Обычно время в пути мы проводили весело, разговаривали на разные темы, играли в слова или еще как себя развлекали, ведь у меня был огромный опыт путешествий, и я прекрасно знала, как скоротать время даже в самой нудной дороге. Но на этот раз все вышло совсем по-другому: холод стал до того невыносимым, что не хотелось рта лишний раз открывать, что уж говорить о какой-то там болтовне. Мы кутались в куртки, но это не сильно помогало; я накрыла Ти Фея полой своего плаща, но он все равно дрожал. Заметив, как он дует на побледневшие пальцы, я, скрипя зубами, отдала ему свои перчатки, и после этого мне стало уже окончательно грустно. Днем дорога была еще более-менее приличной, мертвецов мы замечали издалека и могли уничтожить или отогнать; но подступала ночь, и, кажется, эти твари "оживлялись" с наступлением темноты, а может только ночью из земли вылезали новые? Не знаю, но определенно, чем темнее вокруг становилось, тем больше мертвых попадалось по пути.

— Ложись, Кью, время вздремнуть, — прошептал Ти Фей трясущимися губами. — Ляжем вместе, так теплее.

Мы подстелили плащ между нами и мамонтихой, чья шерсть ни капельки не помогала согреться. Ти Фей прильнул к моей груди и почти сразу же уснул, но спал неглубоко, поверхностно, несколько раз в час просыпаясь и проверяя обстановку, убеждаясь, что его некроконструкт еще не сломался и не сбросил нас. Я же не могла уснуть вообще: как только серая пелена неба стала черной, а видимость упала практически до нуля, до меня тут же донеслись стоны и шаги мертвецов, и теперь не получалось перестать вслушиваться. Кажется, они принимали мамонтов за своих и не приближались к ним, а если и решались подойти, то ломались под мощными слоновьими ногами, но мне все равно было неспокойно. Более того, хруст костей и стоны уничтоженных зомби еще больше нервировали, лишая последнего шанса на спокойный отдых. Изредка я видела, как в темноте вспыхивают и гаснут чьи-то глаза, и молилась, чтобы это не были волки. Для нашей компании волки могли стать куда более большой проблемой, чем мертвецы.

В общем, утро мы оба встретили разбитыми и замерзшими донельзя. Ти Фей чихал, я материлась; разделив скромные припасы, взятые у Счастливчиков, мы кое-как позавтракали, но желудок сжимался в крошечный шарик и как будто во что бы то ни стало не хотел принимать пищу. Пришлось нам обоим зажать рты руками и так сидеть, пока тело не смирилось с необходимостью переварить полученное.

После таких издевательств Ти Фей выглядел еще хуже и почти плакал, как ребенок. Говорят же, что с кем поведешься, так тебе не надо, а он стал очень близок с Кристиной-Кью! Мне тоже было паршиво, но я попыталась разрядить обстановку, отпустив пару шуток — Ти Фей одним взглядом заявил мне, что сейчас вообще не в тему, и даже отвернулся. Ну, замечательно.

На четвертый день беспрерывного пути припасы кончились, а тело задеревенело. Заныли даже те мышцы, о существовании которых в себе я не подозревала; к тому же, у меня ныл живот и до смерти хотелось чаю, что тоже не улучшало настроения. Все эти дни мы не просто вели себя тихо, мы и парой слов не обменялись, не пили ничего теплого и не видели горячей пищи; короче говоря, я сказала себе, что если ничего не изменится, то нам конец, и твердо решила настоять на привале. Вот сейчас же ему и скажу, да, вот-вот, сейчас; ну, может еще через пятнадцать минут... Поймите меня правильно! Нам теперь даже для того, чтобы произнести пару слов, приходилось делать над собой усилие и едва ли не выдавливать звуки из горла, а у меня совсем не осталось запала! Кажется, даже мысли замерзали на этом зверском холоде...

