Вашингтон
15 июля 2022 года
Приготовления Лань Хуаня к водным процедурам ребёнка зачастую были изрядно дотошными и выверенными с точностью до мелочей: набрать воды; взять пару-тройку полотенец; по бортикам ванны понаставить кучу маленьких тюбиков, напоминающих те, что обычно находятся в отельных номерах, чтобы сын вдоволь наигрался в гениального химика-кулинара-мага, смешивая их между собой; убрать с глаз долой резиновые пищащие игрушки, от которых невыносимо болит и без того страдающая от резких звуков голова, и найти им взамен что-то нетонущее и не привлекающее внимание; как бы невзначай поставить шампунь и всевозможные гели, чтобы мальчик заметил их в самую последнюю очередь. Гораздо больше времени уходило на то, чтобы уговорить ребёнка принять ванну.
То ли всему виной неустойчивая детская память, то ли ещё что-то, но Лань Мин, только услышав шум воды в ванной, сразу же нырял под свою кровать и всеми правдами и неправдами находил миллионы причин и поводов не вылезать оттуда. Иногда дело доходило до абсурда, и Лань Хуаню приходилось ловить истошно вопящего сына по всей квартире. Но всё же чаще Сичэню, из раза в раз чуть ли не с бубном прыгающему вокруг «кровати-крепости», как пытающийся сохранить свою жизнь призывом неведомых богов дождя шаман-самоучка где-то в начале семнадцатого века в Латинской Америке, приходилось применять всё своё обаяние и взращённое в нём с пелёнок железное терпение, подключать навыки ведения переговоров с террористами и душевнобольными, чтобы заманить малыша в ванну хотя бы без слёз. Но иногда Цзэу-цзюню действительно казалось, что проще будет призвать дождь и попробовать ополоснуть ребёнка прямо на улице, но он не для того набирался жизненной мудрости к своим двадцати восьми, чтобы заниматься подобными глупостями (а ещё, к своему огромному сожалению, он не знает кельтского, для проведения ритуала). Да и А-Мин в дождливую погоду и носа из дома не высовывает, боится, что тяжёлое небо свалится прямо на него. Каким бы странным и необоснованным был этот страх, Лань Хуань спокойно относился к богатой фантазии малыша и особо не тревожился из-за него. Уж лучше представлять, каково это: ощущать тяжесть обрушившихся небес на твоих плечах, чем знать. Вот о чём Сичэнь точно не мог помыслить, так это о том, что весь его жизненный опыт, закалённость в войнах и работа дипломатом во враждебно настроенных странах пригодится в одном единственном деле — воспитании сына. Но стоит отдать должное упорству Цзинъи: с каждым разом его всё труднее и труднее удавалось вытащить из-под кровати и донести до ванны без проблем. Богатый запас уловок Цзэу-цзюня заметно поредел со скорым взрослением А-Мина, но Лань Хуань вовсе не собирался сдаваться. Всё же у него упрямство в крови.
Вот и в этот день он вновь включил воду и вышел из ванной, по пути в детскую морально настраиваясь на очередную бойню. Хотя, с таким выражением лица скорее гусят ведут на убой… Тихо постучавшись и так же тихо войдя, Лань Сичэнь ожидаемо не обнаружил ребёнка за столом, где тот рисовал в подаренной накануне Лань Чжанем раскраске. Обречённо вздохнув, мужчина подошёл к кровати и сразу же сел на неё, не спеша подавать голос и наклоняться. Смекалка мальчика сегодня отличилась — он додумался даже прикрыться пледом.
— А-Мин.
— Я не пойду! — тут же выпалил Цзинъи. В его голосе сквозила неприкрытая обида, будто он этими тремя надрывными словами спрашивал нечто иное: «За что ты так меня не любишь, папа?!»
— А-Мин, это необходимо, — сделав свой тон как можно больше походящим на сочувствие, сказал Лань Хуань так, словно это он здесь заложник обстоятельств. Кто ж этот негодник, кто придумал плескаться в тёплой водичке и расслабляться после ужасно тяжёлых рабочих суток? Да будь проклят первый человек, изобретший мочалку, так приятно массажирующую каждую напряжённую клеточку тела.
Мысленно мужчина быстро перестроился на долгий-долгий спор в мягкой, щадящей манере. Метод «кнута и пряника», бывший безотказно действующим до определённого времени, перестал работать несколько недель назад. Хоть Цзинъи всё ещё не смирился с необходимой строгостью Лань Цижэня, к выходным у него уже адаптировался: ехал каждую пятницу безропотно, с серьёзным лицом и взявшимися из ниоткуда зачатками благопристойных манер. Наверняка малыш просто осознал, что, независимо от его поведения, встречи с дедушкой необходимы время от времени: работа отца не позволяла ему быть рядом всё время, а без присмотра он бы ни за что сына не оставил. Поэтому Лань Мин проводил каждые вторые выходные — а иногда и больше — с Лань Цижэнем и наконец стал воспринимать это как норму.
