Цинхэ Не, Остин
22 августа 2021 года. 04:56 PM
— Благодарю за тёплый приём, дагэ.
Фраза, как и чересчур спокойный, чистый голос, звучала несколько неуместно в той ситуации, в какой Лань Сичэнь сейчас находился. А если точнее, то Цзэу-цзюнь с самым невозмутимым видом распластался в своём изящном белоснежном одеянии по мокрому песку и как-то не собирался подниматься то ли от шока, то ли от полученных ран, то ли из простого нежелания, а над ним, словно статуя Петра Первого в Петербурге, величественно возвышалась исполинских размеров вороная лошадь с не менее исполинским всадником — Не Минцзюэ. Над его головой проплывали тяжёлые тучи, окружённые ореолом солнечного света, и именно это делало его силуэт угрожающе величественным. Казалось, своей грандиозностью всадник мог посоревноваться с разгневанным Зевсом, но если бы сторонний обыватель застал эту в равной степени странную и пугающую сцену, то объяснить её себе смог бы лишь тем, что Всадник Апокалипсиса напал на беззащитного ангела и поверг его в неравном бою, а сейчас бесцеремонно намеревался уничтожить это прекрасное божественное тело с помощью огромных копыт своего смертоносного скакуна.
Но на самом деле всё совсем не так. Не Минцзюэ весь сегодняшний день, свой единственный за полгода выходной, посвятил страсти всей своей жизни — дрессировке последней партии рождённых жеребят и кобылок постарше. А заодно провёл тренировку своему непутёвому брату, позорно шарахающемуся от лошадей, как от огня. Не Хуайсан страстей к скакунам и к суровым физическим нагрузкам, соответственно, не разделял вообще, чем очень разочаровывал и злил старшего брата. Так что по завершении дня Не Минцзюэ с тяжёлым бременем на душе возвращался в штаб, домой, борясь с желанием сжечь все ткани и манекены Хуайсана к чертям, как вдруг под мощные копыта его только набравшего скорость коня бросился человек в белом. Сам бросился! Где это видано, чтобы люди выбирали такой изощрённый способ уйти из жизни? А ведь самозабвенно любимая хозяином Бася, лучшая лошадь Цинхэ Не, действительно умеет не только сбивать людей насмерть, но и дробить бедренные и черепные кости, так что этот опрометчивый рывок был признаком чистого безрассудства. На счастье этого сумасброда, Не Минцзюэ сразу же заметил его, от ударившего в голову адреналина рассвирепев и дёрнув поводья с такой силой, что лошадь резко остановилась, по инерции проскользив по мокрому песку, встала на дыбы, громко заржала и едва не скинула наездника со спины! Когда она с грохотом опустилась, её передние копыта пришлись в аккурат по обеим сторонам головы бросившегося под неё человека. Чифэн-цзюнь уже был готов разразиться гневом и проучить безрассудного человека, но, опустив взгляд и увидев, кто на самом деле чуть не погиб от копыт его лошади, растерял весь запал. Грозные слова застряли хриплым комом в горле, и теперь на душе с каждой секундой становилось всё тяжелее.
— Что ты здесь делаешь, эргэ? — спросил Не Минцзюэ несвойственным себе сиплым басом, словно его горло сковали терновые венцы и каждое слово давалось ему через невыносимую боль, привычным движением машинально дёрнул вожжи, заставляя возмущённо фыркающую лошадь под собой сделать несколько шагов назад, и спешился, сразу же подойдя к гостю и подавая ему руку. Одним рывком он поставил Лань Сичэня на ноги и помог мало-мальски отряхнуться — хотя его длинным роскошным волосам, втянувшим в себя, судя по виду, целую песочницу, уже ничего помочь не могло. Только Не Минцзюэ собрался задать ещё один вопрос, как вдруг проследил за взглядом Лань Хуаня и увидел за лошадью мальчика, сидящего на поле в трёх шагах от песка. Его одежды были ослепительно белыми, а на лбу покоилась лилейная лента с вышитыми узорами облаков.
— Цзинъи! — позвал Лань Сичэнь, мягко, но быстро отстранившись от поддержки Чифэн-цзюня, и если бы Не Минцзюэ не знал его всю жизнь, то уж наверняка бы даже не заметил этой тревожной дрожи в его голосе.
Лань Хуань, обогнув вдруг притихшую, словно чувствующую свою вину или благоговение перед знакомым, обычно невозмутимо-прекрасном лицом лошадь, подошёл к пошатывающемуся даже сидя ребёнку. Похоже, у него кружилась голова — даже невооруженным взглядом было понятно, что малыш дезориентирован: маленькими пальцами он хватался за короткую траву и вырывал её чуть ли не с корнем, перекачиваясь с боку на бок. Хоть его блуждающий осознанный взгляд и заставлял думать, что тому все пять или шесть лет, мальчик едва ли тянул на четыре года. Может, тому виной большие карие глаза, сейчас ошалело блестящие и только украшающие лёгкую улыбку на его лице.
— Ты не поранился? Всё хорошо?
— Папа! — отчётливо обратился малыш, продолжая светить искренней улыбкой, и, не удосужившись посмотреть на отца, указал пальцем на лошадь.
