«С виду взглянешь — так простая деревенщина; а ты, как явствует, способен на осмысленную хитрость...»

(Несколькими часами ранее).

Брызги, летящие камни, оглушительный грохот!.. Последующие после прогремевшего взрыва мгновения стали для отброшенного в сторону Мирко настоящим кошмаром. Ослепленный яркой вспышкой, под оглушительный рокот осыпающихся горных пород он кубарем покатился по царапающей тело поверхности — натыкаясь на камни и в конечном счете ударившись об отколовшийся от свода колкий сланец... Сверху посыпалась острая крошка... Из грудины как будто бы вышибли воздух... Оглоушенный ударом в затылок мальчишка поначалу отрешенно распластался ничком — растворившись в расколовшем череп звоне да тихонько завывая от разлившейся по телу иступляющей боли — но засим пронзительная какофония шума оформилась в его сознании в раздельные звуки... В зале воцарилась настоящая бойня!.. От стенаний и неистового карканья чудовищ окунувшийся в ужас подлеток накрыл кружащуюся голову руками: даже его собственная боль потерялась в душераздирающих воплях агонизирующих раненых... Отовсюду послышался грохот, оголтелое чудовищное верезжание, истошные визги да лязг застопорившегося в клине металла: отдельные выжившие в отчаянии воздели против гарпий клинки, однако даже разящая сталь оказалась бессильна против разъяренных бестий... Несчастный сжавшийся мальчишка в исступлении взмолился: лишь бы только пережить воцарившееся в барлоге побоище!.. От пронзительных возгласов и гула колыхающихся крыльев буквально зазвенела голова: потревоженные разорением гнездовья стервятины бросились разрывать неосторожных вторженцев на части!.. Тех несчастных, кого не задавило обвалом, потрошили и кромсали наживую — беснующиеся гарпии налетели на оказавшихся в их власти несчастных безо всякой пощады: отринув досельные междоусобные склоки, чертовы твари со звериной жестокостью объединили усилия, одурев от смрада крови и обугленной плоти... Сражаться с пустовками было излишне: о том, что их разрозненная стая насчитывала поистине необоримое множество тварей, ни живому ни мертвому Мирко надежно подсказывала трепыхающаяся под тяжестью тела ведьмачья подвеска. Посеченные же камнями гвардейцы вдобавок потерялись во тьме... От истошных стенаний мальчишечья душонка заметалась в грудине... В гудящей голове прогрохотало одно: лишь бы упивающиеся творимым кровопролитием гарпии во всеобщем гуле стонов не заметили его самого...

Попавший под ведьмачью опеку мальчонка уже неоднократно оказывался приневолен слушать кошмарные вопли идущих на смерть: обладающий весьма своеобразными представлениями о воспитательном процессе убийца чудовищ нередко принуждал малолетнего пасынка присутствовать при ужасающих казнях преступников... Свыкшись с его наставлениями о необходимости быть твердым под ударами судьбы, добродушный крестьянский сыночек с горестным трепетом наблюдал за последними мгновениями жизни неисправимых негодяев — обреченно созерцая заплечного мастера и подчас в бессилии отворачивая дрогнувший лик к возвышающемуся позади его спинушки Освальду... Ожесточенный ведьмак сохранял непреклонность, требуя от непривычного к жестокости мальчишки лицезреть истязания в нерушимом спокойствии — дабы уберечь сердобольного Мирко от неминуемого всполоха при столкновении с подобным уже при иных обстоятельствах — однако в действительности все его усилия оказались напрасны. Подготовиться к очередному созерцанию смерти себемиров сыночек не смог.

От одуряющих предсмертных воплей, тошнотворного смрада и близости беснующихся гарпий оставшийся без попечения наставника мальчишка поначалу едва не лишился сознания. Саднящие от множества ушибов конечности в напряжении застыли без движения. Поверхностное дыхание превратилось в лихорадочные вздохи: удушающее зловоние гарпиева помета и завшивленных перьев ударило буквально в дитячье обличье!.. Только бы чудовища его не заметили!.. В ожидании надвигающихся предсмертных терзаний окаменевшее тело потеряло чувствительность. В идущей по кругу головушке не осталось ни единой оформленной мысли: одни лишь горестные слезы катились по расцарапанному гравием личику крупными градинами. Выжить. Только бы выжить.

...Сколько времени продолжалось кровавое гарпиево пиршество, испуганный Мирко не ведал: припавшему к камням салажонку казалось, что опьяненные кровью стервятины бесновались над телами разорванных недругов целую вечность... Открывать глазенки или тем более отрывать от каменьев рассеченное при падении челышко отброшенный себемиров сыночек боялся... Первым утихло разбавлявшее истошные вопли певучее лязганье стали: остервеневшие чудовища разорвали всех способных сражаться гвардейцев на части и принялись глумиться над беспомощными ранеными; засим сопровождаемые хлюпаньем разрываемой плоти надрывные крики сменились единичными сипатыми хрипами... Только спустя невообразимую вечность разгула стервятин издаваемые страдальцами крики заглохли — сменившись разноголосицей поглощающих кровавую трапезу тварей. Живых людей в пещере не осталось... Окаменевший от жути мальчонка долго не решался отверзнуть сомкнутые глазки: возгласы разрывающих добычу пернатых убивиц раздавались угрожающе близко... Только когда ожидание стало совершенно нестерпимым, а разлившееся по неподвижным конечностям пламя начало испепелять изнемогшие мышцы, несчастный салажонок через силу приоткрыл замутненные очи. Первым, что привиделось в частично обвалившейся зале, стало невообразимое множество гарпий, вырывающих друг у друга человечьи останки: разобравшиеся с недругами бестии облепили их исклеванные трупы и с болезненной усладой кромсали кровавую плоть. Наиболее оголтелые твари вырывали клочья мяса буквально из клювов товарок... Два изодранных до неузнаваемости тела валялись в окружении пирующих тварей, раскинувшись в неестественных позах на расстоянии в десяток саженей от сирого Мирко; еще одно бездыханное тело лежало под завалами осыпавшихся сверху камней — ненасытные чудовища глодали его потрох прямиком из рассеченного булыжинами брюха, оголтело переругиваясь при столкновении с вражьми клювами... Только сейчас, когда поднявшаяся пыль потихоньку осела, подсветившись льющимся из верхнего разлома сиянием звезд, перед мальчишечьими глазками вконец-таки открылся масштаб произошедшей в расселине бойни: вся нерадивая ганза оказалась разбита. Отлетевший в сторону Мирошек остался единственным выжившим: должно быть, наспех сложенный охранительный знак мастеровитого Освальда смягчил для него последствия прогремевшего взрыва. Теперь он оказался совершенно беззащитным: увлеченные поглощением плоти сквернавицы покамест не замечали малолетнюю жертву, но спрятанный под дитячью рубашонку медальон натурально трепыхался от их пугающей близости...

Охваченный ужасом Мирко в исступлении поводил напряженными глазками, отчаянно сдерживая прорывающиеся сквозь дыхание всполошенные всхлипы: тела убитых были изувечены настолько безобразно, что определить их настоящую личность не представлялось возможным. Мрачный мальчишкин наставник также как будто бы исчез без следа — о том, что он мог быть одним из кромсаемых тварями трупов, несчастный салажонок не хотел даже и думать... Забывшись от жути, он понемногу приподнял отяжелевшую голову, судорожно протянув задрожавшую ручку к расщелине: в следующее мгновение камушек под его приподнявшимся плечиком угрожающе хрустнул, и испуганный дитенок моментально распластался без движения — близость смерти ощущалась почти что физически... По расцарапанным скулам сызнова покатились горячие слезы. Он был один, совершенно один, и помощи ждать было неоткуда: беснующиеся твари не подозревали о присутствии еще одной маленькой жертвы, но все могло перемениться в любое мгновение... Спасший же мальчишкину душонку ведьмак как будто бы всамделишно канул под землю: быть может, он действительно валялся, бездыха́нный, оказавшись придавленным осыпавшимся сводом.

— Освальд... — еле приоткрывая обомлевшие уста, прошептал обмирающий от страха подлеток — панически ворочая глазами да тщетно пытаясь разглядеть в полумраке пропавшего мастера.

Да только ответом потерявшемуся мальчику стало одно лишь непрекращающееся верезжание гарпий, после которого перепуганный до остановки дыхания Мирко с былым содроганием прижался к каменьям: каждый изданный по неосторожности предательский шорох мог привлечь к нему внимание взбесившихся чудовищ. Все ж таки предупреждавший об опасности ведьмак оказался убийственно прав: даже первоклассно подготовленные гвардейские арбалетчики предстали совершенно бессильными перед сворой кровожадных стервятин... Судьба же одинокого дитенка — так и вовсе была незавидна. Сердцем ведьмачьего пасынка овладело отчаяние: его единственный наставник и заступник, который прежде никогда не бросал салажонка, ныне не отзывался, несмотря на приключившееся лихо!.. Умудренный опытом ведьмак определенно предчувствовал, что все закончится подобной ужасной трагедией — и потому постарался подготовить к ней и несчастного пасынка.

— Освальд... — бегая взглядом по черной расселине и буквально задыхаясь от терзающего страха, повторил полубезумный от испуга салажонок. Обращенная к наставнику мольба осталась бесплодной. Быть может, пропавший убийца чудовищ встретил свою бессмысленную кончину совсем недалеко от уцелевшего воспитанника.

Пролежав без движения целую вечность и исступленно пронаблюдав за бесцельными склоками бестий, не понимающий, жив он или мертв, ребятенок понемногу смекнул: оставаться в гнездовье было смертельно опасно — выясняющие отношения гарпии то и дело намертво сцеплялись с товарками и в развившейся междоусобице могли ненароком разглядеть и добычу... Необходимо было как можно быстрее спасаться! Направление выхода из пещеры растерянный мальчишка покамест не видел — после взрыва песчаные своды осыпались, разительно преобразив злополучную залу — однако двигаясь по стеночке, он мог куда-нибудь да выйти... На этом страшащийся дышать салажонок с замиранием сердца пополз... Удивительно, но в опустошенной испугом головушке сами собою начали оформляться наказы готовившего его к выживанию Освальда: что передвигаться потребно было исключительно небыстрым ползком; что природным союзником малолетнего Мирко являлась врожденная подслеповатость безмозглых стервятин; что металлический блеск потребно было прятать глубоко под одежонкой; и что разлившийся по черной расселине сумрак мог послужить как укрытием, так и скрывающей провалы смертельной ловушкой. Вершок за вершком, на ощупь выверяя движения, бездольный мальчонка волочился вперед — чувствуя, как под ладошками крошится песчаник, а на груди трепыхается зачарованный знак: будь грани медальона маленько острее, мальчишкину грудину расцарапало бы в кровь... Что именно поднаторевший ведьмак определял при помощи сей хитроумной штуковины, объятый ужасом Мирошек не ведал — однако пронзительные крики чудовищ громыхали прямиком у него над затылком. Уставившись в едва проступающие в полумраке очертания капельников, затаивший дыхание мальчик с лихорадочными вздохами тянулся вперед, замирая при каждом хрусте полого песчаника... Гнездовья чудовищ постепенно смещались назад.

— Ка-ар!!! Ка-а-аррр!!! — Верезжащая гарпия спикировала убийственной тенью прямо над мальчишкиным затылком, приземлившись около потерянного убитым гвардейцем клинка: схватила выпавший из рук поверженной вражины бликующий меч и, взмахнув здоровенными крыльями, взмыла вместе со сверкающим трофеем к сохранившимся смердящим гнездовьям. Оцепеневший мальчонка стремительно прильнул лобовиной к каменьям — тарахтящее сердечко заметалось в груди... Только бы его случайно не увидели!.. Великая матушка Мелитэле, только бы его не увидели!.. Кажется, чудовище пронеслось на расстоянии в ничтожную сажень от его потылицы...

