1 сентября 2021 года, 08:15 PM
За панорамным окном сиял перенасыщенный избытком огней Нью-Йорк. Дороги, превращённые фарами тысячей машин в одну большую золотую реку, паутинкой растекались под потемневшим небесным куполом, тянулись к самому горизонту и прерывались лишь стоящими друг напротив друга небоскрёбами. Башня Золотого Карпа, представляя собой самое высокое здание города, его венценосный центр, полный богатства и роскоши, именно в эту ночь озарялась не только золотым, но ещё и алым светом. Весь мир замер в ожидании, в то время как в офисах Башни творился самый настоящий праздничный переполох.
Глава Ланьлин Цзинь, Ляньфан-цзюнь, наблюдал за городом с высоты шестидесятого этажа. Всё, что могло понадобиться холдингу от него, он выполнил и со спокойной душой благословил своих подчинённых на веселье. Всё же им полагается хороший отдых после тяжелого труда.
Отдых не помешал бы и ему самому, но, к большому сожалению, остался последний этап работы в этом году, нуждающийся в немедленном исполнении — предоставление публичного отчёта о результатах работы организации. Мол, вся прибыль белая, руки чистые, никакого мошенничества и одна лишь сопутствующая удача. В работе со СМИ Ляньфан-цзюню равных не было, так что все его заботы в этот вечер принадлежали совершенно иному.
Праздник Золотой осени исторически проходил только в Ланьлин Цзинь. В организации началом нового рабочего года было принято считать первое сентября, потому вся годовая отчетность готовилась именно к этому дню. Сейчас же холдинг переживал свой второй рассвет — с приходом к посту главы Цзинь Гуанъяо, господствующая позиция в финансовой системе мира лишь усилилась: об этом ещё не было известно общественности, но за последние два года денежный оборот холдинга увеличился на тридцать процентов, а собственный капитал — на пятьдесят. Успешность организации во многом зависела от новых методов работы, внедрённых Ляньфан-цзюнем, и в этом году под его чутким руководством за Башней Кои окончательно закрепился статус резиденции Королей в столице капитализма.
Но всё же Цзинь Гуанъяо чтил традиции своей семьи, потому принял решение сохранить некоторые из них в исконном, классическом варианте. Одной из этих традиций стал праздник Золотой осени: после долгого и тщательного подсчёта всех годовых расходов и доходов компании, её положения в стране и мире, объявления статистики и отчётов в прямых эфирах на телеканалах шестидесяти самых разных стран, было принято собираться узким кругом близких родных и праздновать. Во времена, когда Цзинь Гуаншань был владельцем холдинга, эта традиция не соблюдалась по нескольким причинам, и первая из них — его домочадцы предпочитали быть где угодно, но не за одним столом с ним. Сейчас же Цзинь Яо преследовал отличную от единения семьи цель — всеизвестную разрозненность, воцарившуюся в Ланьлине после «Золотой резни Кои», должно было устранить и создать хотя бы видимость укрепившихся связей внутри холдинга. Но это же было отличной возможностью убить двух зайцев разом: единство организации подчеркивалось тесным контактом с другими Великими организациями, так или иначе обеляя репутацию Ланьлин Цзинь в глазах общественности. Таким образом, по указу и приглашению Ляньфан-цзюня, в Башню Золотого Карпа должны были явиться знатные гости, и это немало его нервировало.
Поэтому этим вечером в роскошном кабинете, озаряемом тёплым светом торшеров и огнями за панорамными окнами, Ляньфан-цзюнь был занят тем, что пытался унять свое волнение. Он не сомневался в своём гостеприимстве, однако это был первый за два года раз, когда Цзинь Яо принимал у себя сразу всех Глав Великих организаций страны… Ну, справедливости ради, стоит исправиться — один резкий и слишком бесцеремонный Глава отказался от посещения, вежливо намекнув в официальном письме, что у него есть дела поважнее какого-то там ужина. Это составило большую часть расстройства Цзинь Гуанъяо, но возразить он не посмел, да и не успел — сразу же после открытия этого письма в Башню Кон прибыл его племянник, и тогда хлопоты с ребенком заняли все оставшееся до праздника время. Но и хорошо отвлекли.
Цзинь Лину очень шли фиолетовые одежды организации его матери, и снимать он их отказывался наотрез даже ради праздника. Более того, он вернулся из Юньмэна в крайне печальном настроении и нервничал из-за каждой встречающейся ему мелочи, поэтому компромисс пришлось искать долго: на каждый предложенный вариант одежд, сочетающих в себе два главных цвета Юньмэна и Ланьлина, ребенок мотал головой, даже не пытаясь разглядеть вещи ближе. Цзян Ваньиня это поведение племянника немало позабавило, но после двух или трёх смешков, брошенных в сторону безустанно предлагающего разные варианты Цзинь Гуанъяо, ему самому пришлось влезть в портупею с золотыми узорами пионов, чтобы Цзинь Лин, взяв с него пример, наконец выбрал себе хоть что-нибудь. С горем пополам и не понятно каким образом, но малыша одели именно в те одежды, которые Ляньфан-цзюнь изначально хотел на нем видеть. Этот факт заставил Цзян Чэна внутренне ужаснуться, а племянник вскоре стал совсем равнодушен к тому, что на него было одето, и нашёл занимательным играться с навязанными ему в прическу розовыми лентами. И всё же Ваньинь проникся глубокой благодарностью к Цзинь Гуанъяо хотя бы за то, что у него, хоть и на время, но получилось отвлечь малыша от грустных мыслей.