— Да, это конь. Конь породы шайр, — оставшись без ответа, но и так поняв всё без него, Лань Сичэнь облегчённо вздохнул, взял ребёнка на руки, поправил ему короткие, блестящие здоровьем волосы и стряхнул прилипшие к штанам травинки. В целом, малыш выглядел намного приличнее собственного отца: не так растрёпано и грязно, в меру — даже слишком для его возраста — опрятно. — Не Минцзюэ, брат, — обратился наконец гость к стоящему в явном замешательстве Чифэн-цзюню, — мы так давно не виделись: то работа, то расстояние, я очень сожалею, что не смог приехать раньше. Но обстоятельства вынуждают. К тому же, в моей жизни случилось нечто важное, и я посчитал нужным рассказать об этом тебе. Прошу, знакомься, это мой сын — Лань Цзинъи, — с невозможной нежностью прозвучало имя малыша из уст Цзэу-цзюня, и вся любовь, вложенная в эти незамысловатые слова, словно пуля, вонзилась в самое сердце. Даже у такого чёрствого (по мнению общества) человека как Не Минцзюэ от этого тёплого взгляда Лань Сичэня на ребёнка не могла не пойти дрожь по всему телу.
— Мы не виделись каких-то два года, а у тебя уже четырёхлетний сын появился? — переборов внезапное волнение в груди, ухмыльнулся Чифэн-цзюнь, переводя взгляд то на названного брата, то на малыша. А тот, отвлекшись от изучения огромной морды дёргающей хвостом и бьющей по земле копытом лошади, без всякого стеснения и стыда уставился в ответ. Лань Сичэнь поднёс ребёнка достаточно, чтобы можно было дотянуться до Не Минцзюэ коротенькой ручонкой, и Цзинъи, приготовив указательный палец заранее, вытянул её, касаясь колючей щетины мужчины.
— Папа, а он тоже полоды шайл? — вдруг спросил мальчик, проведя всей ладонью по колючей щеке Чифэн-цзюня. Лань Хуань, ожидавший какой угодно вопрос, кроме, пожалуй, этого, негромко, элегантно рассмеялся, всё же контролируя реакцию давнего друга и названного брата. И тот его не разочаровал: Не Минцзюэ громко, заливисто захохотал, и его смех громом разнёсся по всему тренировочному полю.
Совсем недавно прошёл такой долгожданный в Техасе дождь. Неостывшая, тёплая земля источала приятный аромат трав, который, сливаясь с витающей вокруг влажностью, отдавал нотками какой-то терпкой пряности. Тяжёлые тучи не так давно разошлись, уступая небосвод клонящемуся к закату солнцу. Цзинъи внезапного громкого смеха не испугался, даже наоборот — от охватившей его радости он захлопал в ладоши и обнял за шею держащего его Лань Сичэня. Было… спокойно. Впервые за очень долгое время. Где-то вдали раздавались громкие возгласы солдат и их командиров, череда глухих выстрелов из тира доносилась едва уловимо, всё в лагере кишело подходящей к концу упорной работой.
Цинхэ Не, секретная военная база и по совместительству академия элитных и многофункциональных бойцов, курируемая главой Вооружённых сил страны, располагалась под Остином и охранялась лучше, чем Белый дом. Доступ к такого рода местам был далеко не у многих, да и попасть сюда особо никто не стремился. Здесь выращивали лучших воинов, тренировали без пяти минут героев страны и не особо-то скупились на жестокость, чтобы «закалить характер» будущих телохранителей людей, имеющих большое значение для страны и мира, и разведчиков на горячих точках и в политическом ядре хитрого сплетения интриг. Как бы Лань Сичэнь в прошлом ни настаивал на более гуманных методах, применяемых на территории Цинхэ Не, добиться у него ничего не получилось из-за твёрдой воли и преданности своему слову Не Минцзюэ, так что Цзэу-цзюнь, как президент Сената США, выделял из бюджета немалые деньги на профессиональную психологическую помощь обучающимся здесь. Это был единственный компромисс, на который Чифэн-цзюнь пошёл исключительно из уважения к названному брату. Лань Сичэня здесь любили. Все роты обучающихся, только завидев его вдалеке, отдавали честь и едва ли не в ноги падали — то от усталости, то от благоговения. Но сегодня Цзэу-цзюнь прибыл на базу без приглашения и предупреждения, так что до Не Минцзюэ эта весть ещё не дошла, и достойный приём представителю правительства, увы, не подготовили. Но Лань Хуань не очень-то в нём и нуждался.
— Какой хороший у тебя сынок, — внезапно подобрев, вынес вердикт Чифэн-цзюнь, тёплым взглядом смотря на зажмурившего один глаз (в него утыкалась макушка малыша) Лань Сичэня. — Это из-за него ты бросился под копыта моей Бася? Он убежал?
— Да, ему очень нравятся лошади… Цзинъи, я надеюсь, ты вынес из сегодняшней ситуации урок? — Как бы упорно Лань Хуань ни старался поймать резвый взгляд ребёнка, у него не выходило — тот постоянно вертел головой, рассматривая то лошадь, то её хозяина. Не Минцзюэ ещё никогда не видел, чтобы кто-то так бесцеремонно игнорировал слова самого Цзэу-цзюня. — Отворачивайся — не отворачивайся, а по возвращении домой я устрою тебе встречу с дедушкой, — пошёл на хитрость Лань Сичэнь. Мальчик тут же дёрнулся, повернулся к отцу, обиженно надул губы и что-то невнятно промычал. Показалось, он вот-вот расплачется — так ярко заблестели его глаза от навернувшейся пелены слёз. Теперь пришла очередь отца изображать великого слепого и игнорировать этот невозможно печальный, виноватый взгляд. — Есть ещё пара важных дел, которые мне необходимо с тобой обсудить, дагэ… И мне неловко тебя об этом просить, но, кажется, теперь на первый план вышла химчистка и баня.