Прождав в неподвижности гнетущую вечность и понемногу удостоверившись, что удача его не покинула, забывающий дышать ребятенок потянулся вперед — стараясь более не смотреть на переругивающихся за пиршеством тварей... В определенное мгновение ему даже привиделось, будто ненасытные чудища перекинулись ужно и на погибших под обвалом товарок: по-видимому, даже врожденная стайность и наличие неоспоримого кровного родства не пробуждали в их душонках чувство взаимной сестринской привязанности. Несмотря на схожесть окаянных стервятин с обыкновенными человечьими девками, столкнувшийся с ними воочию Мирко быстро отучился обманываться: в головах оголтелых сквернавиц не имелось ни крохотки разума... Несколько саженей мучительной неопределенности — и бездумно ползущий Мирошек помаленьку добрался до проявившегося в сумраке разлома. Расщелина представала достаточно глубокой и широкой, дабы малорослый мальчишка в нее поместился!

Не помня себя от испуга и не слишком понимая, куда заползает, исступленный салажонок потянулся к спасительной трещине — как внезапно вместо камня нащупал нечто мягкое и бархатистое на ощупь! Перед глазами лежала рукописная книжица Сфорцы! Обтянутая выделанным телячьим пергаментом книга весьма удачно заклинилась между зубастыми гранями скал: неким чудом ее окованные железом края остались незамеченными бесноватыми гарпиями. Бездумно уставившийся на телячью велень салажонок невольно припомнил бросившего бомбу преступника — в головушке промелькнула маловразумительная дума: выжил ли решившийся на крайность профессор?.. Разумеется, у подготовившего путь к отступлению Сфорцы было больше возможностей спрятаться: слишком уж уверенно он выдвинулся навстречу погонщикам, поведя себя решительно и даже бесстрашно... Однако разыгравшееся после взрыва гарпиево бушевание оказалось настолько неистовым, что помочь пережить сию кровавую бойню могло исключительно вмешательство добрых богов... Гвардейцы оказались убиты, ведьмак запропастился незнамо куда... Назвавшийся оксенфуртским ученым лазутчик мог запросто избрать осознанную гибель на собственных условиях.

За последние денечки нескончаемой погони отношение малоопытного крестьянского отпрыска к вероломному Сфорце несколько раз переменялось разительным образом. Искренне проникшись к седовласому ученому неподдельным любопытством, узнавший об его истинной личине Мирко оказался по-настоящему обескуражен открывшейся правдой. Воспитанный батьками в простодушной добродетели, за последний год серьезных испытаний он и без того уже успел неоднократно разувериться в былых уложениях: в особенности, когда его единственным опекуном и защитником внезапно заделался «лишенный сердца и совести паршивый мутант», а привычная картина черно-белого мира разбавилась сбивающими с толку оттенками серого... Вот и сейчас, искренне увлекшись краснобайством хитроумного лазутчика, сирый Мирко с трудом примирился с реальностью, в которой добродушного профессора внезапно изобличили как иноземного преступника! И ежели вначале он искренне посочувствовал «облыжно» обвиненному попутчику, испытав невиданный трепет от происшествия с суровыми лирийскими законниками — то в дальнейшем, когда обвинения против самоназванного адъюнкта стали слишком уж неоспоримыми, а малоразговорчивый Освальджик неожиданно переметнулся на сторону гонителей, окончательно запутавшийся Мирко отнесся к вороватому заказчику уже с недоверием. Он ведь попытался использовать мальчишкиного мастера втемную!.. В определенный момент отчаянно желающий прекращения мытарств Мирошек даже безотчетно возжелал, дабы хитрую шельму вконец изловили — чтобы им с несправедливо обвиненным наставником поскорее воротили былую свободу!.. Но когда оставленный всеми лазутчик — невероятно упорный и столь же убийственно преданный затеянному делу — неожиданно проявил недюжинную стойкость и мужество, трепещущий перед сильными духом дитенок сызнова испытал к нему крупицу уважения и трепета. Бесхитростный крестьянский сыночек ни крохотки не разбирался в смертельных политических играх — но даже он своим детским рассудком безотчетно сообразил, что загнанному в угол соглядатаю из Ривии просто не оставили иначего выбора. Сфорца не собирался сдаваться без боя. И с жизнью расстался по свойскому выбору — потерянная книжица красноречиво свидетельствовала о его вероятной кончине...

Всхлипнувший мальчишка прислонил к себе потертую щебенкой велень и с прежним содроганием потянулся к разлому: книжонка с подставными натурфилософскими записями едва ли могла подсобить в выживании, но трясущийся от жути ребятенок все равно инстинктивно ухватился за нее как за кусочек былого спокойного времени. Времени, когда его самой насущной проблемой являлась гневливая брань наставителя... Кое-как подобравшись к чернеющей мраком расщелине, ни живой ни мертвый салажонок с надсаженным вздохом протиснулся внутрь: беспрестанно нагибая рассеченную голову, морщась от оставляемых породой царапин и буквально вжимаясь в смыкающиеся камни — лишь бы убраться подальше от мерзостных гарпий!.. В определенный момент продвигаться по сужающемуся разлому стало настолько непросто, что подгоняемый страхом себемиров сыночек отчаянно захныкал от прилагаемых усилий — но когда его силенки почти полностью иссякли, он неожиданно выбрался в относительно широкий изно́рок. Проползши по кромешной темноте, обессилевший Мирко прибился к шероховатым пещерным наростам — сжавшись и в отчаянии забившись в неизвестную расщелину... По саднящему личику побежали горячие слезы: малолетний страдалец оказался единственным выжившим в логове бестий... Один, он остался совершенно один!.. Без матери и тятьки — а теперь уже и мрачный мастер совершенно не мог за него заступиться!.. От одуряющего страха захотелось забыться: потерявший рассудок мальчишка — все еще не до конца осознающий, как именно ему повезло — закрыл обличье ладонями, тихо заплакав.

...По прошествии неизвестного количества времени перемученный Мирко совсем изнемог. Верезжащие крики сменились навязчивым звоном в оглоушенной головушке, по расцарапанным ручонками побежали мурашки. По счастью, хоть холодная ведьмачья подвеска перестала столь отчаянно дрожать: чудом спасшийся подлеток отдалился от чудовищ. Теперь он оказался в непроглядном сгустившемся мраке: приноровившиеся к слабому звездному свету ошарашенные очи оказались бессильны в подобной потьме... Припомнив, что снаряжающий его перед походом наставник вложил ему в ладошку кусочек огнива, исступленный Мирошек принялся судорожно шарить ручонками по подножному гравию в поисках скудельного трута: как назло среди каменьев не попадалось ни единой надломленной веточки... Хнычущий дитенок продолжил безотчетно ощупывать гравий и стены — и под пальцы ему вконец-таки попался произрастающий в пещере мясистый гриб-трутовик! Обучающий мальчишку выживанию ведьмак неоднократно демонстрировал ему оные горючие гребни, разъясняя, что благодаря содержанию природного масла они прекрасно возгораются от всякой искры — схватившийся за жесткую грибницу подлеток с невиданным упорством принялся колупать ее подмерзшими пальцами!.. Чувствуя, что гриб не поддается, кряхтящий Мирошек вынул из-за кушака заточенный металл, принявшись с недетским упорством срезать его гранью грибницу. Отодрав зачерствевший от возраста гребень, тяжело стенающий мальчишка выложил его перед собою на песчаник и, приблизив заготовленный кремень, ударил по нему закаленным кресалом: при столкновении брусочки металла высекли снопик сверкающих искр, какие при попадании на покрывающую гребень смолу моментально породили ручной огонек — над вспыхнувшим трутовиком возгорелось долгожданное пламя, отбросившее длинные косматые тени! Отбросивший огниво трепещущий Мирко сумел оглядеться: уползая от гарпий, он забрался в неприметное укрытие — протиснуться следом стервятины были не в силах. Только теперь, заполучив неказистый источник огня, отчаявшийся мальчик смог вконец-таки обмыслить свое положение: он выбрался из залы с гнездовьями гарпий, но остался потерян в смертельных пещерах.

— Освальд!.. Отзовись!.. Ну, пожалуйста... — всмотревшись в черноту уходящего в глубины пролома, прошептал охваченный жутью мальчишка, но ответом предсказуемо стало молчание.

Сипло всхлипывая, охваченный неверием Мирко подтянулся к свисающему сверху засохшему корню, через усилие вырвав его из разлома: возложив корешки друг на друга поверх догорающего маслянистого трутовика и оным образом соорудив небольшой костерок, отчаявшийся мальчик сызнова повалился к холодной скале, дрожащими ручонками вынув подвеску с изображением волчьей главы. При взгляде на сверкающий ведьмачий медальон глаза несчастного подлетка наполнились горючими слезами: ныне только этот серебряный знак напоминал ему о попечении убийцы чудовищ. Гневливый и замкнутый Освальд никогда не позволял ребятенку даже толком касаться своей драгоценной подвески, и все же перед самоубийственной вылазкой во владения гарпий он самостоятельно надел ее на мальчишкину тощую шею, сопроводив сие деяние обещанием во что бы то ни стало вернуться... В этом проявилась его юдольная забота о пасынке: мрачный мастер сделал все, что только было в его силах, дабы сирый Мирошек сумел уцелеть... От осознания, что Освальд мог осознанно пожертвовать собой ради его выживания, забившегося в трещину мальчишку охватила безысходность: судорожно всхлипнув, он в отчаянии зажмурил оробевшие глазки, перед которыми все также стояла картина кровавого пиршества бестий... Бездольный крестьянский дитенок и без того уж единожды остался сиротой — потерять еще и хладнодушного наставника являлось нестерпимым ударом судьбы.

Впрочем, далее трясущийся мальчонка понемногу одумался: если кто-то и имел повышенные шансы остаться в живых при столкновении со сворой чудовищ, это был, безусловно, наторелый ведьмак! Освальд наверняка сумел отбиться от стервятин и ныне разыскивал пропавшего пасынка: ведь это было именно то, в чем он поклялся воспитаннику — прийти ему на помощь во что бы то ни стало... На этом отринувший ужасные мысли мальчонка заботливо припрятал медальон под полотнище замаранной рубахи. Утерев рассеченное челышко и постаравшись сосредоточиться на собственном спасении, он принялся сгребать остатки трутовой грибницы — засиживаться в столь близкой к гнездовьям расщелине было опасно... Собрав пригодный для разведения пламени трут и припрятав сфорцеву книжонку себе за кушак, содрогающийся Мирко вынул подожженный корешок из костровища, приготовившись ползти навстречу рыщущему мастеру... Хотелось верить, что в итоге все окончится благополучно: блуждающий по лабиринту салажонок разыщет наставника, и вместе они выйдут из кошмарных пещер... Все было лучше, чем просто сидеть и жалеть себя всуе. Эдак — трепетно прислушиваясь к закрытому одежкой медальону и потихоньку пробираясь по разгоняемому лучинушкой мраку — охваченный жутью Мирошек потащился вперед. Удивительно, но вопреки опасениям самого ведьмака, зачарованный знак превосходно работал и на груди себемирова отпрыска: по-видимому, пропутешествовавший с грозным наставником без малого год салажонок уже настолько сроднился с его безмилостным разумом, что принадлежавшая убийце чудовищ подвеска чудесным образом настроилась и на его неокрепший рассудочек.

Трещиноватые коридоры тянулись нескончаемо долго: временами кряхтящему Мирко приходилось буквально продираться между скалами. Помня о наставлениях пропавшего Освальда, при всяком заступлении в изнорок он осмотрительно кидал в темноту горстку гравия — выступая вперед лишь в звенящей тиши... Под сапогами хрустели дробимые ножками кости. Временами чуткий медальон начинал содрогаться, а до слуха доносились пугающие отзвуки несдержанного карканья — и тогда дрожащий Мирко припадал к шероховатому песчанику, подчас с паническим страхом задувая лучину... Всякий раз приходилось разжигать огонечек сызнова. Определить, куда он волочится, трепещущий мальчик не мог: расщелины представали запутанными и как будто совершенно хаотичными, сбивая потерявшегося выпоротка с толку... Тем не менее, бредущему в потемках мальчишке покамест несказанно везло.

