Новое утро очень напомнило мне любое утро после бурной пьянки: во рту пересохло, все тело ноет, а при малейшем воспоминании о вчерашнем вечере становится стыдно. Я чувствовала себя отвратительно уже хотя бы просто по той причине, что не спала; впрочем, Ти Фей, вдруг поднявший голову с моего плеча, выглядел так же плохо. По крайней мере, я не одна такая.

Посмотрев друг на друга, мы синхронно покраснели и отвернулись.

Так сложно объяснить все те чувства, что зародились во мне в тот момент... Казалось бы, еще вчера этот человек был для меня самым близким, самым родным; рядом с ним я перенеслась в ужасные воспоминания, пережила их снова и заново, прочувствовала в полной мере, и на это все мне хватило храбрости только потому, что я знала: Ти Фей меня защитит и поддержит. Я доверяла ему всецело; а вот ведь, сегодня мне вдруг стало ужасно стыдно даже просто смотреть на него. И он сам, похоже, переживал все то же самое. Что это? Стыд за то, что открылась близкому и дорогому другу? Или это как та боль, которую испытываешь, глядя на зубного врача: спасибо, конечно, что вылечил зуб, но смотреть на тебя как-то не хочется, да и десна уж очень болит.

Но ведь молча сидеть и дуться тоже не вариант! Мы же не поругались! А если он себе еще чего надумает, решит, что я, узнав правду, больше не хочу дружить?

— Ты... как? — спросила я, не поворачиваясь к нему и просто надеясь, что он услышит.

— Паршиво, — честно ответил он. — Башка трещит.

— Это от жажды.

— Да, наверное.

— Там есть еще немного воды, смочи горло.

Я слышала, как он встал и подошел к мамонтам, слышала топот ножек мамонтенка, оживившегося при виде и по воле хозяина, а затем Ти Фей вернулся, держа в руках флягу, и передал ее мне.

— Я раньше думал, что самое трудное испытание на свете – это двенадцать часов урока немецкого, — пожаловался он. — А теперь я уверен, что нет ничего ужаснее, чем держать в руках бутылку воды, ужасно хотеть пить, но иметь право только на пару глотков.

Я слегка смочила губы водой и вернула флягу. Горло протестующе сжалось и задергалось, требуя выпить как минимум океан (лучше, конечно, пресный), но уж нет! Жажде не победить Непревзойденную!

— Я попробую накопать съедобных корешков, — сказала я, оглядевшись. — Вон те кусты выглядят многообещающе. Такие бывают очень даже сочными.

Ти Фей подержал в руках бутылку, посмотрел на нее голодными глазами, вздохнул, спросил:

— А мне что делать?

Я растерянно огляделась, размышляя, чем бы его занять, просто чтобы не обижать ответом "ничего".

— Попробуй, может, осмотреть стену? — предложила неуверенно. — Вдруг в ней есть пробои?

Пробоев в стене Зии Легендарного не было и быть не могло. Я это знала. Ти Фей это знал. И тем не менее, он развернулся и пошел, сначала вернуть флягу с остатками воды, затем — ощупывать розовую стену, вибрировавшую от прикосновений. Ну, порадуемся, что хотя бы без ожогов. Все же что-то человеческое в Ти Фее осталось. И немалое.

Я пошла раскапывать куст. За годы своих приключений я столько раз оказывалась без воды и еды, что по пальцам не пересчитать! Думаю, если бы я умела писать, то могла бы составить недурное пособие по выживанию в дикой природе. Вот этот корешок можно пожевать, но потом начнется сильная жажда. Вон тот лучше добавлять в суп, чтобы придать бульону пряный аромат. А вот эти есть вообще нельзя, потому что бесполезно, все равно, что жевать кору с деревьев. Вот вы похожи на оленя? То-то же.

Промерзшая земля плохо поддавалась раскопке, но я не сдавалась, не жалела ногтей; не ради себя, а Ти Фея для! И когда за моей спиной раздался крик, я даже не стала сразу на него оборачиваться, слишком увлеченная работой.