— Обижаешь, эргэ, — укоризненно помотал головой Чифэн-цзюнь, неловко поглядывая на невозмутимого, мягко улыбающегося Цзэу-цзюня и бесконечно несчастного ребёнка на его руках. Вот же правду говорят, Лань Сичэнь — страшный человек, когда дело касается тактик и дипломатии: к любому найдёт подход и выиграет в любом споре, не изменив ни своим принципам, ни поставленным заранее целям. — Ты же знаешь, твоё слово имеет то же значение, что и моё. Что только ни проси — исполнят безукоризненно и в высшем качестве. И тем более, посадить твоего сына на лошадь — великая честь. Он уже сидел в седле?
В отличие от Лань Хуаня, Не Минцзюэ не обладал подобного рода выдержкой. Он мог спокойно наблюдать за смертельными пытками маньяков, убивших десятки, если не сотни людей, рассчитывать стратегии, в условиях которых было необходимо пустить на пушечное мясо целый дивизион в пятьсот человек, но смотреть на потерявшего всякую надежду на счастливую жизнь малыша оказалось выше его сил.
— Нет, конечно, куда ему в неполные четыре года, — мягко ответил Сичэнь, и уже знакомые нотки ласки мелькнули в его красивом голосе. Казалось, этой большой любви не ощущает только тот, на кого эта любовь направлена. Мальчик погрустнел, нахохлился, надул щёки и полными слёз, сердитыми детской злостью глазами уставился под ноги отцу. Обиделся. — Я очень благодарен тебе, дагэ, — вопреки всему, так же мягко продолжал Цзэу-цзюнь, из-за чего ощущалось какое-то странное противоречие в настроениях. Чифэн-цзюнь тут же вспомнил о их младшем брате: Цзинь Гуанъяо наверняка уже давно обернул бы эту неловко-напряжённую ситуацию в какое-нибудь положительное русло.
— Давай его сюда, — Не Минцзюэ потянулся к Цзинъи и забрал его с рук Лань Хуаня. Ребёнок, вдруг усевшись на другой, более твёрдой и большой руке, поднял голову и, преисполненный вселенской обидой на весь мир, жалобно хмыкнул. Мужчина усмехнулся, глядя прямо в большие детские глаза, словно говоря: «Всё хорошо. Ты под моей защитой». Как и предвиделось, малыш легко поверил этому открытому доброму при всей суровости образа взгляду и улыбнулся в ответ, всё тем же указательным пальчиком ткнув мужчине в щёку. Не Минцзюэ тут же сделал вид, что собирается укусить вытянутую руку, и громко щёлкнул зубами, но мальчик резво притянул кулачок к себе и задорно завизжал, позабыв обо всех своих печалях. — У него хорошая реакция, должно быть, станет отличным воином, — гордо подметил Чифэн-цзюнь, ещё несколько раз «кусая» специально протягиваемый палец. Сколько же счастья было в этих больших карих глазах!
— С чем связать жизнь — это его выбор, и я не в праве за него решать, но… — Лань Сичэнь, наблюдая, как радостно ребёнок касается большой морды коня, не может сдержать нежной улыбки, хоть в его глазах искрится зарождающийся страх.
С появлением Цзинъи Цзэу-цзюню пришлось многое переосмыслить. Ведь так всегда случается: с появлением детей жизнь моментально переворачивается с ног на голову: больше тем, раньше тебя не волнующих, становятся необходимыми для изучения, на многое приходится смотреть под совершенно иным углом. Первое, на что Лань Хуань обратил внимание — это любовь к ребёнку, складывающаяся из ответственности, из заботы, из волнения и тревог за чью-то душу. Это чувство в корне отличалось от прочих своей силой и длительностью — каждый раз, смотря на Цзинъи, в душе у мужчины светлело, а голова прояснялась. Каждая эмоция малыша, так щедро открываемая этому миру, вызывала незамедлительный отклик в самой сущности Лань Сичэня. Словно разговор, но на более близком, почти интуитивным уровне. Ему казалось, что невозможно к кому-то стремиться настолько, чтобы забывать не только о себе, но и обо всём мире. Даже сегодня — только заметив, что Цзинъи выбежал на дорогу, только поняв, что на него почти летит тяжеловоз, никаких вариантов «как поступить» не было. Только одно, отчётливое — «спасти». Оттолкнув ребёнка, Лань Хуань бросился под копыта сам, но беспокоился далеко не об этом. Лишь бы с малышом всё было в порядке. Хотелось оградить его ото всех опасностей, встать непробиваемой крепостью и встретить все уготовленные судьбой напасти вместе с ним. Но, увы, он как никто другой понимал, что задача родителя вовсе не в тотальной опеке, а в наставлении и обучении, помощи и поддержке. Как бы сильно Лань Сичэню ни хотелось заботиться и защищать, прожить чужую жизнь он был не в праве. Он мог лишь указать на правильный путь и подставлять своё плечо во время потери опоры. А в том, что они пойдут одним путём, он почему-то не сомневался.
— …но мне бы не хотелось, чтобы его жизнь была связана с войнами.
— Ни один родитель не хочет видеть своё дитя посреди хаоса и смерти, эргэ, но, зная тебя и всю твою семью… Выбора как такового у него не будет, — легко высказал главную причину бессонницы Цзэу-цзюня Не Минцзюэ и, закончив знакомить мальчика с лошадью, а лошадь с мальчиком, посадил его в седло. — Вот, держись крепко. Потянешь левую часть, Бася повернёт налево, потянешь правую — направо. Понял?
Сказать честно, Лань Сичэнь опасался оставлять непоседливого, пугающего своей излишней активностью ребёнка в седле на высоте почти двух метров, но уверенный вид Чифэн-цзюня всегда обладал самым лучшим успокоительным эффектом.