Однако когда запутавшийся подлеток начал постепенно утрачивать бдительность, до слуха его донесся совершенно неожиданный шорох!.. Испуганный Мирко прислонился к безжизненной стенке, прикрыв медальон задрожавшей ручонкой: отчего-то магическая ведьмачья подвеска осталась совершенно неподвижной, хотя в былые разы непременно начинала подрагивать... Что-то было не так! Необычно! Некто неизвестный приближался к обомлевшему мальчику — однако тихие передвижения не походили на безумные метания гарпий! Встревоженный Мирко лихорадочно окинул окрестности взором: если что, он моментально забьется в ту неширокую трещину!.. В тот же миг за углом замаячил блуждающий свет...

Короткое мгновение — и в расселине с задержавшим дыхание мальчиком показалась невысокая фигура мужчины с проглядывавшим из-под плаща металлическим светочем! Вздрогнувший Мирко отпрянул — и приглядевшись, рассмотрел в отдернувшейся тени остановившегося Сфорцу, какой при виде малолетнего выпоротка равным образом с досужим облегчением выдохнул. Раззадоривший гарпий ривянин неким чудом пережил учиненную тварями бойню. Передохнувший себемиров сынок осмотрел его замыленным взглядом — ныне измученный нескончаемой чередой злоключений преступник выглядел еще более жалким, чем раньше. Замаранный в крови и налипшей на кожу землистой грязи, он насилу держался на подгибающихся от многочисленных ударов ногах, пряча покрывшиеся водянистыми ранами обожженные кисти — лицо же самоназванного оксенфуртского адъюнкта было подчистую изуродовано гвардейской нагайкой: заплывшее, отекшее и раскрасневшееся после сдирающего кожу щелчка, оно представало едва узнаваемым... Одно лишь вороное кашне на раменах шпиона все так же возлежало черногривым покровом, за пояс же побитого жизнью лазутчика было по-прежнему продето горняцкое кайло... Тем не менее Сфорца держался, сохранив не только жизнь, но и способность трезво мыслить. Завидев, что отпрянувший мальчишка его испугался, самозванец удрученно промолвил:

— Не бойся... Я не причиню вреда.

Охваченный неверием Мирошек остался совершенно неподвижным, даже не помыслив приблизиться к старому недругу: завидев в разломе былого знакомца, он безусловно возрадовался, что не наткнулся в потемках на очередное кровожадное чудовище — однако поступки вероломного Сфорцы надежно оттолкнули от него простодушного мальчика. Поводивший глазами по черным укромам лазутчик безотрадно усмехнулся:

— Не узнаешь меня, Мирослав? После нескольких суток совместных скитаний? — и сам же многозначительно домыслил: — Что ж. Надо думать, в нашу первую встречу я и в самом деле выглядел приятнее... — однако после того, как ведьмачий воспитанник напряженно насупил уста, придал своему надломленному голосу уже прежний смягчившийся тон: — Пойдем. Попробуем выбраться из этого пещерного переплетения вместе, — и торопливо оглядевшись, протянул салажонку наспех обмотанную тряпкой обожженную шуйцу. Естественным побуждением посеченного Мирко стало желание довериться предложившему заступничество старшему — однако некое кусающее чувство остановило сей наивный душевный порыв. — Ну же! — опустив протянутую руку, но все еще не трогаясь с места, промолвил напряженный ривянин, и набравшийся смелости Мирко задрожавшим от смятения голосом молвил:

— Я вам не верю! Это все случилось из-за вас... Вы облыжник и злодей, — на что склонивший голову Сфорца мгновенно среагировал недрогнувшим выпадом:

— Почему я злодей? Из-за того, что не пожелал покорно сдаться палачам? Или потому, что защищаю интересы своего государства? — на оные мудреные вопросы, по большей части явившиеся филофским вопрошением без обязательного ответа, себемиров сыночек уже не нашел, что ответить. В отношении него самого сбежавший от лирийского правосудия Сфорца действительно не совершал никакого злодейства, но мальчишкин дальновидный наставник, чуящий облыжь, точно притравленная гончая, определенно сумел уличить супостата в двуличии... Устроенный же Сфорцей неожиданный взрыв спровоцировал настоящее неистовство гарпий... По счастью, отвечать ривянину мгновенно не потребовалось — он сам обратился к мальчонке с развившейся думой: — Я прекрасно понимаю, насколько сильно испугал тебя, — стараясь говорить размеренно, заверил он снедаемого страхом себемирова отпрыска. — На самом деле, мне отрадно видеть, что мои оборонительные действия не причинили вред тому, кто сего не заслуживал: это крайне прискорбно, что прославленные верноподданные лирийской короны опустились уже до того, чтобы прятаться за спинами детей... — и снова с неуверенностью осмотревшись, добавил: — Пускай меня и нарекли преступником, в действительности я не совершал никаких злодеяний. Я просто сделал то, что должен был, дабы остаться в живых: ты же видишь, что они со мной сотворили — ни один здравомыслящий человек не согласится безропотно отдаваться под пытки, — и указал на рассеченное нагайкой лицо. Смятенный себемиров сыночек с недоверием помялся на месте, и прислушавшийся к раздавшемуся из глубины оголтелому карканью Сфорца негромко добавил: — Нам нельзя здесь оставаться. Чудовища могут явиться в любое мгновение.

— Я не пойду за вами, — продолжая недоверчиво разглядывать былого попутчика, процедил пошатнувшийся Мирко. — Из-за вас разбушевались гарпии... А я остался здесь один, без Освальджика!.. — и неуверенно двинувшись в сторону противоположной от себеседника трещины, тихо добавил: — Мне надо разыскать его... — однако Сфорца неожиданно изрек без напускного сочувствия:

— Мне жаль разочаровывать тебя, Мирослав, но к сожалению, твой наставник едва ли остался в живых, — и как задрожавший себемиров сыночек ошалело расширил глазенки, дополнил: — Я видел его в окружении дюжины гарпий: он сражался с поистине нечеловеческим свирепством, но надо думать, даже ведьмаку не по силам одолеть рассвирепевшую стаю чудовищ... — От ужасных речей велеречивого недруга сердце перепуганного Мирко буквально содрогнулось от жути: от осознания, что он действительно мог потерять заступника, несчастный подлеток похолодел до нечувствительных пяточек. В это время отряхнувший кашне окаянец продолжил: — Не стоит понапрасну дожидаться его возвращения, ибо ты сам пребываешь в опасности... — и взвившийся Мирошек в отрицании замотал белобрысой баклажкой: безропотно смириться со смертью наставника да еще и потащиться вслед за старым неприятелем ему показалось еще бо́льшим кошмаром, чем нахождение в пристанище чудищ.

— Нет! — повысив голос громче безопасного порога, заявил он предложившему помощь адъюнкту. — Освальджик не мог умереть. Он наверняка живой и сейчас меня разыскивает!.. И мне не нужна ваша помощь: я разыщу его и мы сами уйдем из ущелья! — подстегнутый страхом за судьбину пропавшего без вести мастера, он неожиданно перешел на небывалую дерзость. — ...А вы только всуе бахвалитесь, будто знаете, как выйти из пещеры! На самом деле, вы заблудились. Вот и сейчас по незнанию идете прямиком в обиталище гарпий, и это в то время как предлагаете вспоможение мне!.. — и снова неуверенно потащился к зияющей провалом расщелине, чувствуя, как Сфорца провожает его взглядом.

— Жаль, что ты так легкомысленно отнесся к нашим разговорам во время путешествия в Овраг, — проговорил вослед мальчонке самоназванный профессор, и засмущавшийся Мирко поневоле замедлился. Измученный тяжелейшей погоней лазутчик остался стоять у противоположного песчаного лаза. — Может быть, я и не являюсь дипломированным адъюнкт-профессором прославленного Оксенфуртского университета, однако определенный опыт прохождения пещер у меня наличествует, — продолжил измотанный Сфорца; бросаться к малолетнему выпоротку с уговорами он отнюдь не спешил. — Если бы ты слушал мои пояснения внимательно, то наверняка запомнил бы, что природные пещерные пустоты — есть суть образование хаотичное и не поддающееся уложениям человеческой логики: уповать на их сходство с людскими строениями бессмысленно и даже опасно для жизни. Посему не стоит торопиться с поспешными выводами: в отличие от тебя, дорогой Мирослав, я прекрасно понимаю, куда направляюсь, — и напряженно прислушавшись к донесшимся из лаза курлычащим звукам, отрезал: — Призывать тебя к разуму силой я, конечно, не буду: если желаешь попробовать выбраться собственным ходом, не стану препятствовать. Надеюсь, ты сумеешь избежать столкновения с бестиями, — и попрощавшись с малолетним знакомцем, опасливо шагнул в направлении издаваемого гарпиями шума.

Пронаблюдавший за ним себемиров сыночек опечаленно вздрогнул: живущая в его сердечке врожденная совесть сызнова напомнила о гнездилище гарпий, куда по незнанию двигался Сфорца. В той кошмарной зале и без того проролилось столько крови, что еще одна возможная кончина ввергала ребятенка в несдержанный трепет: кем бы ни был самоназванный профессор, по совести потребно было предупредить его о продвижении навстречу опасности. Самоуверенность вела его к неизбежной погибели: бесхитростный мальчонка мог отчетливо видеть, какой пугающей решимостью светились неустрашимые профессоровы очи!

— ...Но там и правда гнездилище гарпий! Вы напутали стороны! — переборов смятение, выпалил зазорливый Мирко, и ненадолго обернувшийся Сфорца с неизбывным хладнокровием молвил:

— Тебе не стоит беспокоиться о моем выживании, — и снова развернулся к разгоняемому пламенем светоча мраку, с кряхтением хватаясь за выступающие грани песчаника. Тогда засмотревшийся ему в затылок салажонок неуверенно почухал макушку и со всей дитячьей простодушностью молвил:

— Вы возвращаетесь туда за книжонкой? — после чего протиснувшийся в острую расщелину адъюнкт внезапно остановился и обернул заплывшее обличье обратно к мальчишке.

— ...Откуда тебе известно, что я ищу мой фолиант? — вопросил он с неожиданной суровостью и сразу спустился обратно на гравий, вперив немигающий взор в остолбеневшего себемирова отпрыска. Душонку обомлевшего Мирко уколола неприятная иголочка страха: слишком уж серьезно и недобро поглядел на него переменившийся Сфорца... Как и в прошлый раз, одно только упоминание диковинной книжицы мгновенно вывело его из себя.

— Ну... У вас при себе его нет... — от испуга начав запинаться, пролепетал себемиров сынок и потихоньку попятился к образовавшемуся у спинушки пещерному разлому. В головке прогремело понимание: не стоило ему заикаться при книжонку, ох, не стоило!.. Впрочем, привлеченный его оговоркой адъюнкт уже накрепко вперил в оплошавшего дитенка свое чутчайшее внимание: спустившись на подхрустнувший гравий, он сделал в направлении себемирова отпрыска уверенный шаг.

— Скажи мне правду, Мирослав, — с воротившейся строгостью — с коей непослушный Мирошек впервые познакомился на привале в пристанище вихта — проговорил он свое обращение к испуганному мальчику, — тебе известно где находится книжка? — и лихорадочно выдумывающий правдоподобную небылицу подлеток опасливо вжался в зияющую бездну. В рассеянной головушке мгновенно зароились мыслишки: простодушный салажонок с опозданием понял, что нужно бежать.