Когда же заветный час грозился настать, Саньду Шэншоу, заранее приняв свой самый воинственный вид, отправился будить прибывшего с ними в Ланьлин Вэй Усяня, оставив племянника на попечение его младшего дяди. Поэтому сейчас Цзинь Лин, с осторожностью листающий фотоальбом своих родителей и тайком вытирающий с лица слёзы, сидел во главе празднично накрытого, торжественного стола, стоящего за яркой витражной перегородкой. Вообще-то это место должен был занимать Ляньфан-цзюнь, но ввиду его нервных похождений туда-сюда по кабинету, оно вполне законно занялось его наследником.
— Старейшина Илин будет здесь через пять минут, — вещал тихий голос помощника у дверей. — Ханьгуан-цзюнь — через десять, Саньду Шэншоу через четыре…
— А Лань Хуань?
— Господин, вы имеете ввиду Цзэу-цзюня? Он уже…
Большие, широкие створки дверей мягко распахнулись с приятным постукиванием и, словно представляя собой врата самого Эдема, впустили в кабинет большой поток холодного, слепящего глаза света. Из него неторопливой лёгкой поступью с самым цветущим видом вышел божественно красивый Лань Сичэнь, облачённый в белый официальный костюм, подчёркивающий его стройную, подтянутую фигуру. Всегда идеально ровная спина Лань Хуаня в этот раз была совсем чуть-чуть склонена, чтобы держать семенившего за ним ребёнка, крепко схватившего его за руку ещё на входе в Башню Золотого карпа. Встретившись с резко потеплевшим взглядом Цзинь Гуанъяо, он приветственно улыбнулся, очаровательно прикрыв глаза, словно мурчащий кот. Они виделись совсем недавно — две недели назад в Цинхэ Не, и именно тогда Ляньфан-цзюнь познакомился с Цзинъи и взял с Цзэу-цзюня клятву чуть ли не на крови, что он явится к нему на ежегодное празднество Ланьлина.
— Эргэ! Как же я рад встрече с тобой! — воскликнул Цзинь Гуанъяо, тут же прервав подсчёт расстояния от одной стены до другой и жестом отпустив своего помощника, впрочем, тут же скрывшегося за дверью и без напоминаний. Знал, что при визите наиболее почитаемых гостей ему не следует находиться на глазах Главы. Позже Лань Сичэнь узнал в нём Мо Сюаньюя — одного из немногочисленных братьев Ляньфан-цзюня, сумевших выжить в период Резни Кои. — Лань Цзинъи, здравствуй, я счастлив видеть тебя сегодня! — поприветствовал жмущегося к отцовской ноге малыша Гуанъяо и мягко, очень тепло улыбнулся, когда признал в больших глазах ребёнка узнавание.
— Я тоже Вам очень лад, Ляньфан-цзюнь, — широко кивнул мальчик, подбежав к Главе Ланьлина и крепко сжав в своих маленьких руках его длинные пальцы.
Лёгкая полуулыбка малыша была очень похожа на улыбку самого Лань Сичэня, но большие детские глаза, еще не умеющие понимать и скрывать эмоции, выдавали ребенка с потрохами: он очень сильно волновался. Ему во второй раз в жизни завязали налобную ленту Гусу Лань и впервые выдали официальный костюм с вышитыми узорами организации, поэтому он даже двигался скованно, боясь что-то порвать или замарать (Лань Сичэнь был готов признать, что дядя очень перестарался с наставлениями, пока собирал малыша). Цзинь Гуанъяо нашел бы это умилительным, если бы не знал всей истории.
Если провести всю сознательную жизнь высоко в уединенных горах, вдали от многоэтажек и скоплений людей, то так или иначе придется мириться с городским дискомфортом. Лань Цзинъи пришлось резко и совершенно без подготовки нырнуть в мир каменных джунглей, и его очень беспокоило то множество звуков, мест и людей, которых он никогда в жизни не видел. Это все начало выражаться в его настороженности: он стал цепляться за отца и пугаться всех окружающих его вещей, хотя ни тем, ни другим, он раньше не страдал.
— Саньди, — раскрыл руки Лань Хуань в зазывающем жесте и приобнял едва ли не светящегося благоговением Цзинь Гуанъяо. Но тут, медленно раскрыв глаза и увидев, как за его спиной прямо на накрытый стол залезает ребёнок, вовсе не осторожничая с явно не дешёвой посудой, резко отстранился, вцепился в плечи Цзинь Гуанъяо и повернул его на сто восемьдесят градусов.