— Дя! — уверенно и твёрдо ответил Цзинъи, вцепившись в поданные кожаные поводья. Его улыбкой, казалось, можно было спокойно озарить весь мир.
К сожалению — а может и к счастью, Чифэн-цзюнь отличался неколебимыми убеждениями высокой морали: никогда не врал, не скрывал правду и всегда озвучивал очевидное. Мальчику придётся стать воином, причём с самых ранних лет. Возможно, сегодняшний день — первый шаг навстречу его страшному будущему. Лань Сичэнь погрузился в тяжёлые размышления, не дающие ему покоя с самого вылета из Швейцарии, что незамедлительно отразилось на его прекрасном лице. С первой встречи с малышом все его действия исходили из желания обезопасить дитя, провести по лёгкому пути, где нет опасности и бед. Подарить ему счастье, которого достоин каждый ребёнок. Но Цзэу-цзюнь избегал мыслей о том, что одним своим присутствием в жизни Цзинъи он подвергает его опасности. Его работа — вовсе не то место, где даже взрослые смогут ощутить себя в своей тарелке: Сичэнь к замыслам и хитросплетениям недоброжелателей попривык за последние семь лет, к тому же его названный брат, Цзинь Гуанъяо, плёл и более впечатляющие интриги, так что удивить его было достаточно сложно. Но не все, как Цзэу-цзюнь, окружили себя нерушимой защитой и поддержкой извне, да и сами представляли угрозу ещё похлеще первых двух. В политике по-другому не выжить: надо иметь авторитет, незаурядный ум и, в случае чего, влиятельных знакомых. Дуракам в политике не место. Детям — тоже. Даже несмотря на всю защиту и телохранителей, нельзя с полной уверенностью сказать, что ребёнка не возьмут в заложники или устроят теракт в качестве мести, как это уже случилось в Ланьлин Цзинь. Жизнь семьи Лань была действительно опасной и тернистой, но Сичэнь искренне верил, что, сколько бы трудностей ни выпало на пути Цзинъи по его вине, он сможет защитить. И научить защищаться.
— Каковы твои истинные мотивы возвращения в штаты? — спросил Не Минцзюэ, когда над макушками деревьев показалась крыша трёхэтажной, стоящей на возвышении, виллы.
Они прошли всё тренировочное поле, миновав несколько подразделений учащихся, все как один приветственно кричащих «здравия желаю», и чуть больше часа продвигались по широкой грунтовой дороге, окружённой густым сосновым бором, но Лань Хуань настолько увлёкся мыслями, что словно в тумане наблюдал, как Чифэн-цзюнь спустил малыша с лошади и разрешил погулять вдоль обочин, спуститься на поляну и побегать между деревьями. Подсознательно доверяя названному брату, Сичэнь даже забыл потревожиться за ребёнка и вместо этого позволил себе расслабиться, уйдя в свои мысли.
— Дети растут быстро, — с печалью проговорил Цзэу-цзюнь, с удивлением найдя себя подле лошади, а не Не Минцзюэ: тот задал вопрос, стоя рядом с ребёнком под сосной и показывая ему какой-то гриб, но громкость его голоса была такой великой, что ощущалась где-то совсем близко. Конечно, Лань Хуань таким голосом не обладал и в помине, и Чифэн-цзюню пришлось подойти, чтобы услышать ответ. — Мне было тревожно в последнее время. Я не мог вечно находиться вдали от дома, хоть мне очень прельщала эта мысль. Я надеюсь вернуть баланс здесь и приступить к своим обязанностям в Гусу Лань.
— Хочешь вспомнить старые-добрые? — усмехнулся Чифэн-цзюнь, выйдя на дорогу и смахнув с больших ладоней пыль. — Тренировочные бои?
— Тренировочные бои, — легко подтвердил Лань Сичэнь. — А-Яо тоже выразил желание приехать. Он будет здесь завтра утренним рейсом, — с этими словами лицо Не Минцзюэ показало какую-то неопределённую эмоцию, а Цзэу-цзюнь, чтобы не смущать его лишними расспросами, обратил свой взгляд на деревья. — А где Лань Мин?
«Клолик!» — и этим всё сказано.
Цзинъи всегда был смышлёным мальчиком, но это никак не умаляло его любознательность. Всё, что он знал в этой жизни, было проверено на практике и закреплено нравоучениями отца или боже-упаси-дедушки: песок из песочницы есть нельзя вовсе не из-за того, что там могут отказаться какие-нибудь лямблии, а потому что невкусно; на шторах в квартире лучше не качаться — оторвавшаяся гардина больно бьёт по голове, а звук трещащего по швам шёлка слишком пугает; брать с рабочего стола отца что-либо означает подписать себе смертный приговор (читать: недельную поездку к Лань Цижэню); прикасаться к заряженным пистолетам — слишком громко и после выстрела остро пахнет неприятным на вкус порошком. Приставать к дяде Ванцзи тоже не стоит — он слишком величественный, хоть и пугающий.
Теперь эта его смышлёность переборола любознательность. Блуждая в трёх соснах, малыш заметил пушистый серый комочек, сидящий под развесистым кустом, и сразу же предположил: если отец на него зол (а он точно-точно зол, раз грозится отправить его к дедушке Цижэню), то его надо задобрить. Задобрить чем? Цзинъи принесёт этого очаровательного зверька и порадует его. Тогда-то все подозрения с него спадут, и он сможет счастливо рассчитывать на сладости после ужина.
