В последующие дни Эмиль по полдня волновался, что там с Лалли. Волновался бы и целыми днями, но новое занятие успешно его отвлекало.

После начальницы скальдов и другие ее подчиненные, а также постоялицы гостиницы и прочие местные жительницы потянулись в очередь к нему на стрижку. Отказать им Эмиль не мог. Во-первых, перед некоторыми скальдами он был в долгу за позаимствованные бигуди, заколки, ножницы и прочее, а во-вторых, он не мог спокойно смотреть на неуклюжие попытки в стиль в этих диких землях. Как говорится, бремя шведского человека — нести культуру на восток.

Он занимался стрижкой и укладкой в конторе скальдов, дома у клиенток, в магазине портного — где угодно, где достаточно света. Потом спохватился и выставил ценник на свои услуги, но очередь от этого не поредела. А чтобы не шарашиться по всем холмам столицы, он попробовал оккупировать угол в столовой, но администратор гостиницы возражала против того, чтобы обрезки волос находились в одном помещении с едой. И отгородила Эмилю угол в читальной комнате (прямо культурный центр, а не гостиница) в обмен на освежающую завивку, чтобы приударить за одним молодым человеком.

Эмиль по праву гордился собой. Он растолковал местным фру и фрекен, что выбор прически зависит не только от природных данных, но и от цели владелицы: для защиты или нападения, для знакомства с родителями молодого человека, для карьерного роста, для самооценки… Но все клиентки подряд просили что-нибудь потрясающее, чтобы привлечь мужчину, и даже описывали этого мужчину. Описание у многих совпадало и подозрительно напоминало двоюродного брата Лалли.

И оказалось, что для охраны Эмилю необязательно нанимать Сигрюн, пугалом могла послужить любая, даже самая хрупкая, безобидная девушка. Он мельком видел Онни всего пару раз издалека: тот был занят бегством от клиенток Эмиля, прекрасно причесанных и одетых и очень дружелюбных. Ну вот что этому типу не нравится? Эмиля все устраивало: во-первых, он все еще жив, а во-вторых, что бы там Миккель ни говорил, у Эмиля все-таки был особый волшебный дар делать людей неотразимыми, доказательством чему и служили гоняющиеся за Онни толпы женщин. Правда, ни одной еще не удалось его догнать, несмотря на всю их красоту. Но, может, раз женщин много, то вложенная в них эмилева магия сама себе создает помехи?

Единственная печаль — Лалли. Как бы с ним встретиться и помириться? И лучше во сне, а то наяву словарного запаса им и вскладчину не хватит для столь сложной темы. Нет, быть магом Эмилю не понравилось, слишком большая ответственность. Он бы с удовольствием отдал свой новообретенный дар за то, чтобы вернуть дружбу и доверие Лалли!

Из размышлений его выдернуло вежливое покашливание. Это Миккель перегораживал вход в его закуток.

— Не, тебе краше уже некуда! — сходу объявил Эмиль. — Или тебя тоже беспокоят толпы поклонниц?

— Увы, нет, — невозмутимо отвечал Миккель. — Я здесь всего лишь в роли переводчика. — И он шагнул вбок, пропуская вперед заметно нервничающего Рейнира. — Он хочет поговорить с тобой.

— Только поговорить? — на секунду Эмиль понадеялся, что наконец-то сможет обрезать к чертям эту возмутительную копну, вторую в списке самых ужасных причесок Известного мира (теперь уже первую после победы над Онни). Хотя… секундочку, Рейнир же маг. Кажется, Лалли один раз жаловался во сне, что исландец способен без приглашения вторгаться в чужие сны! Нет, все-таки Эмиль хотел побеседовать с Рейниром.

— Ладно, чего ему надо? Заодно попроси его сегодня прийти в мой сон и отвести меня к Лалли.

Миккель ничего не попросил, потому что Рейнир говорил в то же время и с той же громкостью.

— Забавно, — наконец произнес датчанин в пространство. — Он спрашивает у тебя, как Лалли умудряется попасть в твой сон, потому что желает обсудить с тобой некий важный вопрос личного характера.

— Чего? — попытался возмутиться Эмиль, но Миккель жестом велел ему молчать, пока переводил Рейниру. Под конец его речи шведское Va? и исландское Hvá? раздались синхронно, и пришлось ему и дальше модерировать переговоры. Так ребята гораздо быстрее выяснили, что ничего не получится. Ну не мог Рейнир целенаправленно попасть в сон не-мага (то есть, конечно, мага, но другого профиля). Мнение Эмиля об исландских колдунах немного улучшилось после вылазки в дебри Саймы, но сейчас упало обратно.

