Вокруг стало ужасно тихо, только река ревела и плескалась об опоры каменного моста.

На другом берегу земля покрылась высокой травой, скрипящей под моими шагами, дома посерели и развалились, хотя сохранили еще тень былого величия: кое-где мелькали целехонькие башни, на фасадах светлели пятна когда-то наверняка великолепной лепнины, а в покореженных, сорванных с петель дверях можно было найти даже кусочки позолоты. Вглядевшись в сероватую ночную тьму, я увидела обвалившийся купол когда-то великолепной церкви, белоснежный даже спустя столетия, игриво выставивший вперед высокую башню, на вершине которой зеленел симпатичный шпиль. Если забраться туда, то весь город, наверное, будет как на ладони. А с другой стороны, башня может в любой момент обвалиться — и лучше уж не рисковать.

Ну что ж. Будь я странноватой белой дамочкой, пугающей народ на противоположном берегу. Где бы я жила?

К счастью, думать мне не пришлось, а не то черт знает, до чего бы я додумалась. Я заметила легкое движение в небе, чуть левее белого храма, прильнула испуганно к мокрой и соленой стене ближайшего дома, но сообразила, что это вовсе не какая-то летучая тварь, а извилистая полоска дыма — то ли из трубы, то ли от костра. Хотя воздух такой мокрый, вряд ли удастся развести открытый огонь — так что скорее всего это дом. А ведь все Счастливчики на противоположном берегу! И на город не похоже, слишком уж все дикое, грязное и запущенное. Значит, это она. Та, кого я ищу. И она точно не мертва — мертвым тепло ни к чему.

Ступая как можно тише, я пробиралась к этому дыму, но совсем уж бесшумно не выходило: трава скрипела под каблуками, каблуки скользили на влажных камешках, а еще под ногу постоянно подворачивался какой-нибудь цивилизованный мусор — в смысле, мусор человеческой цивилизации: шуршащие пакетики, пластиковые коробочки, а разок я даже случайно наступила на что-то, напоминающее звериную кость, но сделанное из резины и запищавшее так громко, что я даже подпрыгнула на месте. Да уж. Если прежде был хотя бы шанс, что меня не заметят, то теперь даже глухослепое приведение точно знало, что я иду! Ну и ладно. Это ведь совсем не так уж плохо — обо мне должны знать!

Через арку я забралась в небольшой дворик, заваленный старой ржавой мебелью, в центре которого, вопреки моим предположениям, в самом деле горел маленький костерок. Его заботливо обложили камнями, похоже, вырванными прямо из тротуаров; над огнем стояла самодельная конструкция из трех металлических палок, за которую был подвешен пузатый и очень чистый котелок, наполненный чем-то ароматным, коричневым и булькающим. Ну, что Белая пани никакая не мертвая, я уже поняла, так что и еде не удивилась. Но вот самой женщины не видать. А спрятаться от меня в глухом дворике, единственный вход в который я закрываю собой — это не так-то просто провернуть!

— Эй! Эй! — закричала я, надеясь, что "эй" на всех языках Свободных Королевств звучит одинаково. — Привет! Эй! Это я, Непревзойденная Скиталица...

Дворик был тих, только огонь под котелком потрескивал, да варево внутри булькало, и, кажется, начинало подгорать, потому что по воздуху потянуло противным запахом горелой пищи. Я подошла ближе к огоньку, сняла котелок, поискала, чем можно помешать, но не нашла, так что просто отставила его в сторону, на камни, и огляделась в надежде, что этот мой жест докажет Белой пани чистоту моих намерений. Будь я какой-нибудь злодейкой, стала бы я спасать ее ужин? Не стала бы!

Но та не повелась. Я стояла на месте, почти в тишине, наверное, минут пять, а может и все полчаса, раздумывая, как теперь поступить. Белая пани не ушла бы от своей готовки далеко, если только ей в самом деле нужна пища. Не смогла бы выбраться из двора через арку, потому что туда я посматривала постоянно. И сквозь землю бы не провалилась — она же не настоящее приведение! Значит, она здесь. Где-то прячется в кучах ржавой мебели? Но если я начну там копаться, то могу сама пораниться или ее поранить! А это мне не нужно!