Не так давно, когда Лань Хуань после особо напряжённых рабочих дней рано утром забирал мальчика, дядя с самым довольным видом и впечатляющей фразой: «Если опустить его неусидчивость, он сильно напоминает мне Ванцзи» предоставил Сичэню сидящего с идеально прямой спиной, дрожащей рукой выводящего прописи английского алфавита ребёнка, полностью отрешённого от свойственного себе рьяного намерения разнести всю окружающую его обстановку! Цзэу-цзюнь ещё никогда так не восхищался родным дядей: за каких-то четыре дня он смог добиться невозможного: вытеснить яд ядом — подавить чужое упрямство своим. В принципе, с возрастом мальчик действительно подуспокоился, будто наконец влился режим жизни своей семьи, но неусидчивость, дьявольское упрямство и делание всё «наоборот» и «вопреки» ещё оставались его верными спутниками. Лань Хуань, на самом деле, не торопил его взрослеть, позволяя озорничать то тут, то там, опасаясь, что однажды он действительно замкнётся в себе, как Лань Чжань в свое время. Сичэнь тоже периодически видел в ребёнке какие-то отдалённые черты, напоминающие ему родного брата, и иногда это сильно его пугало: если сын закроет от мира только-только расцветающую душу, то это едва ли станет катастрофой, но сильно усложнит ему жизнь.
— Но я не хочу! — снова воскликнул мальчик, зашуршав одеждой под кроватью и продемонстрировав то самое упрямство, свойственное его дяде. — Шампунь щиплет глаза! Это больно!
Ладно, даже несмотря на то, что Лань Цижэнь уже не раз закреплял в детском уме нетерпящее возражений «взрослым перечить нельзя», Цзинъи в попытке сохранить себе жизнь благополучно забывал обо всех наставлениях.
— А-Мин, я постараюсь быть осторожнее, — пошёл на уступки Лань Хуань, вновь и вновь проговаривая себе, что принуждать ребёнка силой ни в коем случае нельзя. Хотя, это очень соблазнительная идея… Сын из-под кровати что-то отрицательно промычал в ответ, и Цзэу-цзюнь задумался. Спустя недолгое время ему в голову ударила поистине гениальная идея, он опустился на колени и наклонился к полу, чтобы увидеть Цзинъи. Ребёнок встретил его испуганным взглядом и уже явно намеревался дать дёру с другой стороны кровати, но Лань Хуань пресёк его попытку: — Давай ты потерпишь минут десять, а потом дядя отвезёт тебя к А-Юаню? Поиграете.
— Дядя Ванцзи? К А-Юаню? — хмурый взгляд А-Мина прояснился. Он светло и ярко улыбнулся и стал гусеничкой выползать к уже встречающим его рукам отца. — Можно я возьму показать ему свою машинку?
— Хоть весь свой автопарк, А-Мин, только дай себя вымыть, — Сичэнь кинул взгляд на всю ту коллекцию ста пятидесяти разных машинок, в точности повторяющие свои дорогостоящие, большие аналоги, и поднял растрёпанного малыша на руки. — Гигиену очень важно соблюдать, запомни пожалуйста.
И под возбуждённый лепет ребёнка о друге, Лань Хуань с удовлетворённым победой видом пошёл в ванну. Снова проверил температуру воды, пока А-Мин раздевался, и очень удивился, когда мальчик самостоятельно залез в ванну и даже не забыл распустить волосы, очаровательно рассыпавшиеся по его плечам и, кажется, защекотавшие лопатки Цзинъи, из-за чего он несколько раз безуспешно помотал головой. Как и следовало ожидать, вода привела малыша в замешательство: он остановился на полуслове и широко раскрыл тёмные глаза, словно удивился ощущениям. По его телу пробежали мурашки, и выражение истинного недовольства на его хмуром лице всего за несколько секунд сменилось восторгом. Всё как всегда: постояв так всего-ничего, он тут же подался всем телом вперёд, плюхаясь в воду прямо лицом и тут же выныривая. Капли полетели во все возможные стороны, нещадно залив мягкий ковёр под ванной. Цзинъи засмеялся и продолжил плескаться, щедро так обливая сидящего рядом на табурете отца. Ванная была просторной и светлой: справа находилась полупрозрачная душевая кабина и длинная светлая софа, на противоположной стене располагалась раковина и искусно оформленный туалетный столик с большим зеркалом во весь рост. Пол был выстлан холодным кафелем молочных оттенков, но стоящая посреди комнаты широкая ванна была окружена бежевым махровым ковром. Модерн стал основным стилем квартиры Лань Хуаня, продолжающим радовать глаз даже в самых раздражающих ситуациях. Сичэнь, по крайней мере, всё также терпеливо, спокойно выжидал, когда первая волна перевозбуждения ребёнка схлынет, и про себя обречённо вздыхал: «Сначала он не хочет в ванну, считая её чуть ли не адовым котлом. А потом вытащить из воды его невозможно». В каком-то смысле это даже умилительно…
Вскоре Лань Мин схватился за игрушки, что стало сигналом к началу активных боевых действий.
— А-Мин, не дёргайся, — в очередной раз попросил Цзэу-цзюнь и с ювелирной осторожностью нанёс на голову мальчика шампунь. Запахло мятой. У малыша были хорошие, тяжёлые волосы с несвойственной для такого раннего возраста густотой. К сожалению, непослушные, но и это легко исправлялось правильным уходом. Лань Хуань восхищался ими немногим меньше Цзинь Гуанъяо, пришедшего в неописуемый восторг, когда мальчик позволил ему себя заплести. К слову, именно Ляньфан-цзюнь предложил укладывать Лань Мину чёлку на левую сторону.