Миккель предложил, чтобы Рейнир в одиночку навестил Лалли. Рейниру он тоже предложил что-то сомнительное, потому что рыжий нервно замолк, но потом кивнул и говорил долго и заикаясь. Кажется, упоминал Онни. И правда: Миккель перевел, что Рейниру нужна такая же стильная стрижка, как у Онни. Эмиль, конечно, обрадовался, что есть справедливость на свете, но копчиком чуял подвох: слишком уж торжественно-серьезно держался датчанин.

Пока Миккель подозрительно долго объяснял Рейниру что-то про Лалли, Эмиль переключился на предстоящую задачу. Что делать с этой рыжей копной? Воображение отказывалось представлять исландца с совсем коротким ежиком — жалкое будет зрелище, немногим лучше косы ниже пояса. Нет, избавиться от нее, конечно, надо… Эмиль решил остановиться на коротком хвостике, как у маленького Рейнира из общего сна, и окружающие вихры укоротить, чтобы в глаза не лезли. Респектабельный человек из него все равно бы не получился, пусть будет просто миленький.

Рейнир вздыхал, ерзал, то и дело поворачивался к Миккелю с вопросами и вообще всячески осложнял работу. А потом еще Сигрюн ворвалась и забрала своего человека, а то кто ей в сауне потрет спинку? Но даже без Миккеля Рейнир продолжал вздыхать, ерзать и сутулиться. Эмиль прикрикивал на него то и дело, а потом отвлекался: представлял, как будет мириться с Лалли. Может, принести ему отрезанную косу в качестве трофея? Лалли всегда косился на шевелюру Рейнира с подозрением.

Но Рейнир свои останки не отдал. Вцепился, на вежливые просьбы не реагировал, сам что-то лопотал. Ну что б ему не выучить финский, хоть как-то бы поняли друг друга! Но Эмилю повезло, в очереди после Рейнира оказались двое знакомых девушек, что уже однажды спасли его от смерти от рук Онни. Проживали они в той же гостинице, потому что служили разъездными скальдами, собирали данные на разных островах и владели кое-какими иностранными языками. Лииса говорила по-исландски, а вторая, со слишком финским именем, фиг запомнишь — на шведском. Так по длинной цепочке перевода Эмиль выяснил, что Рейнир собирается пустить волосы на амулеты от всего плохого и для всего хорошего, и настроен решительно.

Ну и ладно, лишь бы этот дурень добрался до Лалли и все выяснил. Эмиль очень надеялся, что Миккель правильно перевел Рейниру, что от того требуется, или хотя бы близко по смыслу.

***

Следующее утро Эмиль встретил в коридоре перед дверью комнаты Рейнира, весь на нервах. Сначала он забеспокоился, как он поймет исландца, но ему повезло: те же две приезжих девушки-скальда, что помогали ему поговорить с Рейниром вчера, как раз усердно делали вид, что просто прогуливаются по коридору, а не караулят дверь Онни. Они поздоровались, посмотрели, кого караулит сам Эмиль, похихикали между собой. Они что, решили, будто он торчит под дверью Рейнира тоже в романтических целях?! Да не сам Рейнир ему нужен, а информация в рыжей башке, но переубедить этих двоих Эмиль не решался, чтобы не разбудить ненароком того, кого подстерегают они. Да и Рейнира тоже будить не хотел — вдруг тот как раз в эти секунды выясняет у Лалли во сне все, что велено? Оставалось только подслушивать в замочную скважину, не пошевелится ли исландец. Но там стояла мертвая тишина, хотя бурчание в желудке Эмиля разбудило бы и тролля от зимней спячки.

Когда дверь номера Онни распахнулась, Эмиль чуть на месте не подскочил. Но оттуда вышел весь из себя довольный Рейнир, обернулся, наклонился обратно в комнату — Эмиль не видел, зачем, потому что вжался в стену в попытках спрятаться в щели между досками. Потом дверь поспешно захлопнулась, но прежде чем Эмиль успел позвать девчонок на помощь, Рейнир заметил его и тут же помрачнел. Подошел, выдал недовольную тираду неизвестного содержания и проследовал на выход.

— Чего он сказал? — поинтересовался Эмиль у девушек. Но они лишь переглядывались между собой и закрытой дверью. Да что у них, иностранные языки с утра отшибло? Ничего, Эмиль теперь и сам полиглот.