И вот, когда я уже была готова впасть в отчаяние или хотя бы разозлиться, тишину ночи пронзил нечеловеческий визг, и в мою сторону, перепрыгивая через кучи мебели, побежала она. Белая фата, обвивающая тело слоями тюля, белое воздушное платье, выпученные от ужаса глаза; я так растерялась, увидев, как она возникла невесть откуда, что по инерции развела руки и поймала ее в объятия — пани визжала мне над ухом и что-то пищала на местном языке, явно испуганно, но совсем невнятно.

Я попыталась втолковать ей, что не понимаю ни слова, но пани только начала еще громче визжать, переходя почти на ультразвук, так что у меня в ушах зазвенело — спасибо, уши, это именно то, что нужно, когда в вас орут! Добавить еще немного шума! Да что ж такое?

Скрипнули ржавые ножки столика, прикрывавшего прохудившийся диван, и оттуда, из хитроумной паутины шкафчиков, столиков, стульчиков и тумбочек, вылез зомби, покрытый ржавчиной до такой степени, что его кожа в свете костра казалась медной.

Зомби посмотрел на меня. Я посмотрела на зомби. Он протянул ко мне руки, я осторожно отодвинула от себя орущую женщину и потянулась за саблей на поясе, но вспомнила, что на вечеринки сабли не носятся. Так сказал Ти Фей. Ну, восхитительно. Я. Мертвец. Сумасшедшая женщина. И больше ничего.

А! Они ведь не любят огонь.

Зомби бросился на нас; я увернулась, прыгнула под защиту высокого пламени, и это заставило мертвеца остановиться, потерять меня из виду; но вот Белая пани продолжала стоять и визжать, как сирена — ей бы в опере петь с такими связками, ну! — и мертвец тут же, не будь дураком, переключился на нее и щелкнул зубами буквально в сантиметре от ее длинноватого носа. Не на ту напал!

Обмотав руку искрящимся подолом платья, я выскочила из-за огня, схватила до сих пор горячий котел с ужином за ручку, размахнулась, разбрызгивая густое варево во все стороны (все равно же подгорело) и так сильно огрела мертвеца по голове, что его череп раскололся надвое. И хорошо, что тело это было довольно старое и высохшее — это уберегло нас от душа из мозгов.

Мертвый повернулся на меня, уронив нижнюю челюсть на грудь, а я врезала ему еще раза три, не давая опомниться, с силой, остервенением пнула его в поясницу и таким образом придала его телу правильное направление — прямо в костер, в огонь, куда он и упал мордой вниз. Пару мгновений это чудовище еще дергалось, но скоро в воздухе запахло жареной курицей, и он затих. Хорошо. Может, завести себе боевой котел? Довольно эффективно.

Белая пани перестала орать. Я посмотрела на нее, она взглянула в ответ, улыбнулась мне каким-то особо идиотским образом, развернулась и бросилась бежать.

— А ну нет! — воскликнула я. — А ну стой! Я помочь хочу!

Но она то ли не услышала, то ли не поняла; я подобрала юбки, вцепилась покрепче в котел и помчала за ней.

Эта женщина была, наверное, спортсменкой со стажем — по крайней мере, ни слои тюля, ни длинное платье не мешали ей улепетывать от меня, хотя признаюсь честно, походка у нее была какая-то странная, слегка развалистая, и при беге она почему-то высоко задирала колени. Мы мчались минут десять, петляя и виляя в узких городских улочках, и я заметила, что вовсе они были не пусты, так только казалось: из окон, из подворотен, из-за витрин различных магазинов за нами следили любопытные мертвые глазки, но стоило владельцам этих глазок высунуться, как я тут же одаривала их ударом котелка по котелку, и это остужало желание зомби лезть к нам. Но если мы будем так бежать дальше, то полгорода взбудоражим!

