Мы долго еще стояли на крылечке, растерянные, покинутые, опустошенные, и если бы вечерняя прохлада не начала кусать нас за щеки, то, возможно, вообще никогда не сдвинулись бы с места. Я так точно не могла прийти в себя; никак не удавалось поверить, что он и правда уехал. Вот так, стремительно, неожиданно, просто взял в руки посох, сел на лошадь и укатил, послав на прощание воздушный поцелуй. Взял и уехал. Сел и уехал. Оставил меня, оставил семью, Хотару; растворился в вечернем тумане, потерялся где-то вдали...

Может, я еще успею его нагнать? Может, еще получится уболтать и убедить, что я ему нужна, что без меня никак нельзя? Мне-то без него не справиться!

Хотару снизу вверх взглянул на меня, весь залитый слезами, и я ласково ему улыбнулась. Ладно. Случилось и случилось. Ничего страшного.

— Пошли, братишка, — я потрепала его по волосам и за локти подняла на ноги.

— Не могу, я тоскую, — пожаловался он.

— Ну, а тосковать приятнее на полный желудок, — хмыкнула я, и сестры, невольные слушательницы нашего разговора, бурно поддержали эту мысль.

Ели мы в тот вечер как не в себя, набили животы под завязку и еще продолжали есть, пока не затошнило. Я-то пыталась мясом заполнить ту дыру, которая образовалась во мне из-за его ухода, ну и Хотару, наверное, занимался тем же; а остальные? Не так уж сильно они любили брата, особенно Ти И!

Стол опустел, но мы смотрели на него голодными глазами, пусть желудки уже и лопались от сытости. Ти И обвела нас всех загадочным, отстраненным взглядом, задержала его на мне, как будто читала что-то с моего лица, и встала, неспешно покидая свое почетное место.

— Кью, — позвала она мягко, но меня дернуло, как будто она не имя мое назвала, а нож под ребро вонзила, — Кью, пойдем, поможешь мне на кухне?

На кухне? Но Ти И не готовит!

Я долго мялась, не решаясь ни встать, ни ответить; Ти И не сходила с места и не менялась в лице, терпеливо дожидаясь, когда пройдет мое упрямство.

— Сестры хотят есть, — сказала она почти по слогам, когда ее терпению пришел конец. — А ты любишь помогать. Пойдем.

Стоило отказаться; но поскольку деться мне все равно было некуда, а за рутинной работой, как я выяснила уже, время проходит быстрее...

Да я в шаге от того, чтобы стать трудоголичкой!

С мрачными лицами мы потрусили в кухню, провожаемые обеспокоенными и задумчивыми взглядами сестер. В эту комнату я попала в первый раз, поскольку обычно за поставки еды на стол отвечали другие девушки; по моему мнению, обстановка здесь оказалась как-то подозрительно близка к интерьерам Лесов Смерти, но с чего вообще кому-то брать в расчет мое мнение? Плита, которую нужно заправлять дровами, несколько рабочих столов, приставленных к стене, большой пузатый буфет и еще одна герметическая стойка, наполненная красивой посудой — нормальная кухня, если пренебречь отсутствием умывальника. Все равно за водой надо ходить к колодцу.

Ведро с ней как раз стояло на одном из столов.

— Что будем готовить? — спросила я совсем без интереса.

— Красное карри, — отозвалась Ти И. — Знаешь, что это такое?

— Не уверена, — буркнула я в ответ, хотя в принципе и что такое "красный", и слово "карри" знала, а скорее всего даже когда-то пробовала то, что выходит из их сочетания. За время своих путешествий я столько всяких разных блюд успела оценить!

— Тем интереснее, — отозвалась Ти И, повязывая на пояс лямки красно-золотистого фартука с портретом тигра, морда которого застыла в выражении глубочайшего удивления. — Для начала промой рис.

— Я умею разве что намыливать. В основном шеи.

Посмотрела на меня через плечо, даже брови приподняла удивленно:

— Хочешь сказать, что вообще не умеешь готовить?