— Я мимоходом видел ее там... В той большой пещере с гнездовьями чудищ... Она застряла между скалами... — сбивчиво пролепетал он наспех состряпанную кривду, пытаясь втиснуться в спасительную трещину и отчаянно ворочая трусливыми глазенками. Изуродованный Сфорца продолжал наседать.

— И что ты сделал? — постепенно приближаясь все ближе и ближе да придирчиво рассматривая глазки пугливого Мирко, задал он суровый вопрос.

— Там... оставил... — сам не знамо зачем, прощебетал охваченный жутью Мирошек: некая странная мальчишечья дурость побудила его ответить наседающему недругу ложью. Ведь в действительности, искомая Сфорцей книжонка надежно покоилась у него за полотном кушака — и в определенный момент обмеревшему Мирко даже явственно почудилось, что озверевший супостат его дотошливо разглядывает...

— Оставил? Значит, у тебя при себе ее нет? — буквально прожигая загнанного в угол салажонка испытующим взглядом, с подозрением молвил ривянин — и затравленный мальчишка ошалело замотал безрассудной головкой, вконец-таки нащупывая спинкой спасительный лаз. — Зачем ты лжешь, Мирослав? Выходит, ты не усвоил тот словесный урок, который я великодушно преподал тебе в одну из минувших очей... — буквально выдавливая мальчишкину застращанную душу в загрубевшие пяточки, промолвил обозлившийся Сфорца — поистине готовясь вцепиться в разнесчастного Мирко. — А ну посмотри мне в глаза и повтори свой ответ! — многозначительно растягивая слова, приказал он перепуганному мальчику, протягивая в его сторону обезображенную ожогами шуйцу, — надеюсь, тебе хватит благоразумия ответить правдиво, потому как иначе...

Дожидаться того, что последует дальше, потерявший разум салажонок не стал: с визгом просунувшись в нащупанную спинкой расщелину, он что было силы в измученных ножках пустился спасаться. «А ну-ка стой!.. Несносный маленький змееныш!» — позабыв о всяческой предосторожности, зашипел не своим голосом Сфорца — и в невиданном остервенении бросился за убегающим подлетком вдогонку!.. Несущийся Мирко буквально почувствовал, как израненные пальцы гонителя хватают его плотную кожанку!..

Погоня!.. Снова жуткая погоня!.. У лихорадочно стенающего ведьмачьего пасынка не осталось ни капли сомнений: проницательный ривянин безошибочно раскрыл его наивный обман, догадавшись, что потерянная книжица чудесным образом оказалась в незаконном дитячьем владении. Теперь взбесившийся адъюнкт вознамерился вернуть ее себе любой ценой — по-видимому, оказавшись готовым даже зло излупцевать непокорного мальчика... Отчего злополучная книжица в бессчетный раз спровоцировала у натерпевшегося лиха лазутчика такой немыслимый припадок озлобленности, полубезумный от жути Мирошек не знал... Испуганно всхлипывая и на ходу перескакивая через возникающие под ножками камни, стонущий Мирко пустился в безотчетное бегство — уже даже не обращая внимания на рассеченные останцами скулы или изодравшуюся во время безумного бега одежку: тренировки с безжалостным Освальдом крепко приучили его быть терпеливым и стойким, не обращая внимания на подспудные порезы и ссадины — ныне же сверкающие пяточки вдобавок еще и опаливал ужас!.. Сперва его преследовали гарпии, теперь еще и взбеленившийся Сфорца, который только прикрывался безобидной профессорской личиной... Забившийся в расщелину мальчишка остался один на один со смертельной опасностью!.. Впрочем, довольно скоро жестокая судьба проявила скупую благосклонность к изнывающему Мирко: спасшая несчастного угловатая трещина оказалась достаточно широкой для того, чтобы вовнутрь просочился малолетний дитенок — но при этом и достаточно узкой, дабы пустившийся за ним в погоню неповоротливый взрослый попросту застрял в витиеватых проходах! Погнавшийся за маленьким страдальцем адъюнкт почти что сразу предсказуемо отстал, оставшись запертым в зауженном изнорке. Маленькому Мирко сызнова свезло.

Оторвавшись от застрявшего в расщелине сквернавца, какой в своем преклонном возрасте остался приневолен пригибаться или лезть через камни, забравшийся невесть куда мальчишка забился в нагромождение пещерных останцев, судорожно всхлипнув и сызнова сорвавшись на слезы... Неподготовленный разум буквально изнывал от первобытного страха: сил преодолевать нескончаемые навалившиеся ужасы у слабосильного крестьянского дитенка больше не было — единственным, чего он явственно желал в тот кошмарнейший миг, было нахождение пропавшего мастера!.. Страшный сон все никак не заканчивался... Отложив дрожащую лучинку, какая только чудом не погасла при безудержном бегстве, обессилевший Мирко припал к захрустевшим под ступницами камням — только чтоб увидеть, что то дробятся иссохшие кости! Затравленный и безрассудный, он впопыхах забежал в заваленную старыми останками барлогу — заброшенную гарпиеву трапезную, где повсюду валялись истлевшие мощи!.. Испуганный страшным открытием — окончательно отринувший рассудок ребятенок снова бросился отчаянно бежать, ведь хоть висевший на его груди ведьмачий медальон и оставался совершенно неподвижным, чутье надежно подсказало несчастному: чудовища могли хорониться поблизости!..

И снова бег, неаккуратные падения на сдирающий кожу песчаник, рассеченные, колени, раме́на и скулы!..

Темнота, курлычащие вопли, разъяренное карканье, дрожь медальона!..

Отвратительный запах трупнины и перьев!..

Потерявший лучину дитенок с отчаянным всхлипом повалился на камни, запнувшись об возникшее препятствие и скверно расквасив при падении нос. Рот заполнился мерзостным привкусом крови: и без того шатавшиеся молочные зубы малолетнего мученика — из каких смениться успели одни лишь центровые резцы — с хрустом треснули и попросту выпали из раскровившихся лунок... Припавший к гравию Мирошек исступленно зажмурился, снова принявшись шептать свои нехитрые мальчишечьи молитвы: уповая на вмешательство добрых богов, сопливец был готов даже заречься от извечного ропота на строгость наставника, какая еще сутки назад тяготила его душеньку сильнее всего остального!.. Лишь бы только выжить и выбраться из ужасающей пещеры невредимым, вновь оказавшись под защитой убийцы чудовищ!.. В висках грохотала горячая кровь, в глазенках плясали цветастые пятна... В разодранных деснах пылала грызущая боль... Пошатав норовящие выпасть моляры, ополоумевший Мирко припомнил, как еще без малого годик назад запасливо сбирал их в холщовый мешочек, норовя обменять на подарок от живущей в подполе шаловливой Божонтки... Ведь как и всякий деревенский ребятенок, он с удовольствием водился с населяющими сельские окрестности безвредными тварюшками, якшаясь и с Прибожком, и с Божонткой и с Ярошиками: проказливые добрые чудовища охотливо меняли молочные зубы на медовые сласти, угощая детишек вкуснейшими яствами... То были прекрасные, светлые годы. Все теперь переменилось, стеревшись в бесплотную блеклую пыль: и неказистая деревня Лихолесье, и легкомысленные игры на болотистых лугах — на смену беззаботному счастливому ребячеству пришли бесконечные страхи и боль.

...Только лишь прождав нестерпимую вечность и помаленьку убедившись, что ведьмачья подвеска молчит, содрогнувшийся мальчонка потянулся к заготовленному труту, подбирая дрожащей ручонкой огниво. Несколько судорожных ударов кресалом об кремень — и в замыленных мальчишечьих глазенках, приноровившихся к кромешному мраку, стремительно вспыхнули яркие искры, воспылавшие над пропитанной маслом грибницей. Разжившись незатейливой лучиной да утерев с рассеченного рыльца кровищу, сипающий носом салажонок потащился в неизвестном направлении, тщетно лелея надежду наткнуться на мастера: затравленный необходимостью прятаться, он моментально заплутал в однообразных расщелинах, начав плестись наугад безо всякого смысла... Силенок в истощенном организме оставалось все меньше: при последнем неудачном падении запнувшийся дитенок поломал себе нос, и теперь кажинное прикосновение к отекшей переносице причиняло несчастному мутящую боль... Головушка предательски кружилась, отчего плутающего мальчика беспрестанно шатало: как ни чудовищно было сие признавать, предостерегший салажонка от самонадеянности Сфорца оказался убийственно прав — будучи обычным человеческим дитенком без ведьмачьей востроглазости, маленький Мирошек не имел ни малейшей возможности выбраться. Он лишь бесцельно наворачивал паскудные круги.

Впрочем, проволочившись эдаким образом целую вечность и в бесчисленный раз очутившись в барлоге с изглоданными ветхими останками, трясущийся Мирко понемногу собрался, впервые осознав, что его не спасут. Поделившийся с мальчонкой медальоном ведьмак именно что попытался подготовить его к бремени лихого одиночества — из чего исходило, что окрепший подлеток должен был рассчитывать на собственные силы. Вспомнив о встрече с разъярившимся Сфорцей, измотанный Мирко достал из-под полотнища злосчастную книжицу: отчаянный ривский лазутчик неспроста настолько яро боролся за свою диковинную рукопись — вероятно, на ее засаленных страницах содержалось нечто важное и даже знаменательное! Пристроившись с дрожащим огоньком над истрепанной книжкой, изнуренный себемиров сыночек перелистал засмоленную пальцами веле́нь: среди зарисовок иль ученых заметок ему сызнова попались страницы с намалеванным на чистом пергаменте нагромождением многоугольников да линий... Нарисованный профессорской рукой хитроумный чертеж напоминал неизвестную карту. Или зодческий план — сложнейшую строительную схему, какая в точности описывала хитрое строение... Повертевший схему перед глазками Мирошек озадаченно всмотрелся в мудреные линии, пытаясь нащупать их истовый смысл — а затем словно гром среди ясного неба смекнул: то ведь были сворованные в крепости секретные планы, какие разыскивал лирийский разъезд!.. То, за что их с Освальдом дотоль закабалили!.. То, что малоопытный мальчонка поначалу бесхитростно принял за карту, в действительности было уложением крепости, какое — по словам капитана гвардейцев — в руках неприятеля становилось серьезным оружием! Теперь становилось предельно понятно, отчего избежавший ареста преступник любыми силами стремился вернуть свои записи.

На этом воспрянувший духом Мирошек буквально нащупал глубинные силы. В головушке само собою промелькнуло понимание: он отдаст сии заметки капитану разъезда, и тогда очерствелый служака позволит им с наставником убраться восвояси! И если поначалу у натерпевшегося страху мальчонки еще и возникали малодушные сомнения, теперь он окончательно уверился в намерении исполнить повеление законников...

Взявшись за засаленный пергамент, собравшийся с духом подлеток осторожно раскрыл захрустевший от натуги переплет: зажав измятую вощанку озябшими пальцами, он тихонечко вырвал страницы с намалеванным профессорской рукой чертежом и засим потянулся снимать сапожок... Стянув с подмерзшей ступницы промоченный войлок, деловитый мальчишка принялся с кряхтением просовывать под стельку вощанину с чертежами — в конечном итоге припрятав находку! Таскать с собой толстенную книжонку в условиях кромешной темноты и присутствия чудищ измотанному Мирко было все же непросто, посему припрятать искомые гвардейцами страницы отдельно в сапог показалось ему крайне разумной идеей.

Впрочем, не успел надевший сапожок себемиров сыночек как следует собраться с мыслишками, как внезапно из соседнего разлома раздался приду́шенный голос:

— Мирослав...