Собственно, этим он и руководствовался, когда побежал за кроликом в гущу леса. Ему показалось даже удачным, что взрослые отвлеклись на разговоры — он сможет устроить им сюрприз! Дело оставалось за малым — всего лишь, пф, нагнать мелкую зверушку, которая тут же, как к ней потянули руки, сорвалась с места. Цзинъи бежал за ней не долго, даже запыхаться не успел, как уткнулся носом в какой-то металлический забор. Колючая проволока на самом верхе придавала ему какой-то угрожающий облик, но мальчик не удостоил его своим вниманием. Весь его интерес составлял смешно двигающий розовым носиком кролик, наивно полагающий, что оказался в безопасности по ту сторону забора. Цзинъи самодовольно хмыкнул — ну ещё чего. Радуйся, пока можешь! Мальчик, пользуясь ранним опытом прогулок на стадионе с примерно таким же забором, начал искать какую-нибудь калитку в этой пугающей преграде — и не прогадал, наткнувшись на два погнувшихся прута, образующих брешь, через которую, судя по виду, мог пройти не только Цзинъи, но и Цзинъи, сидящий на плечах отца, сидящего на руках у Не Минцзюэ, сидящего на своей исполинской лошади. Рядом с брешью висела ядовито-жёлтая вывеска с большими чёрными буквами на ней. Но так как ребёнок читать толком не умел (хоть его и уже начали учить, он не очень любил это дело), надпись не могла его остановить.
Так он попал на поле для тренировок, где оттачивалось мастерство по маскировке, засаде и нападении в естественных природных условиях, где порой использовались не только деревянные автоматы, но и самые настоящие огнестрелы.
Но незнание Цзинъи было поистине блаженным: найдя кролика, он вновь побежал за ним. Тот резво скакал впереди, периодически юркая под кусты и, после небольшой передышки, вновь продолжал свой побег. Но и Цзинъи не так прост! Он всевозможно срезал траекторию движения, с отставанием, но нагоняя зверька, и громко смеялся. Смеялся, пока не запнулся о выступающий из земли корень дерева и не полетел кубарем в канаву.
Падение смягчила одежда и влажные листья, уже успевшие опасть в преддверии осени, и Цзинъи вынырнул из того комка палок и травы, что успел собрать, два раза звонко чихнув. Стоило ему открыть глаза, как прямо в нос ему упёрлась сухая некрасивая ветка. И ладно бы это, но на малыша уставилась одна пара чёрных бусинок-глаз, а смешно шевелящийся нос почти коснулся его лица. Цзинъи затаил дыхание, только про себя завизжав от восторга: «Белка!»
Наверное, стоит собой гордиться, раз он выучил всю энциклопедию с разнообразными видами животных.
Зверёк беспокойно пошарил по лицу мальчика длинными острыми коготочками и, встрепенувшись, побежал прочь. Ну уж нет! Цзинъи вовсе не за тем сюда бежал, чтобы дрогнуть перед такой задачей! Белка полезла на дерево. А Цзинъи чем хуже?
Веток на сосне было бы достаточно, чтобы лезть к верхушке, но вот у самой земли веток не было — это первая проблема. Вторая проблема: мальчик не знает, где находится. Наверное, отец будет переживать, если он скоро не вернётся. Ему необходимо торопиться. Оглядевшись по сторонам, Цзинъи проявил чудеса наблюдения и приметил, что на соседнем дереве ветки как раз таки есть. Удобные такие, чтобы за них держаться и подниматься. Не придав этому должного внимания, он наивненько начал забираться, в надежде перескочить на нужное дерево где-нибудь повыше. Пару раз он оступался и шкрябал по стволу своими уже далеко не белыми кроссовками, но крепко держался руками за выступы. Где-то к середине дерева мальчик понял, что у него сильно болят руки: они все в порезах, ссадинах и занозах. Нахмурившись, Цзинъи мужественно задрал нос повыше и обратился к своей упрямости. Белочка-то вот-вот сама перескочит на дерево прямо в его руки!
Раздался тихий «щёлк».
Было бы страшно, если бы заскрипели выступы. Мальчик в непонимании уселся на прочную (на вид) ветку, отряхивая руки. Повертел головой, посмотрел вниз — ужаснулся, как высоко он залез, и стал оглядываться. Повернувшись к стволу, он от неожиданности сразу же вскрикнул, пошатнувшись и чуть было не упав, но всё же удержавшись.
— Ты что здесь делаешь? — спросил тревожный голос, чей обладатель почти утыкал мальчику в грудь автомат. Человек в камуфляже, неприметный ранее из-за его неподвижности, растеряно хлопал глазами, явно не ожидая встретить на трёхчасовой тренировочной операции в глуши леса ребёнка.
— Белку ловлю, — ответил Цзинъи без промедлений, во все глаза вытаращившись на чудо-юдо из леса. — А ты лесной дух? Леший? Дл-лиада? Мавка? Эльф? Нет, для эльфа ты слишком стлашный.
— Вот спасибо, — закатил глаза мужчина (глаза — единственное, что не было скрыто за камуфляжной маской), и от этого стало жутко. — Командир! Отмена операции. На территории гражданские.
— Какие гражданские, мы в Цинхэ Не, — шипяще возразили из рации. Ему возразили ещё раз. И ещё. Скрипение, шипение и свист только так доносился из уменьшенной чёрной трубки. Похоже, весь отряд уже устал сидеть невидимо и неподвижно.
— Приостановить операцию! — В эфир ворвался чужой, незнакомый (раз все разом притихли) голос с базы. — Это ребёнок Цзэу-цзюня! Потерялся двенадцать минут назад в вашем районе. Вывести в целости и сохранности. Сломаете, ударите, испугаете — будете сами мириться с последствиями.