А затем мы увидели впереди что-то розовое, и я воскликнула, мгновенно позабыв о недавнем приступе слабости:

— Стена Зии Легендарного! Мы у границы, Ти Фей!

Слова и правда замерзли в воздухе и превратились в пар изо рта.

— И правда! Добрались! Чайное царство! — радовался Ти Фей, прижимаясь к моему боку под плащом. — Значит, где-то четверть пути позади.

Как-то горько он это сказал, с сарказмом; однако я на в самом деле видела здесь повод для радости. А он просто дурак!

— Вот что, — раз уж я начала говорить, то решила выложить все мысли разом, — надо бы нам с тобой, друг Ти, сделать привал.

Он покосился на меня; взгляд говорил: "о да!", а рот сказал:

— Ни за что! Мы только время потеряем.

— А если будем дальше катиться, то потеряем жизнь! — возмутилась я. — Неужели ты сам не устал? Вижу же, что едва в сознании держишься, как отдохнуть хочешь! Горячего поесть!

— Что горячее ты есть собралась, зомби?

— Глупый Ти Фей! Каждый ребенок знает, что зомби холодные.

Это была жалкая попытка пошутить, но он явно не понял и взялся мне объяснять:

— Да, но если обжарить кусок мертвеца на костре, то...

Я махнула рукой, отстранилась и на ходу скатилась по боку мамонта на промерзшую землю. Интересно, а если человек ест зомби, это каннибализм или нет? Является ли зомби человеком? Что было раньше — человек или мертвец?

Надо будет спросить Ти Фея, но только после того, как он поправит свое испорченное настроение!

Мамонтиха остановилась в паре шагов от меня, мамонтенок отбежал чуть дальше, но вернулся, задирая игриво хобот. Ти Фей спрыгнул следом за мной, но случайно наступил на собственные волосы и упал, едва не разбив лоб о холодную землю. Жуть какая! Прошло всего четыре дня, а его шевелюра уже стелилась по земле и путалась вокруг слоновьих лодыжек...

Я обнажила саблю, подошла к нему. Не дрогнув, совсем не испугавшись, он прочесал волосы раскрытой ладонью и склонился, подставляя мне голову. Один взмах сабли — и в моих руках оказался толстый пучок волос, который даже удержать было трудно. А ему-то приходилось носить эту тяжесть на своей шее!

Я небрежно бросила это счастье в сторону стены и шутливо сказала:

— Если сплетешь из этого пледик, сможем укрыться.

— А я не умею... — растерянно пробормотал Ти Фей, уставившись на упавшие волосы. — Покажешь мне, как?

Хохотнув, я подняла его за подмышки и поставила на ноги, отряхнула смявшееся платье.

— Я ужасная учительница, и не проси! Я сейчас займусь едой и дровами, а ты сиди и никуда не уходи, ладно?

— Что же я буду, просто на месте торчать, пока ты работаешь? — расстроился он и снова поглядел в сторону своих волос, будто соображая, как они могли бы нам пригодиться.

— Будешь сторожить мамонтов.

— Думаешь, кто-то может взять и украсть двух огромных доисторических слонов?

— А вдруг! Никогда не знаешь, что придет в голову этим Чайникам из Чайного царства!

Он хмыкнул, как бы больше из вежливости, а я развернулась и побрела в ближайший лесок — к счастью, голые деревья достаточно ясно выделялись на фоне серого неба, так что еще загодя стало ясно, что лес здесь есть.

Охота была нашей единственной надеждой на ужин, хотя зима есть зима, да и мертвецы неплохо так проредили местное поголовье дичи. Я забралась на дерево, незаметная благодаря плащу, обнажила саблю и приготовилась ждать. Знаете, если бы эльфийские плащи работали на полную в городах, цены бы им не было! Но увы — только леса, а злодеи, как на зло, в леса как-то не торопятся!