— Mikä hän puhu, э-э… sanoo? — повторил он. Девушки уставились на него и наперебой ответили что-то непонятное быстрым, сердитым шепотом. Нет, так не пойдет. Эмиль поманил их отойти подальше.

За пределами слышимости финского мага девушки обступили Эмиля, и были при этом подозрительно недовольные, совсем как только что Рейнир. Эмиль сглотнул. Что он им-то сделал? Обе очень милы — что каре, что коса-"колосок». Тут они заговорили, хором. Кое-как Эмиль разобрал из ошметков финского и шведского, что его обвиняют в кумовстве и прочем блате: обещал сделать им прически и укладки для покорения мужского сердца, да не постарался в полную силу, приберег запас совершенства для своего исландского приятеля, и теперь добропорядочные финские девушки остались ни с чем. Что рыжий чужестранец сказал? Да кого это волнует, когда он вышел из комнаты Онни и, скорее всего, провел там всю ночь, а на прощание — нет, Эмиль что, не видел?! — они еще и поцеловались!

Обфыркав Эмиля еще раз, Лииса и вторая-как-там-ее оставили его наедине с отчаянием. Количество людей, которым он не нравился, превысило допустимые нормы. И Рейнир туда же! Рейнир, который не обиделся, даже когда Эмиль обращался с ним как с военнопленным! Нет, Эмиль и без него бы прожил, но благосклонность исландца нужна была, чтобы вернуть Лалли.

В отличие от Хотакайненов, Рейнир хотя бы не прятался, его и в столовой можно отловить. Только сперва надо найти переводчика, вернее, Миккеля, единственного говорящего по-исландски человека, который пока что не ненавидел Эмиля (вроде бы).

Как раз было время завтрака, и Миккель нашелся в столовой — рядом с Сигрюн, разумеется. Сигрюн сразу же выразила недовольство, что Эмиль крадет у нее мужика. Эмиль извинился и уточнил, что не крадет, а берет в аренду на несколько минут. Сигрюн состроила недовольную гримасу и одолжила Миккеля, но только пока она не прикончит завтрак. Перед ней громоздился целый тазик яичницы с беконом, тостов, булочек, джема и масла — часа на полтора. Эмиль сглотнул слюну, но сначала решил разобраться с делами. Только вот Миккель в ответ на просьбу не торопился идти к Рейниру, который на выдаче набирал себе еды на завтрак.

— Чем недоволен Рейнир, я могу сказать и так, — прервался датчанин, чтобы закусить омлетом с картошкой. — Он полагает, что ты обошелся с кузеном Лалли несправедливо, и выражает свое неодобрение. Меня он также обвинял в соучастии, но я заверил его, что не знал о ваших с Сигрюн планах, иначе непременно предотвратил бы ваши неправомерные действия.

— Но ты же объяснил ему, что это для блага Онни?

— Правда? Разве ты не для себя старался? Ты же постоянно бормотал выражал недовольство, как тебя раздражает его внешний вид.

— Ну… — смутился Эмиль, но тут же вспомнил свое оправдание, — ну да, но потом оказалось, что я вроде как маг по приворотам с помощью причесок, и выдуманная история стала правдой!

— Маг? — Только Миккель умел, не дрогнув, жевать омлет с таким видом, чтобы собеседник почувствовал, как глубоко заблуждается. Эмиль решил отнестись со снисхождением к такому вопиющему атеизму.

— Именно, — объявил он. — Только посмотри, что творится вокруг Онни после того, как я сделал из него человека. Тучи женщин. У тебя есть какое-то другое объяснение его популярности, кроме волшебства?

Миккель не кивнул, но выглядел слишком самодовольно, как будто знал такую причину. И Эмиль, на свою беду, спросил, что же это.

— Это магия грамотной рекламной кампании, — ответил Миккель, размазывая масло по половине батона. Эмиль терпеливо ждал пояснений и дождался. — В твоей выдумке о пользе личной жизни в борьбе с депрессией было рациональное зерно. Однако одной лишь неплохой стрижки для этого недостаточно, и я предпринял собственные меры. А именно, разрекламировал кузена Лалли среди знающих исландский или скандинавские языки скальдов, когда мы с тобой заходили к ним в офис.

Сигрюн завозражала против непонятно чего, но с полным ртом бекона, и ее никто не понял.