Лань Сичэнь еще не был знаком с Цзинь Лином лично, потому не посчитал приемлемым выражать своё опасение и читать нравоучения — всё же привычки ходить со своим уставом по чужим монастырям за ним не водилось, но позволить мальчику вот так просто забраться на высокий стол, с которого он, не дай бог, может упасть, пошатнувшись, не мог тоже.
Когда немного расфокусированный от резкого поворота взгляд Ляньфан-цзюня устремился на племянника, бесцеремонно скинувшего со стола блюдце из его коллекционного фарфора, тут же разбившегося в дребезги, мужчина издал не то вопль ужаса, не то рутинный тяжёлый рык, всё его лицо выразило недовольство лишь секунды на три, потом убийственный прищур сменился на опасливый, взволнованно-заботливый оформленный взгляд, а мягкий голос заструился лишь с нотками некоторой тревоги.
— А-Лин! Золотце моё! Пожалуйста! — повысив уровень громкости ровно настолько, чтобы не напугать малыша, но всё же привлечь его внимание, Гуанъяо направился к нему и перехватил его на руки уже на половине пути к заветному арбузному лебедю. — Я уже не раз говорил, если ты в чём-то нуждаешься — попроси у меня или своего дяди, Мо Сюаньюй тут только для тебя, — через жалобное хмыканье обиженного ситуацией ребёнка, медленно, но верно разгоняющего свои негативные эмоции до уровня примерно истерического, говорил мужчина, взглядом выискивая упомянутого дядю. — Всё сам, всё сам, что ж ты на Саньду Шэншоу так похож? Где наши Цзиньские гены? А-Лин, я буду очень разочарован, если ты не усвоишь главную мудрость Ланьлина, — беззлобно проворчал он, мягко показывая Лань Сичэню глазами «подожди, я сейчас» и поглаживая окончательно впавшего в истерику от его невозмутимости мальчика, и направился к двери, выискивать несчастного Мо Сюаньюя, чтобы в очень доходчивой форме объяснить род его деятельности в этой организации и почему он должен всегда находиться подле наследника.
Но тут двери перед самым его носом безжалостно распахнули, видимо, с пинка, и в кабинет, словно два маленьких, но оттого ещё более разъярённых торнадо, ворвались Вэй Ин и Цзян Чэн.
— Что случилось?! — едва ли не прокричал Цзян Ваньинь, резко выдохнув и лихорадочно осмотрев помещение и заливающегося слезами ребёнка на руках бесконечно доброжелательного Ляньфан-цзюня, нисколько не впавшего в растерянность от их эффектного появления.
— Что с А-Лином?! — почти с идентичной интонацией прокричал Вэй Усянь, сразу же кинувшись к племяннику, взяв его маленькие ладошки в свои большие и начав быстро-быстро ему лепетать: — Что такое, малыш, кто тебя обидел, кому тут жить перехотелось? Только скажи, я тут же переломаю ему ноги, скину с этого же этажа, или сразу наведём на него Чэньцин? Я дам тебе спустить курок… Солнышко, только не плачь, я убью любого, на кого ты укажешь.
С каждым словом вид Вэй Ина становился всё более умоляющим, его голос спал на шёпот, красивое лицо исказилось заботливым, тревожным волнением с примесью плохо сдерживаемой ярости, а в глазах отчётливо читалась любовь. Опасно граничащая с безумием.
С каждым его словом душу всех присутствующих сковывал прохладный, лёгкий страх, а по телу волнами пробегались мурашки. В голове Лань Сичэня, наблюдающего за этой далеко не тёплой, но, похоже, уже не раз повторяющейся семейной встречей, вдруг промелькнула брошенная вскользь когда-то давно фраза Ванцзи: «Спусковым крючком и успокоением одновременно для Вэй Ина являются лишь три вещи: моё слово, дети и стороннее воздействие на них». Тогда Лань Хуань не совсем понимал, что имел ввиду брат, но сейчас, став свидетелем этого горящего полубезумием взгляда, на него с громом свалилось осознание. И стало уже не просто страшно, но и ужасно жутко.
— Дядя не даёт мне ахбуз! — возмущённо пожаловался не ощущающий накалившейся атмосферы и исходящей ауры убийцы от дяди Цзинь Лин и потянулся к напряжённо выдохнувшему Вэй Ину на руки, подальше от этого злого, жадного дяди Яо. — Я видел на фотке, что мама любила ахбузы, я тоже его хочу!
Голос малыша, словно солнце, осветил сгустившиеся прямо в кабинете тучи реальной угрозы в лице Вэй Усяня — складка между бровей мужчины сразу же разгладилась, как мальчик перестал лить слёзы и прижался к его плечу, явно намекая, что его жизненно необходимо пожалеть.