— Ну почему же? Если тебе надо запечь на костре зайца или рыбу в угли закопать, или картошку там, ну или уху зафигачить — это пожалуйста, это ко мне. Но вот эти ваши восточные штуки, рисы, карри — уж прости, я из другого края.

Ти И неопределенно качала головой, выслушивая меня, а затем улыбнулась и очень бодрым, даже преувеличенно-веселым голосочком воскликнула:

— Так еще интереснее!

Мы наполнили водой две кастрюли, и в одну из них Ти И насыпала несколько горстей риса из большого мешка, спрятанного в буфете, а в другую пустила плавать пяток куриных грудок, поясняя мне по дороге, что мясо в их дом поставляется ближайшей фермой, которую после побега фермера прибрала к рукам его жена, и дело у нее пошло даже лучше, чем прежде. Я хотела спросить, где же куриные ноги и крылья, которых должно было остаться как минимум в два раза больше, чем грудей, но вспомнила, что мы их уже съели.

— Теперь вот так промешай рис пальцами, — мягко учила меня Ти И, погружая мою руку в холодную воду и крепко-крепко держа при этом за запястье. — Все станет мутное, так что надо будет слить и залить снова. И так до тех пор, пока вода не будет прозрачной.

Какое расточительство! Если бы я жила в доме, в который воду носят с колодца, то внесла бы строгий запрет на поедание риса.

— Кстати, рисовую воду используют для улучшения цвета лица... Слушай, Кью, — ее тон так резко изменился, что даже мне стало ясно: готовка являлась лишь предлогом, чтобы увести меня от семьи и вызвать на личный разговор, — по поводу Ти Фея.

Сердце кольнуло так сильно, что я едва не выронила кастрюлю.

— Не надо о нем...

— Нет, надо! Это очень серьезно, — Ти И продолжала держать меня за запястье, и хватка ее была такой сильной, что я даже не пыталась вырваться. — Я знаю, ты на меня злишься. Я бы на твоем месте тоже на себя злилась. Но ты просто не понимаешь, Скиталица! То, что он со мной сделал...

— Ему было пятнадцать лет, Ти И.

— Это уже не ребенок!

— Слушай, мне, конечно, не понять, как у вас, людей, работает возраст. Мне сто сорок лет, а я точно не чувствую себя старше Ти Фея. Но если ему сейчас двадцать четыре, и он еще молод, то десять лет назад он точно был мал и юн! Не говоря уже о том, что никто твоего благоверного не заставлял же...

— Значит, Ти Фей тебе все подробности разболтал.

Я почувствовала, как краснеют мои уши.

— У нас вообще нет секретов друг от друга, знаешь ли! Потому что мы лучшие друзья!

Ти И бросила в мою сторону колкий, холодный взгляд, но взяла себя в руки, успокоилась и заговорила снова тем сладким голоском:

— Ладно, не будем говорить о моем брате. Я не за этим тебя позвала. Он не здесь, так что и упоминать его нет никакого смысла.

— Но!.. — да она же сама первой произнесла его имя! Чего теперь увиливает?!

— Мы с тобой плохо начали, — примирительно сказала Ти И, не давая мне возразить. — Признаюсь, и прошу отметить мою честность в этом вопросе: когда Ти Фей со мной в одном доме, мне очень трудно контролировать свои эмоции. Я просто с ума схожу от гнева, если он рядом.

— Ти И...

— Но я хочу, чтобы ты поняла, что я вовсе не злодейка. Я защищаю своих сестер и других женщин города, в то время как наши мужчины трусливо прячутся по монастырям. Я вынуждена все держать в своих руках. Если бы не было меня, то ты представляешь, что стало бы со всеми этими девушками?

— Ти И...

— Нет, ничего не говори! Знаешь, я ведь всегда тобой восхищалась. Я слушала рассказы о тебе и думала: "Вот это женщина! Такой должны быть все!". Бесстрашная, сильная, самостоятельная... И когда я увидела тебя, высокую, прекрасную, в воротах нашего города, я подумала: "Наконец-то Богиня смилостивилась над нами и послала нашему городу спасительницу!"...

— Ти И...