— А они уже передали не владеющим иностранными языками подругам новости, что в гостевом доме «Таукотупа» остановился опытный, сильный военный маг, нестарый еще, неженатый, с опытом воспитания детей и ведения сельского хозяйства, и что он, по всей вероятности, ищет себе хозяйку, потому что зачем еще мужчина может внезапно подстричься? И, как ты видел, это привлекло достаточно внимания к нему, но я не ожидал, что он так и не воспользуется ни одним шансом познакомиться с новыми людьми.

— Как бы не так! Воспользовался он! — оборвал его Эмиль. Он не позволит снова растоптать свою веру в себя, у него еще припасен козырь в рукаве! — О неверующий, как ты объяснишь, что именно после того, как я его — Рейнира, в смысле — привел в порядок, на следующее же утро Рейнир выходил из номера Онни, да еще и поцеловал его напоследок?

Миккель как ни в чем не бывало отхлебнул свой цикорий.

— А нашего юного исландского друга и не надо дополнительно мотивировать, он и так очарован кузеном Лалли еще с зимы. Полагаю, ты в это время уходил за книгами с Сигрюн или отвлекался на Лалли и не замечал, как Рейнир, с горящим взором, оттеснял меня от радиостанции, чтобы поговорить с финским магом, или как тенью ходил за ним в Исландии. Почему, по-твоему, он и присоединился к нашей маленькой спасательной экспедиции? И сейчас, увидев рост конкуренции, он решил принять более активные меры и, разделяя всеобщее заблуждение по поводу твоих мифических талантов, он хотел, чтобы ты ему заплел что-нибудь оригинальное, чтобы произвести впечатление на Онни.

Эмиль тут же углядел несоответствие.

— Но ты же вчера говорил, что он хотел выглядеть так же круто, как Онни, а не производить на него впечатление. И что он хотел обстричь косу, а не переплести! И с чего тогда Онни ему ответил взаимностью? Ну магия же, согласись!

— Я и в самом деле так сказал вчера? — удивился Миккель, сама невинность. — Охо-хо. Прошу прощения, немного ошибся с переводом. А что до кузена Лалли, так никакой взаимности там нет.

И он еще раз отхлебнул из кружки, долго и со смаком.

— Магия здесь точно ни при чем. Вчера я всего лишь подсказал нашему исландскому другу, как приблизиться к Онни вплотную и удержаться на столь коротком расстоянии.

— И как же? — встряла Сигрюн, проглотив целый желток разом. — Даже я не смогла подобраться к нему на это самое расстояние, а от меня еще никто не уходил, сам знаешь, — и она пихнула Миккеля локтем и подмигнула ему.

Миккель не улыбался, но все равно было видно, что он доволен как кот в сметане.

— Все просто, дорогие друзья, никакой магии, а только логическое мышление и рациональное использование обстоятельств. Во-первых, увидев Рейнира столь безжалостно, хм-м… обезглавленным, Онни хотя бы проявит сочувствие, и им, как товарищам по несчастью, будет о чем поговорить на первом этапе. А для закрепления успеха Рейнир предложит помощь в избавлении от излишнего внимания прекрасных дам. Вы же знаете, как Рейнир любит всем помогать. И это несложно: нужно всего лишь изображать влюбленную пару на публике, пообниматься там, поцеловаться… Дамы поймут, что место занято и что у них изначально не было шансов. А если бы Онни не согласился, то Рейнир хотя бы понял, что у него изначально не было шансов. Тоже неплохой результат, по-моему. Но, как ты доложил, все в порядке, а дальше все зависит от навыков Рейнира по общению и флирту. Если он сумеет приручить финна раньше, чем возобновится внутренняя навигация по Сайме — обещают через три недели, кстати, — то его можно поздравить, а если нет, так это даже выгоднее тебе, Эмиль. Тогда Онни сбежит с острова, как только сможет, и ты будешь в безопасности.

— Так, это все весело, — произнесла Сигрюн почти внятно, и Эмиль обнаружил, что ее тазик с беконом и яичницами опустел, и половина булочек пропала, — но вы бы закруглялись уже.

Эмиль потянул Миккеля прочь от стола, к Рейниру за остальными ответами, но с тем же успехом он мог толкать поезд Далахастен. Миккель с наслаждением вгрызся в гигантский бутерброд и заявил, что уже спросил Рейнира про Лалли. Впервые в жизни Эмилю захотелось убить живого человека, но тут же он передумал. Мертвый Миккель точно не расскажет самого главного.

— Ну так что он сказал?!

— Что не нашел Лалли в… пространстве сна, что бы это ни означало.

Это был конец. Сигрюн поглотила последнюю булочку. Эмиль плюхнулся на свободный стул и от отсутствия мыслей все же спросил:

— Если ты такой умный, то скажи, почему Лалли сердится на меня.

