Чайную открывает Сяо — снаружи звенит связка ключей и раздаются весёлые голоса, словно он переговаривается с кем-то, пришедшим за компанию, и слышать его смеющимся необычно, но вполне узнаваемо — Аякс задумался бы об этом, но его не должно быть в чайной до её открытия, а ещё он знает, даже не заглядывая в зеркало, что выглядит достаточно красноречиво растрёпанным, чтобы ни у Сяо, ни у его спутников не возникло никаких сомнений в том, что он здесь ночевал и не только спал при этом. Чжун Ли до последнего момента удерживал его в кровати, тычась носом то в шею, то в плечо, и бормотал, что у них ещё уйма времени до открытия чайной, и Аякс с удовольствием остался бы с ним вплоть до открытия и даже после — перспектива украсть у всех и оставить на целый день себе хозяина и лучшего мастера заманчивая, однако на краю сознания ещё маячило воспоминание о разговоре с Ху Тао, так что он, в буквальности заставляя себя, выбрался-таки из постели — и из объятий, — поспешно принимая душ и собираясь. 

И всё равно не успел. 

Дверь распахивается чересчур быстро, чтобы успеть отскочить и спрятаться, так что Аякс в буквальности нос к носу сталкивается с Сяо, который замирает на пороге, вцепившись в ручку, и сперва распахивает глаза, а затем часто моргает, окидывая его взглядом с головы до ног, словно рассчитывает рассмотреть призрачные полупрозрачные пятна на нём, подтверждая, что присутствие Аякса ему привиделось в замысловатой игре света и тени. Позади него, на крыльце, замирают двое парней — одного из них, с длинной светлой косой, Аякс уже видел, а второго, задумчиво обводящего кончиком языка кольцо пирсинга в губе, встречает впервые и сразу же испытывает к нему прилив признательности, потому что он, дёрнув уголок рта в усмешке, похлопывает Сяо по плечу и, подхватив своего спутника под локоть, торопливо уводит его. 

— Доброе утро! — не придумав ничего лучше, выпаливает с широкой улыбкой Аякс, точно его нахождение здесь, когда чайная ещё не открыта, а у него откровенной вид человека, который всего минут пятнадцать назад выбрался из постели, это естественный порядок вещей, и оно ожидаемо не срабатывает: состроив гримасу, Сяо рвано мотает головой, точь-в-точь отряхивающийся пёс, и отрезает:

— Даже знать не хочу. 

На пару мгновений Аякс остаётся стоять с застывшей на губах улыбкой, а затем закусывает нижнюю губу и шумно выдыхает — пожалуй, это самая лучшая реакция из всех, что он ожидал, и вместе с тем самая внезапная, так что он откровенно теряется в том, что сказать или сделать теперь, когда между ними повисает молчание, и ни один не сдвигается с места в ожидании, что это сделает другой. В этой тишине отчётливо слышно, как скрипит лестница под шагами спускающегося Чжун Ли — от его присутствия сразу становится легче, а успевшее собраться между лопаток болючее напряжение за считанные секунды рассасывается, и Аякс порывисто поворачивается к нему, с трудом удерживаясь от того, чтобы подать руку, помогая сойти с последних ступеней. В отличие от него, Чжун Ли выглядит безукоризненно собранным: ни один волосок не выбивается из привычно стянутого хвоста, одежда влито сидит, а на лице нет ни следа от складок подушки, хотя спросонья были — Аякс точно помнит, ведь обводил их кончиком пальца, улыбаясь тому, каким трогательно близким выглядел Чжун Ли в тот момент, до основания растеряв свою статность и став на целое раннее утро обыкновенным живым человеком с сонной припухлостью вокруг глаз и хрипотцой в голосе. 

