Чимин двигается ближе.

Отползает от стены, у которой, как приклеенный, терпеливо проторчал целых сорок минут, и все-таки шагает вперед. Робко и неуверенно. Но, главное, шагает ведь.

Он впервые здесь. Точнее, ему впервые позволили тут находиться. Чимин не знает, много ли было посетителей за все время, но до сих пор наивно воображает, что этой несказанной чести удостаиваются только самые избранные. И он — как удивительно — неожиданно входит в их число.

В этой студии слишком мрачно, темно и слишком накурено.

У Хосока, например, намного просторнее и светлее. Коллекционные фигурки стоят ровно по линейке, а нераспечатанные упаковки музыкальных альбомов стоят строго по алфавиту.

Стерильно. Чисто. Как в операционной.

А вот в студии Юнги, наоборот, пыльно. Замызганные чашки с разводами крепкого кофе на стенках однажды точно обрастут густой паутиной. Или в них заведется зеленая плесень. «Моя маленькая цивилизация», — гогочет Юнги, заглядывая в забытые на подоконнике грязные тарелки с прокисшей лапшой.

Чимин морщится. Все еще не может забыть тошнотворного запаха, которого мелкий хён почему-то упорно не замечает.

В этой каморке даже стены давят на грудную клетку. Со стен пялятся черно-белые плакаты с видами на ночные огни какого-то мегаполиса, выпрыгивают фотографии полуобнаженных красоток, будто прямиком из комнаты какого-то озабоченного подростка; исписанные блокноты, неровными стопками валяющиеся на полках, забитая под завязку урна — обертки от шоколадных конфет, смятые шарики бумаги, салфетки и тонны окурков — всё пугает немного.

Чимин старается не смотреть на чужую спину, но все равно подвисает, разглядывая широкие плечи. Длинные беглые пальцы что-то торопливо отстукивают, летая по клавиатуре. На мониторе высвечивается длинная звуковая дорожка, непонятные отрывки текстов, набранные наспех — лишь бы запомнить, и, наверное, сотня сырых аудио. Половину из списка потом безжалостно сотрут, потому что «что за дерьмо вообще?», а несколько треков все-таки оставят, нежно приговаривая «потом посмотрю еще раз».

Обиженно надувая губы, Чимин отводит взгляд и усердно продолжает делать вид, что ему совсем неинтересно и до невозможности скучно. На самом деле очень даже интересно. И волнующе до жути. Но коленки уже гудят от усталости, потому что так долго простоять на пороге около двери — настоящее издевательство.

— Намджун? — получается слишком капризно, но Чимину осточертело, — Слышишь? — он едва не падает, подползая на несгибающихся ногах к сидящему за столом, и еле сдерживается, чтобы не стукнуть по чужому затылку, — Пошли уже.

Но его не слышат. Или сознательно игнорируют. Наушники, из которых оглушительно долбит музыка, по-прежнему на месте. Чимин начинает злиться. Он любезно согласился составить Намджуну компанию и ненадолго забежать, чтобы «проверить не пришел ли тот отредактированный трек», но на самом деле его дико распирало любопытство. Просто хотел посмотреть как выглядит студия самого скрытного хёна.

Всё. Насмотрелся. Можно отчаливать.

Завтра с утра репетиция в зале, на телефоне мигает 23:08, а до общежития еще добираться полтора часа, собирая по пути все красные светофоры и километровые пробки.

— Слышишь? — скулит Чимин и раздраженно дергает старшего за капюшон толстовки. — Я спать хочу. Собирайся.

— Посиди еще пять минут, — Намджун кивком головы указывает на черный кожаный диванчик в углу, — Или вали домой один.

— Придурок… — тихо ворчит Чимин, но на диван все равно приземляется.

— Я всё слышу.

Чимину скучно. Он беспокойно ерзает на подушках, попеременно закидывает ноги друг на друга, сцепляет руки в замок, а через полчаса начинает сонно покачиваться из стороны в сторону. Намджун слишком увлечен подборкой фоновых битов для шестого трека и, кажется, абсолютно не замечает зевающего мальчишку. Чимин плюет на то, что еще десять минут назад хотел пнуть старшего по коленке и ехать в общежитие самостоятельно — разочарованно укладывается на неудобный низенький диванчик, надеясь проспать до утра. Сегодня ехать домой уже бессмысленно. Только время зря тратить.