— Стопроцентной уверенности у меня нет, но есть разумные предположения. Например, Лалли тоже может быть оскорблен тем, как ты обошелся с его родственником. Я предупреждал тебя, что бить людей по голове и стричь без разрешения — очень невежливо. Или же, — он посмотрел, как Сигрюн допивает последние капли, и тоже проглотил остатки своего цикория, — наш Лалли может бояться за свою голову. А вдруг ты и его подстрижешь без разрешения, и за ним тоже потом будут бегать сумасшедшие женщины? Или же…

Но сумасшедшая женщина рядом уже встала, пожелала Эмилю удачи и утащила Миккеля на романтическую прогулку под мерзким моросящим дождем.

Эмиль остался переваривать слова Миккеля и свой завтрак, но не слышал вкуса каши с лесными ягодами, яблочного пирога или чая с молоком.

Как это у Миккеля получалось — логическое мышление? Когда он все объяснял, кажется, что это проще некуда. И Эмиль тоже решил попробовать подумать, потому что других выходов не осталось. Итак: где может быть Лалли? Да буквально где угодно. На любом дереве или чердаке, в любом сарае или подвале. Но не прочесывать же весь остров в одиночку. И даже если Лалли вдруг найдется, например, под столом начальницы службы скальдов, то он же сбежит раньше, чем поймет фразу на шведском или чем Эмиль родит фразу на финском. Нет, встречаться надо во сне. Тогда правильный вопрос — где Лалли спит?

Эмиль подумал еще раз. Может Лалли спать на дереве? Летом — запросто, но не под дождем на холоде, когда вокруг полно сухих и теплых мест. На чужом чердаке или сеновале? Может быть. Но туда могут попасть и чужие люди, владельцы этих самых сараев. Там, куда никто, особенно Эмиль, не заберется? Еще теплее, но что это за место? Ну, Эмиль ни за что не полез бы под террасу столовой — из отвращения, и в комнату Онни — из страха смерти.

С террасой проще. Паутина, крапива и грязь опасны для гордости и чувства прекрасного, но жизни не угрожают.

Через полчаса Эмиль перемазался и обжегся с ног до головы, и все зря. Под террасой он нашел только сеть хорошо утоптанных тропок. Кажется, у Хотакайненов здесь был транзитный пункт — но без места стоянки.

Эмиль выполз на белый свет, огляделся, нет ли опасности. Нет, рядом Онни не было. Зато далеко внизу, на полпути к причалу, виднелись две знакомые фигуры: пониже-покрепче-блондин и повыше-потоньше-рыжий. Очень близко, вплотную друг к другу, практически. Что ж, план Миккеля работал. Сверху, с террасы, донеслись печальные вздохи и возмущенный шепот на финском, женскими голосами. План Миккеля работал и тут.

Но это означало, что Онни в своей комнате пока не появится! Эмиль рысцой припустил в гостиничную часть здания. Лалли просто обязан быть там. Наверняка, чтобы не столкнуться с вероломным другом, он перешел обратно на ночной образ жизни. Э, может, именно поэтому Рейнир и не застал его в пространстве сна ночью? Нет, секунду, Рейнир ночевал у Онни, значит, должен был увидеть Лалли и наяву… А, наверно, просто ничего не сказал Эмилю или Миккелю из солидарности с Хотакайненами.

Воображение Эмиля полетело вперед него самого. Огибая столовую, он представлял, как распахнет дверь, и Лалли будет там, зашипит и швырнет в незваного гостя тарелку ухи. И в коридоре Эмиль притормозил. Он понятия не имел, откуда его воображение вытащило уху, но что загнанный в угол Лалли будет сопротивляться — это и так понятно. Вспомнив острые костяшки друга, Эмиль заранее поежился. Лалли заметит, что в комнату кто-то вошел? Непременно. Лалли согласится лечь спать рядышком с ним обратно? Не-е, исключено. И вот в паре метров от цели он оставался так же недоступен, как на карантинном судне по дороге в Исландию.

Секундочку. Карантинное судно. Там они умудрились встретиться во сне, даже находясь по разные стороны стеклянной перегородки. Здесь стены непрозрачные, но схема помещений примерно такая же. И с одной стороны от номера Онни проживал кто-то посторонний, а с другой — Миккель. И Миккель как раз гулял с Сигрюн! Осталось только залезть в его комнату и заснуть там.

Он потянул дверь, но она оказалась заперта. В реальности с дверьми такое случается. А ключ гулял с Сигрюн по городу. И Эмиль занялся тем, что умел лучше всего.