— Да погоди ты! Но когда я узнала, что ты пришла только ради Ти Фея, только чтобы помочь ему, я подумала: почему, ну почему это великолепная женщина, которой восхищается весь мир, тратит свое время на то, чтобы помочь какому-то парню? Почему бы не позволить ему самому разбираться со своими проблемами? Ты же не мама ему и даже не сестра!

— Подруга...

— Ну и что? Ты даже не замечаешь, Кью, как скоро его проблемы становятся твоими! И я знаю своего брата достаточно хорошо, чтобы утверждать, что именно он виновен в том, что на мир опустилась тьма...

Я поджала губы: случайно или нет, но Ти И все-таки... угадала.

— Слушай, я все понимаю, — зашептала я, — но пожалуйста, если тебе не трудно, отпусти мою руку, а то у меня от холода сейчас пальчики отвалятся!

Она ойкнула и даже попятилась, а я смогла наконец-то вынуть руку из воды и поставить кастрюлю с рисом на плиту, под которой Ти И тут же взялась разводить огонек. Свои порозовевшие от холода пальцы я сунула под мышку, а на запястье до сих пор горела мощная хватка этой женщины.

— В общем, я хотела сказать: извини, — негромко сказала Ти И, гипнотизируя взглядом кастрюлю. — Я вела себя неподобающе. С тобой.

— А с Ти Феем?

— Ну, и с ним... может быть... возможно, — произнесла она через силу.

— Жаль, что он тебя не слышит.

— Да нет, это даже хорошо, — Ти И медленно вздохнула и качнула головой, а я с запозданием поняла, что она просто показывала мне на буфет. — Принеси банку консервированных помидоров.

Так, помидоры.

В буфете закатки стояли ровными красивыми рядами; на каждую налепили ярлычок с вручную начертанной надписью, но поскольку я совсем не понимала местную письменность, брать пришлось почти наугад. Красное, круглое — значит, оно.

— Нет, это острый перец.

— Неправда, острый перец стручковатый!

— То — другой... ладно, я схожу с тобой.

Мы снова уставились в буфет, но на этот раз уже вдвоем, и Ти И достала банку с практически таким же содержимым, которое вылила в большую кастрюлю к курице. Варево сразу же стало гуще и угрожающе забулькало, начало плеваться красными капельками во все стороны; Ти И удобрила его ароматным порошком из небольшого мешочка и целой ложкой пахучей корицы, после чего по воздуху поплыл приятный, слегка пряный аромат карри.

Мне захотелось спросить, и я спросила, не раздумывая:

— Почему ты так и не вышла замуж за кого-то другого?

Казалось, мой вопрос застал Ти И врасплох — она, наверное, совсем не ожидала, что я снова захочу говорить.

— Ты так сильно любила того мужчину? — добавила я, не дождавшись ответа.

— Нет, я... нет, на самом деле я не любила его ни капли, — призналась Ти И чуть слышно. — То есть, тогда-то я думала, что с ума схожу от страсти, но сейчас, спустя столько лет, понимаю, что все это было наваждением. В его лице я решила дать последний шанс всему человечеству. И оно этот шанс потеряло.

— Почему тогда ты так сильно ненавидишь Ти Фея?

Она выкатила из-под стола табуреточку и уселась сверху — я удивленно заморгала, потому что табуретка как будто бы появилась из воздуха.

— Скиталица, у тебя есть братья?

— Один, старший.

— Старший! Тогда ты меня не поймешь. Да и в целом, в твоей стране к детям иное отношение. Я старше Ти Фея почти на двадцать лет, я умнее, сильнее и образованнее его, можешь мне поверить! И все равно в глазах семьи, а особенно нашего отца, я хуже.

— Тогда вини семью. И особенно отца.

— Да ты в любом случае его будешь выгораживать!

Помолчали; в кухне стало удушающе жарко от тепла плиты и пьяняще-пряно от запаха специй.

— Меня никто особо никогда не любил, — негромко произнесла Ти И. — Один-единственный раз мне встретился мужчина, испытывавший что-то ко мне, и его тоже забрал себе мой младший брат. Я никогда не видела себя в роли жены и матери, но в тот раз подумала: а вдруг все же получится? Ти Сан уже была замужем и казалась счастливой.