Цзян Чэн только глаза закатил, потерев переносицу, пока Лань Сичэнь возрождался как личность. Подобное отношение к ребёнку для него и правда было в новинку, но вот уже привыкший Гуанъяо лишь умилительно улыбнулся, на прощание мазанным движением погладив отворачивающегося от него с самым обиженным видом ребёнка, которого от него тут же унёс Вэй Усянь. Цзян Ваньинь, глядя, каким растерянным взглядом Цзэу-цзюнь проводил его брата и племянника, был крайне доволен собой — он чуть было не потерял лицо перед таким важным гостем. Но его раздражённость так и не спала, так что ему пришлось найти жертву для вытеснения всего пережитого волнения за А-Лина и откровенной паники:
— Ляньфан-цзюнь, за Вами никогда не наблюдалась скупость, что же сегодня пошло не так?
— Элементарное воспитание, Саньду Шэншоу, не более, — как прежде, очень мягко и безропотно встретил его напор Цзинь Гуанъяо. — Я бы не запрещал А-Лину ползать по столу, не будь там ножей и вилок, да и сладкого он съел за сегодня больше, чем я за всю свою жизнь. И всё же я попрошу Вас в следующий раз не возить А-Лина на кладбище перед праздниками.
— Я не стану запрещать ребенку посещать могилу его родителей, — раздражённо процедил Цзян Чэн. — И от Вас я ожидаю того же.
— Моя просьба вовсе не связана с какими-то запретами, — мелодично полился голос Ляньфан-цзюня. — Но Вы не можете не замечать, что наш племянник впечатлительный и не отходчивый, ему самому плохо от всего того, что он чувствует. Поэтому, пожалуйста, давайте вместе постараемся не портить ему настроение.
На эту просьбу Саньду Шэншоу лишь устало выдохнул и посмотрел в сторону своего брата. Вэй Усянь уже принял вид человека, проспавшего десять часов и ещё столько же спавшего бы, и увлекся интересной композицией арбузного лебедя, на которую залипали теперь они с ребёнком вдвоём, а потому лишил всех присутствующих своих приветственных речей.
Первым из них двоих оттаял мальчик и, всё ещё хлюпая носом, потянулся к двум кусочкам сочного арбуза. Пока его дядя самым наглым образом собирал пальцем сливки и слизывал их, он помотал головой, посмотрев за спину Вэй Ина, и задёргался, явно намекая, что его нужно опустить. Добившись своего, Цзинь Лин маленькими шагами подбежал к Цзян Чэну, протянув ему одну из долек и радостно улыбнувшись. Как на фотографии, где шицзе протягивала еще совсем маленькому Ваньиню треугольный кусочек арбуза. В детских глазах, подчёркнутых оставшимися слёзками на ресницах, искрились чистейшая радость и безусловное доверие, такое искреннее и открытое, что мужчина почувствовал, как внутри что-то разбивается от переполняющего сердце и душу обожания этого ребёнка. Он судорожно выдохнул, подняв племянника на руки и взяв протягиваемый арбуз, и действительно усиленно попытался держать лицо и не растечься грёбанной фиолетовой лужицей от умиления. У него почти получилось.
Почти, потому что Лань Сичэнь всё же заметил, как нежная улыбка тронула его красивые, резкие черты лица и будто осветила его изнутри. А Цзинь Лин действительно был на него похож. Настолько, что, не зная ситуацию, Цзян Чэна легко бы можно было принять за его отца.
— Я надеюсь, все пришли в норму и успокоились? — безустанно улыбнулся Цзинь Гуанъяо, подавив тяжёлый-тяжёлый вздох, зарождающийся внутри, и подошёл к Лань Сичэню, взяв того под локоть.
— Успокоюсь только тогда, когда на пороге появится мой муж, — безапелляционно заявил Вэй Ин, круживший всё это время голодным коршуном над столом и выискивая специи. — И сын. И, кстати?
Он поднял свои светлые глаза на Цзэу-цзюня и довольно улыбнулся, приметив подле него ещё одного ребёнка. Цзинъи стоял, прижимаясь к ноге отца и с интересом поглядывая на всех окружающих, ещё не знакомых ему людей. Больше всех его, конечно, привлекал сверстник, уже схомячивший арбуз и жмурящийся от белоснежного платка дяди, вытирающего ему подбородок. Цзян Чэн воевал с племянником недолго, на прощание зажав тому нос, и внутренне забавлялся смешным попыткам Цзинь Лина убрать его руку. Вскоре и он, опустив ещё бьющего его маленькими кулачками малыша, взглянул на протеже Лань Сичэня.
— Цзэу-цзюнь, ваш сын уже готов ко знакомству, полагаю? — спросил аккуратно Вэй Усянь, проявив неожиданную сдержанность и серьёзность, хоть его желание подскочить и затискать ребёнка так и вырывалась в смешанную интонацию.