Трепыхнувшийся подлеток от неожиданности вздрогнул, моментально обернувшись к зловещей расщелине: голос принадлежал все тому же неотступному Сфорце!.. Чертов супостат не желал отставать! Затрясшиеся пальцы припрятали рукопись, принявшись затягивать ослабленный кушак. Прильнувши к усеявшим расселину косточкам, затаивший дыхание Мирко затих, опасаясь ненароком выдать свое присутствие неосторожным движением или громким дыханием — с недавних пор у нерадивого ведьмачьего пасынка появилось множество причин опасаться былого попутчика... Иначе оставалась вероятность, что его не заметят. Несколько томительных мгновений — и обращение сызнова повторилось:

— Мирослав!.. — это определенно был застрявший в расщелине Сфорца. Да и не мог то быть никто иной, ведь окромя их двоих — и еще наверняка ведьмака — в населенной чудовищами черной расселине не выжило ни единой человечьей души... Впрочем, добраться до мальчишки физически Сфорца не мог. Лихорадочно вращающий глазами салажонок попытался притемнить свою лучинушку руками. — Ну, ну. Я знаю, что ты там. Я вижу свет от горящей лучины, а чудовища, насколько мне известно, еще покамест не научились разводить живое пламя, — неожиданно смягчившимся тоном продолжил находящийся в проломе ривянин, и себемиров сыночек с досадой смекнул: несмотря на все усилия, его укрытие раскрыли. — Прости, что напугал тебя: все эти жестокие события выбили меня из равновесия, — негромко продолжил угодивший в затруднительное положение Сфорца. — Давай поговорим спокойно. Как два уравновешенных достойных господина. — Смысла отмалчиваться у попавшего в ловушку ребятенка не осталось, а потому, посипав поломанным носом и печально насупив отекшие губы, он в с дрожащим недоверием молвил:

— Не буду я с вами разговаривать... Вы дурной человек. И вдобавок еще и шпион! — ответом на что стал лишь сдавленный смешок застрявшего в разломе самозванца.

— Ох... Ты столь уверенно повторяешь это грубое слово, — после коротенькой паузы ответил нетронутый Сфорца, обратившись к салажонку с просквозившим снисхождением, — тебе известно, что означает «шпион»? — Удрученно отстранившись от скрипучих останков, мальчишка лишь обиженно нахмурился: разумеется, значение сего повторяемого старшими слова было неизвестно его безыскусному разуму — однако обладающий природной прозорливостью, он подсознательно чувствовал, что оным образом описывалось нечто бесчестное... — Неизвестно. Как я и думал. Вот видишь, насколько сильно ты зависим от внушения взрослых, — мягко прощебетал присевший на мальчишечьи уши адъюткт, — шпион — это не слишком благожелательное определение, мой маленький друг. Так обычно именуют человека нечестивого и даже в высшей степени бессовестного, а если бы ты ознакомился с моими сердечными помыслами, то определенно пришел бы к заключению, что я не таков. — Опечаленный себемиров сыночек молчаливо рассмотрел разбросанные по барлоге иссохшие кости: ему по-прежнему было неловко разговаривать с непредсказуемым ривским преступником, однако произносимые Сфорцей беззлобные речи — столь разительно отличавшиеся от нескончаемых криков убийцы чудовищ — словно бы гипнотизировали его неокрепший мальчишечий разум. — Я просто патриот, безмерно любящий свою многострадальную родину. Послушай... Я понимаю: после всего, что тебе довелось пережить за последние несколько суток, ты можешь испытывать смятение и даже недоверие, — продолжал улещивать мальчонку лазутчик, — и все же в моих устремлениях нет ничего злонамеренного: я всего лишь пытаюсь вернуться домой. Однако мне жизненно необходим мой рукописный фолиант, который по провидению судьбы оказался у тебя в распоряжении. Вороти мне его, и я буду безмерно признателен, — и наконец замолчал, оставив Мирошка терзаться сомнениями, ведь будучи дитенком добродушным и уветливым, тот привык отзываться на доброе слово.

— Мне нельзя вам помогать... — неуверенно лепетнул измученный недолей салажонок, на всякий случай отодвигаясь от отделяющей его от собеседника расщелины. — Капитан гвардейцев говорил, что вы лазутчик!.. Если он узнает, что я вам помог, нас с Освальджиком заберут в подземелье... Гвардейцы рассказали, что вы сделали. Вы украли чертежи лирийской крепости! — после чего сокрытый от мальчишкиного взора адъюнкт с непреложным спокойствием молвил:

— И ты настолько твердо убежден, что это — суть дурное деяние? — поставленный профессором вопрос просто сбил себемирова отпрыска с толку. Противостоящий лирийским гвардейцам ривянин больше не пытался оспорить выдвинутые против него обвинения, невозмутимо взывая к мальчишкиной совести... — Скажи мне, дорогой Мирослав... будь столь любезен. Ты считаешь себя справедливым и совестливым? — продолжил наседать отделенный песчаником Сфорца, и растревоженный Мирко совершенно поник. И зачем только коварный ривянин к нему привязался?

— Да... — шмыгая сломанным носом, промолвил изведенный себемиров сынок, и очевидно, ожидавший подобное Сфорца принялся развивать свою озвученную хитрую тираду:

— Тогда ответь, считаешь ли ты справедливым поступок вора, который обворовывает почивающего на шелковых перинах краснолюдского банкира и раздает награбленное злато голодающим крестьянским семействам? — ошарашенный подобным вопрошением мальчишка окончательно смутился и притих: рассуждать о подобной мудреной материи, да еще и осознавая неизбежную близость чудовищ, ему было невообразимо нелегко. Покосившись по тонущим во мраке разводам пещеры, помолчавший салажонок прошептал:

— Воровать нехорошо...

— Значит, ты считаешь, что жизни твоих горбатящихся в поле голодающих родителей менее ценны, чем жизнь живущего в роскоши нелюдя? Раз им позволено гибнуть от голода, в то время как жирующий на банковских процентах коротышка будет богатеть и беситься от алчности... — моментально парировал Сфорца, и поджатые губы себемирова отпрыска исподволь задрожали. Бездольный Мирко и без того уже был изведен непосильной уморой — теперь же он услышал еще и такое... При упоминании его несчастных родителей, оставшихся в недосягаемом безоблачном прошлом, насилу залечивший душевную рану мальчишка снова едва не сорвался на слезы: беспощадный ривянин как будто бы намеренно заставил его вспомнить об оставленных батька́х — вдобавок еще и напомнив, насколько тягостна была их безотрадная кметская доля!.. По расцарапанному личику побежали обжигающие капли, окропившие раскрошенные гарпиями косточки... Перед глазами возникли родимые образы. Даже если Сфорца и не ведал мальчишкину историю в подробностях, напоминать осиротевшему дитенку о потерянных родителях было жестоко. — Речь ведь не идет об убийстве, — продолжил стелиться приставший к малолетнему страдальцу адъюнкт, — мы всего лишь размышляем о справедливом распределении благ... Неужто поступок вора, который отнимает излишки у обладающего несметными богатствами нелюдя и затем благодетельствует беднякам и изнуренным крестьянам, нельзя назвать справедливым? — и припомнивший о разразившемся в его родном Лихолесье неукротимом голодании Мирко с раздавленной горечью всхлипнул:

— Можно... — ведь упомянутый ривянином голод втагода унес душонки сразу трех его загубленных братьев! Сам же истязующий мальчишечье сердце лукавец с удовлетворением продолжил:

— Значит, все ж таки возможно. Но ты ведь не станешь оспаривать, что сей благожелательный поступок — поступок, безусловно, добродетельный и даже милосердный — является противоречащим мирскому закону? — ответить на этот заумный вопрос страждущий Мирко уже не решился, погрузившись в пучину душевных страданий. — Разумеется, не станешь... — понизив голос, изрек недосягаемый Сфорца. — Как видишь, дорогой Мирослав, мирские законы, придуманные и облаченные в словесную форму людскими умами, не всегда воплощают в себе добродетель... Порой справедливость напрямую противоречит рукотворным законам. Точно так же выходит и с крепостью, чертежи которой я добыл ценой немыслимых усилий: иногда для восстановления исторической справедливости необходимо соглашаться на попрание чужого закона. — Сипающий носом себемиров сынок утер бегущие по личику предательские слезки: удивительно, но оказавшийся преступником ученый скиталец снова разговаривал с ним кротко и уветливо — стало быть, подыскивая способ помириться... Оказавшись в затрудненном положении, он вознамерился прельстить неокрепший дитячий рассудок, затуманив его ясность непонятными думами — и бесхитростный крестьянский ребятенок, измотанный погоней и потерей наставника, снова оказался очарован собеседником, поддавшись мимолетному желанию выйти. Напоминание о родителях и тех прекрасных временах, когда недоли разрешались исключительно старшими, сильно растревожило его сердечные раны.

— А только вы, в отличие от того воображаемого вора, своим дрянным поступком никому не помогаете... Из-за вас крепость Спалля падет, и многие добрые люди погибнут... — неуверенно протянул изнуренный случившимся Мирко, вновь доставая из-под полотнища затянутого пояса истрепанную книжицу. А ведь он действительно мог просто отдать непредсказуемому Сфорце эту чертову рукопись — и в благодарность хитроумный ривянин наверняка сопроводил бы его к выходу...

— Ошибаешься, мой дорогой Мирослав. Благодаря моему деянию погибнут солдаты, а добрые люди, напротив, спасутся от смерти, — отделенный от собеседника тоненькой трещиной Мирко смог почти что почувствовать, как тот улыбается. — Тебе известно что-нибудь про Ривию, славное королевство в предгорьях Махакама?.. Полагаю, вы с наставником пришли в лирийское приграничье в поисках возникшей по весеннице работы, а значит, вас почти наверняка привел сюда огибающий ривские земли Альдерсбергский тракт. Должно быть, ты мало что знаешь о Ривии. Это красивейшая гористая местность с непроходимыми дубравами и живописнейшим озером Лок Эскалотт, на берегу которого раскинулась столица... Ривские оружейники славятся своими прекрасными образцами оружия из метеоритного железа, а местное виноделие известно во всех уголках Континента, ибо нет такой корчмы или трактира, где усталому путешественнику не подавали бы крепленный ривский херес... Ривию населяют прекрасные миролюбивые люди, не ищущие вражды с мировыми державами — однако как это нередко бывает, злейшие враги подстерегают отнюдь не за морями, а у соседской границы. — Прислушавшись к речам собеседника, затравленный Мирко помалу отвлекся, от усталости растворившись в потоке усыпляющих слов. — ...Как ты, может быть, слышал, в середине этого столетия на лирийском престоле восседал беспощадный король — Беррик по прозванию Завоеватель, — продолжил нашептывать говорящий в расщелину Сфорца, словно бы рассказывая сказку. — Это был жестокий и суровый правитель, обладавший хладнокровным стратегическим талантом: благодаря захватническим притязаниям на соседские земли, он присоединил к лирийскому государству многие сопредельные территории — Ангрен, Заречье... и Ривию. Созданное им государство формально обладало юридическим статусом унии, однако в безотрадной действительности ривские земли оказались под пятой иноземцев: окружные владения оказались поделены между лирийскими баронами, а простые горожане лишились возможности разрешать свои споры в неподвластных лирийцам судах... Города наводнили всевозможные нелюди, к коим лирийский властитель оказался удивительно лоялен и мягок: пребывая в состоянии торговой войны с Махакамом — вотчиной низушков, краснолюдов и гномов — король Беррик заселил города представителями несговорчивых Старших рас, чьи мастера могли составить конкуренцию Карбону... В Градоборе, в Отоке, в самом стольном городе Ривия — повсюду разрослись мрачнейшие трущобы краснолюдов и эльфов. И кореные ривяне сделались чужаками на собственных землях, оказавшись вынужденными тесниться ради приглашенных иноземцами нелюдей!.. Такие то были времена, Мирослав: жестокие, несправедливые и мрачные — некто станет утверждать, что созданное Берриком государство являлось могущественной и авторитетной державой, вот только жизнь в провинции, под нагайкой и сапогами захватчиков, была невыносимо тяжелой... Ты и сам имел возможность лицезреть жестокость лирийских законников — в те же времена такова была единственная участь ривян, — заслушавшийся Мирко трусливо поежился: воспоминания о страшном капитане гвардейцев, отнесшемуся к ним обоим с ведьмаком с неизбывной суровостью, отозвались в его сердце колотящей опаской.