— Ты сегодня рано, — отмечает он, обращаясь к Сяо, и останавливается рядом с Аяксом, едва задевая его плечо своим — моментальное стойкое ощущение опоры, а затем, не успевает тот выдохнуть, как пронизывает током, заставляя вздрогнуть и резко выпрямиться, вытянувшись всем телом, когда на спину, касаясь поясницы, опускается ладонь. Для Сяо этот жест должен остаться незамеченным — по крайней мере, Аякс всей душой на это уповает, потому что делать ситуацию ещё более неловкой, чем она уже есть, не хочется, иначе он начнёт на глазах плавиться, оседая и растекаясь по полу с обещанием самому себе, что впредь никогда больше не появится в чайной и будет только выманивать из неё Чжун Ли.

А приходить снова хотелось бы. 

— До открытия десять минут, — пожимает плечами Сяо, и от того, что он перестаёт сверлить взглядом Аякса, переведя его на Чжун Ли, вдох даётся значительно легче. 

В животе закручивается тёплый комок от того, как ласково и бархатно звучит голос Чжун Ли, когда он с тихим смешком произносит:

— Ценю твою пунктуальность, — при этих словах глаза Сяо широко раскрываются, а грудь раздувается в судорожном глубоком вдохе — и то же самое происходит с Аяксом, но по иной причине: пальцы, касающиеся его поясницы, приходят в движение, плавно поглаживая, и даже через одежду заставляло покрываться мурашками, ощущая о электрическими разрядами по коже. — Я провожу Аякса и помогу тебе, — продолжает Чжун Ли всё тем же ровным тоном, словно не он в эту самую секунду заставляет Аякса изо всех сил стискивать зубы и шумно дышать, делая глубокие шуршащие вдохи и долгие медленные выдохи, чтобы собраться с мыслями и всем возможным самообладанием. 

Сяо с заминкой кивает и проскальзывает мимо, углубляясь в чайную, а Аякс в буквальности отскакивает от Чжун Ли, крутанувшись на пятках — на пояснице остаётся горящий след от него пальцев, и моментально вспыхивает нестерпимое желание вернуть их на место, а лучше и вовсе заставить прижать всю ладонь, закатывая глаза и расплываясь в блаженной улыбке от мелькающих под веками образов о том, как совсем недавно, когда они были в постели, Чжун Ли касался его так, только прямиком по голой коже. 

Сглотнув и помотав головой, прогоняя воспоминания, Аякс снимает с вешалки свою куртку и оглядывается на него, терпеливо замершего рядом в своей традиционной одежде, так что на мгновение проскакивает мысль, что прошлая ночь примерещилась, и Аякс останавливается, всунув в куртку только одну руку, а взгляд скользит по Чжун Ли в попытке отыскать доказательства, что всё было на самом деле. 

— Всё в порядке? — мягко спрашивает тот, склонив голову к плечу, и делает шаг. Между ними остаётся ничтожно маленькое расстояние, что можно уловить его запах — и Аякс с трудом удерживается от того, чтобы уткнуться лбом ему в плечо, и только быстро кивает, всовывая в рукав вторую руку. Сердце пропускает удар, когда он не успевает накинуть куртку, а Чжун Ли подхватывает её и помогает это сделать, расправляя воротник, и это такой... домашний жест, что Аякс начинает судорожно размышлять о том, что вряд ли случится что-то страшное, если он сейчас быстро чмокнет Чжун Ли. — Выглядишь так, словно тебя что-то беспокоит, — предпринимает тот ещё одну попытку в расспросы — воротник давно расправлен, однако Чжун Ли продолжает его придерживать, большими пальцами бережно проведя по шее Аякса, и срабатывает беспроигрышно: издав прерывистый вздох, он выдавливает из себя смущённую улыбку и признаётся:

— Вдруг подумал, что мне приснилось всё, что было. Ну, между нами. 

Чжун Ли вскидывает брови и издаёт смешок, от которого Аякс невольно ёжится — и самому кажется, что, будучи озвученным вслух, его страх звучит ещё нелепее, чем когда был исключительно в мыслях, и на язык уже запрыгивает сбивчивое извинение, когда Чжун Ли наклоняется и прижимается к его лбу своим:

— Всё было по-настоящему, Аякс, — с улыбкой бормочет он.  

