Сюэ Ян до сегодняшнего дня был уверен, что люто не желает встречи Снежка всего с одной персоной, и это даже не с нездорово заинтересованным происходящим в чужой койке Цзинь Гуанъяо. С ним-то все просто, мерзко похихикает и отстанет, и даже резкому прозрению найдется объяснение: во всем повинны чудодейственные силы садов Ланьлина! Или даос просто ушлый попался и беззаветно обдурил Сюэ Яна, тут уже неважно, почему без повязки ходит…
Речь идет о кое-ком другом. Столкнуться с ним пришлось спустя почти год после смерти и последующего возрождения Снежка во время одного из недолгих путешествий по провинциям. Сюэ Ян, даже несмотря на свои приобретенные знания по части духовных штучек, не сразу понял, что происходит, когда над костром вдруг раскрылась расщелина и выплюнула оттуда какую-то дрянь, мгновенно затушив пламя.
Ладно, на вид не такая уж и дрянь была: лисицы с некоторых пор Сюэ Яну начали казаться весьма симпатичными созданиями. Хотя приземлившуюся на покрытые коркой льда дрова зверушку взять на руки и проверить на мягкость темно-серый мех с проседью на концах как-то особого желания не появилось. И уж совсем оно исчезло, когда неожиданный гость с беззвучным хлопком обернулся высоченным мужиком с постной мордой.
Разогнав рукавами темных одежд клубящийся вокруг туман, он окинул хмурым взглядом всю немногочисленную публику и застыл столбом. В отличие от озадаченного Сюэ Яна, Снежок явно знал, кого и на кой сюда принесло. Тут же вскочил на ноги и принялся поклоны отвешивать, не подобострастные, но приветственные. И, к своему великому восторгу, получил ответную любезность в виде кивка, отчего радостно заулыбался.
Сюэ Ян же молчать более не собирался, потому тоже встал и поинтересовался, что это за хрен с горы — пусть хоть представится, чтоб знать, кого за испорченный вечер поносить. Как выяснилось, сей несиятельной персоной оказался тот самый на диво благоразумный братец Снежка по имени Далекий-что-то-там-плевать-как-дальше. А явился он из духовного мира для, надо полагать, выяснения связи ухода Яркой Луны, Прохладного Ветерка с разрывом границы между мирами.
Пока это вдохновенно вещал Снежок, сам гость хмуро отмалчивался, таращась на всех уже знакомыми чернущими глазами-плошками — сразу видно, что семейное. И он действительно не выглядел как тот, кто мог спуститься к людям от скуки или, того хуже, в поисках любви — с такой снулой миной никакие чары не сработают. Значит, прибыл по важному делу, ради которого ему даже Врата приоткрыли, чтобы вернуться смог.
Как послушать было Снежка, предусмотрительно стискивающего до хруста руку Сюэ Яна каждый раз, когда тому хотелось что-то вставить, так все у него просто прекрасно: именно о таком безрадостном конце своего духовного существования он и мечтал. Растерявший превосходство из-за нелепого со всех сторон обмана, зато со своим собственным смертным — убийцей и лгуном, — а еще до кучи есть девчонка-нечисть, тоже не отличающаяся благонравностью. Хотя про все неприглядные стороны он тактично умолчал, постыдился, видать.
А что же касается просачивания ци… Ну, так получилось, извиняйте. Но будет очень неплохо, если Старейшины перестанут маяться дурью: откроют Врата окончательно и позволят человеческому миру подняться на ноги. А то своими запретами они устроили Темные Времена и чуть не угробили все живое — если не верят, пусть сами спустятся да посмотрят, на половину земель до сих пор без слез не взглянуть.
Неизвестно, какой частью прочувствованной речи братец Снежка впечатлился меньше: виновником загула своего родича в лице Сюэ Яна, отчаянно старающегося не лишиться последних пальцев в захвате, или упреками в сторону высших созданий. Рожа из равнодушной у него стала брезгливо-жалостливой, словно он пал жертвой приставучего безумца на перекрестке. И наконец заговорил, бесцветно и ровно.
Он коротко сообщил, что его прислали за Снежком, дабы спасти из гнусного низшего мира и забрать на путь перерождения по всем правилам, однако делать этого не станет. Хотя бы потому, что такие вольнодумцы никому даром не сдались, за подобные речи ничего хорошего не светит. А его выбор смертного, к слову, просто отвратительный: хуже был только тот, чье имя не принято называть в приличном обществе. Старейшина Илин, то бишь.
За сим духовный выродок посчитал беседу завершенной и, вынув из-за пазухи свое средоточие — сияющий шар с искрящейся внутри бурей,— в мерцающих завитках дымки перекинулся обратно в лисицу. Счастливо оставаться в своем осквернении, так сказать, а мне пора. Но не тут-то было: Сюэ Ян в жизни столько не молчал, выслушивая кучу бреда разом, и последнее слово должно быть за ним! Духовное создание, видимо, никак не ожидало, что жалкий смертный вырвется и с большим удовольствием и бранным криком отвесит ему пинка под хвост, забрасывая во вновь раскрывшуюся расщелину, ведущую в духовный мир.