Совсем скоро ожидание вознаградилось: среди деревьев показался заяц, напряженно изучавший местность взглядом, и я спикировала на него так быстро, что бедняга и вскрикнуть не успел — или что там делают зайцы? Лают?.. Совесть я успокоила тем, что на таком холоде все равно не осталось корма для ушастого, а так не придется ему умирать от голода. И верно: тушка в моих руках была такой костлявой, что я бы лучше поймала еще пятерых таких, а то совсем никак не выйдет утолить голод, но теперь здесь было, пожалуй, слишком шумно, да и оставлять Ти Фея еще надолго одного страшновато. Чем он там занимается, не просто же сидит и мается от скуки? Волосами обрастает, что ли?

Когда я вышла из леса с зайцем в одной руке и кучкой средней паршивости палок в другой, то обнаружила своего товарища именно за тем занятием, какое я никак не ожидала увидеть: он сидел на месте и смотрел в стену. То есть, да, через розовую стену Зии можно было достаточно ясно видеть Чайное царство, она ведь была прозрачной как легкая дымка, а все же я не видела смысла сидеть и глядеть в одну точку. Уснул он, что ли, сидя?

— Ти Фей?

— А, Скиталица, — он засуетился, и я поздновато обнаружила пропажу обрезанных волос с земли, но воздержалась от вопросов. — О нет, зайка!

— Ужин, — коротко пояснила я. — А если не хватит, съедим мамонтов! Ну, что, ходил на ту сторону?

— На ту сторону чего?

— Стены! Ты же человек. Можешь сбегать глянуть, нет ли там деревеньки какой или водоема? Нам бы воды...

— С этим проблема, — он забрал у меня ветки и взялся с преувеличенным усердием складывать костерок. Я пока занялась тушкой.

— Что, думаешь, визу потребуют?

Его глаза прямо-таки вопили: "откуда ты знаешь слово "виза?"; не отводя взгляда, он встал, попятился к стене и оперся на нее, словно на настоящее сооружение. Шокированная, я подбежала ближе, чтобы убедиться, что он не накалывает меня и не держится в сантиметре от стены — нет, в самом деле, Ти Фей не мог ее пересечь, как и я! А раньше-то ведь мог!

Кучу волос я увидела на той стороне, печально лежащей на склоне оврага. Проверял, значит, все ли части его тела теперь невъездные в человеческое царство, или по кусочкам можно.

— Ну, да. Полагаю, во всем стоит винить мою некромантию, — он коротко вздохнул и постучал по стене кулаком. — За человека больше не считаюсь. Многовато во мне стало скверны.

— Ну по крайней мере она тебя просто не пускает, а не сжигает к чертовому дедушке, как меня, да?

— А может я и не против уже, чтобы меня сожгли?

Я решила кинуть в него заячьим хвостом, но пушистый шарик не улетел достаточно далеко и упал на землю между нами. Ти Фей нагнулся, чтобы достать его, и предложил:

— Ты лучше лапку мне отрежь, удачу приносит.

— Это же заяц, а не кролик.

— Да какая разница? — хвостик он кинул в воздух, и тот мягко приплыл к моим ногам. — Удача мне сейчас позарез нужна.

Кажется, эта глупость со стеной его всерьез расстроила; надо бы нам на что-то отвлечься.

— Как ты думаешь, какая сила у вашей, облачной Легенды? — спросила я, а сама пыталась сообразить, как нам добыть огоньку. — Она тоже создает стены?

— Наша Стена каменная и древняя, вряд ли имеет к этой женщине отношение, — Ти Фей достал из кармана куртки маленькую пластмассовую зажигалку и пару раз покрутил ребристые черные колесики, выпуская на волю крошечное пламя. — Ты ловила, я готовлю.

— А справишься?

Он фыркнул что-то в ответ, но я прослушала, перекинула ему тушку и развалилась на холодной земле. У Скиталицы, знаете ли, тоже есть предел.

Мы запекли зайца на костре, и хотя мясо пахло углями и немного подгорело, нам обоим показалось, что еда великолепна. Голод — лучший повар. С жаждой тоже работает.