А потом поняла, что кричал именно он, именно Ти Фей, и что если он умер, то раскапывать корешки уже совсем не обязательно, и с этим пониманием на уме я обернулась посмотреть, что случилось.

Я видела ноги Ти Фея, вытянутые и распластанные по земле. Затем шло платье, разметавшееся в стороны, потом розовая стена, и лишь после, по другую ее сторону, находились туловище, руки и голова. Ти Фей лежал на спине и, судя по выражению на его лице, крайне, очень, чрезв-отчаянно офигевал.

— Что случилось? — ахнула я.

— Сам не понял! — крикнул он, и его голос казался слегка приглушенным, как будто он говорил, засунув голову в огромную стеклянную банку.

— Тебя пополам перерезало?

Он задумчиво пошевелил ногами.

— Нет, вроде целый я.

— А как это вышло?

— Ну, я облокотился на стену, — он задумчиво почесал в затылке, — посмотрел на тебя, подумал, как же мне повезло, что я не оказался во всем этом совсем один. И оп! Моя голова здесь, а ноги — там. Так сказать, разделился на лучшую и худшую половинки...

Интересно, что он считал своей лучшей половиной, голову или не-голову?

— Попробуй встать, — посоветовала я. — Если ты так застрял, то нам будет очень неудобно дальше ехать.

Он нервно хохотнул, подтянул к себе ноги и на вытянутых руках отполз на территорию Чайного царства. Стена пропустила его, лишь слегка взволновавшись.

— Ого! Я внутри!

— А может быть, снаружи?

— Да ведь поняла же ты, что я имею в виду! — Ти Фей с интересом огляделся, хотя пейзаж и там, и здесь был совсем одинаковый. — Слушай, Скиталица! А попробуй-ка перебросить мне сюда фляги. Может, я все-таки найду воду!

А может и найдет; я прогулялась до мамонтов, внимательно смотревших на меня — значит, магия проходит сквозь стену? — и перекинула обе фляги ему прямо в руки.

— Скоро вернусь!

— Я продолжу копать землю тогда.

Он скрылся, улепетал из виду, воодушевленный новой надеждой. Я же и в самом деле попыталась вернуться к своему делу, но постоянно отвлекалась на мысли о нем, на переживания и материнские беспокойства — да что ж это такое! С этим Ти Феем совсем работать не выходит!

К моменту, когда он вернулся, я была уже вся на измене и стояла у стены, внимательно вглядываясь в пейзаж за ней.

— Ты чего?

— Тебя жду.

— Ну вот, я пришел!

— А успешно?

Улыбнувшись от уха до уха, он показал мне фляги, и уже по тому, как он держал их, я поняла, что они полны воды.

— Поймаешь?

— Еще бы!

Фляга полетела через стену, и добрых минут пятнадцать мы молчали, наслаждались прохладной чистой водой и любили жизнь.

Сразу за этим счастливым ощущением наступило новое — страх.

— Ти Фей, а что, если ты не сможешь вернуться?

Он прислонил ладонь к стене, и действительно — она не пропустила его, только завибрировала.

— Ой, — он испуганно взглянул на меня.

— Не надо "ой", — попросила я серьезно. — Лучше вспомни еще раз как следует, что произошло, когда стена тебя пропустила.

— Я стоял вот так, — он повернулся спиной к стене и прислонился, пуская волны. — И подумал о тебе, и... ну? Ничего?

Ничего.

— Вряд ли дело во мне, — рассудила я. — Ты сделал что-то, что вернуло тебе ту человечность, которую забрала некромантия. Ты каким-то образом дал стене почувствовать свою людскую сторону... Что такое человек?

— О небеса, Кью, это слишком философский вопрос! На него можно ответить сотней способов. Например, человек — представитель вида homo sapiens sapiens...

— Это значит, что люди сопят по два раза?

— Да нет, — он рассмеялся. — Еще, например, человек — социальное животное...