Цзинъи замер, вжал голову в плечи и зажмурился, когда по его коже вновь пошли мурашки от плохого предчувствия. Но в этот раз, к удивлению Сичэня, он не издал ни писка, хотя обычно мычал, кричал, плакал и ворчал. Лань Хуань уже решил, что ребёнок умер от страха, раз так затих, тревожно взглянул ему в лицо, уже успевшее побледнеть. Цзинъи раздражённо, очень смешно дёргал носом и грозно сводил брови к переносице, дулся так сильно, что щёки приобретали едва ли не красный оттенок. Но молчал. Ему так хотелось к брату, что он терпел люто ненавистное мытьё головы! Сичэнь внезапно осознал, что до сих пор ограничивает ребёнка в общении со сверстниками, хоть сейчас мальчик переживает тот самый период социальной адаптации, отпечаток которой повлияет на всю его будущую жизнь. Лань Мин же очень общительный, и ему не требовалось много времени для привыкания в новом кругу людей: с Сычжуем он поладил сразу же после того, как они буквально столкнулись носами. С Жуланем ему было посложнее лишь из-за инстинктивного отталкивания А-Лином всех вокруг, но общий язык они всё-таки нашли чуточку позже.
Скорее всего, этот замедленный темп знакомства ребёнка с внешним миром был важен только Лань Хуаню. Мужчина пообещал, что с началом новой рабочей недели увезёт сына в Нью-Йорк, к Цзинь Лину. А-Яо как раз упоминал, что племянник в последнее время часто говорит о Цзинъи.
— Ты хорошо держишься, — похвалил выдержку мальчика Лань Хуань, аккуратно смывая пену. Наконец-то он научился мыть его голову без глазо- и душещипательного визга. — Умница.
— Когда дядя Ванцзи приедет? — почти расслабленным голосом спросил Лань Мин, поворачиваясь к отцу. На его ресницах блестели капельки воды (или слёз?), а руки со злости сжимали двух игрушечных рыбок.
— Я сейчас ему позвоню. Посиди здесь, пожалуйста, — поцеловав малыша в лоб, Сичэнь нежно улыбнулся и вышел из комнаты за телефоном.
Но кто сказал, что Цзинъи будет просто «сидеть здесь»? Это же так скучно! Только! Морской! Бой! В полной мере осознав, что опасность миновала и его глазам ничего не угрожает, малыш схватил с бортика ванны три кораблика и пустил их по воде. Тот, что с жёлтыми парусами, стал торговым. Он обязательно будет привозить много-много игрушек прямо к их дому. Тот, что с голубой кормой, был наречён военным, защищающим Золотые паруса. Самый крупный, с жёлто-зелёным переливом, стал пиратским. Внимание! Все на абордаж! Море волнуется! На каждом судне выкатывают пушки, звучат команды: «Огонь!» и «Заряжай!», ядра сталкиваются в бою, но ни один из кораблей не идёт на дно! Над открытым океаном сияют молнии и сильный ветер поднимает высокие волны! Они такие огромные, что начинают плескаться даже на палубе кораблей! Команда торгового корабля молит о спасении от злобных пиратов, но военный корабль не может подобраться из-за сильного ветра! Море беснуется, пульсирует, шумит, с пеной подбрасывая в небеса камни и пушечные ядра! Вспыхивают залпы, и разграбленные Золотые паруса погружаются в воду! Пираты ликуют, подбрасывая богатую добычу, но военный корабль не может оставить эту жестокость безнаказанной! С усилием воли, с огромной силой команды, голубая корма продвигается вперёд, поворачивается боком и начинает стрелять! Освещённое взрывами море недовольно, сгущающиеся над ним тучи становятся всё гуще, яростнее. Израненная выстрелами гладь воды не забывает обид людей, потому, изнывая от боли, собирает все свои силы и поднимается самой высокой, могущественной волной и…
— А-Мин!
Мальчик дёргается, роняя из рук кораблики, и лишь краем глаза успевает увидеть застывшего в дверях отца, ведь в следующую секунду его с головой накрывает им же поднятой волной мыльной воды.
Раздаётся пронзительный визг.
Пена попала в глаза.
*
Башня Кои, Нью-Йорк
13 декабря 2022 года
— А-Лин, опять ты сводишь с ума штат своей тёти. — Только появившись в жаркой ванной комнате, Ляньфан-цзюнь подаёт нежный, вкрадчивый голос, совершенно точно передающий его отсутствующее после утомительных совещаний настроение. От доброжелательной улыбки на его лице веяло угрозой всем окружающим джакузи двенадцати нянькам: то, что глава отвлёкся от важных дел холдинга и пришёл сюда, напрямую означает превратное выполнение ими своих прямых обязанностей. Но ребенку и этот тон, и эта улыбка дарили самые искренние, тёплые чувства. Эта парадоксальность показалась бы человеку со стороны жуткой, но Мо Сюаньюй, который видел своего главу и брата по совместительству практически ежечасно каждый день, уже давно перестал обращать внимание на подобный феномен. Он уже привык, что, как бы Ляньфан-цзюнь не был раздосадован и зол, на Цзинь Жулане это никоим образом не отразится.
Гуанъяо прикрывает глаза рукой, защищаясь от внезапно полетевших на него мелких брызг. Что ж, его племянник, как всегда, энергичен и полон сил. Прикинув примерное свободное время, которое он может себе позволить, Ляньфан-цзюнь отдаёт Мо Сюаньюю телефон и радио-наушник, снимает свой пиджак и расслабляет галстук. Температура в комнате составляет около тридцати градусов, чтобы малыш не замёрз, и это чересчур жарко для одетых в стандартную униформу девушек. А от жары, по статистике, люди становятся агрессивнее — именно это было написано на их порозовевших то ли от духоты, то ли от плохо подавляемой злости милых личиках.