Наконец, она выдохлась, перешла сперва на шаг, потом припала к стеклянной витрине и сползла вниз. Я нагнала ее почти тут же — дышала она так шумно, что и с закрытыми глазами найдешь — остановилась сверху, тоже переводя дух, подняла высоко котелок, готовая, если что, разбить пару зомбейских черепков. Но повезло: за витриной, возле которой присела пани, было тихо, а на двери висел внушительный замок. Опыт посещения Лесов Смерти подсказывал мне, что в таких местах запертые комнаты — самые безопасные места, куда не пробраться ни живым тварям, ни мертвым. Поэтому я приказала Белой сидеть тихо, что она не сделала, продолжая громко дышать; мне осталось только подойти к замку, парой сильных ударов ноги сбить его на землю и без труда открыть дверь.

— Внутрь, — приказала я пани, но та не шевельнулась. — Внутрь, если не хочешь пойти на корм мертвецам!

Она посмотрела на меня так, как будто все-таки понимала мой язык, встала, держась за низ живота одной рукой, а другой — за витрину, и послушно заползла внутрь. Я зашла следом; здесь не оказалось мебели, кроме полупустых полок для товаров и стойки с проржавевшим кассовым аппаратом, но я сдвинула пару шкафов к двери и решила надеяться, что этого хватит для сдерживания мертвецов. Витрину прикрыла еще одним шкафом, поставив его вплотную к стеклу, чтобы мертвые и смотреть на нас не могли. Стало ужасно темно, но каким-то образом белый тюль на пани светился, так что я могла хотя бы видеть ее, а больше меня ничего особо не интересовало.

Пару мгновений мы молча смотрели друг на друга, но затем я тихо спросила:

— Ты беременна?

И Белая пани неожиданно начала плакать, и слезы искрились на ее белых щеках, как будто кусочки хрусталя.

— Ну да, ну да! Ну вот так вышло! — без акцента сказала она, как будто родилась на моей земле. — Ну я же не виновата, что так получилось!

— Ну, наверное... я, если честно, не знаю. Я просто пришла тебе помочь. А кто там виноват — да мне плевать...

Кто-то стукнулся в витрину — мертвецы, видимо, не забыли, что мы внутри. Белая пани задрожала и прижала ноги к животу.

— Зачем тебе мне помогать?

— Ну, знаешь. Я же Непревзойденная.

— Это кто так сказал?

— Это я так сказала. Ты что, не слышала о Непревзойденной Скиталице? А-а, а сколько тебе лет?

— Двести семьдесят. Было когда, когда... — она вдруг начала плакать, так жалобно, с подвыванием, что у меня сердце ёкнуло. — Когда меня выгнали, и теперь я состарюсь и умру!..

— Значит, тебя выгнали из-за беременности, — рассудила я. Все указывало именно на это. — У вас беременных всегда выгоняют?

— У нас такое впервые... на моей памяти.

В самом деле, в городе не было ни детей, ни беременных — если не считать эту женщину.

— Это был один из твоих... ну, эльфов, — сказала она таким тоном, словно я лично была виновата в ее положении. — Видимо, на него не подействовало благословление Яна, потому что он не человек. Но почему на меня-то не сработало? Я не знаю... И Ян меня выгнал, сказал, что не знает, кто у меня родится, и не может рисковать благополучием своих людей...

— Ты ведь тоже его человек, нет? Как тебя зомби-то не съели?

— Пряталась по старым домам и не вылезала ночью, — пояснила она. — Только тяжело стало, когда живот подрос... вот и начала по дворам шататься, чтобы по лестницам не надо... ах, ах, но с младенцем-то я как справлюсь одна, скажи? Его крики всех мертвецов в округе соберут!

Ну да. Дело плохо. Да и вообще, в одиночестве с младенцем быть — ужасно...

— Ну ничего. Ничего! — со всей возможной в данной ситуации уверенностью заявила я, хотя в душе совсем не верила своим же словам. — Я этого так не оставлю, я все решу! Ты вернешься к остальным. Снова заживешь, как Счастливица.

— Не примут они меня...

