Родившийся под счастливой звездой, Джозеф не знал ни забот, ни бед.

Кропотливо укладывая каждую прядь своей гривы, он прикусывал губу. Уж слишком он походил на ювелира, когда едва касался гребешком своих волос и двигал им с таким мастерством, будто из его рук вот-вот родится какая-нибудь алмазная серёжка или изумрудное кольцо. Почти каждое утро он тратил титанические усилия, чтобы превратить тыкву в карету, но каждый раз они не оправдывали себя, ведь к обеду волосы возвращаются к привычному лохматому и небрежному состоянию. Он как обезьяна, надевшая смокинг: его образ жизни расходится с желанием выглядеть презентабельно.

Когда по радио заиграет очередная попсовая песня, Джозеф начинает с чувством подпевать, двигая бёдрами в такт и кокетничая с отражением в зеркале. А Сьюзи Кью, заставшая его в удачный момент, начнёт заливисто смеяться, попутно уговаривая его поторапливаться, ведь она опять опаздывает на работу. С тех пор, как они стали жить вместе, у Джозефа появилась возможность сохранить свою причёску по дороге в университет, потому что белоснежная машина Сьюзи вам не старый кряхтящий мотобайк. Парень ещё разок убедится, что его почти божественное творение в порядке, и последует за дамой сердца, семеня по ступенькам как школьник, торопящийся на ланч. Хотя бабуля предлагала ему выбрать место поприличнее, чем пыльная однушка в старом районе Нью-Йорка, Джозеф напрочь отказался, ведь жизнь, хотя бы на дюйм приближенная к жизни золотой молодёжи, была ему в тягость. Он максимально хотел казаться простым и весёлым парнем, который любил на досуге читать комиксы, слушать "Guns N' Roses" и пить колу после пар со своим другом Смоуки. Но получалось у него это с трудом, потому что о его английском происхождении из древнего рода аристократов знал каждый студент одного из самых престижных актёрских университетов, в котором повезло учиться Джозефу. Их преподаватель драматургии, Роберт Спидвагон, заменил парню и отца, и деда, поэтому, как бы сильно они оба этого не хотели, остаться без особого внимания у Джозефа не выходило. С другой стороны, высокий социальный статус в купе с простотой характера и харизмой позволил ему найти много друзей среди однокурсников. Этот массовик-затейник мог растопить даже самые чёрствые сердца. Долгое время он был далёк от романтики, пока однажды ему не вскружила голову итальянка, случайно оказавшаяся на вечеринке его хорошего приятеля. Ею была Сьюзи Кью, и за ней ему пришлось побегать. А теперь они именуются в знакомых кругах "красивой парой", и чуть ли не каждый считал своим долгом напомнить им об этом.

Завидовать юному Джостару не возбраняется, потому что наследник катается как сыр в масле с самого детства. По крайней мере, так кажется со стороны.

В старомодном Шевроле Сьюзи Кью, Джозеф предпочитал сидеть по-царски и глядеть с обожанием на свою подругу, которая каждое утро жаловалась ему на коллег.

– Ты бы знал КАК сильно меня бесит, когда она своим писклявым голосом начинает "бу-бу-бу" да "бу-бу-бу", – говорит она, будто самой себе, активно жестикулируя правой рукой в воздухе, словно шмель из композиции Римского-Корсакова. На лице девушки смешалось недовольство с отвращением, и хотя ингредиенты этого напитка подходят друг другу, сочетание их взрывоопасно. – Mio Dio, как же мне хочется прибить её, как муху, до чего назойливая!

А Джозеф слушал это всё, вздыхал то ли озадачено, то ли влюблённо и отвечал всегда почти одинаково.

– Tesoro, ты же знаешь, что твоя ноша – быть самой умной и прекрасной в этом кошмарном месте, не каждый справится с такой ответственностью, – сказал Джоджо, тепло улыбнувшись. Он с нетерпением каждый раз ждал ту самую ответную лучезарную улыбку, которой озаряется её лицо, когда она получает комплименты от него. Она вызывает привыкание и зависимость, и Джозеф не мог представить ни дня без дозы счастливых розовых губ. Но сегодня что-то пошло не по плану.

– Устала я уже от этого! Почему они все не могут хотя бы раз в жизни войти в положение, я же физически не могу успеть везде! – заговорившись, она и не заметила, как чуть не вмазалась в дурацкого шашечника. – Сукин ты сын! – фитиль терпения сгорел дотла, и Сьюзи вспыхнула. – Я лично поотрываю руки тому, кто научил тебя водить, fottuto idiota!

Джозеф напрягся и из царского положения перешёл в более скромное. Сьюзи редко выходила из себя, а когда выходила, Джозеф терялся и не знал, как поступить. Его попытки успокоить её обычно делали только хуже, а тихий побег "под шумок" всегда сопровождался чувством вины, хотя Сьюзи, по правде говоря, действительно нуждалась в уединении. Однако сейчас все пути отступления были отрезаны, а девушка всё больше злилась, так как они застряли в пробке.

В машине наступила тишина, которую разрушал городской шум и гудящие всюду машины.