Подкладывая руки под щеку, Чимин отворачивается и утыкается лбом в обивку дивана. Он еще пару минут улавливает какую-то рваную мелодию, которая доносится из чужих наушников, и проваливается в беспокойный, обрывочный сон.

Снится почему-то непроходимый странный лес. Огромные высоченные сосны, которые сплелись раскидистыми ветками, закрывая пасмурное хмурое небо. Мутная зеленоватая дымка перед глазами и острая нехватка кислорода в легких. Жарко. Душит невыносимо. Сырой туман ползучей змеей облепляет коконом и заставляет судорожно искать спасительный глоток воздуха.

Чимин с трудом разлепляет глаза и первое, что чувствует — тяжелая чужая рука на его талии и тихое равномерное дыхание около уха. От осознания прошибает внезапной и неуместной дрожью. Он осторожно оборачивается через плечо, старясь разглядеть в темноте хоть что-нибудь, но в глаза тут же лезет выбеленная челка. Почти не дыша, Чимин невесомо поглаживает макушку Намджуна — словно бродячего щенка потискать. Он этой дурацкой мысли хочется глупо похихикать и взлохматить его волосы еще сильнее. Надо притормозить. Чимин аккуратно скидывает намджуновскую ладонь, суетливо возится и тянется за телефоном, который зашвырнул куда-то под подушку и, щурясь от ярко вспыхнувшего экрана, мысленно матерится — 03:52.

— Ненадолго поднялись.

Скорчившийся Намджун умиротворенно посапывает в спину, а Чимину уже не уснуть. Слишком душно и ужасно пить хочется. Бутылка минералки осталась в рюкзаке, который валяется у порога, но вот выбраться, не разбудив старшего — сложная задачка. У Намджуна слишком легкий сон и он больно дубасит каждого, кто посмеет его нарушить. Даже Джину один раз прилетело.

Однако Чимин быстро придумывает оправдание — что-то вроде «ты сам тут разлегся» и «я говорил, что нужно ехать домой». Первая попытка подняться почти удалась, но Намджун сонно подтягивает к себе ближе и, не открывая глаз, что-то невнятно бормочет. Чимин успевает разобрать «прибью» и «спать». Угрозы понятны и вполне объяснимы, но жажда мучает намного сильнее. Раздражение проникает в мозг ядовитыми каплями — Чимин копошится, крутится юлой и, в конце концов, осторожно перекатывается через Намджуна. Парень уже перекинул вторую ногу и коснулся носками пола, но старший перехватывает его, заторможенно ловя за плечи, и тянет назад, придавливая к себе.

— Ты куда?

Младший едва не падает, но упрямо отпихивается.

— Пить хочу.

Намджун что-то булькает в ответ, но руки не убирает, только лишь подгребает крепче и стискивает в медвежьей хватке. И, кажется, снова проваливается в сон. Чимину требуется несколько секунд, чтобы осознать грандиозный идиотизм ситуации — он беспомощно распластался на Намджуне сверху, а тот сжимает слишком сильно, словно боясь выпустить из рук долгожданную добычу. То ли смеяться, то ли плакать. Чимин прислоняется лбом к чужому плечу. Позволяет себе перевести сбитое дыхание. От Намджуна пахнет сигаретами. Уютно. Чимин распахивает глаза. Ошарашенно приоткрывает рот. Блять.

Чимин цветасто матерится во весь голос, уже не боясь получить подзатыльник и, как букашка, шевелит ногами-руками, чтобы выползти. Через две минуты, к счастью, удается.

Он шлепает по полу и в темноте наощупь находит свой рюкзак. Спасительная вода оказывается на самом дне. Чимин жадно глотает, ругая себя, что не взял еще одну бутылку про запас.

В студии, словно в закупоренной консервной банке. Очень душно. Волосы противно прилипают к влажному лбу, по спине ползут липкие капельки пота, и Чимину приходится стянуть с себя любимый темно-синий джемпер. Он думает пару секунд и вслед за ним летит едва ли не насквозь промокшая футболка.