— Ха! Да не родился еще тот лидер, которого я не смогу уболтать!

Она робко, еще не веря своему счастью, улыбнулась, попыталась приподняться, хватаясь руками за стойку позади себя. Ее коленки ужасно дрожали, я невольно шагнула вперед, чтобы подать ей руку, и вдруг увидела, что прозрачно-сияющее ее платье все мокрое, словно она не кросс бежала, а в реке купалась.

— С тобой все в порядке, пани?

— Ой, — изрекла она, изящно дав мне понять, что нет, ничего не в порядке. — Похоже, у меня отошли воды.

— Погоди, да это же очень плохо!

— Ну, на моем сроке вот так бегать — плохо, — на зависть спокойно произнесла она. — А у меня еще с утра живот тянуло, но я думала — тренировочные...

— Пани, ты что, рожаешь?

— Похоже на то. А ты умеешь принимать роды?

— Конечно нет! Откуда мне это уметь?!

— Ты же женщина.

— С ума сойти! А по твоей логике каждый мужчина может исцелить другому мужику простатит? Он же мужчина!

Пани посмотрела на меня с осуждением:

— Я тут рожаю, а ты на меня орешь.

Я схватилась за голову, закрыла глаза, несколько раз шумно вдохнула и выдохнула. Так. Ладно. Роды — это просто ребенок, лезущий из живой женщины. И не то чтобы я никогда не видела, как это происходит, просто мне всегда приходилось быть наблюдательницей, пока все родо-возложение ложилось на плечи кого-то более искушенной. Ну да что ж. Мне нужна теплая вода — ребенок вылезет весь в крови и слизи, а быть в крови и слизи никому не понравится. Еще нужно что-то, чем можно разрезать пуповину, не буду же я ее кусать? И, полагаю, пригодилась бы пеленка — завернуть во что-нибудь младенца, чтобы он не замерз.

В качестве последнего отлично подойдет миллион тюлей на голове его матери. Пуповину, наверное, можно и стеклом битым перерезать? Просто выйду на улицу и разобью ближайшую витрину. Осталось решить вопрос с водой.

Я схватила котелок, бросилась к двери, вцепилась в шкаф и потянула его в сторону, освобождая выход.

— Я за водой. Жди здесь!

— А что мне остается?

Я фыркнула, отпихнула шкаф, распахнула дверь и завизжала: передо мной стоял Ти Фей.

Он был мертвенно бледен, мертвецки пьян счастьем, смертельно испуган, но в остальном вполне жив и цел, и прижимал к груди свой посох, а на его голове по-прежнему белела шляпа. Зашел домой после вечеринки, а потом направился на другой берег? На кой черт?

— Кью! Я тебя искал.

А, вот на кой.

— Слушай, друг. Не подумай, что я тебе не рада или вроде того. Просто у меня здесь рожающая женщина, и нет времени на разговоры.

— Рожающая? — он заглянул через мое плечо и ахнул: — О небеса!

Белая пани помахала ему ладошкой.

— Слушай, почему бы тебе не найти для нас воды? — предложила я, втюхивая ему котелок. — А после сможем поговорить. Договорились?

— Кью, я сразу, как ты ушла, заметил, ну, или почти сразу, может, через часик, и подумал, ну то есть, предположил...

— Ти Фей! Сначала вода, потом разговоры.

Он внял наконец-то моим словам, схватил котелок и помчался по улице, а я смогла вернуться к пани и присесть рядом с ней. Женщина смотрела на меня на удивление спокойно — я, если бы рожала, орала бы так, что земля содрогалась от моего крика! Но стоило мне присесть рядом, как она протянула мне руку и сжала мою ладошку так сильно, что я даже вскрикнула от боли.

— Думаешь, тебе больно? Это мне вот больно! — воскликнула пани довольно невежливо. — Глянь, что у меня там, ладно?

Я нагнулась, собрала свободной рукой серебристые слои юбок и заглянула ей между ног — ни за что в жизни бы не подумала, что буду таким заниматься. Вот драконам педикюр делать или на призраков охотиться — это вот ко мне. А женщинам под юбки смотреть...