— Можно попробовать пробить землю, — предложил Ти Фей. — Какие-нибудь подземные воды там точно найдутся.

— И какие-нибудь подземные зомбоды, еще не сумевшие выскрестись на поверхность.

— Тоже верно...

Растянувшись на земле, подложив под голову плащ, я игралась с заячьим хвостиком, подбрасывая его в воздух и наблюдая за плавным полетом вниз. Красиво...

— Ти Фей, поспим сегодня у огня?

Так, по крайней мере, было куда теплее, чем пытаться согреться друг об друга, лежа на огромном источающем холод куске мяса, да и мертвецам костер не придется по душе. Хотя пока что вокруг было тихо. Наверное, стена Зии и правда сожгла к чертовой бабушке всю местную сушеру.

Послышались протесты:

— Но время! Время поджимает! Мы должны поторопиться!

— Мы ведь уже у стены, значит, ехать осталось не так долго, — твердо сказала я, хотя мы оба знали, что это неправда. — Одна ночь ничего не решит, Ти Фей. Я...

Он взглянул на меня, и отчего-то у меня пересохло во рту — от стыда? От страха? — однако же я сжала кулаки и призналась:

— Я устала.

И он принял это заявление неожиданно серьезно.

— Конечно. Тогда конечно, — без иронии сказал он. — Тогда отдохнем. Я пойду, пройдусь, может, все же найду воды. Нам бы не помешало наполнить фляги.

Небо уже темнело, и мне чудилось, что даже под землей я слышу движение немертвых тварей; но Ти Фей заверил, что ничего с ним не случится, а поскольку он был сильным некромантом, я решила, что нужно ему поверить.

Мамонты, пасшиеся неподалеку, замерли, как только он отошел достаточно далеко, чтобы его магия перестала действовать. И я осталась одна, одна в темноте, только костер потрескивал рядом и нарушал мое унылое одиночество. Заячий хвостик медленно плыл по воздуху, щекотал мою щеку... Такие нежные, едва ощутимые, такие любящие прикосновения, незнакомые, но сладкие...

Я проснулась оттого, что кто-то забирался мне под куртку, и одновременно осознала две вещи: во-первых, это был Ти Фей, то есть, человек живой и теплый, а не какой-нибудь там трупец, а во-вторых, я ужасно замерзла, особенно ноги. Наверное, во сне мое тело передвинулось так, что голову теперь припекало, а пятки подмораживало. И ладно хоть просто подмораживало, в таком положении можно вообще остаться без пяток! Не так уж сильно зомби боятся огня, вполне могут подойти на расстояние вытянутых ног...

— М-м, — пробормотала я, не открывая глаза, хотя и надо было. — Вода?

— Ничего не нашел, — тихо-тихо ответил голос Ти Фея. — Ничего. Попытаемся завтра. Может, дождь пойдет. Спи.

Я собиралась последовать его совету, но не тут-то было: сначала он схватился за меня ледяными пальцами, а в таких условиях уснуть не получится; потом он ерзал, устраиваясь у меня на груди, разок даже пихнул локтем по ребрам, но извинился; а потом мне в рот вообще набились его волосы, и стало ясно, что богиня против моего сна.

— Блин, Ти Фей, волосы!

— Что?

— У меня на лице!

— Ой, извини...

— И вообще, лежи смирно!

— А ты не ругайся на меня! Ты мне кто, мама?

На языке вертелся кое-какой ироничный и злой ответ, но я как-то перехотела ругаться и выдохнула, раскинула широко руки, разлепила все-таки глаза, чтобы взглянуть в темно-серое, облачное, мрачное небо:

— Мрак.

— Так ведь ночь же.

— Я не об этом. Ситуация — мрак. Я... я не знаю, что нам делать.

Ти Фей, только-только нашедший удобное положение на моей правой груди, тут же дернулся, вскочил и так сильно натянул куртку, что где-то в ней треснул шов.