— Дядя! — почти закричал Цзинь Лин, вынырнув из воды, и подплыл к бортику широкого джакузи, не слишком большого, но всё равно довольно приличной глубины, особенно для малыша. Все ванные комнаты такого типа в Башне Кои имели подобные гидромассажные ванны, были обшиты деревом и интерьером очень походили на сауны, хоть таковыми и не являлись. Но всё же Цзинь Гуанъяо позаботился, чтобы отведённые племяннику комнаты были уютнее остальных: здесь царил приглушённый жёлтый свет, заливающий теплом витражные окна, у стен располагались софы и множество подушек, а пол выстилался мягкими, густыми коврами.
Цзинь Лин — смышлёный мальчик, потому всегда знал, что его дяди кардинально отличаются друг от друга и что ему позволено с каждым из них. И дядя Яо был как раз тем самым, кто не ругал за капризы и странности и позволял вдоволь наиграться со всем, что взбредёт в голову. Правда, вместе со вседозволенностью Цзинь Лин на каком-то интуитивном уровне чувствовал проведённую дядей черту, за которую переступать даже в своих мыслях было нельзя.
А Цзинь Гуанъяо, к своему большому сожалению, редко участвовал в рутине дней племянника, но всё же часто заставал малыша, играющего в ванне. Да и Жулань, с самого младенчества влюбившийся в воду, очень быстро и рано научился плавать, но если этот факт кого-то и удивлял, то только непосвящённых нянек. Всё же и Цзян Чэн, и Вэй Ин выросли в Раннем Юньмэне, в Майами, и большую часть своего детства провели в воде: чего только стоили соревнования в сёрфинге, пляжный волейбол и поиск от рассвета до заката красивых ракушек для старшей сестры. Цзинь Лина в их старую резиденцию стабильно раз в два месяца возил Вэй Усянь, да и Цзян Ваньинь расположил нынешний Юньмэн на берегу Мичигана, так что когда мальчик начнёт полноценно держаться на воде, было лишь вопросом времени.
Цзинь Лин любил воду и часто оставался в джакузи на два-три часа, играя, плавая и плескаясь. В частности, именно поэтому приступить к непосредственному мытью было крайне сложно: няньки из раза в раз являлись к Цинь Су и жаловались на поведение ребёнка. Он совершенно не хотел поддаваться чужим рукам и сидеть спокойно, когда можно было понырять, поплавать и наиграться со вкусно пахнущими тюбиками вдоволь. Тогда в дело вступал Ляньфан-цзюнь.
Будучи очень чувствительным и восприимчивым к эмоциям, гиперактивный ребёнок неосознанно успокаивался в присутствии младшего дяди. Поддаваясь его намеренно замедленной речи, мягкому тону и плавным движениям, мальчик подстраивался под заданный ритм и действительно становился довольно сговорчивым, если не шёлковым. Глядя на это влияние главы на племянника, у многих нянек пробегал по коже холодок: как бы ни был их голос ласковым и медленным, Цзинь Лин лишь сильнее распалялся, злился и убегал от них. Конечно, никто бы не осмелился обвинить наследника холдинга в дурном поведении и откровенной избалованности вслух, но даже в их уставших лицах без труда можно было разгадать это порывистое: «Отвратительный ребёнок!» За это их потом осадила Цинь Су, получившая резкий жест от Ляньфан-цзюня:
— Но ведь он растёт без матери, он должен прислушиваться к тому, что мы говорим. Почему он реагирует только на Ляньфан-цзюня?
— А ты возомнила себя его материнской фигурой? — натура Цинь Су была довольно мягкой, но под возложенной на её плечи ответственностью и двумя пережитыми покушениями на её жизнь преобразилась в раздражительную, не терпящую и малейших возражений. — Дети не глупы и могут понять, кто им действительно близок. То, что ваши лица мелькают у него перед глазами сутки напролёт, не значит, что он признал вас семьёй. К тому же, кто ты вообще такая, чтобы позволять себе подобную дерзость — отчитывать племянника главы Ланьлина?
— И-извините! — в коридор из ванной комнаты ужом выполз Мо Сюаньюй. — Госпожа Цинь, Ляньфан-цзюнь просит Вас к себе.
Тем временем магическим образом ставший послушным мальчик пластом лежал на расстеленном мокром полотенце с блаженно закрытыми глазами, пока дядя ловкими, мягкими движениями пальцев делал ему массаж. Гуанъяо часто прибегал к подобному ходу: Жулань с самого младенчества был тактильным, любил сидеть на руках и всегда ластился ко взрослым рукам. Лишь недавно он намеренно начал уворачиваться и недовольно пыхтеть, когда к нему тянули руки во время игр или любого другого увлекательного занятия. Ляньфан-цзюнь отчего-то, больше даже неосознанно, решил, что ребёнок просто копирует манеру поведения Цзян Ваньиня: когда того отвлекали от работы, он так же хмурился и отмахивался (не действием, так словом). Но сегодня, похоже, звёзды сошлись так, что и мальчик, и Гуанъяо пребывали в достаточно хорошем расположении духа, и со стороны Цинь Су показалось, что Цзинь Лин настолько успокоился, что просто-напросто уснул, но, подойдя ближе, она услышала его тихий-тихий быстрый лепет. Он рассказывал что-то о своих любимых цветах. Мэн Яо, укоризненно взглянув на неё, подал мимолётный знак, чтобы она подсела к ним ближе. Подождав, когда племянник договорит, мужчина спросил:
— Золотце, расскажи мне, почему ты запрещаешь себя касаться своим нянькам? Всё же я плачу им немалые деньги за заботу о тебе.