Помогает не очень, но уже лучше, чем медленно жариться в теплой одежде. Распаренную кожу приятно холодит только первые несколько мгновений, но потом духота снова нападает, словно разъяренная кошка.

Чимин вытягивает руки, боясь наткнуться на что-нибудь в черноте студии и позорно хлопнуться. Он осторожно переставляет ноги и шагает к плотно зашторенному окну. Стекло неожиданно оказывается обклеенным черной бумагой. Чимин хмыкает — он потом обязательно поиздевается над старшим, который боится солнечного света и сидит как столетний вампир в своей башне.

Надо бы поскорее открыть и впустить свежий ночной воздух, но окно не поддается. Абсолютно.

— Ты его заклеил что ли? — обреченным шепотом обращается парень к крепко спящему на диване. — Ненормальный, блять.

Идиотизм происходящего снова раздувается до невероятных размеров. Хочется хлопнуть себя ладонью по лбу, зажмуриться, что есть силы, и позорно спрятаться где-нибудь в углу этой проклятущей студии. Чимин подпрыгивает, еле доставая до ручки. Бесконечно дергает и уже колотит по пластиковой раме, как со стороны дивана слышится тихий приглушенный вздох:

— Какой ты шумный.

Чимин даже подпрыгивает на месте от неожиданности и просто беспомощно хлопает глазами, вглядываясь куда-то вглубь черноты, а потом пугливо отскакивает от внезапных чужих рук на своей талии.

— Ты… — Намджун вздрагивает, случайно прикоснувшись к обнаженной коже, — Разделся что ли?

— Да у тебя тут как в аду жарко, — отмахивается младший и хочет отползти, но Намджун опережает и упирается в подоконник, расставляя ладони по обеим сторонам от Чимина.

Старший быстро дергает за ручку и с грациозной легкостью открывает заедающее окно, но ладони тут же возвращает на место, не давая Чимину сдвинуться ни на миллиметр — мальчишка, прижатый животом к подоконнику, растерян и, кажется, совсем не знает, чего ожидать в следующие секунды.

— Ты чего? — Чимин силится обернуться, но чувствует, как Намджун наклоняется ниже, опаляя горячим дыханием где-то на лопатках, — Эй!

Намджун оставляет незаметный поцелуй на чужом плечике и осторожно ведет дрожащими пальцами по выступающим ребрам. Чимин мелко дергается от непозволительно нежных прикосновений, но вырваться или хотя бы сделать вид, что ему не нравится, даже не пытается. Только заевшей пластинкой по кругу вышептывает «ты чего? ты чего? ты чего…»

— Ничего, — голос Намджуна глухой и хрипловатый, — Ничего. Ничего. — будто эхом, а затем еле различимое: — Нравишься.

Чимин громко сглатывает, в удивлении распахивает глаза и лишь после того, как чужая ладонь медленно соскальзывает под грубую ткань джинсов и несильно сжимает член через белье, находит в себе силы, чтобы повернуться и оттолкнуть старшего.

Даже в темноте видно, что Намджун сам взволнован и смущен — он ерошит свои волосы на затылке и отходит еще на шаг назад. Чимин давится нервным смешком — взъерошенные волосы старшего забавно топорщатся в разные стороны. Бродячий щенок. Гав-гав, блять. Чимин отчаянно краснеет, как старшеклассник, заикается и прячет глаза, не осмеливаясь посмотреть вверх.

Он буквально кожей чувствует, как Намджун приоткрывает рот, будто хочет что-то сказать — и в голове молниеносно красной строкой проносится умоляющее «молчи, молчи, молчи» — Чимин лихорадочно дергается, вжимаясь поясницей в подоконник. Молчание затягивается, плавно перетекая в мучительную неловкость. Намджун отступает назад, позволяя мальчишке быстро выскользнуть, и Чимин благодарно этим пользуется — он судорожно сгребает в охапку свою одежду и, запинаясь о собственные кроссовки, несется к выходу.

— Никому не говори, — злобно шипит Чимин и с силой пинает по двери, вываливаясь в прохладный коридор. — Или я тебя придушу.

— Придешь еще?

Чимин застывает. Оборачивается.

И зачем-то послушно кивает.