И Аякс резко выдыхает. Сердце проваливается в живот и начинает истерично колотиться в нём, и от покалывающих и пощипывающих руки и ноги эмоций, тепла и запаха Чжун Ли, который теперь находится в максимальной близости, мысль отпустить себя и поцеловать его сию секунду становится всё более объёмной, выпуклой и увесистой. Желудок переворачивается при мысли, что в любой момент может выглянуть Сяо, заставая их — со стороны кухни доносится такой грохот посуды, будто он намеренно швыряет её и размашисто захлопывает дверцы шкафов, создавая вокруг себя изолирующий шум.

Набрав полную груди воздуха, Аякс раскрывает рот — и не издаёт ни единого звука, так что Чжун Ли подпихивает его кончиком носа в нос, подбадривая, и от этого щемит в груди. Осознавать тот факт, что вчера днём между ними существовал целый пласт пространства, отодвинутости друг от друга, а теперь можно прикасаться в любой момент и доверительно обращаться, странно — вчерашний день сталкивается в его голове с сегодняшним, и мозг словно бы искрит и закипает в попытке переварить и утрамбовать внутри себя этот перескок. 

— Я хочу сходить с тобой на свидание, — выпаливает Аякс и тут же издаёт рваный смешок, вспоминая, как развернулось прошлое. — Я имею в виду, такое... свиданистое свидание, — неуклюже уточняет он, и от вида того, как стремительно растёт улыбка Чжун Ли, становясь до невозможности широкой, хочется зарыться горящим лицом в ладони, по-детски прячась. 

Руки Чжун Ли опускаются, пропуская между пальцев полы куртки, а потом раздаётся тихое вкрадчивое постукивание, с которым он соединят концы молнии и со вжиканьем застёгивает её — чистой машинальностью Аякс задирает подбородок, потому что последний раз так делала мама в детстве, неизбежно прищепляя ему кожу, и от того, как Чжун Ли, заметив это движение, легонько поглаживает его по подбородку, по груди разливается тепло, такое мягкое и пористое, совершенно нежное.

— Договорились, — кивает он, и разомлевшему Аяксу нужно время, чтобы вспомнить, о чём идёт речь. — Сейчас проходит одна выставка — я давно уже хотел на неё сходить. Составишь мне компанию?

Словно бы Аякс способен отказаться. Вернее, у него остаётся право на это, но нет желания, и думается, что проницательному Чжун Ли, который, как они выяснили, с первого же дня видит его насквозь, так что ответа не дожидается и прижимается губами ко лбу Аякса, с улыбкой, которая ощущается кожей, шепча: «Тогда до встречи, Аякс». 

Из чайной он выходит на ватных ногах — они в действительности не слушаются, отказываясь толком переступать и подгибаясь на ступенях, что приходится вцепиться до звона в суставах в перила, удерживаясь от падения и спускаясь потихоньку, как едва научившийся ходить ребёнок. В голове эхом повторяются слова Чжун Ли, подтверждающие, что всё было на самом деле и остаётся тоже настоящим, и силы ногам это не придаёт — наоборот, Аякс лишь сильнее чувствует себя на грани от того, чтобы растечься по асфальту посреди улицы, — зато делает тёплый сгусток у него за грудиной ярче, настолько, что тот начинает всамделишно греть, припекая в кости, и на лице сама рисуется улыбка, которую никак не удаётся проглотить. 

Ему нужно разделить с кем-то свои чувства, тесно сплетённые и гремучие, иначе они разорвут изнутри, вскипев до такой степени, что кожа не выдержит и лопнет — голова у Аякса уже кружится, а по ступням разливается зуд, из-за которого выстоять на месте становится невозможным, и он пружинисто вышагивает по улице, поспешно — почти вслепую — набирая номер, который знает наизусть ещё со школы. 

— Судя по тому, что ты вчера не объявился, вы переспали, — ехидно хмыкает Скарамучча сразу же, как отвечает на звонок, не оставляя Аяксу и шанса перехватить инициативу или попросту начать разговор. 