— Они злые. — Мальчик тут же предпринял попытку подняться, чтобы в полной мере нажаловаться с деланно важным видом, но Ляньфан-цзюнь быстро надавил на мышцы под лопатками, и ребёнок, звонко засмеявшись, снова упал на полотенце. — Они цалапают голову, когда моют её. И мочалки слишком остлые и больно меня склебут. И шампунь пахнет бананом, а я хочу, чтобы он пах, как старший дядя.
— «Как старший дядя»? — переспросил, слегка сдвинув брови к переносице, Цзинь Гуанъяо. До этого он кидал очень выразительные взгляды на виноватую во всех этих аспектах и навлекшую на себя чуть ли не божий гнев Цинь Су, акцентируя внимание на претензиях ребёнка, но сейчас устремил глаза на спокойную воду в джакузи, невозмутимо соображая. — Лавандой, что ли? Ты хочешь шампунь с запахом лаванды?
— Что такое лаванда? — спросил А-Лин и заёрзал, когда дядя остановил руки на его лопатках, мол, продолжай, мне нравится. Цинь Су задней мыслью задалась вполне логичным вопросом, откуда Ляньфан-цзюнь знает, чем конкретно пахнет Саньду Шэншоу, но резко остановила себя. Кажется, это не её ума дело.
— Цинь Су, принеси-ка лавандовый сироп. И заставь девушек срезать ногти, — Цзинь Гуанъяо сказал это так, будто намеревался самолично отрубить всем девушкам пальцы за подобное, поэтому Цинь Су, ни секунды не желая оставаться в присутствии этого карающего взгляда, вспорхнула с места и скрылась в дверях.
И пока она исправно выполняла поручение, ребёнок, уставший лежать без дела даже под любимым им массажем, вновь был отпущен в джакузи. Мэн Яо закатал штанины до колена и опустил в воду ноги, позволяя себе ненадолго расслабиться. Вскоре из-за брызг племянника и игр с ним его рубашка намокла и плотно прилипла к телу — было не очень приятно, но все неудобства компенсировались искренним смехом малыша. В этот час ему удалось отдохнуть намного лучше, чем за всю свободную ночь, проведенную, наконец-таки, в кровати, а не на совещаниях. Странное счастье трепетало в его душе, когда он следил за бегающим по кругу мальчиком: тот вылезал из воды, отходил от джакузи на приличное расстояние, с разбегу прыгал в воду то бомбочкой, то рыбкой и всё повторял сначала. По тёмным волосам Гуанъяо стекала вода, и он не был уверен в том, что его метка цвета киновари осталась при нём, но заботиться о таких мелочах откровенно не хотелось.
Наконец Цинь Су вернулась с холодным чаем, фруктами, документами об увольнении на подпись, лавандовым сиропом и найденными где-то веточками настоящей лаванды. Цзинь Лин с первого же втягивания воздуха активно закивал головой, мол, да, это именно то, что ему хочется. Конфликт был исчерпан, желание ребёнка удовлетворено, и он спокоен — что может быть лучше?
— П-прошу прощения, — внезапно дверь в ванную распахнулась и оттуда высунулась голова Мо Сюаньюя, — Ляньфан-цзюнь, Саньду Шэншоу прибыл в Башню Золотого Карпа за молодым господином Цзинь.
— Пригласи сюда, — мягко отзывается Мэн Яо спустя недолгую паузу: ему необходимо было время унять кольнувшую сердце панику. Будь гостем не Цзян Чэн, а кто-то другой, он бы тут же вскочил и принялся спешно приводить себя в порядок, но Цзян Ваньинь был, пожалуй, одним из очень немногих людей, что видели Цзинь Гуанъяо в состояниях и похуже такого безобидного. Так что, когда в дверях появляется Саньду Шэншоу, Ляньфан-цзюнь, оставаясь в том же положении, что и был, удосуживается лишь приказать принести ещё одну чайную пару.
— Дядя!!! — ещё громче прежнего завизжал Цзинь Лин и, выбравшись из воды, подбежал к нему. С его волос щедро лилась вода, оставляя мокрый след по всей его траектории пути, но мальчика это заботило меньше всего.
Он не видел старшего дядю целых две недели! Он очень соскучился!
Цзян Чэн сначала заметно заколебался, когда племянник схватился за его штанину и потянул к нему мокрые руки, но потом поднял взгляд на сидящего неподалёку, насквозь мокрого Мэн Яо, оценил всю степень формальности ситуации и, без лишних промедлений, поднял ребёнка на руки, позволяя намокнуть и своей одежде. Цзинь Лин, как и полагается при первой встрече, боднул дядю в щёку и сильно-сильно обхватил его шею руками, невнятно о чем-то щебеча.
— Добро пожаловать в Ланьлин, Саньду Шэншоу, — Гуанъяо мягко улыбается, приветствуя, и довольствуется лишь ответным кивком.
Цзинь Лина сегодня увезут. Где-то внутри начинает неприятно скрести тоска по малышу, и он прикрывает глаза, призывая себя к спокойствию. Каждые две недели он переживает одно и то же расставание, совершенно не вызывающее привыкания — Мэн Яо кажется, что чем быстрее племянник растёт, тем тяжелее его отпускать от себя.
До исполнения А-Лину одного года, он постоянно жил под крылом старшего дяди, в новом, только-только появившемся Юньмэне. Тяжело переживающий утрату сестры, Ваньинь не отходил от ребёнка практически ни на шаг: вечно носил его на руках, баюкал и играл с ним. Ляньфан-цзюню оставалось довольствоваться редкими визитами, мимолётными моментами, и то приходилось ужасно долго мириться с нескрываемой агрессией Старейшины Илин, сторожившего вход в детскую, словно свирепый Цербер у врат Ада. Уже позже было принято решение воспитывать племянника сразу в двух организациях, и Цзинь Гуанъяо считал это едва ли не подарком судьбы. Но всякий раз, когда Цзян Ваньинь возвращался в Ланьлин за мальчиком, внутри холодело от ничем не подпитанного страха того, что Цзинь Лин больше не вернётся.