— Ну-у, по-моему, тут все плохо. То есть, хорошо, — исправилась я, почувствовав, как она еще сильнее стиснула мою руку. — Лезет твой ребенок. Кажется...

— Ты уверена? Ты точно уверена?

— Слушай, ну если у тебя есть другие идеи, что может оттуда торчать, то я готова их выслушать, а потом можем устроить голосование, чтобы определить, что же это такое...

Ти Фей, к счастью, вернулся очень скоро — молодец! За время его отсутствия ни один зомби не влез в открытую дверь (наверное, он подчистил улицы от них, пока искал нас); мой друг влетел в магазин, осторожно неся полный воды котелок на вытянутых руках, вскрикнул, увидев, что у нас тут творится, и замер, как каменный идол, посреди комнаты.

— Нагрей воды, — попросила я. Он взял котелок одной рукой, другой схватился за свой посох и направил зеленое сияние из птичьих глазниц на дно посудины. Пани протяжно застонала и, кажется, сломала мне пару костей в пальцах.

— Погрей! Не кипяти! — воскликнула я, заметив, что вода в котелке уже начала дымиться. — Ты что, суп из ребенка сварить решил?

— Не подумал, — пробормотал он, ставя котел на пол. — Тогда пусть она не рожает минут пятнадцать...

Пани вспыхнула, схватила рукой ближайший предмет — это оказалась промокшая книжка со слипшимися страничками — и запустила в Ти Фея книжкой, а в меня — младенцем.

Мы трое — вернее, четверо — замерли, шокированные тем, что только что произошло. Книжка упала на пол, подняв тучу сероватой пыли, пани, почувствовав облегчение, откинулась на спину, а крошечный, склизкий, окровавленный монстр в моих руках начал слабенько пищать, постепенно набирая громкость.

— Охренеть, — произнесла я не своим голосом. — Охренеть... Э-э, стой, не засыпай, еще послед! Послед, пани!

Она разлепила глаза, взглянула на меня так, словно я только что нанесла ей смертельное оскорбление, и со вздохом согласилась потужиться еще чуть-чуть. Ребенок на моих руках дергал ручками и ножками, водил головкой и пускал слюни самым мерзким образом.

— Проследи за ней, Ти Фей, — попросила я друга, делая вид, что меня не пугает мертвенно-бледное его лицо, с которого только-только начала сходить улыбка. — У тебя есть, чем разрезать пуповину?

— У меня только посох...

— Врубай посох.

Я стыдливо прикрыла подолом платья пани тот кусок мяса, что вывалился из нее после ребенка. Зеленый луч пересек пуповину сразу, как только та перестала сокращаться, после чего я на коленях подползла к котелку, потрогала воду локтем, пожала плечами и окунула туда ребенка. Вода сразу стала мутной и бурой от всей мерзости, что была размазана по маленькому телу, но супом не запахло — значит, не особо горячо.

Извлеченный наружу младенец выглядел уже вполне человеческим, пищал, рыдал и морщился, как все люди поутру; вот только его кожа имела какой-то странный серебристый оттенок, впрочем, вполне схожий с цветом лица его матери.

— Эй, пани? Слышишь меня?

— Что? — она открыла глаза и увидела перед собой Ти Фея. — А ты кто?

Он нервно хохотнул.

— Я говорю: пани! У тебя дочка, — заявила я и сунула младенца ей под нос. — Девчушка! Ты рада?

— Доченька... — судя по лицу пани, она была не просто рада, а готова умереть от счастья. — А чего она светится-то?

Я взглянула на младенца еще раз — и правда, ее серебристая кожа начинала понемногу сиять, как луна. И не только ее: мои руки тоже с каждым мгновением светились все ярче, а ткань рукавов моего платья начала обретать синий цвет, как и волосы ребенка...

Ужаснувшись, я бросилась к котелку и рукой развела всю грязь на поверхности; внутри плескалась свинцово-серебристая вода из местной речушки.

