Представители ордена Лань всегда выглядят безукоризненно идеально — чистая и выглаженная одежда, уложенные в аккуратную причёску волосы, манеры и воспитание сквозят в каждом взгляде и жесте. В общем, смысла как-то готовиться к приезду главы Цзян не было — невозможно быть лучше, чем уже есть, не нарушив правила своего ордена. Косметика, излишества в одежде и украшениях запрещены даже для заклинательниц Лань, что уж говорить о мужчинах.
А потому пришлось просто использовать пару травяных отваров, чтобы придать болезненно-бледному лицу после отвратной ночи более или менее здоровый цвет, да на том и закончить. С остальным проблем никогда не возникало — оба нефрита являлись примерами идеального внешнего вида.
Тяжёлое внутреннее состояние скрывалось в меру сил: не было смысла тратиться на это сейчас. Сичэнь очень тщательно продумывал свою линию поведения и не отвлекался ни на что лишнее.
Цзян Ваньинь должен был прибыть после полудня.
За долгие годы совместного культивирования глава клана Лань изучил своего спутника более чем тщательно. Он знал, как задобрить Чэн-Чэна, как заставить его замолчать и как причинить ему боль. Последнее он никогда не делал, напротив, тогда, давным-давно, он и сблизился-то с ним из-за душившего его чувства вины.
Почти сразу после Аннигиляции солнца умер глава клана Не. Лань Хуань плакал горючими слезами на могиле названного брата. Чифэн-цзюнь был его драгоценным старшим товарищем, нравственным ориентиром и отчасти наставником. Будучи ещё совсем молодым, немного наивный, воспитанный в идеалах благочестивых Ланей Сичэнь учился у этого человека мужественности, не той, что воспевают в стихотворениях, красивой и благородной, зачастую словесной, а настоящей: иногда кровавой, иногда грязной, но необходимой больше, чем воздух, когда ты ведёшь сражение с превосходящими численностью и мощью Вэнями. Учился искренности и упорству, простому отношению к жизни. На всё, разумеется, он делал поправки в соответствии с данным ему воспитанием, но неукротимость духа Не Минцзюэ долгое время его вдохновляла и направляла.
Глава Не был честным и верным другом. Хуань искренне скорбел наравне с Хуайсаном, практически осиротевшим юношей, чьё горе причиняло ещё большую боль. Не оправившийся с потерями собственного ордена Лань Сичэнь тогда буквально ступил одной ногой в могилу. И спас его тогда Цзинь Гуанъяо.
***
В цзинши главы Лань были зажжены благовония для медитаций. В уютном полумраке, впрочем, первому нефриту не удавалось сосредоточиться от слова совсем. Тяжёлые думы, отравляющие его ци, приводили лишь к тому, что оставаясь наедине с собой, Хуань лишь больше загонял себя в бесконечном круге печали, тоски и скорби. Стоило уйти в уединение, но он боялся, что в одиночестве сойдёт с ума за первые же сутки.
Душевное здоровье Цзэу-цзюня было безумным хрупким. Сильные потрясения вредили духовным силам, и он опасался в самом деле умереть там, в горах, куда он обычно уходил от мирских дел иногда на небольшой срок, чтобы поддерживать эмоциональное равновесие.
К сожалению, воспитание родного ордена нисколько не готовило к реальной жизни. Легко соблюдать правила клана Лань внутри клана Лань, если ты приучен к ним с детства, ровно как и все окружающие. Но когда ты выходишь наружу... И если не повезло выйти наружу в такое неудачное время, как поколение Сичэня, ты сталкиваешься с тем, к чему совершенно не готов. Благородство становится обузой, послушание — повиновением, правда — источником опасности для тебя самого, твоего ордена в настоящем и будущем, для наследия предков. За время скитаний Хуань это уяснил.
Тогда с этим помогли справиться названные братья. Мэн Яо успокоил совесть и научил выживать в условиях, когда даже честно назвать своё имя — непозволительная глупость, а Не Минцзюэ подталкивал к действиям, повторяя, что если Сичэнь прекратит что-либо делать, он всё равно что умер. И это помогало. Лань Хуань брал себя в руки и продолжал бороться, наступая самому себе на горло, сродняясь с этим чувством оголённой, словно рана в солёной воде, подавленности морали. Мэн Яо говорил: "Все средства хороши", Не Минцзюэ говорил: "Продолжай идти к цели".
Сейчас же он был растерян. Что ему делать?
Раздался осторожный стук.
— Брат, я могу войти?