— Как он? — спрашивает Цзян Чэн, опуская ребёнка, и расстёгивает свой черный жилет, кидая его на софу у входа, пока племянник отчаянно тянет его к воде. «Посмотли, как я плаваю!»
— Уже без проблем считает и различает буквы, если ты об этом, — Мэн Яо опускает глаза, пытаясь унять необузданную тоску. Он не успел провести с мальчиком достаточного для спокойствия души времени. Вдруг ему показалось, что всей жизни будет мало. — Он стал чаще мёрзнуть, но вроде не болеет. Ест хорошо, довольно активный. Скучает по А-Юаню и А-Мину.
— Ты снова с головой ушёл в работу. — Даже не вопрос. Смотрящий в корень этого обречённого тона Цзян Чэн утверждал, с самым недовольным видом складывая руки на груди. «Ты снова потерял драгоценные дни с малышом», — читалось в этом жесте зашифрованной злостью, но он понимал.
Цзян Чэн всё понимал. Работа — это не то, от чего можно просто взять и отказаться, и желание быть с ребёнком лишь сильнее выматывает, когда есть понимание, что вернуться к нему в ближайшие сутки не получится, даже если он совсем-совсем рядом. Всё существо Гуанъяо порой тянется к Цзинь Лину так сильно, что дышать из-за волнения становится трудно, душа злится, негодует, тревожится без него. Это чувство в равной мере было знакомо им обоим, но обстоятельства почти всегда сильнее их. В какой-то момент Мэн Яо ловит в глазах Цзян Чэна сочувствие и безмолвное понимание. И извиняется улыбкой в ответ. Эта цзяновская бестактная проницательность совсем недавно перестала смущать Цзинь Гуанъяо, но именно в этот момент он нашёл в ней родное очарование.
Впрочем, Ваньинь быстро переключился на плюхнувшегося в джакузи ребёнка и освободил Ляньфан-цзюня от своего разоблачающего взгляда.
— Кто так плавает, А-Лин?! Почему у тебя руки, как у курицы, ты так собрался набирать скорость в воде? Разгибай локти, ради бога… Это что за индийские пальцы?! Перестань! О боже, весь в отца! Хвоста для полного комплекта не хватает! А ну иди сюда!..
С этими словами он прям в одежде спустился в воду, оказавшись в ней по бёдра, и подозвал к себе Цзинь Лина, начиная объяснять ему какие-то техники. Гуанъяо подпер щёку мокрым коленом, с нежностью и грустью наблюдая за ними.
Ему пора взять отпуск.
*
Вашингтон
1 февраля 2022 года
Вэй Ин вовсе не претендовал на звание второго ребёнка в их семье, но каким-то образом умудрялся ему соответствовать. Часто Лань Чжань ловил мужа на том, что он самозабвенно играл с Юанем в куклы и машинки, собирал с ним паззлы и мозаики, рисовал и раскрашивал всевозможные рисунки. Они вместе пекли печенье и украшали торты ягодами, танцевали под опейнинги мультиков и пели под гитару. А однажды гений Вэй Усяня родил блестящую в своей нелепости идею притащить в дом краски для кожи и «разрисовать папочке личико, что думаешь, А-Юань?» Таким образом, сидящему с самым серьёзным своим видом за разбором отчётов послов в Великобритании и Дании Ханьгуан-цзюню даровали грим тигра и потом ещё двадцать минут скакали около, умоляя порычать.
(Ночью эти краски прекрасно легли на тело Вэй Усяня в абстрактных узорах, выводимых пальцами Лань Чжаня. К величайшему сожалению, рычать у того не получалось из-за кляпа во рту, но вот жалобно скулить выходило действительно хорошо — Ванцзи почти поверил, что он искренен)
Когда дело касалось водных процедур, Вэй Ин не допускался к ним однозначно. И вовсе не потому, что Лань Ванцзи сам прекрасно и довольно быстро справлялся, просто Усянь тоже залезал к ребёнку в ванну и просил помыть голову ещё и ему. В итоге всё это развлечение затягивалось на непозволительно долгое время и если по счастливой случайности не уходило в степь откровенного заигрывания между взрослыми, то ограничивалось одними лишь играми в бумажные кораблики на час с лишним уж точно. Но всё же Лань Юань особого очарования водой не проявлял: был таким же спокойным и внимательным, пытливо вглядывался в отцовские глаза, когда тот мыл ему голову, а Вэй Ин игрался, выстраивая из его запененных волос башни и причёски восемнадцатого и девятнадцатого веков. Особенно Усяню нравилось делать мужу козлиную бородку из пены и шутить, что он невероятно похож на дядю Цижэня. Казалось, Вэй Ину нравилось это ванное время гораздо больше, чем малышу, но и недовольства, как такового, Сычжуй не проявлял. Разве что был более рассеянным… и преувеличено спокойным для ребёнка, с которым пытаются играть.
И только в свете последних событий Лань Ванцзи понял, почему.