Он ударился в панику. Что делать? Бежать искать Миккеля? Украсть запасной ключ у администратора? Соврать что-нибудь, чтобы честно получить этот самый ключ? Взломать замок? Старшие Чистильщики в его взводе хвастались, как легко и быстро с помощью шпильки и такой-то матери вскрывали буфет у майора Карлссона, где тот хранил аквавит. А у Эмиля как раз в кармане запас заколок и шпилек для парикмахерской работы.

Через пять минут он убедился, что шпильки прекрасно гнутся и ломаются, а сослуживцы врут. Зато вспомнил другой знаменитый способ взлома — отжать язычок замка ножом. Дорогущий боевой кинжал вряд ли треснет. Эмиль поискал в кармане ключи, чтобы пойти в свой номер за оружием, но от балды опробовал ключ на замке Миккеля.

Дверь открылась. Наверняка это означало что-то нехорошее, например, что все замки и ключи в гостинице одного образца, потому что воров нет. Но пока что Эмиль обрадовался и на цыпочках прокрался внутрь. Там он запер дверь за собой, завернулся в покрывало и закатился под кровать к стене, смежной с комнатой Онни.

Следующий затык — как заснуть? Эмиль, конечно, встал рано, чтобы подкараулить Рейнира, но обратно спать не хотелось. Сердце стучало, нервы дрожали. Да, и что если общего сна не получится? Хоть проси богов помочь, но как? Столько всякого сверхъестественного навидался, а узнать поподробнее, что там с богами, не додумался. Эх, надо будет расспросить Рейнира. На всякий случай Эмиль обратился ко всем божественным сущностям оптом. Пожалуйста, пусть Лалли окажется в соседней комнате. Пусть их сны состыкуются. Пусть Лалли простит его. Он постарался дышать медленно и глубоко и стал считать овец. Мерзкие животные, как на родине у Рейнира. Одна, две, три. Те еще твари, даже когда здоровые. Десять, одиннадцать. Вечно голодные, совсем как зараженные монстры. Зубы как жернова. Двадцать две, двадцать три. Пересчитываемые овцы уже носили овечьи шкуры поверх жареных туш. А свинина вкуснее, кстати. Сорок. Волк в овечьей шкуре, как говорится. Можно подумать, овца в овечьей шкуре лучше. Шестьдесят три. Еда-а, блеяли они, окружали его, чтобы закусить его плащом или клочком волос, и единственное спасение — считать их. Сосчитанные овцы с хлопком исчезали. И Эмиль считал их, пока не заметил серую волчью шкуру. И споткнулся. Надо ли учитывать волка вместе с овцами или отдельно? Но тут шкура развернулась, и оказалось, что это Лалли в своем меховом плаще из снов. А, так это уже сон? Но Лалли вроде настоящий, потому что он тут же вскочил и попятился от Эмиля. Надо срочно его остановить, пока он не проснулся!

— Лаллипростименянеуходипожалуйста! Янебудуподстригатьтебяклянусь! Янехотелпричнятьвредтвоемукузенуяхотелемупомочь!

Слава всем богам всех народов, Лалли не сбежал. Но все еще щурился на Эмиля неприязненно, готовый дать деру в любую секунду.

— Дурак, — буркнул он. Хороший знак — может, и в самом деле удастся поговорить. — Разве это помощь? За ним теперь гоняются жуткие женщины, и за мной тоже, спрашивают, где его найти!

А вот это плохо. Эмиль представил, как шумные скальды окружают Лалли, хватают за руки, разговаривают с ним… Да это ж персональный ад ночного разведчика!

— Охо-хо, мне очень жаль, что так вышло. Но мы — я, Миккель и Рейнир — работаем над тем, чтобы все исправить, так что скоро женщины отстанут от него и от тебя, обещаю. И, кстати, — он чувствовал некоторую неловкость, используя придуманную для Сигрюн историю, — все-таки для Онни это полезно. Выслушай меня, пожалуйста, я объясню. Ты же сам видел, после… вылазки в Тихий мир Онни все время ходил тихий и подавленный. Это же плохо, так?

Лалли настороженно кивнул.

— А сейчас он злится, раздражается, недоумевает — но ему больше не грустно. Просто нет времени на депрессию. Это же хорошо? Ну, хотя бы лучше, чем было?

Лалли нахмурился, но ничего не сказал. Было почти слышно, как шестеренки вращались в его голове. И наконец он кивнул и как будто расслабился. Ура, победа!