— Не говори так. Пожалуйста, не говори так, — попросил он серьезно и взволновано. — Только до тех пор, пока ты весела и видишь выход, я сам могу оставаться спокойным... Скажи немедленно, что все хорошо! Скажи!

И это он называет "оставаться спокойным"?

— Слушай, Ти Фей... ну в самом деле... — я почесала голову, перебирая пальцами грязные волосы. — Иногда и мне бывает страшно и грустно. Это нормально.

— Ты тоскуешь по Эмме?

М-да, до этого момента я и не вспоминала толком о любимой тряпичной кукле, которую хранила у себя с самого детства; а вот теперь вспомнила, и сердце дрогнуло от тоски. Главное не заплакать. Ти Фею в его нынешнем положении только моих слез для счастья мало.

— Нет, о ней я даже не думала.

— Извини... Я просто помню, как тебе в тот раз плохо было, как ты убивалась. А теперь Эммы рядом нет, и ты как будто бы даже и не вспоминаешь о ней...

Снова он сказал это имя, и снова сердце отозвалось резкой болью, но справедливости ради этот укол оказался легче, чем предыдущий, и я почувствовала, что с каждым новым упоминанием значимость тех воспоминаний, что я хранила в кукле, зашитой в подкладку вещмешка, становится все призрачнее и призрачнее.

— Спасибо за заботу. Но знаешь, Эмма, как и многие другие архи-факты прошлого, уже не имеет для меня былой ценности.

— Артефакты. Почему так?

— Ты вот снял кольца матери, пока жил у Струт'Гада. Отчего? — я ответила вопросом на вопрос, надеясь выиграть время, потому что свой ответ мне еще нужно было немного обдумать.

— Это другое, — уверенно произнес Ти Фей. — Я их снял, потому что мне было стыдно и больно на них смотреть. Но не прошло ни дня, чтобы я о них не думал... Иногда, просыпаясь по утрам, я смотрел на свои руки и не мог понять, куда же делись мамины колечки...

— Ой, — мне стало ужасно грустно, и я с трудом разогнула затекшую руку, чтобы погладить его по голове. — Ты прав. Плохой пример.

— Еще было красное платье, которое пришлось оставить у Струт'Гада, — продолжал он, поглаживая меня пальцем по плечу. — Если честно, до сих пор не могу смириться! Иногда думается: вот что тебе, Фей, сложно было прихватить его с собой, что ли? Это платье еще сестры кроили и шили. Это платье было сделано с любовью. Я его любил. И вот так бросил...

— Ах Ти Фей, это же всего лишь платье! Его нельзя бросить.

— Неправда, Кью! Эта вещь настолько драгоценна... ну вот как Эмма!

Имя — боль в третий раз, и снова еще слабее.

— Я думаю, Эмма перестала так сильно волновать меня в тот момент, когда я окончательно поругалась с мамой, — сказала я задумчиво, повернувшись лицом к пламени. — Тогда, в нашу последнюю поездку в Агд, я поняла, что не хочу иметь при себе ничего из детства, что бы меня с ним связывало.

— Как так можно! Ведь детство...

— Детство, детство, — я мрачно покачала головой. — Что там было хорошего, в этом детстве? Недовольная мной мать, стесняющийся меня брат. Эмма — единственная отрада, но разве можно сполна насытиться общением с куклой в розовом платьице?

— Кью...

— Потом школа. Ну да, школа. Откуда меня выставили, заявив, что я совершенно не способна к обучению!

— Скиталица, они сильно ошибались на твой счет!

— И в конце...

Меня вдруг затрясло; конечно, было очень холодно, и ни тепло тела Ти Фея, ни куртка, ни даже теплые носки с сапогами не могли меня согреть. Но та дрожь, что напала на меня, явно не была связана с холодом, и Ти Фей это понял. Я чувствовала взгляд его блестящих глаз на себе, я ощущала, что он задержал дыхание и с нетерпением ждал продолжения.

Но я не могла...