За это недолгое время, что малыш потерялся, Не Минцзюэ осознал две вещи: детей ему уж точно не надо и Лань Сичэнь вовсе не тот человек, которого он знал всю жизнь. Казалось, в его тревоге за ребёнка потонул весь мир: лицо резко помрачнело, взгляд ожесточился, и всегда присутствующая добрая улыбка сменилась на узкую полоску плотно сжатых, побледневших губ. «Это твоя территория, Минцзюэ, — проговорил он прежним красивым, спокойным голосом, но прозвучало это так, словно Лань Хуань угрожал. Как такими словами вообще можно угрожать, Чифэн-цзюнь не понял. — Верни мне ребёнка». От этого решительного, сильного взгляда в Не Минцзюэ почему-то проснулся неудержимый боевой дух, обычно сопровождающий его в сражениях, а в голову ударил адреналин.
И вот ребёнок на месте. Уже минуту как сидит на руках у отца и играется с пойманной белкой. Если раньше Чифэн-цзюню казалось, что по возвращении мальчика к Цзэу-цзюню, тот разразится гневной тирадой (что было несвойственно для всегда собранного, доброжелательного Лань Хуаня, но вполне уместно в данной ситуации), то видя, как взгляд стремительно теплеет и тучи над их головами растворяются под всепоглощающей любовью, он от облегчения выдыхает. Отчего-то гнев Лань Сичэня, даже перспективный, пугал Не Минцзюэ гораздо больше, чем… Чем вообще всё на этой земле.
— И всё равно я устрою ему каникулы у дяди Цижэня, — прошептал Цзэу-цзюнь, прижимая увлечённого игрой со зверушкой малыша к себе.
Лань Сичэнь невероятно страшный человек.
Но у всех людей есть свои слабости. В отношении выходцев Гусу Лань этот вопрос всё ещё оставался спорным, но Не Минцзюэ не был бы его названным братом, если бы не изучил все слабые стороны Цзэу-цзюня вдоль и поперёк. В частности, тот питал любовь к саунам, баням и горячим источникам, холодным минералкам и северному сиянию, к лианам и качественной бумаге, а теперь в этот список без всяких сомнений можно было вписать ещё и неугомонного четырёхлетнего мальчика.
Когда Минцзюэ выпроводил Лань Сичэня в баню, клятвенно заверив, что на этот раз Лань Мин никуда не денется, мужчине пришлось остаться с ребёнком один на один.
— Госпожа Дайлин ваша матушка, велно? — спросил мальчик, деловито заведя руки за спину и смотря на Минцзюэ снизу-вверх с ровной осанкой. Его непоколебимая гордость выглядела очень смешно, пока он находился в таком нежном возрасте, но уже скоро обещала стать по-настоящему величественной. Когда подрастёт. Сейчас, даже когда Минцзюэ сел перед мальчиком на колени, тот не доставал ему даже до плеч.
— Верно. Вы познакомились, когда жили в горах? — спросил мужчина, забавляясь важному виду ребёнка.
— Да. Она лугала Вас, на чём свет стоит, — заявил Лань Мин и для точности передачи интонации сильно нахмурился и выставил указательный пальчик: — Почему Вы не лассказали ей обо мне? Она была очень ласстроена, что не плиготовила нам с папой достойный плиём. А Госпожа Льелао вообще ласплакалась, когда нас увидела, — он говорил это самым претензионным тоном, на который был способен его тоненький голосок, и его глаза выражали искреннюю серьёзность. — Папа говолил, что мужчина никогда не должен быть пличиной женских слёз! Почему же Вы не позаботились об их комфорте? Я тоже ласстроился, когда увидел их слёзы, но папа сказал, что плакать можно ещё и от ладости. А зачем плакать тогда, когда весело? Взлослые такие странные!..
Признаться, Минцзюэ не ожидал, что до этого молчаливый малыш вдруг так разговорится. А Лань Мин говорил достаточно внятно и примечательно, что ещё и долго, у Минцзюэ даже ноги стало отнимать от долгого сидения на коленях.
До того, как Сичэнь вернулся, Цзинъи успел рассказать, что в Швейцарии осталась его любимая овечка по имени Облачко, что там были очень красивые закаты и ледяные чистые ручейки, что Госпожа Льелао очень красиво поёт, а Госпожа Дайлин говорит на одиннадцати языках, и она непременно обещала его научить каждому из них. Его речь была быстрой, будто он боялся упустить свою мысль, и иногда, в процессе рассказа, он забывал дышать, так что приходилось говорить что-то в ответ (а это ещё сильнее распыляло энтузиазм малыша), чтобы дать ему время на передышку. Лань Мин часто перепрыгивал с темы на тему, бурчал себе что-то под нос, улыбался своим же словам и выглядел крайне счастливым за разговором, наверное, поэтому Минцзюэ поддался этому его настроению со всем желанием.
Когда малыш рассказывал Минцзюэ свой «самый секретный секрет», его прервал вернувшийся из бани отец:
— А-Мин, тебе пора спать, закругляйся.
— Папа! — вдруг вскочил мальчик, хотя до этого заговорчески шептал всё ему известное Минцзюэ на ухо. В ответ на откровение мужчина очень старался выглядеть как минимум удивлённым. — Ты же ничего не слышал, да?
— Если ты вновь о том, что Госпожа Дайлин и Госпожа Льелао женаты, то они женаты раза в три дольше, чем ты живёшь, так что, пожалуйста, не делай из этого какую-то тайну, — легко посмеялся Сичэнь и нежно улыбнулся, видя неподдельный интерес названного брата к сыну.