— Ты ужасен, — выдыхает тот. 

— Ещё скажи, что неправ, — нисколько не смутившись и не обидевшись, парирует Скарамучча, и Аякс не находится, что ответить, кроме как выразительно громко выдохнуть в динамик, чтобы услышать короткий перелив смеха в ответ — и неожиданно осознание того факта, что Скарамучча в хорошем настроении, помогает ему сделать вдох полной грудью и расслабиться, замедляя шаг.

Только теперь в полной мере нагоняет осознание произошедшего за ночь — даже их короткий разговор с Чжун Ли об этом не делал это осознание таким ярким и чётким, как это происходит сейчас, когда он дышит прохладным утренним воздухом, хотя ещё совсем недавно лежал в чужой постели, переплетаясь руками и ногами, а единственное дыхание у него над ухом — это сопение Скарамуччи в телефоне. Аякс знает, что на деле тот нисколько его не осуждает, пускай и отпускает колкие замечания — это неотъемлемая часть его характера, справляться с которой на постоянной основе, впрочем, способен только Кадзуха, однако время от времени и Аяксу нужны эти шпильки, которые всегда вонзаются ровно в те точки, где собрано больше всего напряжения, и поначалу передёргивает, а потом внезапно выдыхается до самого основания, и становится легко. 

— Он такой... — начинает Аякс, чтобы тут же оказаться прерванным:

— Умоляю, избавь меня от подробностей, — шикает Скарамучча, и без труда представляется, как машет рукой в этот момент, а если рядом находится Кадзуха, то ещё и гримасы корчит, и Аякс издаёт смешок, покачав головой — не то чтобы он собирался посвящать кого-либо, даже Скарамуччу, в детали своей личной жизни, и то, что они оба знают об этом, но всё разыгрывают этот диалог, наполняет умиротворением. 

Двигаясь по улице чистой машинальностью и не задумываясь о том, куда именно идёт, Аякс ловит себя на том, что улыбка остаётся у него на губах, нисколько не напрягая щёки, и проносится мысль, что такой и должна быть дружба: чувство расслабленности даже после обмена ехидными замечаниями или в моменты внезапно образовывающегося молчания, как сейчас, пока Аякс, отвлёкшись, заново окунается в воспоминания, и делать это под сопение и шуршание Скарамуччи гораздо комфортнее, чем в одиночестве, словно бы они находятся рядом сию секунду, и достаточно протянуть руку, чтобы пихнуть его в бок и получить пинок в ответ. 

Может быть, в словах Ху Тао о том, что «Гавань дракона» — это место заземления и устаканивания, остановка для всех потерянных по жизни, где можно выдохнуть и прислушаться к себе, сосредоточившись лишь на размеренности чайных церемоний и запахе и вкусе чая, есть смысл.

Может быть, это заслуга Чжун Ли, чьё спокойствие и уверенность впитались в стены и пропитали чаи, незаметно вплетясь в их ароматы, что и не понять, откуда накатывает внезапное ощущение стойкости, будто собственная жизнь и правда увесисто лежит в ладонях, и вылепить из неё можно абсолютно всё, что угодно — нужно только выбрать и держать в голове, что в любой момент можно начать перелепливать, если в процессе станет понятно, что выходит не то, что хочется. 

— Я хочу поступить в университет, — первым нарушает молчание Аякс и слышит, как на том конце раздаётся громкое — и явно удивлённое — хмыканье. Пауза возобновляется, но в этот раз длится не дольше пары мгновений, по истечении которых Скарамучча издаёт протяжное мычание, что без труда выходит представить, как при этом он закрывает глаза и, нахмурившись, зажимает переносицу между пальцев. 

— Забудь. Теперь мне интересно, чем вы занимались всю ночь, что ты пришёл к этой мысли, — наконец, бормочет он — и, опять же, Аякс с лёгкостью представляет, как при этом Скарамучча качает головой, словно никак не может поверить в услышанное.