Снежка поступок спутника жизни не обрадовал, а наоборот, возмутил до крайности. Как он орал дурниной, что это неуважение ко всем духовным созданиям, и вообще, Сюэ Яна сия беседа вовсе и не касалась, чтобы влезать. Что ж, на это можно было разораться гораздо громче: что волшебные зверушки лично ему ничего, заслуживающего уважения, не сделали, и уж конечно его эта блажь касалась! Если кое-кому нравится жрать говно, то Сюэ Ян не любитель молча глотать оскорбления.
Рассорились, в общем, вусмерть. Снежок твердил какую-то самоуничижительную чушь, что подвел свою семью, желавшую его вернуть — еще поздней эта семья зачесаться не могла? — и теперь покрыл всех позором. А Сюэ Ян подливал масла в огонь, от всей души советуя пойти и убиться на этот раз по-настоящему, чтобы наконец заткнулся и перестал страдать по всякой ерунде. Успокоились только тогда, когда Снежок и впрямь начал с вожделением поглядывать на меч, и каждый остался при своем мнении.
На утро после визита духовной твари весь лагерь зацвел буйным цветом, распространяя живительную ци. И так как с тех пор то тут, то там, доходили слухи о таких же чудесных явлениях, похоже, Старейшинам слова Снежка все-таки передали, и во Вратах для желающих прогуляться к смертным оставили щелочку. Сюэ Ян не удивится, если через пару лет какая-нибудь девица разродится заклинателем — известно, за чем сюда высшие существа шастать любят.
Но как бы там ни было, больше никакого сомнительного приданого в виде родичей из другого мира Сюэ Ян получать не намерен — даже думать не хочется, какая там у Снежка остальная семейка… И тому о них вспоминать не следует! Если он и должен чувствовать себя виноватым, то пусть лучше у своего спутника жизни прощения просит, а не перед высокомерными тварями с кучей гонору и ледышками отовсюду.
Так вот, в этот момент Сюэ Ян готов принять как самых долгожданных гостей не только мрачнорылого братца Снежка, но и мамашу с бабкой — да кого угодно, хоть самих Старейшин! — и разделить с ними лучшие яства. Даже конфеты. Лишь бы их как ни в чем не бывало сейчас не тлущило хвостатое порождение тьмы, выползшее прямиком из похабных баек!
***
Сяо Синчэнь умиротворенно вздыхает, обхватывая руками согнутые колени и устраивая на них подбородок. Хотя, признаться, звуки, которые издает Ченмэй, с хрустом пережевывая целую пригоршню заблаговременно развернутых конфет, никак нельзя назвать успокаивающими. Ему бы помедленней есть, еще подавится и не успеет угоститься тощей птицей, которую продавец выдавал за курицу… На кролика, увы, своих слитков уже не хватило, но возвращаться в дом и брать без спросу у А-Яна деньги — откровенно дурная затея.
А просить и того хуже! Сяо Синчэню наверняка еще не простили исчезнувшие конфеты — полночи при каждом удобном случае Сюэ Ян их поминал: мол, член, безусловно, это хорошо, но иметь с ним дело он предпочитает после сладкого. Не самые романтические беседы, следует отметить. Так что пускай он лучше сначала хорошенько выспится, отдохнет, а потом его можно будет познакомить с сытым и довольным жизнью Ченмэем. И, если предположения верны, все обиды уйдут как прошлогодний снег.
Мысль о том, что Сюэ Ян и Ченмэй состоят в родстве, все еще не отпускает, а минувшие вечер и ночь еще сильней в этом уверили. Их некоторые повадки и черты просто неотличимы, и речь не только о любви к конфетам! Ах, как жаль, что духовные силы исчезли, с ними можно было бы не гадать, а сразу определить, насколько схожа их внутренняя тьма… Придется действовать иначе.
Ченмэй определенно что-то умалчивал во время вчерашнего разговора, слишком уж он разволновался после простого, казалось бы, вопроса. Похоже, он всерьез опасался раскрывать постыдные тайны при своем спутнике жизни, даже если от того остался один череп. Безумие на почве потерянной любви вполне оправдывает его боязнь. Однако сегодня покойный Сяо Синчэнь остался на дне, а тот, кто позаимствовал его имя, вполне жив и очень желает разговорить пугливую нечисть.
— Послушай, насчет… — деликатно начинает он, чувствуя себя как на шатком мостике через бурную горную реку: один неверный шаг и все пропало. Однако все заготовленные слова вырываются наружу порывистым вздохом, когда на плечо тяжело приземляется чужая ладонь и рывком заставляет развернуться.
— Какого хера здесь происходит?! — без долгих предисловий рявкает Сюэ Ян.
Откуда он здесь взялся и как умудрился так тихо подкрасться? Ну где же духовное чутье, когда оно так нужно! Почему Ченмэй не предупредил о приближении?.. Ах, точно, он же ничего не видит и едва ли в сей миг его что-то волнует, кроме еды: у него замечательно получилось найти на ощупь мешок с якобы курицей и уже начать в нем раскопки. Почему все так зациклены на насыщении и не думают о душе?.. Ох, сейчас это совсем неважно!