— Ччч! — поспешил его прервать Лань Мин, суетливо замахав руками над головой, и спустил свой голос до громкого шёпота, поясняя специально для Минцзюэ: — Госпожа Льелао лассказала, что их поженили эльфы у священного лодника высоко в Альпах! Никто не должен об этом знать, иначе все палы в миле тоже захотят там венчаться, но эльфы не могут одоблить каждый блак! Для него нужна чистая и сильная любовь, которая встлечается лишь раз за всю жизнь! А Вы уже встлечали такую любовь, Чифэн-цзюнь? — мальчик говорил в спешке, потому что Лань Сичэнь стоял позади и, видимо, мысленно посылал сыну сигналы поторапливаться.
Минцзюэ вдруг понял, что к каждому слову малыша относился как-то подозрительно серьезно. Пусть Лань Мин большую часть времени говорил о каких-то сказках и незначительных мелочах, но всё это очень кропотливо выстраивало ту картину мира, которую сейчас наблюдал ребёнок. Это было что-то очень красочное, нежное, воздушное, на вкус обязательно сладкое и пахнет, как вода. Его жизнь была наполнена чувствами и любовью, и малыш явно старался донести до окружающих то, что он видел. Возможно, именно эта открытость души заставила Минцзюэ ответить на вопрос со всей серьёзностью:
— Встречал.
— Тогда белегите её так, как никого длугого на этом свете! — расцвел Лань Мин яркой улыбкой, на прощание торопливо выполнив поклон.
Лань Сичэнь, находясь за спиной малыша, тоже поклонился, но в его случае это означало извинение за бестактность его сына. Минцзюэ поднялся, махнув рукой на обоих — вздумали ещё перед ним церемониальный этикет вспоминать, и направился на веранду, проветриться.
Отчего-то всё показалось таким простым.
Лань Сичэнь вышел к нему спустя двадцать минут, свежий и элегантный, с наспех собранными волосами и расслабленным, сонным взглядом. В будничной гостевой одежде он выглядел неприлично домашним, но холодная аура всё ещё придавала его образу особенную красоту. На его левом запястье блестела тонкая-тонкая серебряная цепочка, прикрывая косые ровные шрамы. Увидев их, Минцзюэ потемнел.
— Здесь всё изменилось, — тихо заметил Лань Хуань, окинув задний двор быстрым взглядом.
Вилла, сейчас считающаяся резиденцией семьи Не, не была старинной и не несла в себе память предков. Когда-то давно, в детстве Лань Сичэня и самого Минцзюэ, на этом месте, в смешанном лесу Цинхэ Не — Нечистой Юдоли, располагалась лишь военная база организации. Здесь до сих пор стояли старые казармы для солдат, конюшни и тренировочные поля, возведённые первым Главой организации. Он же посадил первое дерево в этом пустынном месте и заложил традицию каждый год высаживать не менее тысячи новых растений.
Когда дом, в котором прошло детство наследников семьи, был уничтожен смертниками Цишань Вэнь, восемнадцатилетний Не Минцзюэ, только-только вставший во главе организации, принял решение отстроить новую резиденцию в Нечистой Юдоли. Это позволило ему всегда быть рядом со своим войском и иметь возможность регулировать работу подчинённых изнутри.
— Тебя не было два года, эргэ. За это время и весь мир изменился.
Когда Лань Сичэнь был здесь в последний раз, на пустынном участке закончилось строительство третьего этажа основного здания и вилла только-только начала разрастаться вширь. Сейчас же она имела два полноценных крыла и выглядела крайне основательно. Целиком выполненная из древесины лиственницы и кедра, она напоминала настоящий дворец, стоящий посреди соснового бора. На заднем дворе нашло своё место множество дополнительных построек: от веранд и флигелей до летних павильонов и бань и всё это выглядело так органично и правильно на фоне рыжих стволов старых сосен, что захватывало дух. От цепкого взгляда Сичэня не ушло и то, что к строительству наконец-то приложил руку и Не Хуайсан. Это было видно по искусной внешней отделке построек — тонкая деревянная резьба покрывала весь облик зданий нежными расписными тканями, придавая грубой основательности изысканную элегантность.
Даже забавно — такое резкое различие в характерах двух братьев нашло отражение даже в их доме.
— Дагэ, я вовсе не наблюдаю перемен в тебе, — улыбнулся Лань Хуань и играючи тыкнул пальцем в точку между сильно сведённых бровей. — Все твои эмоции всё ещё отражаются на твоём лице. Тебя что-то заботит в последнее время? Это как-то связанно с нашим саньди?
— Ты только приехал, эргэ, а уже собираешься в душе ковыряться? — усмехнулся Не Минцзюэ, размашистым движением помахав головой и посмотрев на появившиеся на небе звёзды.
— Ничего не могу поделать — привычка, — легко усмехнулся Лань Сичэнь. Сейчас он действительно ощущал себя как никогда спокойнее. Наверное, это было исцеляющее действие места, в котором любят и всегда ждут. — Первая Госпожа Не передавала тебе свои возмущения.
— Ох, да твой сын уже рассказал мне обо всём! Матери ничем не угодить, обычное дело, — махнул рукой Минцзюэ, усмехаясь. Но его истинные чувства всё равно выдал нежный блеск в глазах. — И я не понимаю, в чём потребность отсылать друг другу письма, она что, позвонить не в состоянии?
— Ты ворчишь точь-в-точь как она, — позабавился Лань Хуань. — Но, если бы ты пожил с ними, ты бы понял эту необходимость. Каждое твоё письмо бережётся и хранится в отдельной красивой коробочке…
— Ой, цыц, — в нетерпении жмурится Минцзюэ, вызывая искренний тихий смех Сичэня. — Мне действительно стоило предупредить тебя о месте, в которое я же тебя и отправил.