Сьюзи Кью яростно зарычала, закрыв лицо руками, когда очередная машина поблизости просигналила.

– Тебе стоит успокоиться, – мягко сказал Джозеф, пытаясь как-то исправить ситуацию

– Сил моих больше нет! – она отдёргивает руки от лица и гневно смотрит на него. – Мне сделают выговор! А так и до увольнения недалеко! И если бы ты не собирался так долго, я бы не попала в пробку и успела бы!

– Я не виноват в пробке! – тут же вступает в конфронтацию Джозеф. – И вообще, ты же знаешь, я не могу не причесавшись выйти на улицу!

– Не причесавшись? – она оскорбленно ахнула, – Да если бы! Ты стоишь у зеркала дольше любой модницы, делая свою дурацкую причёску!

– Эй, она не дурацкая! – возмутился он, однако украдкой всё же взглянул в зеркало заднего вида, как бы ища поддержку своим словам.

– Дурацкая, – настаивает Сьюзи, – и не стоит потраченного времени!

– Послушай, может не надо вымещать на меня свою злость? Ты могла не подвозить меня, если знала, что тебе нельзя опаздывать!

Их словесная перепалка накалилась до такой степени, что Сьюзи пришлось маневрировать к тротуару, чтобы Джозеф, захватив сумку, вышел из машины, хлопнув дверью и даже не попрощавшись. Пнув со злости рядом стоящий мусорный бак и получив пару ругательств от какого-то мужчины себе в спину, Джозеф направился вдоль по улице, засунув руки глубоко в карманы брюк. Телефон в куртке противно завопил, и Джозеф с недовольством взял трубку.

– Алло.

– Где тебя черти носят? Спидвагон потребовал достать тебя живым или мёртвым! – произнёс Смоуки с неким беспокойством в голосе.

– Тут кое-какой форс-мажор, поэтому я успею только ко второй, – как можно сдержаннее старался ответить он, хотя послевкусие ссоры отравляло его.

– Уж не подведи, сегодня распределяют роли!

– Что?! – Джозеф воскликнул чересчур громко, и некоторые прохожие были вынуждены обернуться на него. – Как! Уже? И ты мне ничего не сказал! Что за постановка?! – он обеими руками схватился за телефон, будто это помогло бы ему слышать чётче.

– Потом узнаешь, не могу сейчас говорить. Профессор пришёл, – спешно сказал Смоуки, а затем послышались гудки.

Джозеф раздосадованно цокнул и убрал телефон обратно в куртку. Негодяй любит заинтриговать и пойти по делам на самом интересном месте! Но не Джозефу судить: учился Смоуки хорошо и от своего товарища отличался ответственностью и надёжностью. Однажды Джоджо не сойдут с рук его прогулы, и он окажется по уши в проблемах, но, видимо, пока что это его не касается

Свернув на более тихую улицу, где шум утренней пробки не будет так сильно играть на нервах, Джозеф смог выдохнуть всё раздражение и немного усмирить свой пыл. Омрачённый обидой, он плёлся в университет, разглядывая витрины магазинов. Утром они пустовали: никто не рассматривал платья в бутике, часы в антикварном и английскую классику в книжном. Подобная тишина вызывала табун мурашек по коже, и Джозеф как заколдованный любовался незнакомым городским пейзажем. Опомнившись, что он вообще-то опаздывает, Джоджо пообещал себе заглянуть в книжный на обратном пути и ускорил шаг, не отвлекаясь на привлекательные витрины.

Четырёхэтажное здание всегда встречало его с распростёртыми объятиями. И хотя он почти всегда получал по шее от преподавателей за свои выходки, студенты от мала до велика его любили, как родного брата. Чего таить, добрая слава была ему по вкусу. Брюнет подкрался к аудитории, где сейчас проходило занятие, на котором он должен быть уже как час назад. Оттуда доносился басистый голос профессора, который с слишком большой страстью и живостью читал лекцию по истории. Похихикав над неудачниками, вынужденными слушать речи латентного националиста, Джозеф смаковал мысль о том, как будет дразнить Смоуки своим опозданием. Долго ждать не пришлось – прозвенел звонок. Через пару мгновений ему удалось выудить своего приятеля из толпы и пожать ему руку.

– Ну давай, рассказывай, что за постановка! – с детским нетерпением сказал Джоджо.

– Лучше сначала ты скажи, что за форс-мажор, – Смоуки хитро улыбнулся.

– А тебе всё скажи! – Джозеф приобнял парня за шею и растрепал ему волосы, пока бедный пытался выбраться из крепкой хватки.

– Ну ладно-ладно! – примирительно ответил Смоуки. – "Гордость и предубеждение", – у Джоджо скривилось лицо, – сценарий составлен энтузиастами-выпускниками, – сказал он с такой важностью, будто это его собственный труд.

– Какая скукотища! – недовольно фыркнул Джозеф, закатив глаза. – Ещё бы "Ромео и Джульетту" поставили, чтобы обеспечить бедным офисным работникам заслуженный тихий час. Нет, целых два тихих часа!

– Ой, ну не горячись ты, будет интересно!

– Ну да, как в прош-...

– Джозеф Джостар! – громогласно раздался мужской голос позади.

