Джено съедал его без остатка. 

Движимый голодом и жаждой, Джено продолжал путь сквозь пустыню среди верблюжьего каравана вместе с туземцами. Племя мигрировало к оазису на западе песчаной долины, одарив путника снаряжением в обмен на чужестранную еду. Джено, честно, не ожидал, что им так понравятся обычные сырные крекеры. Возможно их удивлял солоноватый вкус при отсутствии запаха. 

Ориентируясь на левитирующий над ладонью голубой самоцвет с привязанной ниткой, караван брел за своим лидером Бахрамом, медленно и все менее уверенно. Путник плёлся пешком. Он и не рассчитывал на горбатый транспорт – считал, что ему в принципе повезло встретить этих людей, и этого было достаточно.

Мало, кто из встречных незнакомцев желал услышать его историю, но нашелся один заинтересованный.

Ренджун отличался от других юношей племени тем, что мог заговаривать артефакты, и из обычных камней, железяк, перьев и палок получались отличные инструменты для жития-бытия. Вот только доверился он об этом лишь Джено. Иначе бы сделали его местным божком, и чёрт знает, чем бы это кончилось. Джено думал, что Ренджун чуть-чуть был похож на Всевышнего своим ответным молчанием на выговоренную исповедь.

Брахам остановил верблюда и осмотрел местность. Артефакт в его руке мигал. На фоне бесконечного песка и слепящего синего неба лидер водил ладонью в разные стороны, пока голубой свет не стабилизировался, указывая направление.

И этот компас тоже любезно создал Ренджун, правда выставил всё так, чтобы камень попался детям в канаве. Взрослые быстро распознали в светящемся самоцвете ценную вещь. Недолго после вся деревня собиралась в дорогу.

Джено прибыл примерно за день до того, как они покинули место. Его здесь тоже оценивали как ресурс, диковинку. В том, что ему позволили идти вместе с ними, было гораздо больше его инициативы нежели искреннее желание племени. Ренджун шепнул Брахаму, что лишние руки им не помешают (а вот голодный рот очень даже да), и пусть для Джено совершенно очевидно сознавать себя балластом, он не возражал чужим злым взглядам. 

Прошло уже около пятнадцати дней с начала их путешествия. Суровая пустыня покорялась лишь самым стойким, а неопытное племя, прежде не мигрировавшее так далеко, оказалось неготовым. Выжившие продвигались вперед, оставляя позади дорогу из умерших соплеменников. 

Будучи неуверенным в идее следования за вымирающими туземцами Джено всё равно продолжал путь, веря в голубой свет самоцвета, в райское место куда этот свет их приведет. Но шли дни, а пески вокруг не кончались.

Страшное случилось, когда верблюд Брахама споткнулся о груду темной субстанции. В потерявшем очертания мешке послышался угрожающий хруст.

– Это же… – послышался вздох кого-то из подошедших. Брахам тоже спешился и, приподняв часть ткани, отпрянул назад. Разжаренная под солнцем плоть вспухла и покрылась грязно-красными рытвинами, песок высыпался их пустой глазницы. Это был их соплеменник, почивший около трех дней назад. Плакать ни у кого не получалось, надо было экономить любую влагу. 

– Получается мы ходим кругами? – спросил слабый голос. – Эта адская штуковина ошибается? – говорящий указал дрожащим пальцем на самоцвет, который временно потух. – Или ты, Брахам, специально завел нас не туда? Кто вообще придумал, что нам необходимо куда-то идти!? 

Всеобщая истерия нарастала. Люди теряли надежду. Только Джено тайком проверял фляги, привязанные к верблюдам, ради живительных капель. Ренджун мрачно наблюдал издали.

Вскоре они продолжили путь, ещё медленнее прежнего. Это было невыносимо: жар и отчаяние выжимали последнюю волю к жизни. Когда верблюдов осталось больше, чем людей, Джено наконец получил возможность путешествовать верхом. Племя этого не одобрило, но и возразить ничего было нельзя. Животные скоро тоже слабели и отставали, разбредаясь по всей пустыни, либо падая замертво в песок от обезвоживания. 

Пока туземцы собирали костёр для ночлега, Джено не смущался брать чужие фляги переливать из них в свою, утягивать сушеные листья бамбука. Он продлевал свое существование в ущерб остальным, не слишком заботясь последствиями.

К двадцать шестому дню погиб Ренджун. Украсив песок своим бездыханным телом, он умер тихо, также как и жил до этого. Он был последним членом племени. Как только это произошло Брахам потерянно огляделся. Самоцвет больше не горел. Направления к дому не было, как и самого дома. Осознав это, лидер мертвого племени упал на колени и сложил руки в молитвенном жесте. Джено видел его последние кристально чистые слезы, упавшие на песок. Брахам молился, пока смерть не настигла и его.

После этого Джено забрал все оставшиеся припасы, деньги, часть вещей. Он тоже был слаб, но точно паразит, насыщаясь тем, что было у пустынных людей, все ещё оставался жив. Теперь необходимо было найти новый источник, новый организм.

Не слишком задумываясь, он приблизился к Ренджуну. В стеклянных глазах мальчика отражалась пронзительная синева. Джено аккуратно прикрыл его ресницы. Теперь казалось, будто тот безмятежно спал.

Спустя мгновения путник вился коршуном вокруг снаряжения Брахама. Осмотревшись, вор заметил, что в белых одеяниях что-то блестело. Там он быстро нашел голубой самоцвет, загоревшийся вновь. Слепящим голубым лучом тот озарил дженово лицо и обжег ему ладони, когда он попытался взять его в руки. Как только глаза немного оправились от полученного светового удара, Джено заметил, что Ренджуна нигде не было видно.

– Каково это? Вечно скитаться, наблюдая гибель как обычное явление? – послышался знакомый мягкий голос.

Ренджун, нетронутый песками, гладил верблюда Брахама по мягкой шерсти.

– Это ведь ты управлял светом, да? – Джено тяжело поднялся и подошел к верблюду с другой стороны. Через изгиб шеи животного они смотрели друг на друга, спрятав половину лица за тканью куфии. Только горящие взгляды касались лиц. – Знал изначально, что никакого оазиса нет. Просто изводил бедных людей.

– Ах, тебе их жаль? – сыронизировал Ренджун, прищурив глаза. – Знал. Конечно, знал. И погремушку эту создал забавы ради. Но намного интереснее было наблюдать за тобой. 

– Так кто же ты?

– Голод.

Голод по странствиям, голод за идею, голод о впечатлениях, голод по мечте. Он всегда рядом, направляет и внезапно предает.

У Джено заболела голова. Он протянул руку к Ренджуну, тот коснулся его ладони. В ту же секунду Джено почувствовал резь в желудке и опал на колени. Ренджун подошел ближе. Но не успел он наклониться, как путник вгрызся ему в руку. Кровь потекла по запястьям и в рот, и мимо, и по подбородку, шее и дальше. Марала собой одежды и невинные песчинки. Джено утолял свой животный голод, стремясь его укротить. Тот лишь молчал, улыбался и, казалось, становился отчетливее и целее с каждом оброненной каплей. Смешались слюни и кровь, сушеные листья бамбука вылетели из кармана и разметались по воздуху.

– Я понимаю твою жадность. Сожрать сам голод — это смело. Но без меня, жить тебе будет несладко.

Ренджун исчез, Джено успел ухватить лишь оставшийся от него самоцвет, теперь уже багрового цвета. И идти было некуда. И умирать было незачем.