— Я просил лишь о безопасном месте, дагэ, и ты выполнил мою просьбу. Благодарю. Мне действительно дорогого стоило увидеть ещё раз Госпожу Льелао. Не Хуайсан, на удивление, намного чаще, чем ты, отправляет своей матери письма. Она всё ещё сильно скорбит, и я беспокоился первое время, что бережу глубокие раны… Но она была рада принять меня у себя. Возможно, она не устояла перед очарованием А-Мина, но…
— Да как же тут устоять, — усмехнулся Минцзюэ, но вновь принял серьёзный вид. — Эргэ, ты — часть моей семьи, и мы все разделяем одну боль. Я рад, что ты начал отходить от произошедшего.
— Нет, дагэ, — возразил Сичэнь, опустив тёмные глаза, — я никогда это не отпущу. И её не отпущу тоже. Это эгоистично и неправильно, я отдаю себе в этом отчёт и стараюсь идти дальше, но один мой шаг вперёд равноценен трём шагам назад…
В этот момент из главного входа виллы послышался грохот. Минцзюэ насторожился, повернувшись к дому, но уже через секунду его подозрения спали — к ним небыстрым шагом приближался его родной брат.
Лань Сичэнь очень давно не видел Не Хуайсана. Прошло пять лет с их последнего разговора и, к большому сожалению Лань Хуаня, закончился он не так уж и гладко. За последние года он слышал, что Хуайсан стал известен в элитных кругах модельеров и дизайнеров, но обратная сторона его репутации говорила, что ни один из своих проектов он ещё не доводил до конца.
— Цзэу-цзюнь! — воскликнул Второй Господин Не, церемониально раскрыв руки и сложив их в низком поклоне. Лань Сичэню ещё с юного возраста нравилась эта его черта: Хуайсан исполнял этикет всегда и везде, с педантичной точностью и с энтузиазмом, однако делалось это всё не от большого почтения к традициям, а из банального желания высмеять эти самые традиции. — Знал бы ты, как я рад встрече с тобой! К сожалению, мне пришлось задержаться в азалиевом саду здесь, неподалёку. Утром мы обязательно должны с Вами туда съездить, садовники моего уважаемого брата смогли добиться повторного цветения всех японских азалий в саду! Я не ожидал, что Вы нанесёте визит, простите мою гостеприимность.
— Не Хуайсан, ты опять заливаешься соловьём! — весело улыбнулся Лань Сичэнь, протянув другу руки. — Надо же, как сильно ты изменился за эти годы.
— Ты просидел в саду всё это время? — сердито (скорее для вида) спросил Минцзюэ, пока Хуайсан с энтузиазмом принялся нахваливать цепочку на запястье Лань Хуаня.
— Верно, гэгэ, — претензионно ответил тот, выпрямившись и потянувшись, как после сна. — Надо же мне было где-то спрятаться от твоих тренировок. Мне уже двадцать пять, ты не должен беспокоиться о моём здоровье. Я сам в состоянии…
— Ничего ты не в состоянии, — фыркнул Минцзюэ, выхватив из рук брата веер, и решил пожаловаться Лань Сичэню. — Он приехал из этой своей Кореи тощий, как палка, без единого намёка на мышцы.
— Ты хорошо его откормил, судя по всему, — усмехнулся Лань Хуань, заботливо проведя рукой по плечу Хуайсана.
— И это прошло только четыре дня, как я здесь! Это кошмар! Я надеюсь поскорее отсюда уехать, — искренне возмутился он, но внезапно сменил своё несерьёзное настроение на более спокойный лад: — Кстати, гэгэ, мне доложили, что ты приехал с каким-то ребёнком на базу. Это твой ученик или.?
— Ах, это мой сын, Лань Цзинъи, по первому имени Лань Мин. Я обязательно вас познакомлю позже.
Хуайсан вдруг сверкнул до боли пугающим взглядом.
— Лань… Мин? — произнёс он, словно пытался что-то для себя прояснить. — Я не припомню, чтобы в базе Гусу Лань было указано имя первого наследника.
— Да, к сожалению, процедура сбилась из-за случившейся тогда Резни Кои, — объяснил Лань Сичэнь. — Мне пришлось на некоторое время вывезти его из страны, чтобы не допустить повторение произошедшего в Ланьлине.
— Мне кажется, я всё же где-то уже слышал это имя, — продолжал стоять на своём Хуайсан и после недолгих раздумий вдруг посветлел. — Ох! Я видел имя Лань Цзинъи в списках косвенных наследников Юньмэн Цзян. Вы тоже сделали это ради защиты ребёнка?
— Да, всё проведено в соответствии с пятым протоколом о наследии, — с невозмутимым видом и будто бы вскользь ответил Лань Сичэнь, но вдруг увидел загоревшийся в комнате ребёнка свет. — Прошу прощения, мне нужно его проверить.
Когда Цзэу-цзюнь ушёл, вся доброжелательность на лице Не Хуайсана преобразилась в восторженную задумчивость. Он повернулся к Не Минцзюэ и принял свой веер обратно.
— Надо же, мои подозрения оказались верны, гэгэ. Если это правда, то Гусу Лань плетёт интриги даже лучше Ланьлин Цзинь, — его глаза блеснули искренним восхищением. — Так же хочу.
— Чушь мелишь, ребёнок, — фыркнул Минцзюэ, потрепав того по элегантной причёске. Его непоколебимая вера в своих названных братьев была достаточно велика, чтобы прощать им некоторую несправедливость, и Хуайсан все еще пытался с этим смириться. — Ты бы лучше так о своей физической форме заботился, как тебя вообще ветром не сдувает?..