— Но это же было давно... — неуверенно проговорил он свое замечание, и засевший в расщелине Сфорца приглушенно усмехнулся:

— С высоты моих прожитых лет, Мирослав, так не кажется... Все эти ужасные события происходили в годы моей ученической молодости, — и доверительно продолжил: — Только после кончины короля Беррика и восшествия на трон его сына Эгона Ривии наконец удалось воротить независимость... Власть вконец-таки вернулась к приходским магистратам, а заполонившие города оголтелые нелюди оказались выгнаны обратно за крепкие стены... С той самой поры тоскующий по отцовскому величию лирийский правитель Эгон — пускай его преклонные годы и стремятся к моим — и грезит о воссоздании распавшейся унии... Я же, как подданный ривской короны, напрямую поспособствовавший возведению на трон ее законного наследника — патриот, принимавший непосредственное участие в восстановлении независимости моего государства — ныне предпринимаю все посильные меры, дабы не допустить повторения власти захватчиков... Если для этого необходимо поступиться законом державы противника, я безоговорочно пойду на подобное: если Лирия будет ослаблена войной с какой-нибудь третичной стороной — к примеру, окажется вынуждена отвоевывать неожиданно захваченную ангренскими раубриттерами приграничную крепость — у них не останется сил на полноценную кампанию супротив моего государства. И множество простых безоружных людей не столкнется с произволом иноземного захватчика... Помоги мне защитить справедливость, и сможешь гордиться своим похвальным поступком.

Сбитый с толку себемиров сыночек, отрешенно рассматривавший потертую кожу профессорской книжицы, окончательно запутался в речах собеседника: уловить малопонятную связь между похищением чертежей лирийской крепости, нападением ангренских раубриттеров и желанием лазутчика помочь своей державе он, конечно же, нисколечко не смог. Раскрыв зашелестевший пергамент, он сызнова уставился на намалеванные Сфорцей притворные натурфилософские записи, раздумывая над принятием посильного решения.

«Сможешь гордиться похвальным поступком!..» — тихонько прошептал он под расквашенный нос — и наклонившись над книжицей ниже, почувствовал, как из-под ткани рубашонки свесился ведьмачий серебристый медальон. Освальд... Бывший для Мирошка идеалом подражания наставник избрал в означенном конфликте иную стезю...

— ...Помнится, ты говорил, что твоя родина — Темерия? — прервал мальчишкины метания невидимый для глаза ривянин. — Мне доводилось бывать там в студенческой юности: золотые темерские нивы отложились в моей памяти чудесными картинами. — И снова всколыхнутые лазутчиком воспоминания болезненно укололи сердечко сопливца: ставший мальчишкиным мастером бродячий убийца чудовищ таскался вместе с пасынком по свету, как казалось, совершенно без оформленной цели, отчего и простоватый себемиров сыночек за минувшее время посмотрел подобным образом едва ли не полмира — однако посещать его родимую Темерию сутяжливый Освальджик, как назло, не торопился... — И вот представь, какие чувства испытало бы твое беспокойное сердце, если бы твою родную державу истоптали сабатоны беспощадных захватчиков! — внезапно озвучил перешедший на пугающий шепот адъюнкт. — Если бы вместо серебряных лилий на стягах темерских застав развились знамена иноземных хозяев... Если бы мужчин в твоей деревне беспощадно повесили, женщин — обесчестили, а молодых ребятишек угнали в яремщину!.. Это было бы страшное время для всех!.. — бездумно рассматривающий злосчастную книжонку себемиров сынок перемученно вздрогнул: желающий добиться от него послушания Сфорца начал говорить уже вдокон беспримерные вещи, как будто бы намеренно терзая несчастного! — Разве ты не встал бы на защиту родимой Темерии? — вопросил он через черную расщелину. — Если я невзначай не запамятовал, ты рассказывал, что твой отец был деревенским головой — к моему немалому прискорбию, старосту захватчики непременно вздернули бы первым, казнив в назидание возможным смутьянам... Разве ты не возжелал бы защитить престарелого батьку?.. Или отомстить иноземным вторженцам за те жестокие палачества, каких уже не отвратить?..

— Возжелал бы... — едва не срываясь на надрывающий горло мучительный плач, отозвался стращаемый смертью родителя Мирко, и довольный ривянин ответил:

— Вот видишь. Выходит, ты прекрасно понимаешь, какие чувства сподвигли меня на преступные действия, — после чего непреклонно потребовал: — Отдай мне мою книгу, Мирослав, дабы я мог безопасно вернуться домой. Без сделанных записей я не смогу воротиться. Сам я к тебе не протиснусь, но ты можешь просунуть фолиант в эту трещину, — и наконец замолчал, по-видимому, предоставив изничтоженному ребятенку возможность недолго подумать.

Снедаемый ознобом Мирко решительно закрыл злополучную книжицу.

— Нет... — неуверенно изрек он причинившему ему немало лиха адъюнкту, отползая вместе с рукописью глубже в изнорок.

— Почему? — переменившимся тоном протянул оставшийся в расщелине ривский лазутчик.

— Потому что Освальд вам не доверял... — припятав книжицу обратно за кушак, отозвался принявший решение себемиров сыночек, и прихватив с собой вполы притухшую от времени лучину, опасливо засеменил вглубь усеянной обглодками расселины: несмотря на невозможность лицезреть собеседника, он почти что почувствовал вспыхнувшую в профессорском нутре беспримерную злобу... Хладнодушный наставник никогда не предавал ребятенка в смертельной опасности, и честный сердцем себемиров сыночек равным образом не собирался его предавать!

Долгое время единственным, что мог расслышать отдаляющийся Мирко, был непрекращающийся хруст мостолыжин под замерзшими пятками... Понимание серьезности грядущих последствий нагнало его разум с незавидным опозданием. Теперь охваченный жутью мальчишка мог всего лишь бежать, содрогаясь от каждого звука и невольно сжимаясь в ожидании невидимой плети расплаты — и через краткое мгновение этот нещадный удар, конечно же, неминуемо прилетел ему вслед:

— ...Ты же понимаешь, что я все равно тебя достану, гаденыш?! — прокричал вдогонку мальчику разъярившийся Сфорца — и испуганный Мирко тотчас же сорвался на бег!

И снова бегство, царапающие личико косматые пещерные стены, возникающие прямо под ногами угловатые провалы разломов!..

Непроглядная пыль, гул разогнавшейся в жилушках крови!..

Вздохи!.. Стенания!.. Карканье!..

Дрожь медальона!.. Бежать, бежать, бежать без оглядки!..

Застрявший в проломе мальчишка больно стукнулся об узкие своды расщелины — и пришибленный ударом об камни, на мгновение застыл без движения, различив перед собою в полумраке два поблескивающих от зарева лучины огонька... Огоньки превратились в косматую морду: наполовину девичью, наполовину — безобразную, птичью. С торчащими сквозь взлохмаченные волосы чернющими перьями да раскрытым от ярости зазубренным клювом, из которого проглядывал заостренный язык!.. Мгновение — и из глотки возникшего прямо напротив дитенка чудовища вырвались рокочущие вопли да карканье!.. Еще мгновение — и расправившая крылья стервятина без раздумий метнулась на несчастную жертву, выставив вперед смертоносные когти!... Бездумно побежавший от адъюнкта салажонок забежал прямиком к обезумевшей гарпии!..

Только лишь неимоверная настроенность на бегство позволила отпрянувшему Мирко вовремя спрятаться обратно в расщелину — в следующий миг его прикрытое курточкой плечико нещадно царапнули омерзительные когти!.. Обветренное личико обдало зловонием падали — попытавшаяся протиснуться следом за жертвой сквернавка ударилась об затрещавший песчаник, беспомощно заклинившись в зауженном разломе. Пристукнутое чудище забилось в неистовой ярости, оглашая изнорок разнузданным криком, однако когти ее малость зацепили мальчишку... Отскочивший Мирошек едва не упал, практически не чувствуя от ужаса боли — и сразу же бросился в другую расщелину, подгоняемый визжанием осатаневшей стервятины, какая предсказуемо не оставила попыток пробраться вовнутрь. Медальон на мальчишкиной шее задрожал как никогда... Только лишь пробравшись в соседнюю залу, спохватившийся подлеток повалился на камни, погасив огонечек лучины и сразу же накрыв свою несчастную головушку дрожащими ладонями: именно так ему наказывал делать ведьмак, когда учил его, как прятаться от рыщущих гарпий... До слуха донеслись остервенелые крики: чудовище скреблось и клевалось в безумном бессилии, тщетно пытаясь протиснуться в трещину. Измученное сердце затарахтело от лютого страха: творящийся в пещерах кошмар был бескрайним...

Сколько часов ему пришлось эдак лежать на усеянных костями булыжинах, затравленный Мирко не знал: спустя безбрежную вечность томления кровожадная погань наконец потеряла к нему интерес, неохотно воротившись в гнилое гнездо — и только лишь тогда несчастный Мирко сумел понемногу подняться... От длительного нахождения в неподвижном положении по превратившемуся в одну большую ссадину телу растекся палящий огонь. Дотянувшись в потемках до саднящего плечика, трясущийся мальчишка, по счастью, нащупал одну только разодранную гарпией куртку: по провидению богов лихие когти не задели его кожу. На этом убоявшийся разжечь огонь сопливец на ощупь потянулся в потемки — желая уползти хоть куда-нибудь дальше... Куда-нибудь, куда угодно!.. Неспособный пробираться через мглу, он давно уже безвозвратно потерялся в коридорах ущелья...

В определенный момент изнуренный Мирошек окончательно предался разрушительным думам отчаяния: распластавшись на усеянном обглодками гравии, он в бессилии взялся за висящий на грудине зачарованный знак, снова взмолившись о встрече с наставником... Освальд все никак его не находил... Быть может, он действительно встретил в пещерах кончину, ибо никакой другой причины его протяжной пропажи измученный невзгодами мальчонка уже просто не видел... И все же зажатый во вспотевшей ладошке ведьмачий подвесок приятно согревал ее своим магическим прикосновением: благодаря ему или нет, но сирый Мирко по-прежнему был удивительным образом жив — и это ли было не доказательство, что хмурый наставник его все еще незримо опекал? И бережно пряча медальон под рубашку, изнывающий дитенок изнуренно шептал: «Освальджик, разыщи меня, пожалуйста... Я не могу здесь больше выживать!.. Разыщи меня и выведи наружу... Пожалуйста, просто найдись...» — но ответом звенело одно лишь безмолвие: причитания и слезы ни к чему не приводили. Оставалось лишь подняться и двигаться дальше, тем более что зачарованный ведьмачий медальон то и дело тихонько подрагивал, предупреждая о близком присутствии бестий...

Некоторое время оставленный всеми себемиров сынок бесцельно тащился по пещерным потемкам, уже даже не рассчитывая выйти наружу — как внезапно его приноровившиеся к темени глазки различили тусклый свет от сияния звезд! Впереди располагалась барлога с провалившимся сводом, из разломов в котором холодной россыпью проглядывали усеявшие небо искристые точки! Встрепенувшийся Мирко воспрянул: возможно, взобравшись по скалам, из оной залы он сможет подняться наверх!.. Усталое сердечко забилось волнительнее: впервые за все время нахождения в пещере малолетний скиталец приблизился к выходу. Впрочем, помня о своем недавнем столкновении с гарпией, которое лишь чудом не окончилось его бесславной и безвременной кончиной, взволнованный мальчик для начала прислушался к подозрительным звукам... Медальон продолжал понемногу дрожать. Тогда собравшийся с мыслями Мирко — повинуясь наказу готовившего его к выживанию мастера — зачерпнул из-под ног раскрошившийся гравий и осмотрительно швырнул его в середину открывшейся залы... Разлетевшиеся камушки ударились об пористый песчаник, однако царящее в барлоге безмолвие осталась незыблемым: как говаривал Освальд, лишенные рассудка стервятины не были способны спланировать атаку из засады, из чего исходило, что в барлоге было в целом безопасно.