Кажется, сегодня кто-то умрет — и это будет Ти Фей.

— Ты что? Ты что, взял воду из реки?! — набросилась я на него. — Ты с ума сошел? Это же проклятая городская река!

— А что мне было делать? — возмутился он, выставив вперед сияющие лунным светом руки. — Искать фонтан? Рабочий кран? Да нет этого в городе! А речка, она вот — близко...

— Но это же опасно! Ты что, забыл, что река в Петербурге сделала с твоими волосами? — я дернула его за косу, но совсем не больно. — А если у бедной девочки теперь тоже что-нибудь начнет расти в час по десять сантиметров?!

Он посмотрел виновато сначала на меня, потом на пани, а затем и на девочку, чьи волосы приобрели уже явно выраженный синий оттенок, а кожа стала совсем сияющей, словно белый фонарь.

— Не подумал, — признал он.

— Ничего, ничего страшного, — произнесла вдруг пани. — Ничего лишнего у нее не вырастет — у меня же вот, не выросло... Только светиться все начало, а так — ничего...

— А ты что, в воду лазила? — уточнила я.

— Когда меня выгнали, я попыталась утопиться, — призналась она. — Но потом подумала о ребенке и выбралась наружу... Да и не выходит в этой реке утонуть, она выталкивает, выносит тебя на берег, как будто не хочет вредить...

Выдохнув, я плюхнулась на пол и прижала ребенка к сердцу, постепенно ощущая, как наваливается усталость от пережитых ужасов. Ладно, момент появления на свет был, конечно, ужас ужасный, но вот теперь, вымытое и живое, это существо как будто выглядело вполне даже симпатично...

Пани протянула ко мне руки, я удивленно на нее уставилась.

— Что?

— Кью, отдай ребенка матери, — сказал Ти Фей; я спохватилась, помялась, а то как-то слишком приятно было держать это чудо у себя на ручках, но после все-таки протянула девочку пани, и те вцепились друг в друга, как в спасательный круг. Пани оголила грудь и сунула ее ребенку в рот; девочка тут же перестала плакать, а Ти Фей смущенно отвернулся от них. В дверях стоял один мертвец, но встретился с ним глазами, пожал плечами и ушел.

Да, здорово быть некромантом!

— Что теперь будет? — поинтересовался Ти Фей.

— Я назову ее Кью, — сладким голосом сказала пани.

— Ой нет, не надо! А то все будут думать, что ее зовут в честь дракона, — усмехнулась я. — Ну есть такой дракон, Касьян-Кью... Лучше какое-нибудь другое имя придумай. А что теперь будет, это я тебе скажу, Ти Фей. Сейчас, как только пани переведет дух, мы все соберемся и пойдем к башне с часами, а там я найду этого местного Яна, начищу ему рыло и заставлю его принять пани обратно вместе с малышкой Кью.

Ай, ведь сама просила не называть в свою честь! Теперь привяжется.

Пани и Ти Фей задумчиво на меня посмотрели, как будто пытаясь понять, шучу я или же несу бред на полном серьезе.

— Ты с Яном не справишься, — устало сказала пани.

— Еще как справлюсь.

— С ним никто не справится.

— Это со мной!..

— Я тебе помогу, — предложил Ти Фей. — Вместе мы его уговорим.

Только теперь я по-настоящему заметила, что его белое платье стало синим, а руки и ноги основательно посеребрились, так что у них с девочкой даже наблюдалось некоторое внешнее сходство.

— О богиня, а ты что, сам в реке искупнулся?

— Чуть-чуть, — смутился он. — Споткнулся и упал в воду.

— И что, у тебя теперь тоже волосы синие будут?

— Надеюсь, нет!

Пани сняла с головы фату и завернула в слои тюля ребенка. Ее волосы имели вполне нормальный золотой цвет.

— Я тонула в шапочке, — ответила она на мой немой вопрос. — Но я думаю, что вода только цвет меняет, так что посиневшие волосы можно будет срезать... А малышке Кристине-Кью и с синими неплохо!

Ну вот, опять мое имя на втором месте!