Я взглянула на ее лицо и немножечко залюбовалась. Правильные черты, тронутые мудрыми морщинами, прямой, спокойный взгляд угольно-черных глаз, тонкие, тесно сжатые друг с другом губы, широкий подбородок; она была бесконечно красива, но красива вовсе не в той обезоруживающе-милой манере, какая распространена на востоке, а наоборот, красива в своей силе, в своеволии и самоуверенности. Такой женщиной мне самой хотелось быть. За такой женщиной я бы, не задумываясь, пошла в бой.

Может быть, юношеский поступок Ти Фея и можно осудить, но он явно не столь ужасен, каким его видит Ти И. Если бы она все-таки вышла замуж за того мужчину, в лице которого "дала последний шанс всему человечеству", то, бьюсь об заклад, долго их брак все равно не просуществовал бы. Ти И — не та женщина, которую можно представить подчиняющейся, молчащей, тихой. Ти И — матриарх, ей нужно вести за собой людей, ей необходимо раздавать приказы и осознавать свою силу, а все бредни про "мягкое могущество" жены явно не удовлетворили бы ее.

И ведь я такая же! Бунтующая, не ищущая компрессов, не идущая на уступки даже в самых крошечных вещах. Самостоятельная, самовольная; вернее, конечно, всем этим была та Кью, что путешествовала сама, без Ти Фея. С его появлением я стала мягче, стала добрее и сговорчивее; Ти И права, когда говорит, что я подстраиваюсь под него.

Но неужели быть рядом с кем-то и доверять ему так плохо?

Ти И приподняла крышку над кастрюлей, заглядывая в душу красному карри, а я тут же сунула нос в самые темные уголки своей. Нет, не плохо. Это нормально. Иногда в жизни появляются другие, друзья, знакомые, спутники, и те моменты, которые вы проводите вместе, помогают смириться с тем, что чем-то приходится жертвовать. Личным временем, привычками, повадками; это нормально — меняться, прощать и смиряться. Ненормально — отказываться от своей жизни вообще, подчинять себя другим. Ненормально на протяжении десяти лет носить в сердце обиду на мальчика, который отбил у тебя несостоявшегося жениха, и изо дня в день просыпаться и засыпать с мыслью о своей ненависти.

Ненормально.

Ти И больна.

Но эту болезнь можно излечить — и раз уж я Непревзойденная, то и ранам Ти И не дам себя превзойти!

— Теперь нам нужно разделить мясо на волокна, — сказала Ти И, извлекая из густого пахучего соуса куски курицы. — Вот так, смотри.

— Вот так?

— Да нет же, ты поперек пытаешься...

Я шагнула к ней, и Ти И вновь взяла меня за руку, пытаясь направить мои пальцы, сжимавшие деревянные палочки, нужным способом. Бедная женщина! Сколько лет она потеряла, посвящая себя только ненависти и злости? Сколько знакомств отвергла, сколько счастливых дней загубила? Даже сейчас: мы стоим на кухне, окруженные облаком ароматного пара, от которого кружится голова; мы рядом, мы вместе, мы касаемся друг друга, и казалось бы, воспоминание о красном карри может стать одним из самых приятных и радостных в ее жизни! Но она хмурится, она напряжена и сосредоточена, будто на экзамене, и следит, чтобы каждый кусочек мяса разделился на совершенно одинаковые по толщине волокна — разве это не сумасшествие?

— Ти И? — позвала я негромко; она повернула голову и взглянула на меня. Лицо ее находилось так близко, что я чувствовала на коже ее дыхание.

— Что?

— Где ты научилась готовить?

Вопрос ее так огорошил, что бедняга смогла ответить только протяжным мычанием:

— М-м-м-м?

— Ну, я имею в виду... то есть... где ты жила до Ночи?

— М-м-м-м?!

Ну вот и поговорили, черт подери!

— Я жила... в одном большом городе, — она внезапно обрела дар речи. — Жила самостоятельно и работала на ткацкой фабрике.

