Паша компас на запястье трет в надежде, что тот перестанет так настойчиво-насмешливо на Романова указывать.
Ну или на Романова, а на кого-то другого, так же бессмысленно круги нарезающего где-то на полярном конце земного шара, Николая отчаянно в каждую секунду времени пародирующего с ювелирной точностью.
Да, Паша с секундомером проверял.
Да, Паша настолько не верит, что вот это - это - может быть его соулмейтом и залогом счастливого будущего.
Наберут же дурных семнадцатилетних консерваторов с верой в торжество закона и переговоры.
Сматериться хочется, плюнуть (на все, но желательно судьбе в лицо и Романову под ноги, чтобы скривился и протянул осуждающе шипящее Пестель), а еще выпить ( в свой день рождение можно - обязан просто, потому что на следующий день все станет очевидно настолько, что вот к тому придурку из Китая или Австралии беги, в вечной любви признавайся, только подальше от океана глаз голубых, на дно затягивающих и не отпускающих дальше чем на три метра, будто это такое самоубийство захватывающее - тонуть, с камнем-компасом к ноге привязанным).
Пока Пестель материться.
⁃ Ника.
И взгляд ловит в сети, надеясь мальков оттуда потом достать, засушить и в качестве закуски к пиву.
Взгляд осуждающий заранее, будто знает - что имя его Паша как все проклятья этого мира использует, будто знает - что сейчас глупость какую-то сморозит, но не холоднее чего-то синего поверх зрачков.
⁃ не мельтеши.
⁃ А ты вот совсем не волнуешься?
⁃ А это поможет? - и не говорит же, что у него экзаменов сейчас вообще нет, что он в университете штаны протирает не ради зачетки отличной, а ради черт-знает-чего, чему Паша даже в голове имена давать боится. Особенно матерные - особенно такими матами.
Ник хмыкает удовлетворенно, оценивая степень глупости, признавая свое поражение - он даже это делает красиво, с головой высоко поднятой (куда выше Коль, я тонуть должен, а не до солнца в глаз твоих доставать пытаться).
⁃ а что предлагаешь?
⁃ Сесть, достать те вкусные сэндвичи, которые у тебя точно в сумке есть и успокоиться. Ты знаешь все, Ник.
И правда знает. Паша это за год общения понял, за год разговоров ежедневных, потому что впервые на все свои реплики встречал комментарий интересный, а не классические закатанные глаза и паш, мы тебя, конечно, любим, но ты заебал.
Николай может, именно этим его и зацепил сначала.
(ладно, не этим, а руками своими холодными, крепко плечи сжимающими).
Пашу из сна вытряхивают резко-ласково, будто бы маминым нежным голосом и пощечиной от утреннего морозца сразу.
Паша смотрит и думает, что вот этому бы лучше тут рядом прилечь, понежиться с Пестелем в бегающих по парте последними лучами солнца.
⁃ у вас пара закончилась, вам идти нужно, - у этого голос тихий и такой уставший, что не верится во вторую неделю учебы. Этот смотрит глазами-марианскими впадинами, которые ушатом на голову вместо всех будильников. Этот все еще руку на плече пашином держит крепче кандалов и акульей пасти. Либо упасть боится, либо время тут слишком быстрое.
⁃ Спасибо, наверное, - Паша потянуться пытается (Паша пытается не рассыпаться еще больше под хваткой железобетонной и глазами не растопляемыми, Паша с грацией кошки из-за парты сбегает, растирая плечо и соскребая засбоивший компас)
Вот так блять и подружились.
Просто мальчишка несовершеннолетний его из отделения после митинга вытаскивал, устало разговаривая с кем то по телефону, в преданном ожидании пока Пестель раскается или хотя бы документы подпишет.
«Спасибо, МихалАндреич. Да, обещаю сам не загреметь никогда. Да, воспитательную беседу проведу. Да, друг отличный».
И переносицу трет, соскребая налет недолжи и, наверно, недосыпа.
Николай улыбается, говорит имя-фамилию, говорит, что может звонить ему, если что, говорит, что можно еще МихалАндреичу звонить, он поможет.
И идет вместе с Пашей к метро, как будто «Сережа попросил» все в этой вселенной объясняет - связи его, нахождение в поздний час далеко от дома, пробежку до ближайшей станции, а не поездку на дорогущем кабриолете, который у их семьи непременно есть.