Мэн Яо казался благословением небес. Первый нефрит приветливо, в меру сил, улыбнулся, встречая Ляньфан-цзюня. Их горе было общим, но он пострадал не так сильно, как Не Хуайсан, перед которым Сичэнь чувствовал вину и долг. Лучше Гуанъяо, чем кто-либо другой.
— Входи, конечно. Приготовить чаю?
— Да, пожалуйста, — тихо попросил Цзинь Гуанъяо.
Традиционная церемония чаепития успокаивала сильнее, чем медитации. Особенно в компании того, в ком ты бесконечно уверен и кому благодарен за участие.
Так и не допив около половины чашки, Ляньфан-цзюнь отложил свою подальше и посмотрел на Хуаня со всей серьёзностью.
— Дорогой брат, прости за откровенность, но ты выглядишь... ужасно.
Растерявшись от такого заявления, Цзэу-цзюнь едва не выронил чайник из рук. Цзинь Гуанъяо, понимающе улыбнувшись, придержал чайник, не позволив первому нефриту ударить в грязь лицом.
— Так заметно? — тихо спросил, пригорюнившись, Лань Сичэнь.
— Увы, — названый брат отдёрнул руки, поскольку чайник всё ещё был горячим. — Заметно. И колебания твоей ци мне кое-что напоминают. Я был с ним, когда... когда это случилось, и то, что происходило с ним, немного схоже с тем, что сейчас происходит с тобой. Разве что нашего старшего брата раздирала на части затаённая злоба, источаемая саблей, а тебя печаль. Вот и вся разница. Я очень боюсь, что ты угаснешь.
Хуаню было нечего ответить. Он и сам не был уверен, что не отправится завтра на небо. Тоска съедала его, как голодный зверь, и от него не было спасения. Точнее, Цзэу-цзюню оно было просто неведомо. Отложив чайник, он уставился на свою чашку.
— Я много времени проводил в библиотеке клана Цзинь и кое-что нашёл... Прошу, выслушай меня вначале, хорошо? — осторожно попросил Гуанъяо. Лань Сичэнь пожал плечами: он просто не знал, чего ожидать.
— Безусловно, мы выиграли войну с Вэнями благодаря Вэй Усяню. Точнее, его феноменальному умению найти применение тёмным техникам, живому уму и невероятной искусности... Но ведь он не первый, кто додумался ступить на тёмную дорожку. Мы знаем, что это опасно, благодаря тем первооткрывателям. И кое-чьи записи я нашёл.
Первый нефрит нахмурился. Что хотел сказать Гуанъяо?
— Имя автора, правда, утеряно. Он разделил тёмные техники на те, для которых используется затаённая злоба, которая содержится в мертвецах, и те, для выполнения которых используется негативная энергия самого заклинателя. На самом деле и в мертвецах, помимо злобы, остаются ещё много негативных эмоций, сожаление, тоска, печаль... Но из всех них делают мертвецов способными к движению лишь злоба.
Лань Сичэнь еле держался только из-за собственного обещания выслушать. Это было... немного безумно. Он не Вэй Усянь, чтобы так беспечно вести беседы о подобных материях, чуждых ему.
— Я понимаю твой скептицизм, — Ляньфан-цзюнь виновато улыбнулся. — Но ты скоро поймёшь.
— Надеюсь на это, — настороженно отозвался Цзэу-цзюнь.
— Так вот... Если брать негативную энергию не извне, не из могил мертвецов, а изнутри, то сгодится любая. Негативная энергия, как любая другая, расходуется и накапливается, разве что здесь помогут не медитации, а пережитые страдания. И, вспомнив о твоей проблеме и о том, насколько опасны для тебя, брат, собственные переживания, я подумал, что, возможно, тебе будет полезно излить их... В самом прямом смысле. Избавиться.
— С помощью тёмных техник? — уточнил Лань Сичэнь. Для проформы, он уже понял, о чём речь. И это правда было сумасшествием в духе Усяня, а не рациональным предложением того Мэн Яо, что он знал.
— Можно и так сказать. Я был с нашим старшим братом в его последние минуты... Я не смог ему помочь справиться с искажением ци, — Ляньфан-цзюнь горестно вздохнул. — Светлые мелодии были не в состоянии справиться с этим. Тогда, когда я это понял, я начал искать другие способы... Знаешь, существует тёмный аналог мелодий очищения. Светлые призывают положительную энергию, чтобы задавить тёмную, что может быть бесполезно, когда последней в разы больше. Тёмные в самом прямом смысле освобождают от негатива, манипулируя им самим. А пустоту позже можно заполнить чем угодно.