Взволнованный Мирко с готовностью пустился навстречу спасению, на всякий несчастливый случай высматривая тени затаившихся гарпий... однако стоило ему перебраться в казавшуюся пустынной барлогу, как сзади его голову внезапно ухватили беспардонные руки!.. Застигнутый врасплох ребятенок не успел даже пискнуть, ибо рот его тотчас же оказался зажат чьей-то грубой ладонью!.. Неведомая сила потянула бедолагу назад, оторвав его проволочившиеся ножки от захрустевшего гравия, и буквально протащив до ближайшей скалы, беспощадно впечатала в затрещавшие камни — после чего перед охваченным жутью мальчишкой возникло освещенное нательной лампадой обличье адъюнкта. Сфорца!.. Он все-таки догнал малолетнего мученика, терпеливо дождавшись, когда измотанный погоней Мирошек забредет в его коварную засаду!.. От страха и отчаяния несчастный подлеток исступленно замычал, тщетно пытаясь отбиться от значительно превосходящего его по силе неотступного взрослого: несмотря на преклонные годы и оставленное гвардейской нагайкой ранение, Сфорца все еще отменно стоял на ногах — и столь же твердо зажимал беззащитного пленника... Более того — теперь он был нешуточно взбешен и проявлять к несчастному былое снисхождение уже не собирался.

— Шутки кончились, — сурово заявил он мальчишке и для надежности безжалостно встряхнул его за плечи. От одури страдалец лишь впустую задергался, будучи не в силах освободиться из хватки преступника... — Где она?! Куда ты спрятал мою рукопись?! — вглядевшись в мальчишечьи испуганные глазки, зарычал охваченный неуправляемым гневом ривянин. Рука его вконец-таки отпрянула от уст себемирова отпрыска, позволяя несчастному ответить на поставленный вопрос, однако испытавший непосильную жуть ребятенок в одночасье позабыл, как изъясняться словами... Вместо ответа он всего лишь бездумно заметался в захвате. — ...КУДА ТЫ ДЕЛ МОЮ ЧЕРТОВУ КНИГУ?! — теряя самообладание и переходя на опасную громогласность, прокричал взбеленившийся Сфорца, продолжая жестоко трясти плечи пленника. — Говори, чертов сучонок, или я тебя прибью!.. — и как застывший салажонок опять невольно проигнорировал его исполненное злобы рычание, со всей неистовой жестокостью влепил ему пощечину...

От звонкого удара — совсем не милосердного для изнуренного невзгодами подлетка — несчастный Мирко даже малость пошатнулся: если бы не задержавшая его шуйца мучителя, он наверняка откинулся бы в сторону, ударившись затылком и потерявши сознание. Перед глазами все погано поплыло: беззащитный ребятенок и без того уже бился расквашенным челышком несколько раз — теперь же очередной беспощадный удар отразился в его черепе дробящим надкостницу звоном... Вцепившийся в дитенка ривянин, какой еще недавно представал безобидным ученым скитальцем, принялся сурово перетряхивать несчастного пленника, разыскивая книжицу с проклятым чертежом: выпавший из лютой реальности Мирко почувствовал, как по телу проходятся грубые руки... Мгновение — и Сфорца нащупал книжонку за его кушаком!.. На этом, бесцеремонно выхватив из-под полотнища искомую рукопись, потерявший человечность адъюнкт попросту озлобленно отбросил мальчишку, избавившись от пленника как от ставшей бесполезной старой ветоши: упавший на камни себемиров сыночек отчаянно всхлипнул, на мгновение растворившись в заполонившей рассудок ломающей боли... Насилу оклемавшись через несколько мгновений, он с жалкими вздохами пополз куда-то в сторону — краем зрения отмечая, как жестокий адъюнкт перелистывает сальные страницы слюнявыми пальцами... В голове прогремело одно: надо побыстрее отползти!.. Как можно скорее, покамест Сфорца не почуял, как бездарно ошибся: ведь как уже смекнул бедолажный Мирошек, наибольшую значимость для коварного лазутчика представляла вовсе не книга, а заметки с чертежами из Спалли, какие сам салажонок запрятал в сапог... Цепляясь ручонками за сподручные камни и насилу справляясь с возникшим от удара головокружением, отползающий себемиров сыночек потянулся к расщелине — и в этот самый несчастливый момент перелиставший страницы сквернавец наткнулся на торчащие обрывки...

— Это еще что такое? Ты вознамерился меня обмануть? — пробормотал раскусивший произошедшее Сфорца, и стенающий мальчишка оттолкнулся вперед, из последних силенок устремившись к спасительной трещине!..

Услышав за спиной сопение мучителя, он отчаянно рванул наутек... однако через мгновение сорвался на несдержанный крик, потому как в волосья ему вцепились нещадные персты терзателя! Догнавший малолетнего страдальца ривянин одним рывком отдернул его вспять и вновь беспощадно впечатал в песчаник — несчастный Мирко лишь пугливо захныкал, почувствовав десницу изувера на шее... Он не успел! Не успел убежать!.. Из темноты подслеповатого взора снова показался ужасающий лик супостата: присмотревшись к преобразившемуся Сфорце, Мирко смутно отметил, что от его былого образа милейшего профессора не осталось ни единого штриха. На поверку это оказался безжалостный ворон, готовый биться за добычу до победного конца.

— А ты, выходит, не такой уж и простак, — с пугающей серьезностью промолвил ривянин, рассматривая трепыхающегося в захвате дитенка с холодной жестокостью, — с виду взглянешь — так простая деревенщина; а ты, как явствует, способен на осмысленную хитрость... — и приблизив к мальчонке обличье, спросил: — Ты вырвал отсюда страницы? — раздавленный дитенок лишь бессильно захрипел, судорожно хватая устами обжигающий воздух: от испытанной ужасти он буквально онемел. — Ну и куда ты их запрятал? — продолжил адъюнкт, переходя на зловещий палаческий шепот. — Ты же понимаешь, что я хочу заполучить их назад?.. — несчастный Мирошек остался безмолвным, судорожно всхлипывая от каждого вздоха: он был бы и рад выдать обернувшемуся извергом ривянину отобранные записи, да только гибельный трепет сковал его грудину невидимой цепью... Обезумевший Сфорца помедлил и далее продолжил с нарастающей злобой: — Решил отмолчаться, малолетний змееныш?.. Что ж. Тогда тебе следует знать. Ради возможности добыть чертежи этой крепости я проделал нешуточный путь: сперва я потерял напарника, потом мне пришлось убегать от организованной гвардейским разъездом погони, рискуя оказаться в руках палачей... Мне изувечили лицо нагайкой, я обжег себе руки по локоть... Вполне возможно, что сей нелегкий поход окажется для меня завершением земного пути: быть может, я слягу со смертной лихорадкой сразу после встречи с ангренским связным... Поэтому выполнение возложенного на меня задания ныне является единственным, что имеет судьбоносное значение... Понимаешь, о чем я говорю, Мирослав? — и сделав паузу, сурово пояснил: — Я не остановлюсь уже ни перед чем — если мне понадобится тебя придушить, я сделаю это безо всяких сомнений. Поэтому просто отдай мне недостающие страницы из украденной рукописи: я так или иначе их найду, но если станешь чинить мне препятствия, я попросту сверну тебе чертову шею.

Озвученные золкие угрозы прозвучали для себемирова отпрыска словно в тумане: поверить в то, что ему запросто грозят настоящим убийством, парализованный страхом мальчишка не мог. Ведь он спокойно ночевал на глазах у мучителя, непринужденно посвящал его в свойские наивные мечтания и грезы! Даже злился на наставника, когда тот в привычной брюзгливой манере обрывал его бесхитростный лепет с «ученым»! Ох, и прав был дальновидный ведьмак, ох, и прав!.. Видать, сама жестокая судьбина научила его присно сторониться слащавых попутчиков!.. Теперь же оставшийся без защитника Мирко мог всего лишь занапрасно трепыхаться и всхлипывать — железные пальцы коварного ирода продолжали неуклонно зажимать его горло. Дернувшийся Мирко попытался что-то судорожно молвить — но слова потерялись в бессмысленных хрипах: происходящее было слишком ужасно для незрелого разума.

— За принятые решения необходимо платить, — прервал его всхлипы явивший свою подлинную сущность адъюнкт, и встряхнув малолетнего мученика, указал ему на разделяющий барлогу неприметный пролом... Рядом с черной трещиной виднелось великое множество магических кристаллов с наворованными гарпиями снами: несчастный мальчик столько бегал по казавшимся бескрайними пещерам, что в действительности просто воротился к злополучному началу! — Видишь эту бездну в середине пещеры? — прокомментировал Сфорца свой пугающий жест, привлекая внимание окаменевшего Мирко. — Если помнишь, в этой живописной галерее организованная вами погоня едва не окончилась моим задержанием; эта коварная трещина не позволила гвардейцам меня захватить: провалившись по неосторожности в подобную бездну, даже защищенный пластинчатым доспехом баннерет наверняка переломает при падении кости, — и засим процедил переменившимся голосом: — Сейчас я сосчитаю до трех!.. Если до конца моего счета, ты не сподобишься поведать, куда запрятал недостающие страницы из рукописи, я сам перетряхну твою нательную одежду, а далее спущу тебя в клятую пропасть!.. — и крепче вцепившись себемирову отпрыску в шею, изрек: — Раз!..

Для охваченного ужасом Мирко начатый мучителем отсчет прозвучал совершенно бессмысленно: будучи обращенным к ривянину ликом, он внезапно различил у того за спиной поднявшуюся откуда-то снизу беззвучную тень! Выплывшая из кромешного мрака фигура кособоко распрямилась в полный рост и медленно направилась к держащему мальчонку лиходею... Крикливая, кровожадная и абсолютно пустоголовая гарпия ни за что не смогла бы оставаться безмолвной настолько продолжительное время, а потому — как безотчетно помыслил Мирошек — неизвестный непременно должен был являться человеком. Тем временем из черноты силуэта показался беззвучно покинувший ножны клинок... Освальд? Неужто, попавшего в руки злодея подлетка наконец разыскал потерявшийся мастер?!

— Два!.. — неумолимо продолжил адъюнкт, но парализованный невиданным ужасом Мирко уже не смог оторвать свои безумные очи от приближающегося силуэта за спиной у вражины.

Незнакомец явно готовился поразить супостата в хребтину — однако походка его казалась зыбучей и шаткой, что совсем не походило на пластичного Освальда... Быть может, то приближался отнюдь не ведьмак? Или он действительно разжился ранением?