Не так это работает, если что.
Но Коле плевать со всей высоты его роста, что Сереж у Пестеля два вообще-то, что Пестель этого самого Николая второй раз в жизни видит, что диалог до метро как то слишком интересен.
и как то вот так они случайно стали лучшими друзьями.
Слу-чай-но.
Просто Пестель со следующей стипендии купил Николаю макфлури, потому что не в рабство же ему продаваться, да и подсказывает что-то однозначно умное - Романов мороженому рад больше, чем крестьянину, ибо историк этот однозначно против крепостного права.
А Ника (уже Ника - двух хмурых взглядов после «Коли» и трех - после «Николая» умному, но обожающему всех раздражать Пестелю хватает, чтобы замолчать) улыбается счастливо, нос в шоколаде пачкает, смеется в пластиковый стаканчик, а Паша думает, что это тоже что-то вроде рабства.
Просто Пестель как-то запрыгивает на романовский подоконник.
И получает половину сэндвича и самый интересный диалог в своей жизни.
А Ника все еще делает вид, что так и надо, что вот так спасать Пашу от всего на свете - это работа такая, за которую ему кто-то однозначно приплачивают.
(Потому что не от большой же любви к революционерам)
Просто Пестель как то Нику после пар за их столик утягивает, представляет, уверенно заявляет, что вот это будет сидеть с нами, и пусть хоть кто нибудь попробует сказать что-то против.
Просто Ника приносит ему огромную книгу про римское право - знает, что Паша это любит. Знает, что она целое состояние стоит. Знает, и говорит это глупое «просто».
Просто Ника приносит ему уже отдельный сэндвич каждый день, да еще и отдает половину своего чая в термосе.
Просто Ника его на прогулки после университета вытаскивает, рассказывает странные факты про каждое второе здание, слушает пашины импровизированные трактаты о власти, покупает кофе и пирожки, потому что они устали, а сахар очень полезен, если ты не спишь.
Просто Ника как то просит у него сигарету, закашливается, но улыбается по-глупому снова, смотрит с восхищением на огонек, на пашино дыхание размеренное, на дым этот.
А потом у Ники получается и паша старается не смотреть, потому что Ника для сигарет создан (у него пальцы длинные, скулы режущие, а губы тонкие, у него дым из легких, в котором пропадать можно (тонуть круче, чем в глазах океанистых, не выпускающих из вечных льдов)).
Просто Ника дает покататься на том самом кабриолете, который у их семьи точно есть.
Просто Паша замечает мельтешащий компас вслед за таким же мельтешащим Николаем, потому что привычки у него дурацкие очень - зарываться носом в мороженное и шататься туда-сюда маятником Фуко, на котором - только вешаться (Паша бы с радостью, Нику обнимать приятно, он может в ежик волос смеяться, сжимать до трещащих ребер, да смотреть взглядом своим голубым, чернилами выводящим на коже «да, так и нужно. Да, просто».)
А потом Паша сбегает.
Паша - дурак, но Паше страшно, потому что соулмейты это вообще что-то странное, а Романов это что-то чересчур.
Он пытается разобраться (он пытается не смотреть на запястье, которое обжигает этими движениями на сто восемьдесят градусов, за которыми угадываются особенно сложные пары, за которыми - злость на Пестеля дезертировавшего)
И вот взгляд этот обиженный совершенно не стоит попытки в себе разобраться.
Паша больше не сбегает
(Проверяет душевные мучения математикой, да ждет, когда Романову восемнадцать эти дурацкие исполнятся, как будто после них все должно стать хорошо и правильно).
Они сидят напротив и ждут полночи, чтобы выпить друг за друга, потому что что еще делать лучшим друзьям, у которых день рождения по соседству (будто бы судьба издевается, будто бы ей остальных насмешек над ними недостаточно).
Звон бокалов выстрелом по комнате разносится сразу после электрофореза на будильнике.
Паша видит стрелку (не компас даже, только один указующий перст, на него указывающий).
Улыбку Никину, за которую умирать хочется, которая продолжением татуировки идет и нацелена туда же (в сердце пестелевское) видит тоже.
И
Думает
Что
Он
Все
Знал.
И думает
Что
Они
Будут
Счастливы.