— Некоторые из вас точно животные, а вот что такое "соц-анальное"?

Он рассмеялся еще громче.

— Это значит "живущее в обществе".

— Я всегда знала, что общество — это задница!

— Ах Кью... — он радостно улыбнулся. — Ах, Кью, ты, ты...

И вдруг перевалился через стену прямо на мои руки и удивленно уставился, запрокинув голову.

Я сказала, мудро и уместно:

— Ух ты нифига ж себе.

И он согласился со мной:

— Почти упал!

— Можешь осознать, что произошло?

Ти Фей задумался, почесал подбородок, продолжая висеть на моих руках, и вдруг щелкнул пальцами, просияв:

— Кажется, я понял, Кью! Ну конечно! Как я сразу не догадался? Секрет человечности...

Встав на свои ноги, он повернулся ко мне и одной рукой смял мои щечки.

— Секрет человечности — любовь, Скиталица.

— Зачем ты меня мнешь? — спросила я, едва двигая губами из-за его хватки, а Ти Фей весело расхохотался, подмигнул мне обоими глазами и отпустил. Я получила вторую флягу, а он пошел проверять свою теорию: повернулся к стене, сказал чуть слышно: "мама"; прошел сквозь преграду, как будто там ничего и не было, повернулся в обратную сторону, пробормотал, судя по движению губ, "мамочка" и вошел обратно. И заулыбался радостно, как бы одним взглядом говоря мне: вот, какой я молодец!

— Молодец, — похвалила я, попивая воду. — Наполнишь фляги еще раз?

— С превеликим удовольствием!

И снова проскользнул сквозь стену; на этот раз, как мне хотелось надеяться, произнося мое имя.

***

Держась из последних сил, мы продолжали свое путешествие.

Привалы устраивали очень редко, чаще спали прямо на слоне, прижавшись друг к другу, а ели практически подножный корм — остатки мяса с последней охоты да найденные в пути корни, не больше. Чувство голода со временем притупилось и стало напоминать постоянный фон нашего путешествия, сонливость уже давно казалась нормальным состоянием. Ти Фей еще иногда жаловался, я же стиснула зубы и изображала беззаботное веселье — пускай хоть одна из нас не сидит с кислым лицом!

Тем не менее, путь продолжался, и мы все ближе и ближе подходили к своей цели.

За все недели пути мы два или три раза останавливались в постоялых дворах, чтобы помыться, выспаться и поесть хоть немного нормальной пищи. Денег, само собой, у нас не водилось, однако не стоит забывать, что я — Непревзойденная Скиталица, и обычно после двух-трех зачисток местного кладбища жители придорожных деревень соглашались предоставить нам постель и тарелку супа. Спасибо им — я все время чувствовала себя такой измученной, что даже едва помню, как отлавливала зомби и рубила головы, и лишь после сна на простынях начинала хоть немного приходить в себя. Да, я прошла мир вдоль и поперек несколько раз, и частенько мне приходилось переносить и более трудные и длительные путешествия, однако в те дни хотя бы изредка на небосводе появлялось солнце и дарило свет, а мой карман редко бывал настолько пуст — да и в целом жизнь тогда была как будто немного легче. Понятнее, что ли. У меня всегда было задание, была плата за него и конкретная цель. А теперь мы шли, лишь примерно понимая, куда, и только приблизительно зная, зачем.

Но шли, и я старалась каждый наш день освещать улыбкой и шуткой, а Ти Фей пускай иногда очень вяло, но все же поддерживал мои старания.

А одним прекрасным, пасмурным, холодным, дождливым и ветренным днем мы оказались на границе с Империей Облаков. Я и поверить не могла своим глазам, и Ти Фей тоже не верил: несколько раз набирал полную грудь воздуха, как будто что-то хотел сказать, но молчал, ходил взад-вперед, тряс головой, словно болванчик. А ведь когда-то он так мечтал покинуть эту страну! Теперь же пришлось вернуться. Наверное, это должно быть ужасно трудно...