У названного сердце упало в пятки, но всё же он нашёл в себе смелость обернуться. Вплотную к нему подошёл профессор Штройхайм, чью лекцию Джозеф так любезно прогулял. Мужчина хмурил свои седые брови и дышал как разъярённый бык, его глаза, казалось, вот-вот зальются кровью.

– Вынужден предупредить Вас, мистер Джостар. Ваша успеваемость висит на волоске, и если вы завалите экзамен в конце семестра, то Вас отчислят, – сухо сказал Штройхайм, сверля парня суровым взглядом. Он кладёт свою ладонь на плечо Джозефа и крепко сжимает, невербально сообщая ему своё недовольство, – И ещё, постарайтесь больше не пропускать занятия, если не хотите, чтобы Вас отчислили до экзамена.

– Э-э... Да! То есть... Я понял, да, хорошо. Да! – сумбурно выпалил Джозеф, чувствуя себя самым крошечным котёнком, загнанным в угол огромной немецкой овчаркой. На затылке образовалась холодная испарина, но Джоджо старался не показывать ужас на своём лице.

– То-то же, – мрачно ответил профессор, отстранившись. Сложив руки за спиной, он удалился как ни в чём ни бывало, и от такого зрелища Джозефу всегда было не по себе.

Испуганно переглянувшись с Смоуки, он увидел в его глазах ответное желание уйти отсюда куда-нибудь подальше и как можно скорее.

Спустившись на первый этаж, парни направились в другое крыло здания – приуроченный к университету театр, где раз в год давали выступления старшекурсники, коим Джозеф и являлся.

– Он меня до усрачки пугает каждый раз, когда так делает! – возмущённо жаловался Джозеф. – Ты же видел, да? Он старался быть вежливым, но все за километр чувствуют его желание убить меня.

– Ну, если бы ты не прогуливал историю, сдавал бы все задания вовремя и не срывал лекции, возможно, этих разговоров можно было бы избежать, – ответил Смоуки, усмехнувшись. – Ты сам себе создаёшь проблемы.

– От тебя никакой помощи, ты знаешь? – ворчит Джоджо, скрестив руки на груди и надув обиженно губы.

– Я не могу поощрять твою безалаберность, – парень пожимает плечами.

– Мне прямо-таки сегодня не везёт... – еле слышно пробурчал Джозеф.

Смоуки решил его дальше не расспрашивать, и они продолжили идти в тишине, каждый думая о своём, пока наконец не оказались в актовом зале. Там уже постепенно начали подтягиваться и другие студенты, а затем и сам Спидвагон обрадовал своим визитом. Старик встал перед учениками у подножия сцены, суетливо перебирая какие-то бумаги, пока студенты сплетничали о спектакле, усевшись поудобнее в креслах для зрителей. Гул прекратился, когда профессор театрально прокашлялся и обратился взглядом к своим слушателям.

– От вас ничего нельзя оставить в секрете, поэтому, думаю, что сегодня мне нечем вас удивить, – начал старик, уперевшись руками в трость, – ставить мы будем известное произведение английской писательницы Джейн Остин. Пускай "Гордость и предубеждение" не предназначена для постановки на сцене, мои выпускники изрядно потрудились и любезно предоставили нам свои труды. Уверен, вам понравится!

Профессор Спидвагон любил болтать со своими студентами, а точнее вести монолог, который они увлеченно слушали, поскольку любили своего добродушного учителя всем сердцем. И даже вечно витающий в облаках Джозеф отвлекался от раздумий и внимательно поглощал каждое слово, сказанное человеком, которого он иногда ласково называл дядюшкой Спидвагоном.

– Вам, наверное, не терпится узнать, как же я распределил роли, – профессор с хитрым, но добрым прищуром оглядел своих слушателей, и в зале расцвели улыбки. – В этот раз всё получилось весьма интересно! Я не смог окончательно определиться с некоторыми позициями, поэтому нам придётся провести кастинг.

Публика возбуждённо зашумела, шёпот разбежался по залу.

– Я сгораю от любопытства, кто будет играть Элизабет и мистера Дарси! – поделился Смоуки, сверкая глазами.

– Да-а, лю-бо-пы-тно, – задумчиво протянул Джостар, добавляя про себя: "Любопытно, кого же Спидвагон поставит мне в пару". Джозеф усмехнулся.

Вы правильно всё поняли, юный Джостар уверен, нет, убеждён, что роль Дарси достанется именно ему, потому что это было почти что вселенским законом. На всех мелких студенческих постановках именно Джозеф всегда играл главную мужскую роль, что уж говорить про крупное выступление в театре. Он наслаждался славой в свете прожекторов и не мог с этим ничего поделать. Огромное удовольствие ему приносило чувство гордости, от которой его распирало каждый раз, когда он в потном сценическом костюме, с подтёкшим гримом и сбитым дыханием брал за руки рядом стоящих актрис и актёров, кланялся, почти сложившись пополам, а потом с замиранием слушал восторженные возгласы публики, свист и аплодисменты. И если спектакль был бы сражением, то Джозеф мог бы смело заявить, что ему нравится побеждать и торжествовать.