Для детей была важна адаптация, и Вэй Ин знал об этом едва ли не лучше всех. Его Сычжуй тоже долгое время находился в относительной изоляции в кругу семьи: лишь Лань Ванцзи был с ним постоянно. Дядя Лань Цижэнь появлялся в их доме четырежды за все три года, а Цзэу-цзюнь и того меньше — единожды, и всего лишь три дня назад. Перед детьми, особенно очень маленькими, но уже пережившими страшные вещи, нельзя мелькать множеству незнакомцев — это чревато перенапряжением нервной системы, поэтому сейчас, понимая все обстоятельства и руководствуясь привычками, к сыну Лань Сичэня напрямую никто не обращался. Гуанъяо, уже знакомый ребёнку по недавней поездке в Цинхэ, спокойно находился рядом и даже предложил малышу дольку яблока, уже отхрустевшую своё за детскими щёчками, но вот Цзян Чэн, тоже однажды познакомившийся с мальчиком, держался поодаль — за два года Лань Мин мог даже и не вспомнить, что когда-то он провёл некоторое время в Юньмэн Цзян.
— Не так давно в Цинхэ он проявил себя наилучшим образом, — мягко ответил Лань Хуань и присел к сыну, взяв за ручки и взглянув тому в глаза. — Что скажешь, А-Мин? Ты готов познакомиться с семьёй?
— Моя семья — это Цзэу-цзюнь, — нахмурился мальчик, впервые за вечер подавая голос и вызывая приступ очарования сразу у всех взрослых: Вэй Ин издал какое-то неопределённо-умилительное полумычание-полувизг и вновь отвернулся, чтобы не смущать насторожившегося ребёнка; Гуанъяо едва заметно вздрогнул и невозможно нежно улыбнулся, вглядываясь больше в посветлевшее лицо Лань Хуаня; Цзян Чэн, чьи брови поползли на лоб так стремительно, как даже планета вокруг орбиты не вращалась, лишь открыл рот, чтобы прокомментировать, но тут же закрыл его, и на чётко очерченные скулы почему-то выступил лёгкий румянец. Не впечатлённым остался лишь Цзинь Лин, у которого внезапно обнаружилось фантастичное умение игнорировать всех незнакомцев в своём окружении. Он странно нахмурился, вопросительно взглянув на всех своих дядей, и отошёл назад, к Цзян Чэну.
— Да, конечно, мы — семья, — поборов растерянность и справившись приступом слишком сильной любви к ребёнку, ответил Лань Сичэнь, погладив того по плечу. — Но ещё семья — это люди, готовые стоять друг за друга до самого конца. Те, что восстанут против всего мира за тебя. Те, кто никогда не оставит в беде и не позволит упасть в бездну. Эти люди — наша семья, Цзинъи, и ты всегда можешь на них положиться. Мы сделаем для них всё возможное, а они для нас — даже невозможное, таков уж их девиз.
Лань Цзинъи похлопал густыми тёмными ресницами, с серьёзным видом переваривая всю эту наисложнейшую информацию, и, в конечном итоге что-то всё-таки для себя решив, активно закивал, повернувшись к устремившимся на него взглядам. Вэй Усянь подскочил прежде, чем малыш успел раскрыть рот.
— Привет, Лань Цзинъи. Я могу назвать тебя по первому имени? Спасибо, А-Мин, — улыбнулся он, присев и взглянув на мальчика уже вблизи. — Меня зовут Вэй Усянь, и я много о тебе слышал. Ты правда очень любишь лошадей?
— Да. Я люблю всех животных, — радостно ответил малыш, для верности кивнув несколько раз и сжав маленькие ладошки в кулачки.
— Тогда тебе понравится Цзинь Лин, — усмехнулся Вэй Ин и повернулся, безошибочно определив местонахождение своего племянника. Он стоял за Цзян Чэном, забавно хмурясь и выглядя, как уменьшенная версия стоящего перед ним дяди. — А-Лин, подойди, пожалуйста.
Цзинь Жулань, автоматически отреагировав на своё имя, вскинул головой, надул щёки и помотал головой, мол, вот ещё чего не хватало, знакомиться со всякими прохожими. Что взгляд дяди не требовал ответа, он ещё уловить не мог. Тогда Цзян Чэн, тяжело вздохнув, опустил глаза и установил с племянником продолжительный зрительный контакт, после которого бровки на лице мальчика приняли форму домика, а вместо щёк надулись губы. «Ну конечно, с упрямством этого ребёнка может справиться только большее упрямство А-Чэна», — пронеслось весёлой мыслью в голове Вэй Ина, когда Цзинь Лин, не выдержав безмолвного, давящего взгляда, сделал несколько неуверенных, а после твёрдых шажков к Цзинъи.
— Я — Цзинь Лин. В быту — Цзинь Жулань, — смешно сводя брови к переносице, представился в агрессивно-смущающейся форме он, и нежный-нежный румянец выступил на его светлую кожу. Мальчик мельком уловил лёгкий кивок дяди Гуанъяо, стоящего позади Цзинъи и явно на что-то намекающего, ещё больше нахохлился и, очевидно пересиливая себя, добавил: — Добло пожаловать в Башню Кои.
