— И что же тебя так напугало в стенах тюрьмы? — человек стоит почти в полуобморочном состоянии, а герцогу все равно. Он скучающе осматривает бледного мужчину, дергающегося от подошедшей с водой мелюзины. — Не верю, чтобы это были безобидные, — Ризли усмехается, — малышки.

Приговоренный к заключению опасливо косится на подающее воду существо и мямлит, стараясь смотреть куда угодно, только не на мелюзину.

— Говоришь, у них взгляд другой? — герцогу распознать в бормотании отдельные слова труда не составляет. На его лице мгновение назад, человек готов покляться, промелькнул оскал. — Не хуже, чем у судьи, отправившего тебя сюда, — синие глаза сверкают в усмешке, а бумага шелестит, вызывая страх за собственную жизнь. Но ничего страшного не происходит.

Однако уже после, когда его отвели в одиночную, — это роскошь? — камеру, страх берет свое. Дверь закрывается с глухим стуком, и холод стен ощущается слишком сильно, заставляя продрогшее сознание мутиться даже от вида простых вещей. Сложенное стопкой постельное белье кажется призраком умершего, а стоящий на тумбе стакан — оставленным как напоминание тесаком. За стенами должно быть очень крепкими, толща воды, что пугает своей мощью, под ним гудят механизмы, и трубы поют свою песнь. За железными дверьми камеры слышатся едва-едва голоса отпрысков ужасающего своими размерами и жестокостью демона, что останками виделся с проклятого острова, подсказавшего ему идею. Безобидную идею, как могло показаться.

И все это давит, бьёт по сознанию так сильно, что человек не может даже дойти до койки, оседая на пол и сжимаясь от холода в клубок, как может руками обхватывает себя.

***

Он пришёл к нему на следующий день.

— Долго, — ни голос, ни движения не выдают хоть какой-то эмоции. Человек, ровно стоящий в дверях его одиночной камеры, словно страж, призванный следить за порядком. И что-то подсказывает, что так оно есть.

— Не забудь, здесь те же правила. Трудись, зарабатывай, живи. И сможешь получить многое, — обманичиво мягкий голос выводит из оцепенения. Девочка, краем глаза видит человек, хочет подойти к нему, но рука герцога останавливает. И она добавляет быстро. — Не лезь, куда не следует.

Мужчина заторможено кивает, боясь взглянуть ниже головы Ризли: мелюзина ощущалась самым опасным созданием. И даже боль в мышцах не является причиной для осмотра.

***

Требуется достаточно времени на привыкание. Голоса вокруг уже не так напрягают. Шум воды по трубам и скрежет перестают постепенно давить. А спустя неделю беспокойство сходит на нет. Вместо света неба и частых дождей вокруг стоит запах железа, а приглушенное сияние помогает жить в этом мире, огражденном от Фонтейна толщей.

— Если город погрузится под воду, — слышится как-то за ужином от соседей, — то Меропид выстоит и продолжит работать, как ни в чем не бывало.

— Если, конечно, не случится что-то более мощное, чем простой потоп, — смех поднимается больше искренний, чем нервный. Люди здесь осознают свою безопасность. По крайней мере от надвигающегося пророчества.

Мелюзины уже не так пристально следят за новым осуждённым человеком, не считая чем-то выдающимся его преступление, теряя среди десятков таких же прибывших с поверхности людей. Можно ли использовать кровь других людей в качестве краски для картин? Никто из этих малышек не знал точного ответа. Люди сложные. Их краска добывается из кристаллов.

— Уже лучше, — голос начальника крепости в этот раз с хрипотцой. Он стоит на ринге с каким-то рыжим юношей и дышит тяжело, хоть и пытается это скрыть. Капелька пота, скатывающаяся по виску, выдаёт напряжение.

И оба такие схожие и одновременно разные. Кажется, полоски шрамов, вьющиеся по телам мужчин, отражают друг друга. Пусть и не в полной мере.

— Это была моя фраза, — мальчишка задорный, ловкий. Кажется, он даже рад здесь очутиться. — Ещё один раунд? — по виску расслабленного юноши тоже скатывается пот, но глаза… Глаза вновь заставляют содрогнуться: столь сильная жажда битвы в них, и так чётко ощущается давление. Затаённая злоба бьёт по сознанию не хуже наивного, но чем-то пугающего взгляда мелюзин.

Сделать шаг назад не удаётся: там уже столпились зеваки, желающие поглазеть на редкий бой с герцогом. Говорят, ему в достаточной мере доверяет сам Верховный судья. И как же попавшему в крепость не хотелось это проверять на своей шкуре.

***

Пришлось. Ведомый желанием узнать, что создаёт бесконечный шум ночами, осуждённый спускается по лестнице. Не замечает пристального взгляда мелюзин, следующих за ним по пятам.

Скрежет механизмов разбавляется звуками дыхания. И вот уже можно разобрать стоны и мягкость в голосе начальника тюрьмы. Неожиданную мягкость, сказанную кому-то, кто дышит столь же тяжело и рвано. Копошение и явное усилие остановить происходящее заглушаются шипением герцога.

— Крысы в подвалах довольно частое явление, — сердце учащает свой бег, стучась о ребра с такой силой, что звук слышится и за бренной оболочкой тела. Ослабевшего в миг его тела с вспотевшими ладонями. Он попался? — Даже под водой они найдут лазы. Однако не стоит переживать об этом. О них позаботятся.

В ответ лишь невнятно мычат и всхлипывают. А его руку хватает ладошка мелюзины. Крик не успевает сорваться, как тело обмякает без звука.

— Доверие Верховного судьи лучше не подрывать, верно? — Ризли мельком оглядывается на стоящие грудой ящики и переводит взгляд на вспотевшего Нёвиллета.

По крайней мере, доверия к нему достаточно для такого рода отношений.

Горнила и завод по созданию меков перекрывают отчаянный крик ломающегося человека, трубы уносят остатки на съедение глубоководным хищникам. А истинный дракон в руках герцога расслаблено тычется носом в шею, вдыхая усиливающийся из раза в раз запах крови. Первозданный запах хаоса и прошлого, заставляющий вспоминать нечто отвратительно-притягательно пахнущее.

Этот юноша, выросший как те самые крысы в подворотнях и нижних этажах города, сейчас услужливо подставляет шею, как верный пёс, готовый на все по первому зову.

Пока что готовый на все. И пахнет он отпрыском Бездны. Это заставляет суть сжиматься в подсознательном опасении за верность человека, за собственную возможность выжить. Опасно. Но он доверяет ему. И капелька вольности, какой бы она ни была, не повредит. До новых разбирательств.

Механизмы услужливо скрывают рык от жителей крепости, пока в волосы Нёвиллета зарывается крепкая ладонь человека. И ещё одна ночь глушится трубами.