— Скиталица?

— В конце... в конце...

— Кью?

— В конце...

Будь он кем-то другим, не Ти Феем, а каким-то хорошим парнем или джент-лимоном, он непременно увидел бы, как я себя чувствую, дал бы заднюю, заявил, что нужно пошевелить угли в костре, или отвлекся на заячий хвостик у моей головы, или еще какой предлог придумал, чтобы не дослушивать, чтобы позволить мне замолчать и сохранить в себе эту горькую боль; но Ти Фей был Ти Феем.

— Кью, пожалуйста, расскажи мне, что случилось в Сутулой собаке.

Почему я не заткнулась в тот момент? То ли меня шокировал тот факт, что он запомнил название постоялого двора, у порога которого я потеряла сознание тогда, в Агде; а может я на самом деле давным-давно ждала от него этого вопроса, только никак не решалась себе в этом признаться. В любом случае, меня вдруг тряхнуло, как будто по всему телу прошел электрический ток, кровь закипела, в ушах начался дикий гул, совсем как будто мамонт трубил мне в ухо, а с мигом пересохших губ сорвалось:

— После того, как меня выгнали из школы, Эра сказала, что либо я найду работу, либо она меня выставит к чертовой бабушке. И она бы выставила, даже не сомневайся! Я бегала по городу какое-то время и со слезами умоляла всех встречных дать мне поработать, но мне было всего лет, сколько? Тридцать или сорок, я уже не помню, очень мало, по-вашему это двенадцать или около того. Я так отчаялась, что хотела забраться на какое-нибудь дерево и сброситься с него, только тогда я еще очень плохо лазила по деревьям, понимаешь? И так, в самом конце, я вдруг оказалась у Сутулой собаки...

Я перевела дух, костер мирно трещал, темнота обступала; а Ти Фей слегка приподнялся на локтях (больно довольно-таки!) и с блестящими глазами внимал каждому моему слову.

— Там был хозяин. Его хозяин. Наш хозяин. Мой хозяин. Он так ступает, подворачивая ногу: шарк, шарк, шарк. Шарк, шарк, шарк...

— Да, я видел его, — подтвердил Ти Фей тихонько.

— О-он был очень мил и добр. Он согласился взять меня официанткой. Поселить у себя. Постелил мне в углу. Я работала до упаду. Он был ласков и приветлив. Он был... он был...

— Он с тобой что-то сделал, да?

— Жениться пообещал.

— Жениться — после?..

Не в силах сказать это вслух, я кивнула, а затем резко оттолкнула Ти Фея, со звоном разорвав сцепку кнопок на бомбере, вскочила и бросилась к огню. Мне хотелось умыться пламенем, обжечь в нем кожу, уничтожить слой моего тела, что до сих пор помнил прикосновения того эльфа; но вместо всего этого я, пробежав мимо костра, наткнулась на ошивавшегося там мертвеца и голыми руками сломала ему шею. Ти Фей, сконфуженный до ужаса, сидел без движения и смотрел на меня.

Я вернулась к огню, содрогаясь от эмоций.

— Он сделал! То, что хотел, сделал! Извращенец старый! — бросила в пламя оторванный у зомби кусок плоти и с жадностью смотрела, как иссохший комок человечины исчезает в костре. — И все знали! И никто мне не помог! И мама знала... и брат знал... да все!

— Кью, мне так жаль...

— А я тогда решила, знаешь, что я решила? Я решила, что точно умру! Брошусь в реку! Повешусь! Выстрелю себе сама в лоб из лука!.. Но все эти варианты оказались трудно выполнимы, когда тебе тридцать лет, и когда тебе страшно...

— Ох, Кью.

Я перевела дыхание, взглянула в его сторону; лицо Ти Фея показалось мне таким взволнованным, испуганным и печальным, что от одного только его вида мне стало тепло на душе. Конечно, не хочется, чтобы он грустил и переживал; но блинство-паразитство, как же приятно, когда дорогой тебе человек тебе искренне сочувствует!