Вэнь Цин была действительно профессионалом своего дела и довольно тщательно подошла к разработке терапии для Вэй Усяня, но сразу же предупредила: будет очень сложно не только ему, но и всей семье разом. Конечно, первой её рекомендацией стало ограничить общение с детьми, чтобы им ни прямо, ни косвенно не навредить, но позже она сама поняла нелепость этого совета. Самым сильным якорем, на котором держалась психика Вэй Ина после окончания Аннигиляции, стали два события, кардинально изменившие его жизнь: брак с Ханьгуан-цзюнем и появление Юаня, остро нуждающегося в предельном внимании и полноценной защите обоих. Но даже этот якорь оказался недостаточно крепким и не смог удержать мужчину в только-только установившемся равновесии после очередной трагедии, нанёсшей большой отпечаток не только на Вэй Ина конкретно, но и на все две организации Юньмэн Цзян и Ланьлин Цзинь — трагичной смерти Яньли и Цзысюаня. Тогда только Цзян Чэн, позволивший Усяню вернуться в Юньмэн и находиться рядом с маленьким А-Лином, помог ему не захлебнуться в отчаянии, хоть и сам в нём же и утопал. Наличие детей — вот, что не позволяло сумасшествию взять верх над сознанием Вэй Ина до сих пор, и его ни за что нельзя от них отстранять. Но защитить их всё же надо.
Сложно стало тогда, когда терапия дала свои первые плоды: как и предугадывала Вэнь Цин, состояние Вэй Усяня резко ухудшилось с самого начала терапии. Настолько, что теперь даже в обители полного спокойствия, в их собственном доме, каждый миллиметр был пропитан тревожностью и из раза в раз лишь нарастающем напряжением. Даже Лань Чжаню становилось не по себе, когда он возвращался домой к переставшему улыбаться и даже выходить из комнаты мужу. Ребёнок в то время заметно стих: стал меньше говорить и больше времени уделял обычному рисованию. В раскрашенных картинках появлялись всё более тёмные тона.
Они были предупреждены о подобном эффекте, но всё равно на него пошли. И если раньше Вэй Усянь был уверен, что сможет справиться, то сейчас, находясь на дне колодца с табличкой «особо опасно», понимал, что переоценил себя. Он видел, как сын тянется к нему и страдает от резкого сокращения общения, как горят беспокойством глаза мужа, и это нисколько не помогало ему в реабилитации. Он лишь больше злился на самого себя: из-за него снова страдают любимые ему люди!
Стараясь избежать наивысшей точки напряжения, Вэй Ин стал чаще уезжать в Юньмэн Цзян. Там, рядом с братом, в родных стенах и сыном сестры на руках он ненадолго приходил в себя и даже находил в себе силы устраивать шуточные перепалки в кабинете Цзян Чэна и отвлекать главу от дел. А почему нет? Но всё же тоска по семье сильно давила на него. Всё-таки он не мог быть далеко от любимых долгое время, но и с ними чувствовал вину за свою слабость. Тем более, он считал себя серьёзной угрозой им двоим, особенно после того случая с выстрелами, люстрой и громким плачем А-Юаня за спиной.
Но Ханьгуан-цзюнь вовсе не спешил поддаваться панике. Всё же он был предупреждён — а значит, вооружён. Лань Чжань прекрасно понимал, что Вэй Усянь пытается идти по простому пути: избежать проблем вместо того, чтобы их решить. Поэтому Ванцзи поощрял выезды в Юньмэн — это действительно хорошо успокаивало Вэй Ина — но при малейшей задержке срывался к нему сам и привозил домой.
Казалось, тяжелее самого Вэй Усяня всю ситуацию переносит именно А-Юань. После ухудшения его сна пропали и аппетит, и настроение, мальчик сам стал тревожным и пугливым, всё чаще просясь на руки на прогулках, а то и вовсе отказываясь выходить из дома даже в магазин. В дни, когда Лань Чжань чувствовал, что Вэй Ину требовалась свобода и выпуск пара, он увозил сына к дяде или брату, и даже там, вяло играясь с А-Мином, Юань беспокоился. А вместе с ним забеспокоился и эмпатичный Цзинъи. А когда собиралась вся троица, то становилось понятно: единственный, кто не ощущал давящей атмосферы в присутствии Вэй Усяня, был Цзинь Лин.
— Наверняка потому, что он растёт с Саньду Шэншоу, — предположил однажды Лань Сичэнь, когда они вдвоём с Лань Ванцзи сидели на кухне без света при четырёх свечах, в пол-уха слушая, как Вэй Ин в гостиной объяснял детям правила игры в жмурки. — Ведь он тоже долгое время находился в подобном состоянии? Может, находится до сих пор. Вот А-Лин и привык.
— Да, но Цзян Ваньинь справляется намного лучше. Похоже, ищет отдушину в племяннике, — слабо ответил ему брат, светлыми глазами уставившись на кружку с ромашковым чаем. — И Вэй Ину, наверное, по тому же принципу становится легче, когда А-Юань и А-Лин рядом с ним. Он становится практически таким, каким был до всего этого…
— Ты не должен так сильно переживать, Ванцзи. — Сичэнь был единственным, кто безошибочно определял все чувства Лань Чжаня, тщательно скрываемые непроницаемым умением, ставшим уже привычкой, держать себя. Оттого и подбирать нужные слова Первому Нефриту Лань было проще. — Тебе неспокойно, и это вполне оправданно, но сейчас ты — единственный, на ком держится вся семья. На А-Юане уже сказалась атмосфера между вами, и это вредно, особенно в его возрасте, поэтому ты должен показать ему, что всё хорошо. Если из равновесия выйдешь ещё и ты, я боюсь представлять, что случится с ним.