Сняв носки и кеды, он теперь стоял босиком, уже не как болванчик, а как полноценный, нормальный болван.

— Что ты делаешь?

— Подожди! Такое необычное чувство! Родная земля под ногами... наслаждаюсь.

— А по-моему, ты просто зарабатываешь себе цингу, — я скрестила руки на груди и осуждающе покачала головой.

— Чего? Цингу? Дай угадаю... наверное, ты имеешь в виду цистит, но даже он с хождением босиком по земле связи не имеет, — он нагнулся, чтобы снова обуться. — Как будем на этот раз проникать? Тогда я спрятался у тебя под одеждой, но теперь я кажется немного... набрал... что ты думаешь?

Я думала, что за время путешествия он весь почти испарился, напоминая теперь скорее скелета, чем парнишу, но решила сформировать свои мысли немного помягче:

— Я сейчас пойду и поговорю с пограничником, вот что я думаю. А ты пока стой здесь! Насколько я помню, по законам Империи Облаков за свой побег ты должен подвернуться смертной казни.

Подворачиваться казни ему не очень-то хотелось, поэтому мне было дано добро на самостоятельную вылазку к пограничнику. Что я ему скажу? Что это вовсе не Облачный человек, а просто мой сынок очень необычного вида? Да и вообще! Документов-то ни у него, ни у меня при себе нет, отпустят ли нашу парочку при таком раскладе хоть куда-то? Или сразу завернут и к императору-злодею?

Я приблизилась к маленькой будке пограничника (зачем тебе большая будка, если границы твоей страны глухо-наглухо закрыты и заколочены изо всех сил? Незачем!). Одинокая, она стояла посреди просторной поляны, с которой хорошо просматривались и ближайшие угодья Облаков, и небольшой участок Чая, отделенный гудящей розовой стрелой. Будку выкрасили в красный цвет, но краска поблекла от времени, и теперь приобрела весьма приятный розовый оттенок — да, так я и начну разговор с человеком внутри. "Привет, какой красивый у тебя розовый..."

А впрочем, неважно: стоило мне заглянуть через маленькое окошко внутрь, как я поняла, что проблем с прохождением границы не будет. Будка была абсолютно пуста. Только на столе за окошком лежала фуражка пограничника, которую я немедленно схватила, нацепила на свою голову и вылезла наружу уже с суровой миной на лице.

— Глубокоуважаемый господин Ти!

Шатавшийся в сторонке Ти Фей едва не подпрыгнул от неожиданности.

— Что? Кью?

— Я — Непревзойденная Пограничница Кью! Женщина серьезная! — заявила я, раздуваясь от гордости. — Вы что же, хотите пересечь границу Империи?

— Все-то ты шутишь, — по-стариковски проворчал он. — А я испугался!

— Молчать! Знаете ли вы, что в Империю с таким хорошеньким личиком вход воспрещен?

— Ой, перестань, — взмолился он, пытаясь сдержать глупую улыбку, лезшую на лицо. — Там что, никого нет?

Он сунулся в будку, будто настоящий пограничник мог спрятаться под стол, а я схватила его за шиворот и аккуратно поставила перед собой.

— Ваши документы!

— Какие документы?

— У-до-сто-ве-ни-ря-ю-щи-е личность! — торжественно объявила я.

— А у меня их нет, — он состроил глупое выражение лица и развел руками. — Что теперь со мной будет, Пограничница?

Я пыталась выдумать условие, при соблюдении которого согласилась бы пропустить его, и наконец выдала первое, пришедшее в голову:

— Ну, если вы пообещаете вести себя хорошо!..

— Нет уж. На это я пойти не могу, — встав на цыпочки, он стянул с моей головы фуражку, нацепил на себя и вприпрыжку помчал по лесу. — Я — очень плохой мальчик!

Затем случайно ударил посохом о дерево и едва не расколол череп птицы — я умерла от смеха.

Теперь ничто не отделяло нас от Империи Облаков.