Вот теперь-то Гуанъяо засветился отцовской гордостью, сильнее сжав рукав Сичэня в ладони.
— Лань Мин. В быту — Лань Цзинъи, — в тон ему ответил гость, тоже ощетинившись и прищурившись.
Между детьми началось какое-то невидимое, походящее на неумелую игру в гляделки противостояние, за которым с интересом наблюдал только Вэй Ин, пока взрослые, облегчённо синхронно выдохнув, завели какой-то разговор за их спинами.
Двери открылись в третий и в последний раз и неизвестно, что именно в этот момент было ярче: резкий внешний свет, усиливаемый холодной аурой входящего, или лицо Вэй Усяня. Он тут же отскочил от сощурившихся детей, тоже повернувшихся на звук, и кинулся в объятья мужа, от неожиданности едва заметно пошатнувшегося и в ответ сцепившего за его спиной руки. Они не виделись какую-то жалкую неделю, но для них двоих она обернулась вечностью.
— Гэгэ! — воскликнул Вэй Ин, зарываясь носом в изгиб шеи Лань Ванцзи и, пожалуй, даже мурча от радости ощущения этого тепла и запаха.
Лань Чжань провёл рукой по вечно спутанным волосам мужа и, слегка отстранившись, прижался к его губам своими, где-то на периферии сознания подмечая чьё-то недовольное фырчание. Ребёнок, до этого без зазрений совести сидящий на его ноге, радостно подскочил и вцепился уже в ногу Вэй Усяня, окончательно выбив того из равновесия. У Вэй Ина, вообще-то, всегда колени переставали выполнять свои прямые обязанности и предательски дрожали, когда Лань Ванцзи таким властным жестом прижимал к себе и целовал, а тут ещё и вцепившийся А-Юань ситуацию конкретно так усугубил: Усянь, пошатнувшись, вцепился в шею мужа и, пытаясь вернуть равновесие, не разорвав поцелуя, буквально повис на нём, пока на его согнутой в колене ноге всё также преспокойно, правда, вверх ногами болтался ребёнок. Наконец Ханьгуан-цзюнь осознал масштабы ситуации, отстранился, поднял Вэй Ина выше, закидывая его себе на плечо, и свободной рукой поддержал Юаня, тут же, словно липучка, повисшего на его локте. Даже не вздохнул, но в воздухе так и витала необходимость это сделать. Так, с весело смеющимся мужем на плече и активно дрыгающимся на локте сыном, он прошёл в центр кабинета, с совершенно невозмутимым лицом поприветствовав тепло улыбающегося брата, нахмуренного, явно готовящегося разразиться гневной тирадой Саньду Шэншоу и радушного Ляньфан-цзюня. Позже он перевёл взгляд на стоящих чуть поодаль детей, раскрывши рты стоящих. Под эту полунемую сцену Цзинъи поднял указательный палец и посмотрел на отца:
— Я тоже так хочу.
— И я! — решил не отставать Цзинь Лин, хмуро взглянув сначала на Лань Мина, а потом на Цзян Чэна, но в глазах его блестели нотки озорства и ожидания предстоящего веселья.
— Давайте-ка лучше поужинаем, молодые господа, — вклинился Цзинь Гуанъяо, проявляя поистине божественное умение избегать напряжённых ситуаций, и взял мальчиков за руки. — Всё же мы собрались для праздника Золотой осени, без застолья, уж простите, никак.
Поочерёдно усадив мальчиков на заранее подготовленные, высокие стулья на строго определённые места, Лянфан-цзюнь хлопотливо нажал на несколько кнопок вызова обслуживающего персонала, надел на каждого из мальчиков салфеточки и, причесав отросшую чёлку Цзинь Лина, будто бы успокоился, с радостью души наблюдая за рассаживанием гостей. Место по правую руку от главы стола занимал А-Лин; рядом с ним — Цзян Чэн, а напротив — то есть, по левую руку от главы, А-Мин. Подле Саньду Шэншоу на стул плюхнулся Вэй Усянь, усадив сына напротив Гуанъяо, а мужа — напротив самого себя. В итоге Лань Сичэнь занял место рядом с братом, напротив Цзян Чэна, добродушно улыбнувшись его мимолётному, хмурому взгляду.
— Итак, я рад приветствовать на нашем, не побоюсь этого слова, семейном празднике, — начал Ляньфан-цзюнь, когда все окончательно затихли и первые блюда уже стояли перед носами гостей.
— Имя, — внезапно твёрдо сказал Цзинь Лин, перебив дядю и посмотрев на него крайне требовательным взглядом.
— Имя? — переспросил Гуанъяо без всякого напряжения, но бокал с вином таки оставил. — Чьё имя ты хочешь знать, А-Лин?