— Поэтому я решила уйти в лес и позволить диким зверям меня загрызть. Они попытались! — я указала пальцами на свою щеку. — И я действительно чуть не умерла. Но потом... А впрочем, ты знаешь эту историю.

— Но домой ты не вернулась, — Ти Фей поднялся, подошел ко мне, вытянул руку, коснулся щеки, провел подушечками пальцев по омертвевшей жесткой коже.

— А дома у меня никогда и не было.

Расстроенная, но хотя бы уже не в истерике, я присела у костра и скрестила ноги. Ти Фей мгновение наблюдал, склонив задумчиво к плечу голову, а затем упал рядом, как сложился, и прислонился виском к моему плечу.

— Ты знаешь, Скиталица... со мной история очень похожая приключилась.

Его голос звучал так тихо, что легко было бы не расслышать его за треском веток в костре; но я расслышала.

— О чем ты?

— Ты же помнишь, что я был монахом?..

Конечно же я помнила; помнила нашу первую встречу, тот день, когда я в одиночку разбила всю дружину Зии Легендарного, а Ти Фей, тогда еще совсем мальчик, явился меня "спасать", размахивая посохом. Он тогда солгал, что путешествует, а я раскусила его ложь, взглянув на чистую и намазанную лаком обувь. Но он все равно смог уговорить меня взять себя с собой в путь, а после я узнала, что была его последней надеждой — в родной Империи этому мальчишке не было места. Нигде ему не было место до тех пор, пока он не встретил Бригитту и Струт'Гада...

— Мой отец прогнал меня из дома за плохое поведение, — рассказал он, глядя на костер. — За кое-что, что я сделал... кое с кем... и в чем мне, к сожалению, пришлось признаться маме из-за определенных неприятных причин, а там узнали сестры и отец. И городской доктор. И отцу очень не понравилось, что так много людей прознали о моем недостойном поступке. Меня отправили в монастырь на перевоспитание. Я — единственный сын; мне предстояло продолжать военную карьеру отца, быть достойным наследником рода Ти, преумножать семейные богатства... я был последней надеждой.

Я кивнула, хотя и не могла себе даже и представить, что это такое — когда твои родители на тебя возлагают надежды, а не только махают рукой.

— В монастыре было плохо, плохо, очень плохо... там были тренировки, учеба, учеба, тренировки. Там почти не давали еды, потому что мы, монахи, должны были питаться духовной пищей. Плохо, плохо, я все плакал, плакал и плакал, целыми днями оплакивал ту счастливую сытую жизнь, которая была у меня в отчем доме. А еще там был один монах, немного меня старше. Очень милый, очень хороший человек, он утешал меня, утешал, утешал, делился со мной своим скудным пайком, убеждал меня, что все будет хорошо. Что я привыкну. Что я справлюсь. А я был благодарен, благодарен, благодарен! И поскольку уже с тринадцати лет я хорошо знал, как показать свою благодарность мужчине...

Я надеялась, что поняла его неправильно, надумала лишнего, я же дура, в конце-концов!.. Но тяжелое, надрывистое дыхание Ти Фея подсказало мне, что я права.

— Нас застали. В коридоре. Спали-то мы все в общих комнатах, там не было ни шанса уединиться, а в коридоре мы делали... несколько раз. Мой благодетель... он... ты знаешь, оказался полным... уродом; поняв, что пахнет жареным, бросился на колени перед старостой монастыря и, рыдая, убеждал его, что я прохода не даю, что я во всем виноват, что это я, я, я, все я... легкая ложь — они же знали, как и почему меня туда сослали!.. А я... ну что ж, я не дурак; меня приговорили к двумстам ударам плетью по спине и заднице, в результате чего я, скорее всего, и не выжил бы, ты помнишь, какой я был худой и хрупкий, но пока искали плеть, пока ждали, когда же проснется палач... Я сбежал; прокрался в спальню, собрал свои вещи, привезенные из дома, мамины кольца, платье, посох, который выдали для занятий магией. И прямо из-под их носа, когда они уже стояли на пороге спальни, я телепортировался. Нужно было непременно как следует представить себе место, куда перенесешься, а я и понятия не имел, куда мне нужно. Но слышал где-то в разговорах о женщине со шрамами на щеке, которая недавно прибыла в Империю по сверхсекретному заданию. И...