— Но надолго ли? — спросил он вдруг, почти жалобно, и сердце Эмиля сжалось.

— А это зависит теперь от Рейнира. И знаешь, ты мог бы ему помочь. Тебе надо лишь сказать Онни, что Рейнир в целом неплохой парень, и что он тебе нравится.

Лалли фыркнул вместо тысячи слов о том, что он думает об исландце, и Эмиль поспешил добавить:

— Да ладно, не так уж он ужасен. Особенно сейчас, без косы своей дурацкой.

— Ты его?.. — Лалли проворчал, но вроде бы более миролюбиво.

— Да, но он сам попросил, я его силком не заставлял! — И Эмиль решил привести еще один положительный аргумент. — Кстати, как тебе новая стрижка Онни? Ему больше идет, правда?

Но Лалли отскочил и чуть не заискрился от ярости.

— Это вот! — зашипел он. — Самое ужасное!

Эмиль ничего не понимал. Ему-то всегда казалось, что в целом у них с Лалли одинаковые взгляды на эстетику — зря, что ли, их обоих раздражала коса Рейнира? Тогда почему Лалли так взъелся на стандартную, короткую, но элегантную мужскую стрижку? Или его не устроило что-то другое?

— Прости меня, — поспешил сказать Эмиль на всякий случай. — Пожалуйста, объясни, что тебе не нравится. Я не понимаю, но хочу понять.

— Дурак! — повторил Лалли, но тут же погрустнел. — Ты… Из-за тебя… Я его не узнал! Он всегда так выглядел. Вообще всегда, сколько я помню его. А тут захожу к нему, а там незнакомый кто-то, и я испугался, что Онни опять сбежал, ничего мне не сказав. Это как снова потерять его!

Эмиль с трудом не хихикнул, но после пары глубоких вдохов все же переключился в серьезный режим. Раз уж Лалли признался в страхе, значит, все действительно плохо.

— Но потом ты же опознал его?

— Да, и что? Каждый раз заново вспоминаю, что это он. А он обижается, когда я не узнаю его.

— Ой. Прости, пожалуйста, об этом я не подумал. Но вообще… Вообще-то волосы и обратно отрастут. Через полгода получишь своего двоюродного брата обратно в прежнем виде, — Эмиль еле удержался от печального вздоха. Он готов был пожертвовать своими нервами и терпеть безобразие на голове старшего Хотакайнена, если Лалли перестанет сердиться. — Ну, или ты привыкнешь…

И тут гора под их ногами вздрогнула. Что, знаменитые исландские вулканы? Нет, это же сон, тут не бывает… Окружающий мир стал расплываться, и, прежде чем совсем проснуться, Эмиль крикнул, чтобы Лалли приходил в столовую на обед, и еще раз попросил прощения.

Реальный мир был темен и полон шорохов. А также шепотов, смешков, женских в основном, стука скинутых сапог…

Через несколько секунд до него дошло. Миккель и Сигрюн, значит, вернулись с прогулки и почему-то решили, что делать детей лучше в номере у Миккеля. Но Эмилю-то как быть? Затихариться или вылезти? Его и так и так прибьют. Вылезать с каждой секундой промедления будет все неудобнее. Но лежать под кроватью, как мышь, до… до обеда, наверно, это тоже, того, не круто.

Эмиль глотнул воздуху в последний раз в жизни, выкатился из-под кровати и бросился к двери, извиняясь на ходу. Похоже, «простите меня!» стало девизом дня. Разумеется, за сотую долю секунды дверь не открылась, и, дергая ручку, Эмиль решил объясниться, чтобы его не застрелили на месте или не приняли за извращенца какого:

— Я там говорил с Лалли!

Наконец-то дверь его выпустила, и, летя кубарем в коридор, он услышал громкое «совсем парень спятил» от Сигрюн.

В своем парикмахерском закутке Эмиль остановился. Это катастрофа. Это полное безумие. Вообще неплохо бы сейчас сойти с ума, чтобы спастись от беспокойства и позора. И неизвестности.

Лалли простил его? Потому что если нет… Мысли забуксовали. Эмиль понятия не имел, что делать, если нет. До обеда и ответа оставалась еще пара часов. Поработать бы сейчас ножницами, развеяться, но в салоне никто в очереди не стоял.

Из людей, по крайней мере.

***

Эмиль мужественно терпел и только шипел каждый раз, как дотрагивался целой рукой до носа или губы. Каждый раз на пальцах оставались новые кровавые следы. Ну вот, теперь шрам останется до конца жизни, и еще неизвестно, сохранит ли подвижность левая рука. Но если судьбе угодно взять такую плату за возвращение Лалли, то пускай, он согласен.