Важно другое. Отчего Сюэ Ян не остался в постели — сам же говорил, что с места не сдвинется раньше полудня, хоть режьте его?! Получается, что проснулся и решил пойти вслед? Неужели в его шутливых ревнивых упреках была толика правды?.. Это могло бы пробудить в душе неуместное самодовольное тепло, не будь в его свободной руке обнаженного меча.
— Это не то, что ты думаешь, — что единственное приходит в голову, то Сяо Синчэнь и говорит, мягко перехватывая Сюэ Яна за запястье, вынуждая опустить оружие.
Тот возмущенно щерится, не забывая бросать встревоженные взгляды на преспокойно углубившуюся в недра птицы нечисть, и невольно вздрагивает от скрежещущего звука ломаемых острыми зубами костей. А потом его взор падает на россыпь бумажных оберток со следами жженного сахара на них, и его лицо искажается в гневе.
— Снежок, я еще ничего не успел надумать, так что уж поделись! Только не бреши, я знаю, как у тебя это бывает: наплетешь с три короба, а потом вешаться захочешь от стыда! — выплевывает Сюэ Ян. И, разумеется, он сам лжет как дышит — наверняка ведь напридумывал кучу всего, одно другого хуже!
— Не нужно вешаться. Лучше топись, тогда я тебя съем, — вступает в беседу Ченмэй, выглядя при этом непристойно воодушевленным такими перспективами. И вдруг заходится в сиплом хихиканье, больше походящем на шипение полузадушенной змеи. — «Снежок»? Какие у смертных глупые имена пошли… А, впрочем, плевать — все равно не запомню!
— Ченмэй, не очень осмотрительно с твоей стороны оскорблять тех, кто тебя кормит, — рассудительно замечает Сяо Синчэнь, с неодобрением поджимая губы. Эта предположительная семейка слишком пренебрежительно к нему относится: один не желал запоминать его духовное имя, а второму даже прозвище не по нраву!
— Вот именно! — заходится в вопле Сюэ Ян. — Объясни мне наконец, каким образом ты выловил эту дрянь из лужи и какая моча тебе ударила в башку, что ты ей отдал мои конфеты, пока я вас обоих не прирезал!
Сяо Синчэнь зажмуривается и глубоко вздыхает, отсчитывая столько мгновений, сколько требуется для того, чтобы ощутить внутренний покой. Он справится и сможет все решить мирным путем. Быть может, его опыт переговоров с нечистью нельзя назвать удачным, но в этот раз точно никто не пострадает.
— А-Ян… — спустя довольно длительное молчание говорит он. — Ты часто дурно отзывался о своей матери, которая желала от тебя избавиться, и я признаю твое право на это. Но мне сложно понять твои чувства, ведь я ценю свою семью и все, что они для меня сделали.
— Да что они для тебя сделали?! Тебе напомнить, с какими помоями нас смешал твой братец, когда явил свой плешивый зад?! — мигом вскидывается Сюэ Ян, и его голос полон презрения.
— Ох, ну только не снова…
Он до сих пор ничего не понял, какую же услугу оказал им обоим Далекий Снег, Холодный Мороз, когда вернулся в духовный мир, не выполнив приказа Старейшин! Ведь он мог просто забрать своего брата против его воли, и все принесенные жертвы оказались бы напрасными… Да, Яркая Луна, Прохладный Ветерок вернулся бы домой, возродившись без памяти через сотню лет вместе с Шуанхуа, но как бы себя чувствовал Сюэ Ян, оставшись брошенным? Так что обиды его совершенно напрасны, подумаешь, кому-то не понравился... Сяо Синчэня первые же смертные в его жизни жаждали убить, и ничего!
— Понятия не имею, в чем у вас дело, но страсть как интересно, — комментирует уже позабытый Ченмэй, обсасывая измазанные пальцы. Он, уютно устроившись на своем сложенном хвосте, заинтересованно вертит головой из стороны в сторону, вслушиваясь в разговор. — Эй, смертный с конфетами, а этот хер визгливый тебе кто? Полюбовничек? Так ты его... того-этого, чтоб не заливался так!
— А? — только и может, что замереть с раскрытым от удивления ртом Сюэ Ян, однако находится с ответом: — Пасть захлопни!
— Замолчите оба, я еще не договорил, — повышает голос Сяо Синчэнь, и его неожиданно слушаются, что не может не радовать. — А-Ян, я желаю тебе только лучшего, и хочу, чтобы ты понял, что семья это не так уж и плохо.
— И как этот червяк драный должен мне в этом помочь? — перекашивает от отвращения Сюэ Яна, и одинаково с ним обескураженно кривится и Ченмэй, словно вопрошая: «И правда, а я тут каким боком?»
— Дело в том, что я полагаю… Нет, теперь я могу с уверенностью утверждать, что он твой… Прости, Ченмэй, я не знаю сколько тебе лет, чтобы сказать точно, в каком колене… — извиняется Сяо Синчэнь и наконец торжественно заканчивает: — Твой предок.