Шифу смотрел на Лань Сичэня с плохо скрываемым беспокойством. Это немного позабавило его, и он даже не стал это скрывать. В итоге его отпустили, недовольно хмыкнув, а главу ордена распирало от едва сдерживаемого смеха. Дядя их был безусловно строг, но на самом деле заботлив. Право же, Лань Хуань давно уж не ребёнок, чтобы все его близкие полагали, будто он не может понять, что ему по силам, а что нет. Он может справиться со своим нынешним состоянием.  

Всё как будто бы так же. За исключением тех отличий, что он подметил. Это чья-то жестокая шутка, благословение или проклятие? Может, он находится в дурмане сна, насланного нечистью? Но нет: время текло, как и должно было, за вечером наступила ночь, после неё — утро. Одинокая, холодная ночь. Одинокое утро.  

Сегодня должен был приехать глава ордена Цзян. Цель — личная встреча с Вэй Ином. Когда Лань Ванцзи об этом говорил, Вэй Усянь прятался у него за спиной, а потому сказать, что они расстались плохо — ничего не сказать, раз этот мальчишка не может удержать маску весельчака и предпочитает уходить в тень.                      

Вэй Усянь был объявлен виновником смерти Цзинь Цзысюаня, а Цзян Янли пала во время резни в Безночном городе, в чём опять же был виноват старейшина Илин. Чести ради, напрямую Лань Хуань не был виноват ни в одной из этих смертей. Первое — импровизация Су Шэ, второе — безрассудство самой девушки. Всё же она оставила своего сына одного и направилась в одно из самых опасных мест в цзянху. Так или иначе, но Цзинь Лин в каком-то смысле являлся племянником и для него, а потому он никогда бы не приложил руку к его сиротству осознанно. Но так вышло, и это сработало на пользу общей цели — Вэй Ин был полностью деморализован, а оттого собственная сила разорвала его на куски.  

На самом деле опасно смотреть на смерти людей с такой точки зрения. Сначала оправдываешь чужие убийства, затем свои, а после и вовсе перестаёшь жалеть о совершённом. Лань Сичэнь прошёл этот путь с начала до конца и мог с уверенностью сказать, что назад дороги нет. Это было чем-то похоже на становление на тёмный путь заклинательства, где ценой всегда будут тело и душа, и заплатить придётся независимо от возможности. Старейшина Илин стал самым ярким примером, безусловным правилом. Поэтому Лань Хуань знал, что его ждёт. Жалеть смысла нет.  

Вот только тьмы он сейчас в себе не ощущал, вот что странно. 

— Цзэу-цзюнь, у меня к вам просьба, — неожиданно обратился к нему Вэй Ин, вышедший из-за спины своего мужа. Выражение лица у него было непривычно серьёзное, а губы плотно сжаты. Он поклонился, сложив руки перед собой в уважительном жесте.  — Пожалуйста, не могли бы вы встретить завтра Цзян Чэ... — Усянь запнулся, а затем продолжил несмело, — главу Цзян?  

— Конечно, — мягко ответил ему Сичэнь. Вэй Ин выпрямился и кивнул с благодарностью. Немудрено, что он боится видеть своего брата, если, конечно, произошедшее здесь совпадает с тем, что было у самого Сичэня. Боится, разумеется, далеко не побоев. Он боится разбираться с тем, что чувствует сам, с тем, что чувствует Цзян Чэн. Боится столкнуться с последствиями своих поступков. Боится сделать ещё больнее. Его страхи более чем обоснованы, и Лань Хуаню предложили выступить в роли посредника. Не впервой, работы проще и не найти. А с его личной целью это согласуется, отказывать нет причин. 

Ванцзи нахмурился, видимо, не одобряя приезд Цзян Ваньиня в принципе. Сичэнь ему улыбнулся и положил руку на плечо. Родню мужа надо принимать и уважать, если она того заслуживает. Не сказать, что Цзян Чэн того не заслуживает, напротив. Да и его выбрал сам Цзэу-цзюнь. Привыкать к нему придётся рано или поздно, разве не так? 

Вздохнув, Лань Чжань расслабился и послушно кивнул. Вэй Ин с интересом наблюдал за безмолвным диалогом братьев — зрелище редкое и удивительное, ведь они очень уж отличаются друг от друга, но слова для общения им совсем не нужны. 

Лань Цижэнь вернулся к преподаванию, и Сичэнь решил немного понаблюдать за тем, как ведётся обучение учеников ордена.  

Судя по тому, что Лань Цижэнь рассказывал ученикам, система использования духовных сил ровно такая, какой её знает Лань Сичэнь. История падения ордена Цишань Вэнь аналогичная. Часть про "злобного старейшину Илин, который пошёл кривой дорожкой", ограничилась простым: "Тема для следующего занятия, надеюсь, остальное вы все записали".  

— Меня успокаивает то, что у нас растут такие замечательные ребята, — мягко улыбается Сичэнь, когда дядя спрашивает его после уроков, что он вообще тут делал. И, конечно, он ему верит, потому что никто, кроме Гуанъяо, не врёт так же мастерски, как этот Цзэу-цзюнь. — Так что я буду иногда заходить. Я же не помешаю?  

— Конечно, нет, — отвечает шифу, поглаживая бородку и грустно усмехаясь. Поклонившись на прощание, Лань Хуань уходит в свой кабинет. Дела ордена никуда не делись. Надо было вникнуть в нынешнюю ситуацию, оценить масштабы работы и начать её наконец выполнять.  