Лалли промакивал глубокие порезы на левой руке Эмиля ваткой, смоченной в антисептике, который прожигал плоть не хуже соляной кислоты. По крайней мере, так казалось Эмилю. Он терпел.

— Не трогать! — рявкнул на него Лалли, шлепнул по другой руке, опять потянувшейся к лицу. — Глупый.

Эмиль кивнул и улыбнулся, что и вправду было очень глупо: от движения свежие царапины разболелись еще сильнее.

— Ты режешь кошку — кошка режет тебя! — добавил Лалли со злорадством.

— Да не стриг я ее, — возразил Эмиль аккуратно, чтобы не потревожить раны. — Ну, по крайней мере, не для красоты. У Киссекатт в хвосте застрял репей, я хотел выстричь его. Глупое животное, царапаться еще вздумала!..

Чуть ранее Эмиль нашел кошку нагло спящей в кресле для клиентов. Да она бы даже не заметила, как он бы отхватил небольшой клочок меха с репьем, а потом еще укоротил шерсть на хвосте, чтобы колючки больше не липли. Но Киссекатт вдруг открыла глаза, неизвестно чего себе навоображала спросонья и вихрем воплей и когтей бросилась прочь прямо по Эмилю, оставив ужасные раны на руке и лице. Кажется, Эмиль завопил, потому что Лалли через минуту уже был рядом.

Разумеется, Лалли не опознал шведского названия репейника, и Эмиль умаялся объяснять ему, что это такое, с помощью небольшого запаса шведских и финских слов и пантомимы одной рукой. Может, Лалли и понял его, но продолжал ворчать за перевязкой:

— Кису хороший. Кису умный. Кису, м-м… kosti Emilille Onnin puolesta*. Эмиль плохой.

Но ворчал он уже спокойно, и касался пострадавшей конечности легко и стремительно. Заклеив порванную кошкой руку пластырем как следует, он придвинулся ближе, чтобы сжечь товарищу лицо тем же ядреным антисептиком. Эмиль приготовился не отдергиваться, а Лалли придержал его за голову.

И тут за перегородкой раздался стук каблуков, и девичий голос воскликнул на шведском с акцентом:

— Ой, извините, я… Я попозже зайду! Я ничего не видела! — И каблуки застучали обратно. Эмиль заметил только серое платье да светлые распущенные волосы. Ну вот, клиентура разбегается. Интересно, что она «не видела», к чему это было? Эмиль попытался представить вид от входа и, увы, представил. Кажется, жестокая судьба отобрала у него не только магический дар и и красоту, но и репутацию. Кто ж теперь поверит, что они с Лалли просто друзья?

— Знаешь, — поделился он своими страхами, — теперь все будут думать, что мы пара.

— Мы пара, — решил добить его Лалли.

— Нет, я имею в виду, как Сигрюн и Миккель, ну, как… типа, любовники.

— Нет, — ответил Лалли спокойно и приклеил Эмилю на нос кусочек пластыря. — Кто думает, дурак.

Эмиль не мог ни кивнуть, ни улыбнуться, и просто выдохнул. Раз Лалли не видит ничего страшного, то и ну их. Мир и так сумасшедший, еще одна капля безумия погоды не сделает.

P.S.

Лалли остался. А то кто будет спасать Эмиля от кошек?

Эмиль остался. А то кто будет делать спасать финнов от полной безвкусицы? Стрижки-то надо периодически обновлять! А для отдыха и развлечения он записывался добровольцем на расчистку. (Царапины, кстати, прошли недели за три.)

Онни остался. А то кто будет спасать одного исландского дурака от троллей, тварей и комаров?

Рейнир остался. А то где еще его примут на военную службу? (Правда, направляли его почему-то на борьбу с вредителями зерновых культур и паразитами овец на дальних сельхозостровах…)

Сигрюн и Миккель (и Киса) остались, но только пока не открылась международная навигация, потом пока Миккель как семейный врач не выдал Сюгрюн разрешение на путешествие по морю после родов, потом пока не пристроили в надежные руки всех котят Кисы, потом пока Сигрюн не закончила учебный курс по норвежской тактике «убей-его-насмерть» для местных охотников, который с зимы вела от скуки. В итоге семейство Эйде покинуло финские берега только следующим последним рейсом.

И так уж сложилось, что Миккель до сих пор работает нянькой.