— И пришел ко мне, — за него закончила я, а Ти Фей горько всхлипнул.

— И пришел к тебе... вот так и получилось. Ох, Скиталица...

— Ти Фей, а ты никогда не думал, что если все знали, за что ты попал в монастырь, то и тот мужчина не просто так был с тобой мил?

— Конечно, думал, — признался он тихо.

— Так что, скорее всего, этот липкий монах все продумал заранее.

— Верно. И твой владелец кабака, наверное, сразу же не просто так пригрел подле себя маленькую девочку, которую некому защитить.

Мы обнялись, и мне показалось, что сейчас потекут четыре ручья слез, но это было бы как-то... жалко.

— Поэтому я так от тебя завишу, — признался Ти Фей, вытирая капельки слез о мой модный жилет. — В момент отчаяния я не знал, что делать, и все, что пришло в мою пустую голову, это отдаться на волю незнакомой женщины-иностранки. А ты в свой черный час, хотя была гораздо младше и слабее, не владела ни магией, ни знаниями, ты, Скиталица, смогла найти свое место в мире...

— Какое место? Я же Скиталица. Я скитаюсь.

— Весь мир — твое место!

Я огляделась, не выпуская его из объятий. И вот это вот "мое место"? Черное небо, затянутое стыдливо тучами. Костерок, плюющий в нас искрами, небрежно освещающий наши бледные лица. Жухлая трава, а позади — гудение розовой стены, через которую нам обоим не переступить, даже если зомби загонят нас в тупик. И главное, зомби; если считать, что весь мир — мой дом, то ничего себе такие тараканы завелись в нем!

— За своим домом нужно ухаживать, — заметила я философски. — Так себе из меня хозяйка.

— А я думаю, дом — это такое место, где тебя знают, — пояснил свою мысль Ти Фей. — А тебя, Скиталица, знают во всех концах света!

Тут он был прав.

— Тебя, Ти Фей, знают в Союзе Гор и Фьордов, — сказала я. — Знают в Семи Свободных Королевствах, по меньшей мере в Праге и в Агде. Знают даже в Чайном Царстве, в Петербурге и в гигантской его Столице... и в Облачной Империи знают, пусть и поминают нехорошим словом. Значит, и для тебя твое место — целый мир.

Ти Фей засмеялся сквозь слезы и ввернул игриво:

— Кроме Рассветной империи.

— Кроме Рассветной империи, — согласилась я. — Но откуда мы знаем, что кривая дорожка нас туда не заведет после Облачной?

Мы оба рассмеялись, обнялись еще крепче и замерли так, переваривая услышанное, сказанное, пережитое. Думаю, по-настоящему ни один из нас в ту ночь не успокоился, а старые раны, сковырнутые острыми словами, начали кровоточить с удвоенной силой, пачкая все то, что мы строили долгие годы. Но все же стало пусть немножечко, но легче; Ти Фей заснул прямо сидя, опираясь на меня, и я слышала за шумом костра его глубокое дыхание, представляла себе саму себя монахиней, осужденной за развлечения с другой женщиной, прикидывала, как бы страшно мне было, как бы горько, и невольно вспоминала все те случаи, когда любовь доводила меня саму до крупных проблем. Мысли не дали бы мне заснуть, да я и не пыталась; до самого рассвета просидела неподвижным каменным истуканом, а когда небо понемногу начало светлеть, позволила себе осторожно опустить Ти Фея на спину и немного размять свою.

А он — а он даже не проснулся, и я надеялась, что признак хороших снов.