Впрочем, на этом ожидание спасения сыграло с себемировым отпрыском паршивую шутку: приметив то, как обмеревший от страха подлеток неотрывно пялит глазки ему за плечо, насторожившийся лазутчик обернулся — и заготовивший оружие прошлец попытался навалиться на него со стремительным колющим выпадом!.. Подготовленный к подобному профессор стремглав увернулся, успев отскочить от пронзающей стали — и сорвавшийся на крик незнакомец на нетвердых ногах угодил прямо в камни. Выпущенный Сфорцей ребятенок оказался отброшен в противоположную сторону. На краткий миг льющееся сверху ночное сияние осветило изнуренное лицо нападавшего, и отскочивший салажонок сумел различить окропленный багрянцем болезный овал: явившийся мальчонке на подмогу незнакомец был чудовищным образом ранен, еле держась на ногах от смертельных увечий... И все же он попытался убить лиходея — обезумевший от страха Мирошек различил в избавителе последнего из уцелевших лирийских гвардейцев, который чудом пережил нападение гарпий... Завязалась беспощадная кровавая брань — с криками, рычащим оскалом и ослепляющим желанием убить оппонента: спохватившийся Сфорца наскочил на противника, упорно вырывая из его бессильной десницы сверкающий меч... Сцепившиеся взрослые покатились по скрипящему гравию. Не помня себя от могильного ужаса, задыхающийся Мирко пустился бежать — натыкаясь на усеявшие залу останцы и всецело утратив способность осмысленно думать; доносящиеся сзади ужасающие хрипы сражения заставили несчастного бежать без оглядки... Почти добравшись до спасительного лаза, стенающий мальчик на коротенький миг обернулся — и различил, как одолевший лежащего противника Сфорца с замаху разбивает ему голову кайлом...

Не дожидаясь того, когда убивец устремится обратно за ним, исступленный Мирошек полез в разверзшуюся пред глазенками щель — в спину же ему полетело взбешенное:

— А ну-ка стой!.. Вот ведь проклятый маленький сучонок!.. Я убью тебя!.. В этот раз точно убью! — Рассправившийся с раненым гвардейцем ривянин, конечно же, устремился в погоню за несчастным подлетком.

Упавший на колени салажонок пополз вперед на четвереньках, отчаянно цепляясь за каждую сподручную расщелину и насилу пробираясь в угловатый разлом... Поднимаясь, падая и снова через боль поднимаясь. Сквозь звон в ушах загудело дыхание неотступного изверга, неумолимо возвещая о необходимости бежать из последних силенок! И спасающий свою душоночку Мирко бежал — продираясь сквозь нагромождение хаотичных камней и прескверно спотыкаясь при каждом неудачном повороте! Должно быть, только неимоверное желание жить — и еще наверняка тренировки под руководством убийцы чудовищ — позволяли ему ныне бежать, несмотря на измотанность.

...Внезапно узкий проход превратился в заполненную карканьем широкую залу. Забежавший в колодец мальчонка слишком поздно приметил, что наставничья подвеска у него на груди уже вовсю заходилась в нестихающей дрожи. Застывший Мирко упал на колени — и следом его очи узрели полуразрушенные грязные гнезда, над которыми сновали десятки беспокойных стервятин: спасаясь от превратившегося в убийцу адъюнкта, он сызнова по незнанию воротился к гнездовьям чудовищ — в ту самую барлогу, где ривянин дотоле и бросил разорвавшийся мешочек с горняцкой взрывчаткой!

От отчаяния загнанный Мирко едва не заплакал навзрыд: напировавшиеся твари поднялись обратно на скалы, занявшись неторопливым глоданием оставшихся человечьих костей, но поверхность в основании барлоги разрушилась, образовав непроходимое нагромождение камней — дальше бежать было попросту некуда... Надеяться на неприметное укрытие несчастному дитенку было так же бессмысленно: с открывшегося после обвала полнолунного неба струилось сияние раннего зарева — любой отброшенный блик мог привлечь к неосторожному вторженцу внимание разнузданных тварей... Впрочем, времени подумать ужно не осталось: понимая, что сзади пробирается Сфорца, дрожащий мальчик надежно закутался в курточку, и припрятав способный сверкнуть медальон под приставшую к телу рубаху, с замиранием сердца пополз по камням — прямо в глубины владения гарпий, лишь бы подальше от жестокого ирода... Зачарованная подвеска задрожала с удвоенной силой: сейчас чудовища буквально находились над ползущим ребятенком, и любое неудачное движение могло пробудить их кровавую ярость. Вскоре громкие крики восседающих в гнездах стервятин начали греметь у ползущего Мирко прямо над гудящим от напряжения теменем... Теперь любая ошибка могла закончиться смертью.

Камень... Еще камень... Грохот тарахтящего сердца практически заглушил верезжащие вопли убивиц. В какой-то миг капающий гарпиев помет стек прямиком на мальчишкино темя... То, что переругивающиеся в гнездовьях чудовища его до сих пор не заметили, можно было считать настоящей удачей. Припав к очередному останцу, обезумевший от ужаса Мирко обернул бедолажную голову — первым же, что бросилось ему в затянутые влагой глазенки, стал показавшийся у входа в колодец ривянин, который замедлил свое преследование только по причине присутствия чудищ! Осмотревшийся Сфорца остановил свое жестокое воззрение прямиком на изнуренном погоней мальчишке, безошибочно выцепив его среди усеявших залу каменьев!.. В руке у сквернавца мелькнул заложенный в ножны кинжал, какой убивец отобрал у забитого киркою законника... При взгляде на оружие обомлевший Мирошек смекнул, что далее ривянин его просто зарежет: зарежет и по-тихому обыщет, вернув себе злосчастные страницы с чертежами!.. Уговоры действительно кончились. Едва на всхлипнув от жути, бедный подлеток устремился вперед, безотчетно подмечая, что подниматься по каменьям становится сложнее с каждой пройденной саженью... И почему он только не вернул лиходею заметки, когда это было возможно? Теперь пути назад не осталось: с одной стороны бесновались чудовища, с другой же — по пятам продвигался убивец. Близость смерти не поддавалась осмыслению разумом.

Забравшись в расщелину между камнями, трясущийся мальчонка обернулся, лихорадочно высматривая жуткого гонителя: крадущийся сзади адъюнкт осторожно подбирался все ближе и ближе, с холодной сосредоточенностью наблюдая и за сирым дитенком, и за усеявшими скалы стервятинами; накинутое на плечи вороное кашне надежно укрывало его от внимания гарпий, превращая в неприметную черную тень... Давясь слезами и беззвучно стеная, бедный Мирко попробовал вскарабкаться выше — однако с ужасом смекнул, что забрался в тупик: образовавшие укрытие каменья представали через меру крутыми и скользкими, дабы мелкий дитенок смог взобраться наверх! Помощи ждать было неоткуда: за все время блуждания по кошмарным пещерам чудом выживший подлеток так и не встретил пропавшего Освальда, единственного человека, кто был способен его защитить... Теперь последним напоминанием об убийце чудовищ был один лишь медальон на дитячьей груди — символ незримой заботы наставника... Подвеска заходилась в неистовой дрожи, сходя с ума от огромного количества чудищ. На этом подслеповатый от слез ребятенок исступленно достал зачарованный знак, снова всмотревшись в его приятный серебряный блеск: некогда ведьмак строго-настрого запретил ему доставать сей медальон из-под нательной рубахи, предупредив, что всякий блик мог привлечь ненасытных стервятин — однако какое это имело значение ныне, когда несчастный дитенок был и без того обречен на погибель?

Поглядев на ближайшую клюющую товарок стервятину, отчаявшийся Мирко покосился и на подбирающегося ближе мучителя. Затем сызнова на гарпий, и сызнова — на крадущегося Сфорцу. Ожесточившийся адъюнкт смотрел ему в глаза с небывалой решимостью, давая понять, что уже не оступит... На этом бедный Мирко неожиданно понял: если он сейчас метнет в мучителя ведьмачий медальон, чудовища почти наверняка это заметят!.. Привлеченные мелькнувшим металлическим блеском, они как минимум метнутся за манящей блестяшкой — и крадущийся Сфорца окажется схвачен... Безумные стервятины его растерзают, но сам салажонок останется жив.

Содрогнувшись от посетившей его голову мысли, изнемогающий Мирко осторожно снял цепочку с драгоценным медальоном, вглядевшись в гравировку с изображением волка: мрачному Освальду был безусловно крайне дорог сей отличительный знак, служивший доказательством его принадлежности к ведьмачьему грозному цеху. Сие был символ пережитых им тяжелых испытаний, о коих замкнутый ведьмак упоминал при любопытном воспитаннике крайне неохотно и разве что вскользь... О настоящей ценности сей зачарованной подвески себемиров сыночек мог только догадываться. И все же ведьмак собственноручно даровал ему сию бесценную штуковину, поставив спасение пасынка превыше всего, из чего исходило, что дерущийся за выживание Мирко был волен поступать по велению разума!

Затаив дыхание и окончательно приняв решение — решение, о последствиях которого наивный дитячий рассудок предпочел не задумываться — обмеревший Мирошек дождался, когда неотступный адъюнкт забредет в столп сияния... и замахнувшись, с бессловесным отчаянием метнул в него волшебную наставничью подвеску!.. Заблестевший медальон пролетел расстояние в несколько саженей и стукнулся прямо об локоть прикрывшего голову Сфорцы!.. На мгновение гвалт кричащих чудовищ притих — и как сразивший себемирова отпрыска озлобленным взглядом лазутчик запоздало почуял, что последует дальше, к сверкающей серебряной подвеске у него под ногами отовсюду устремились верезжащие гарпии!.. Еще мгновение — и бестии рассмотрели добычу. Запаниковавший ривянин бросился спасаться отчаянным бегством — но налетевшие сверху убивицы буквально повалили его наземь свойским да́вящим весом...

Что творилось дальше, сирый Мирко не видел: в изнемождении припав заплаканным обличьем к песчанику, он крепко-накрепко зажмурился и попытался не слушать кошмарные крики побоища, моля Мелитэле о своем вызволении из ужасной пещеры. Сквозь бушующие вопли чудовищ до его слуха доносились и предсмертные визги адъюнкта, какие вскоре потонули в неразберимой разноголосице гарпий... Долгое время припавший к песчанику мальчик страшился даже просто отверзнуть глаза: чудовища бесчинствовали настолько близко от его укрытия, что вынупору их метания буквально колыхали невесомые вихри... От смрада крови и разодранных людских потрохов воздух буквально вышибало из грудки. Прикупленная мастером бухмарная одежка и в этот раз спасла себемирова отпрыска от казавшейся неминуемой смерти: темная кожа сокрыла мальчонку от отвлекшихся на пиршество стервятин — неимоверный же страх быть замеченным заставил его тельце лежать неподвижно... Только когда крики отчасти утихли, несчастный уткнувшийся в камни Мирошек вконец-таки решился понемногу отверзнуть зерцала, покосившись на то место, где дотоле находился ривянин: несколько вымокших в крови стервятин с погасшим пылом возились среди остатков вороного кашне... В стороне же, незамеченная тварями, валялась оторванная от тела человечья нога... Чудовища буквально растерзали незадачливого Сфорцу, разорвав и растащив по частям по гнездовьям. Маленького Мирко они, к счастью, не увидели, увлекшись возбуждающей человеческой плотью.

На этом осознавший цену своего спасения себемиров сыночек сызнова уткнулся расцарапанным обличьем в холодные камни, надсаженно всхлипнув от жути. Дабы выжить, ему пришлось погубить человека... Иноземного лазутчика, шпиона, лиходея, хладнокровного убийцу — но при этом человека с одухотворенной душой... С теплой кровью и с осмысленным взглядом... Да и было ли сие выживание настоящим спасением? Теперь забившийся в расщелину Мирко тем более оказался отрезан от выхода: загнанный в тупик из обвалившихся при взрыве каменьев, он оказался окружен кровожадными бестиями! Пока что бестолковые сквернавицы его не замечали, но все могло перемениться в мгновение ока: при грядущем восходе заполонившие расселину гарпии непременно должны были увидеть его очертания, возобновив былое пиршество уже над мальчишкой... Эдак одуревший себемиров сыночек окончательно прильнул к холодящим ланиты останцам, сжавшись и свернувшись, точно крохотная мышь: окруженный оголтелыми тварями, он беспомощно и горько расплакался, не выдержав груза вины и эмоций... Помощи ждать было неоткуда. Оставалось лишь молиться и ждать скорой смерти.