Со смертью Гуанъяо власть над орденом Цзинь переходит к Жуланю, и это тоже важно учитывать. На Цзинь Лина у Сичэня свои планы, и, конечно, мальчику ничего не грозит. Он просто станет удобным предлогом и получит за это наставления от опытного главы ордена, имеющего отличные от цзяновского методы и решения. Неплохой обмен, взаимовыгодный. 

Сегодня до отбоя Цзэу-цзюнь успел совсем немного, но перегружаться в первые дни не рискнул. Всё же оценивать свои силы и положение надо было максимально трезво, иначе это могло аукнуться в будущем. В девять он, как прилежный воспитанник Гусу Лань, уже засыпал. 

*** 

У Цзян Чэна хмурый вид, но стоит ему увидеть Лань Хуаня, как взгляд смягчается и расслабляется лицо, не удерживая грозное выражение.  

— Что ты тут делаешь? — спрашивает Ваньинь, немного удивляясь. 

— Соскучился, — чуть лукаво улыбнулся Сичэнь, обнимая главу Юньмэна за шею и кротко целуя его в щёку. Он и вправду лукавит: у него есть более важная цель. 

— Ты рискуешь вламываться в мою комнату во время Совета, — хмыкнул Цзян Чэн, но всё же аккуратно приобнял Хуаня в ответ. 

— И что с того? Я не юный адепт, которого можно таким запретом напугать. 

— О, да. Кстати, — голос главы Цзян становится твёрже, — ты не говорил, что твой брат приютил Вэй Ина. Надеюсь, ты мне дашь возможность с ним покончить.  

— Ты не будешь его убивать, — качнул головой Лань Хуань. Первое время, когда они только начали сближаться, Ваньинь и вправду будто помешался на убийстве шисюна, но постепенно Сичэнь подавил в нём жажду мести, заменив собой воздух для молодого тогда главы Цзян и прочно удерживал позиции до сих пор. Возвращение Вэй Ина спутало все карты, что Цзэу-цзюню, что Ляньфан-цзюню будет тяжело. Но он был лишь орудием мести в чужих руках, и это беспокоило сильнее. — Вам определённо стоит поговорить друг с другом. Судя по тому, что я узнал, всё не так однозначно, каким казалось.  

Гаунъяо увяз по макушку, и это стоило признать. Даже если ничего не докажут, а Мэн Яо способен всё устроить таким образом, тень на него будет брошена и слухи поползут. А вот уличить самого Сичэня не получится — не столь велика была его роль. И Ляньфан-цзюнь не станет топить его вслед за собой, он сделает всё, чтобы выгородить названного брата. А если он начнёт сходить с ума, надо позаботиться о том, чтобы он замолчал.  

— И что же ты узнал? — Взгляд Ваньиня стал цепким, сосредоточенным.  

— Ванцзи и Вэй Усянь подозревают Гуанъяо, — горько вздохнул Сичэнь. Он и вправду был огорчён, так как они вышли на след. Возрождение Вэй Ина — вообще какая-то очень плохая шутка, раз уж на то пошло, особенно в теле бастарда Цзинь Гуаньшаня, замешанного в некоторых их делах. Либо мастерски выстроенная ловушка, учитывая прочие зацепки. Главное, что ни одной догадки о том, кто это мог устроить, не было. Тех двоих вели по следу Гуанъяо, как слепых котят, вскрывая одно за другим его преступления и готовя почву для полного разоблачения.    

Цзинь Гуанъяо что-то упустил. Лань Хуань что-то упустил. Они оба, двое умнейших заклинателей своего поколения, если вычеркнуть Вэй Усяня, проморгали что-то. Точнее, кого-то. Тёмная лошадка открыла на них настоящую охоту.  

Ошарашенный взгляд Цзян Чэна был красноречивым ответом.

***

Сичэнь проснулся в холодном поту среди ночи. Он вскочил, тяжело дыша и широко раскрыв глаза. Этот сон... точно не был плодом фантазии его подсознания. Это были воспоминания. Цзинь Гуанъяо раскрыли.  

Он не видел смысла, не понимал, что эти воспоминания могли ему дать. Но не извлечь совсем ничего из увиденного было бы преступно расточительно в той ситуации, когда недостаток информации может обернуться катастрофой. 

Но это должны были быть точно его собственные воспоминания. Те, где Цзян Чэн смотрит на него с теплотой, где обращается с ним, как с дорогим сердцу человеком. Лань Хуань тихо выдохнул сквозь неплотно сжатые губы.  

Он мог найти только одно объяснение: он занял чужое место. Когда-то давно он читал, что, возможно, существует много миров, связанных между собой. Эти миры могут отличаться в деталях, а могут не отличаться совсем. Здесь же отличия бы очевидны. Счастье взамен на непорочность.  

Но как же так вышло, что Сичэня забросило сюда?  

Его слабость, его уязвимость перед горем. Здешний Сичэнь мог просто не вынести того осознания, что свалилось на него. Его двойник в этом мире угас. Как предсказуемо, отвратительно предсказуемо. 

Тяжесть на сердце откликнулась заболевшими глазами. Потерев веки, Сичэнь с удивлением обнаружил, что на ресницах засели слёзы. Крупные, горячие. Неприятные открытия последних дней смешались с этой внезапной догадкой, породив до того сильное отчаяние, что он... заплакал. Впервые за долгие годы. 

Ему было жалко себя. Того себя, кем он являлся, чьи труды в итоге пошли насмарку. Неужели он не заслужил спокойного окончания жизни вместе со своим партнёром? Почему так внезапно и резко его счастье окончилось?  

Ещё бесконечно жаль было того себя, который положил свою до тошноты правильную жизнь на чужое благо и в итоге закончил в одиночестве, преданный и осквернённый. Умерший в одиночестве и холоде, душевном и физическом. 

Тихие всхлипы не слышал никто.