Теперь Лань Хуань понимал. Понимал, почему Мэн Яо в это полез, понимал, зачем он предложил ему такой выход.
— Я не переживу смерти второго брата, — тихо признался Гуанъяо. — А ты... ведь не хочешь оставить Ванцзи совсем одного? Ещё и свой клан... Ванцзи — исключительно талантливый юноша, но для того, чтобы восстановить былое величие Гусу Лань, нужен именно ты. Он не сможет...
— Это не его стезя, — подтвердил Сичэнь. С самого детства к управлению орденом готовили именно его. Не Ванцзи. Ему будет очень тяжело, с его-то наивной верой в идеалы Ланей.
— Я уверен, у вас должны содержаться какие-то тёмные мелодии, никто так, как вы, не ладит с музыкальными инструментами. Это самый безопасный способ, который может тебе помочь остаться на плаву.
— Я подумаю. Спасибо за заботу, брат, — через силу улыбнулся Лань Хуань. Ему и впрямь было о чём подумать.
***
Лань Сичэнь вышел навстречу главе Цзян. Тот был несколько удивлён.
— Глава Лань? Не много ли чести для меня? Я не думал, что вы и впрямь вышли из уединения.
— Глава Цзян, — Хуань приветственно кивнул. — Как видите, я решил, что одиночество мне не поможет справиться с проблемами.
— Бегство ещё никому не помогало, — веско заметил хмурый Цзян Ваньинь. Очевидно, у него было своё мнение.
— Вы это хорошо знаете, видимо, и потому таким не занимаетесь. Если честно, это меня восхищает.
И это было правдой. Со свойственными ему порывистостью и грубоватой прямотой Цзян Чэн цеплялся во всё хваткой охотничьего пса, избегая виляний и не думая отворачиваться от возникающих препятствий. Многие отмечали, что это у него от матери. Бывший глава Цзян же, напротив, тяготел к тому, чтобы сглаживать углы и с плеча не рубить. Как и Сичэнь. Он всегда считал это забавным, а Ваньинь злился либо грустил, когда кто-то упоминал его родителей, в зависимости от контекста.
На неожиданную похвалу глава Цзян отреагировал с недоверием.
— Смеётесь?
— Я честен, — коротко ответил Лань Хуань. — Ирония мне хорошо знакома, но никакого настроения на неё нет, уж извините. Чтобы послушать мои шутки, стоило предупредить за месяц о визите и отдельно указать о своих пожеланиях.
Ваньинь усмехнулся. Так-так... У кого-то прорезался голос. Обычно более лёгкого ехидства он себе не позволял.
— А говорили, настроения нет.
— Вам показалось, глава Цзян. Вэй Усянь очень волновался и боялся, чтобы вы вообще не приедете.
— Я?! Это я не приеду?! А он почему меня не встретил?!
Ожидаемо, Цзян Чэн завёлся, чего Лань Хуань и добивался. Сичэнь кинул на него взгляд, невольно замирая.
Ваньинь всегда был подобен какой-то стихии. Лишь природа могла быть столь многолика и целостна при этом. Глава Цзян был твёрд и надёжен, словно скала, но благодушие его было хрупким, как первый осенний лёд, он неизменно заботлив и даже бывает нежным, словно тёплый весенний ветер, а в гневе напоминал неукротимую бурю. Хуаня это всегда завораживало, но сейчас, в том Цзян Чэне, что он видел, это было выражено особенно ярко и остро.
Тогда, ещё в его юности, Сичэнь успел сгладить многие углы и помог зарубцевать юному главе ордена многие душевные раны. Здесь, видимо, он остался в одиночестве, что сделало его более опасным, чем Хуань привык.
Может, так даже и лучше... Красивее так точно. В потемневших от злости глазах плясали искры, готовые разродиться молниями. Прекрасно.
Сичэнь отвернулся и проследовал дальше, тонко улыбаясь.
— Боялся не выдержать силы своих чувств. Он очень по вам скучал.
Оглянувшись через плечо, Цзэу-цзюнь увидел лишь затылок главы Цзян. Тот старательно смотрел куда-то назад, высматривая там повод для своего молчания. Этим замечанием Хуань его смутил, и оба это понимали.
На самом деле несложно быть парламентёром. Всего-то надо знать, куда нажать. Ваньинь, смущённый Лань Сичэнем, вначале на Вэй Ина покричит, а потом присмиреет и, может, даже не поднимет сегодня руку на бывшего шисюна. Но это неточно.