— Чего? На фабрике? — искренне удивилась я. — Но зачем? Ты же из такой богатой семьи?

В конце концов, если твоя семья живет в целом комплексе из нескольких домов и каждый день ест как на Рождество, то наверное, в деньгах вы не стеснены.

— О Кью, ты не понимаешь, как работает наше общество, — усмехнулась Ти И. — Все деньги, которыми владеет семейство, принадлежат только отцу и сыну. Это Ти Яо и Ти Фей из богатой семьи. Мы, одиннадцать дочерей, почти нищие.

— А как же приданое? — растерянно уточнила я.

— Приданое? Так оно мужу платится, — она высыпала разорванное мясо обратно в кастрюлю и помешала. — А я не замужем. Ти Сан, вот она успела хорошо пожить, пользуясь своим происхождением. Мы, остальные — не особо.

— Значит, ты жила одна? — я решила увести разговор подальше от семьи и всего такого, несправедливого.

— Вместе с одной подругой. Но незадолго до всех событий вернулась повидать маму, тогда в меня и попало, — она указала на свою руку, где под мягким шелковым рукавом платья скрывала рану. — С такой рукой на фабрике от меня мало толку.

— Но ты бы хотела... вернуться? Когда-нибудь? Снова работать и жить с той женщиной? — спросила я, хотя ответ был мне в принципе очевиден.

И Ти И рассмеялась, весело и беззаботно; улыбка красиво осветила ее обычно такое серьезное лицо.

— Нет. Я никогда не была так счастлива, как сейчас, — призналась она, подтверждая мои мысли. — Впервые я чувствую, что нахожусь на своем месте. Там, где я была создана, и за тем делом, для которого родилась.

Определенно, она имела в виду не варку карри, а управление женским городом. Хочет ли она вообще, чтобы мы остановили Ночь? Если жизнь вернется на круги своя, то все ее маленькое королевство рассыплется, многие женщины возвратятся к своим мужьям, прежде без колебания оставившим их в беде, а те из мужчин, кто когда-то имел в городе власть, потребуют свои привилегии обратно. И придется Ти И довольствоваться прежней жизнью...

Наверное, я состроила какую-то гримасу, потому что она поспешно сказала:

— Но ты не думай, что я не хочу вернуть солнце на небо! В конце концов, если Ночь продлится долго, нас всех доконает голод, и меня в том числе. Так что не подумай ничего...

— Я и не подумала, — солгала я.

— Да и совсем прежним мир все равно не будет. Мы, женщины, народ наивный и романтичный, но даже среди нас лишь единицы простят мужчинам то, что случилось. Посмотри на Ти Сан: она так убита поступком мужа и сына, что даже если бы они сегодня же приползли к ней на коленях, вряд ли она приняла бы их обратно — мужа уж точно вряд ли, а сынка может быть, конечно, но тоже не обязательно. Мир уже изменился, и эти изменения останутся. Нам нужно лишь сохранить хотя бы свои жизни.

Она наполнила большую миску свежим карри, а мне сказала сделать то же самое с плошкой и рисом; вооружившись этими блюдами, мы неспешно покинули кухню, и я старалась использовать это время, чтобы осмыслить все услышанное, но в голове зияла пустота, а запах красного карри путал мысли.

— Эй, Ти И?

— Слушаю.

— Пошли со мной завтра на дежурство?

На свежем воздухе и голова свежее, скажу я вам.

— Серьезно? Ты со мной?

— А почему нет? Мы обе сильные и храбрые женщины, сработаемся!

Она загадочно, игриво улыбнулась, и мне стало страшно, как будто была какая-то угроза в этом выражении ее лица. Или не угроза, нет. Один... два... А! Три-умф.

— Хорошо, Скиталица. Я почту за честь, — сказала она ласково. — Тогда завтра! Завтра после вечерних сумерек. Я буду тебя ждать.

— А я приду, — негромко и растерянно отозвалась я и уставилась на рис, как будто меня вдруг страшно заинтересовали его липкие белые зернышки.