— Этого не произойдёт. — Слова брата всегда имели большое влияние на Ванцзи, но сейчас он вдруг почувствовал, что сражается с этим всем не один.
Вэнь Цин была права: тяжело было всей семье. Юань, всегда настроенный на родителей, был подавлен и даже не понимал, почему; Вэй Ин боролся со своими демонами в одиночку, нырял так глубоко в себя, что даже вздохнуть спокойно не мог; Цзян Чэн насильно вытаскивал его из особо сильных погружений, заставляя тренироваться и гоняя по различным поручениям; Лань Сичэнь поддерживал в моменты сомнений Лань Чжаня, стоявшего на страже всего происходящего хаоса.
Им предстоял ещё большой путь, но вскоре обострение схлынуло также резко, как и появилось. Это случилось в одну ночь, когда Вэй Ин проснулся не от очередного кошмара, а от того, что услышал, как где-то в доме открывается дверь.
Их с Лань Чжанем комната находилась далеко от детской, но почему-то у Усяня не возникло сомнений — это именно она. Его охватил невероятный страх: а если кто-то пробрался в дом и собирается убить самое драгоценное? Он вскочил с кровати и с профессионализмом наёмного убийцы специального секретного агента вылетел на звук. Дверь в детскую была действительно открыта, и сердце непривычно пронзил адреналин. Вэй Ин схватил Чэньцин с дивана и решительно направился к комнате. В его груди всё сильнее билось сердце, а страх того, что он снова не сможет спасти кого-то любимого, приводил к мысли, что он просто себя убьёт.
Он не выдержит ещё одной потери.
Он подобрался к приоткрытой двери и посмотрел в щель. И к его великому удивлению, всё было спокойно, только Юань зачем-то в полной темноте подставил стул к шкафу и отчаянно пытался что-то разглядеть или достать.
— А-Юань? — позвал он тихо, стараясь не напугать, и открыл дверь пошире, входя. В комнате, кроме них, никого. Даже подкроватного монстра не водится.
— Папа! — мальчик, слегка вздрогнув, обернулся и чуть было не свалился с покачнувшегося стула, но Вэй Ин тут же рванул к нему, поймал и прижал к себе, судорожно выдыхая и стараясь успокоиться. Это всего лишь его сын. Никто в дом не пробрался, и никто не грозился его забрать. Всё хорошо.
Всё. Хорошо.
Но сердце всё равно продолжало биться, как загнанное.
— Папа, я хочу искупаться, — вдруг пролепетал ему в шею малыш, чем ввёл Вэй Усяня в замешательство.
— Сейчас? В четыре часа утра?
— Пожалуйста? — попросил он и взглянул таким умным-умным, живым взглядом. Его глаза блеснули в темноте, а губы растянулись в красивой улыбке. — Я хочу искупаться. С тобой.
Ох, ну и как откажешь этому очаровательному ангелочку. Вэй Усянь цыкнул, и сам не заметил, как улыбнулся. Так Юань сначала вышел из комнаты, чтобы проверить, есть ли в ванной полотенца, а, когда их там не нашёл, полез в шкаф. Как заботливо.
Он помог мальчику выбрать полотенца и понёс его в ванну, стараясь не шуметь. Включил набираться воду и, когда оглянулся на ребёнка, тот протягивал ему криво сделанный из тетрадного листочка кораблик. Тот самый первый кораблик, что Юань сделал сам. Многострадальческое сердце Усяня вдруг пронзилось обезоруживающей нежностью. Казалось, ни сердце, ни душа, ни всё остальное тело мужчины не может вместить всей этой любви к маленькому созданию, смотрящему так доверчиво и преданно, что хочешь не хочешь, а растаешь под этим взглядом.
Вэй Ин улыбнулся, взяв кораблик, и залез в ванну, захватив с собой малыша. Под тихое плескание воды они снова, как будто ничего не случилось, играли в кораблики и пенили друг другу головы, тихо смеясь друг над другом. Юаню даже удалось сделать из пены уточку, тут же рассыпавшуюся в его руках, но, хей, малыш, папа всё видел, ты большой молодец.
Мужчина научил мальчика дуть мыльные пузыри прямо из пальцев, и вскоре вся ванная наполнилась большими и маленькими летающими полупрозрачными шариками, красиво переливающихся радугой в свете торшеров.
Как будто и не было этого страшного своим затишьем месяца, так сильно подкосившего их двоих.
Как будто Вэй Ин действительно чувствовал счастье.
А потом, исправно проснувшись в пять утра и не обнаружив мужа подле себя, а ребёнка в своей кровати, Лань Чжань, уже не на шутку испугавшийся, нашёл их спящими прямо в ванне: Юань, словно птенчик, устроился на груди Вэй Ина, а тот, в свою очередь, придерживал его за спину, откинув голову на бортик и приоткрыв во сне рот.
Вскоре после этого состояние Вэй Усяня более-менее стабилизировалось. Он растерял мрачность и пугающую задумчивость, вернулся в привычное русло, стал много говорить, шутить и смеяться. И разыгрывать Цзян Чэна по телефону. А почему нет?
Спокойствие, пусть и тревожное, вновь вернулось в дом. Но Лань Ванцзи при каждом купании ребёнка стал замечать, что он действительно становился более рассеянным.
А потом выяснил, что Юань при спокойном нахождении в воде просто засыпает.
— Ассоциация спокойствия с ванной, оттого и хороший сон, — констатировал Сичэнь, когда они вновь сидели на кухне, освещённой новой люстрой, подаренной им же на днях. — Мне бы моего как-нибудь приучить к ванной.