— Вот его, — тоненький пальчик указал на хлопающего глазами Лань Сычжуя, почти также внимательно рассматривая присутствующих, как до него это делал Цзинъи. Когда он понял, что именно на него указывают с другого конца стола, повернулся к отцу с немым вопросом в глазах.
— Ах, как же я мог упустить такую важную деталь, — заботливо отозвался Ляньфан-цзюнь. — Господин Вэй, могу ли я…
— Конечно, можете, — только и ждавший этого момента Вэй Ин подскочил со стула и встал за сыном, мягко положив руки на его плечи. К гордости традиций воспитания семьи Лань в свои полные пять он уже спокойно держал спину идеально прямой, явно беря пример с Лань Ванцзи, и сидел, словно прекрасная фарфоровая куколка, светящийся здоровьем и внутренней силой. — Итак, дорогие наши родственники, я представляю вашему вниманию нашего с Лань Чжанем сына, Лань Юаня, Лань Сычжуя в быту. А теперь, А-Юань, напрягай мозги и запоминай. Вот этот страшный на первый и даже второй взгляд мужчина в фиолетовых одеждах и теперь с ножом в руке, А-Чэн, а ну положи, поранишь кого-нибудь, его зовут Цзян Ваньинь, или Цзян Чэн. Он мой брат и работодатель, так что даже не думай над ним прикалываться без меня, хорошо? Рядом с ним мальчик, к его цвету одежды не привыкай, он любит переодеваться — это Цзинь Лин, мой и Цзян Чэна племянник, и ты должен быть с ним очень бережным и осторожным, потому что он младше тебя и требует большего внимания. Далее, Ляньфан-цзюнь, ещё один дядя Цзинь Лина, сейчас мы находимся у него в гостях. Это его Башня, его кабинет и даже его еда. Тебе должно понравится, у него хороший вкус. Подле него ещё один мальчик, он тоже младше тебя, так что твоей святой обязанностью становится следить за этими двумя шалопаями, — это Лань Мин, Лань Цзинъи в быту, твой брат и сын твоего дяди Лань Сичэня. Его помнишь? Отлично. Вот, считай, все люди здесь — твоя семья.
Казалось, у мальчика от переизбытка в быстрой речи отца имён и наставлений закружилась голова, но он всего лишь разжал ткань своих светлых штанов и, неуверенно улыбнувшись, сказал:
— Очень приятно познакомиться со всеми вами.
Цзинь Лин разочарованно фыркнул и отвернулся. Он ожидал большего от того, о ком постоянно говорит дядя Вэй.
Праздник перешёл в неспешное обсуждение новостей и проблем, и под скучные взрослые разговоры Цзинъи благополучно клевал носом, Сычжуй держался бодрее, сидя с крайне непонимающим, но заинтересованным видом, а Цзинь Лин откровенно скучал, вертясь на стуле то так, то эдак, и не находя себе удобного положения. Вскоре ему это надоело, и он, слизняком скатившись со стула под стол, тайком подполз к еле виднеющимся из-под стола ногам Цзинъи и дёрнул его за штанину. Не сильно, но Лань Мин с перепугу так подскочил, что, отрекошетив головой от высокой спинки стула, упал лицом в стоящий перед ним салат. Сичэнь, вздрогнувший от резкого звука, повернулся на детей, но застал и того, и другого на месте, только вот Цзинъи, подняв голову и увидев, как с ресниц стекает красный сок помидорок черри, решил, что разбил голову и это вытекает его мозг, потому громко завизжал, оттолкнувшись от стола и уперевшись в спинку так, что весь стул не выдержал перевеса и упал вместе с малышом, тут же по инерции полетевшим кубарем дальше. На счастье перепуганных, вскочивших с мест взрослых, пол кабинета был выстлан мягким ковролином ещё с тех пор, как Цзинь Лин, делая первые шаги, умудрился разбить коленку о благородный итальянский мрамор. Не успевший толком испугаться падения, Цзинъи был подхвачен Лань Ванцзи.
— Что на тебя нашло, А-Мин?! — на выдохе, с каждым словом теряя громкость, спросил Лань Сичэнь, надавив на виски и зажмурившись.
Сын на руках младшего брата — а значит, в полнейшей безопасности. Правда, пробыл он там недолго: после того, как Лань Чжань убедился в целости и сохранности всех частей тела ребёнка и Цзинь Гуанъяо вытер с его лица остатки салата, Цзинъи был опущен и твёрдо поставлен на ноги ввиду своих ярых протестов оставаться на руках дяди. Ребёнок тут же с воинственным воплем побежал на от души рассмеявшегося Цзинь Лина, незамедлительно давшему такого дёру от него, что только пятки не засверкали. Они оббежали стол раз так на шесть, ставя друг другу различные препятствия в виде сдвинутых стульев и швыряясь оставшимися от арбуза семечками, после чего А-Лин сменил траекторию и ринулся прямо на стоящего поодаль и наблюдающего за всем этим балаганом со странным выражением лица Сычжуя. Кажется, ему очень хотелось поучаствовать в этой гонке не на жизнь, а на смерть, но, оглядываясь на хладнокровного и явно мало довольного ситуацией отца, старался сдержать себя. В то время Цзинь Жулань ловко заскочил к нему за спину и подтолкнул Лань Юаня прямо на несущегося на них Лань Мина, и те, столкнувшись лбами, свалились друг на друга и образовали живой комок, окончательно запутавшись в своих руках-ногах и громко смеясь.