А он не в силах ответить на этот вопрос, потому что ответа и нет — мысль пришла ему в голову утром, вкрадчиво проклюнувшись по пробуждению, когда мозг выпутался из сонного тумана, лениво перебирая, точь-в-точь фотокарточки, воспоминания прошедшего вечера и ночи, и их разговор с Чжун Ли заставлял особенно вспыхивать от смущения за свою чрезмерную честность, почти откровенность, на которую он мог решиться исключительно в моменте, когда эмоции переполняли и прямо-таки выплёскивались из него, потому что заново прокручивать в голове каждое своё слово напоминало изощрённую пытку. 

И, тем не менее, после их разговора Аяксу и правда... полегчало. Привычная бетонная тяжесть от ощущения себя бестолочью всё ещё давила на сердце и лёгкие, мешая толком дышать, однако перестала быть такой неподъёмной и непроницаемой, точно покрывшись сетью множества тоненьких трещин, долгожданно пропуская воздух. 

— Ладно, предположим, — шумно выдохнул Скарамучча, возвращая его в реальность, и Аякс спохватывается, что всё это время молчал, погрузившись в размышления. — Значит, уже решил, куда будешь поступать? — вопрос произносится неожиданно серьёзным — для Скарамуччи — тоном, словно он строгий и нешуточно обеспокоенный родитель, которому ребёнок заявил о своей очередной сумасбродной идее, и нужно прощупать почву, выясняя, насколько целеустремлённо тот настроен. 

Аякс мотает головой, словно он может увидеть это, а потом запоздало выдыхает:

— Не-а, — в последнее мгновение он удерживается от того, чтобы признаться, что в полной мере осознал это желание — намерение? — лишь пару минут назад, когда они созвонились и заговорили, однако оно было таким ясным и отчётливым, словно, наконец, каждая деталь стала на своё место, соединившись в единый механизм, который ещё не работает и неизвестно, заработает ли — и как будет работать, но само его ощущение внутри успокаивает, потому что никогда прежде ничего подобного не было. — Да ладно, я же не сказал, что сейчас же бегу подавать документы и...

— Тебе бы вступительные сдать, — поверх его слов фыркает Скарамучча.

Губы сами собой растягиваются в широкой улыбке, и Аякс, остановившись посреди улицы, оборачивается, отыскивая взглядом вывеску чайную — уже едва видную, но ему и не нужно её видеть, чтобы в точности знать, через сколько других вывесок она находится. 

— Как мы уже выяснили, если я хочу — я добьюсь. 

Немного позже, когда Аякс доберётся до дома, он завалится на постель и примется прыгать с сайта на сайт всех университетов в Снежной, придирчиво изучая каждый, чтобы остановить свой выбор — неожиданно и для себя самого, и, впоследствии, для родственников и друзей — на педагогическом, хотя никогда прежде не задумывался о нём, потому что считал, что для того, чтобы учить других, надо самому владеть этим в совершенстве, а ещё уметь отдавать себя, в то время как Аякс понятия не имел, есть ли в нём то, что можно предложить другим, и что они захотят взять от него.

И если поверить в слова Чжун Ли, что Аякс по умолчанию представляет из себя что-то одним фактом своего существования, то, может быть, ему будет достаточно найти своё место по отношению к другим людям.

Может быть, пока он будет учиться отдавать, то нащупает то безусловное нечто, что может отдавать другим и быть уверенным в его наличии и всамделишной тяжести точно также, как до того был уверен в отсутствии, ежедневно сжираемый чувством собственной бестолковости и бесполезности. 

И это решение, которое и самому Аяксу будет казаться диким и до последнего нереалистичным, словно выдуманным кем-то другим и про кого-то другого, первое за много лет — или всю его жизнь — ровное и увесистое, приходящееся ровно по размеру и не вызывающее желание поёжиться, избегая, или одёрнуть в попытке дотянуть до подходящего.

Не считая Чжун Ли, который с самого начала правильное решение.