Цзинь Лин с видом победителя пробежал мимо них ко сбитому с толку Гуанъяо и посмеивающемуся Вэй Ину, вполне разумно обходя стороной мечущего взглядом молнии Цзян Чэна.
Лань Ванцзи всё же тяжело вздохнул. Лань Сичэнь неосознанно схватился за плечо разъярённого Цзян Ваньиня и в точности повторил тяжёлый вздох своего брата.
Первой мыслью у обоих Нефритов семьи Лань было обречённое: «Дядя будет недоволен».
— Лань Чжань, я почему-то подумал, что детям может быть скучно слушать наши рабочие разговоры, — задумчиво заявил Вэй Усянь, в ответ получив нейтральное «мгм».
— А-Лин, ты можешь проводить своих гостей в свою игровую комнату, — предложил Цзинь Гуанъяо, предусмотрительно взяв малыша на руки и тем самым обезопасив его от уже потемневшего всем своим красивым лицом Цзян Чэна.
Судя по тому, как активно закивал мальчик на это предложение, было понятно, что он тоже осознал шаткость своего положения вблизи старшего дяди и зацепился за эту прекрасную возможность слинять из его поля зрения. Но когда Цзинь Лина отпустили, он подбежал не по направлению к двери, а к двум братьям Лань и выполнил мягкий поклон — для ребёнка неполных трёх лет соблюдение такого рода этикета было не обязательным, однако то, что Жулань вообще додумался это сделать, уже вызвало восхищение в глазах Лань Хуаня.
— Вы позволите, дядя? — обратился мальчик сначала к Лань Ванцзи, и, использовав именно это обращение к нему, вызвал маленький сердечный приступ у Вэй Усяня. Хотя никто так и не понял, к чему он задал этот вопрос.
— Цзинь Лин, ты же знаешь, что тебе не обязательно спрашивать разрешение, если хочется поиграть со своими друзьями? — мягко уточнил Лань Сичэнь, присев, чтобы лучше видеть лицо малыша.
— Мне — не обязательно, — кивнул тот, — но я и спрашиваю не за себя.
С этими словами племянника Цзинь Гуанъяо так сильно расцвел в какой-то своей особой радости, что даже потерял контроль над выражением своего лица. Стоящие за спиной Цзинь Лина мальчики смысл его слов сразу же уловили, и глаза их сразу же наполнились надеждой и ожиданиями, но Сычжую хватило совести выглядеть раскаивающимся перед разнообразными выражениями лиц старших. Пока Лань Сичэнь мирился с собственным удивлением на такое поведение малыша, Лань Ванцзи присел к нему тоже.
— Ты понимаешь, что ваше поведение на мероприятии не соответствовало приличиям? — спросил Лань Чжань и на периферии зрения приметил уже собирающегося ему возразить Вэй Ина. Ванцзи вовсе не собирался воспитывать и отчитывать детей, по крайней мере, точно не здесь, но добиться от малыша хотя бы понимания он считал нужным.
— Это ваше поведение было несотв- несомн- несоотв… — вдруг воскликнул Цзинь Лин, резко нахохлившись. Видя его забавные попытки выговорить длинное слово, Лань Сичэнь решил ему подсказать:
— Неправильным.
— Да! — довольно кивнул Цзинь Лин, всем своим видом показывая, как его утомило это слово. Перед тем, как Гуанъяо попытался бы исправить очередное недоразумение, мальчик наконец-то пояснил свое возмущение: — Мой младший дядя весь день говолил, что это домашний семейный плаздник. На домашних плаздниках не обсуждают лаботу, плавда?
На этот аргумент Ханьгуан-цзюнь не нашёл, что ответить.
— Пожалуй, ты действительно прав, — раскаивающимся тоном согласился с ним Цзэу-цзюнь. — Это только наша ошибка, прошу прощения, Цзинь Лин.
— Так Вы лазлешаете им пойти со мной?
Вэй Ин, поборов нарастающую в груди тревогу, резко выдохнул и ушел посмотреть в стену, чтобы успокоиться окончательно. Напряжение в груди начало разрастаться, как пожар. Лань Ванцзи, заметив перемены в муже, сразу же поднялся и подошёл к нему. На прощание он нечитаемым взглядом посмотрел на обеспокоившегося Лань Юаня и едва заметно кивнул, таким образом разрешая пойти за Цзинь Лином.
Мальчики убежали достаточно быстро и уже не увидели, как их взрослые неожиданно рассмеялись.