— Как-то отец сделал вязанку из рыбьих голов. Они жутко пахли, — Сал брезгливо высовывает язык. Лёжа на диване, он разглядывает картину на стене и водит рукой в воздухе, помогая себе с рассказом очередной истории папы-рыбака. — Он сказал: «Сегодня будет мутно, но это ты не снимай. Так тебя никто не тронет». А потом мы ночью пошли тропой через рогоз, что возле края озера растёт. Мне было так стыдно к маме с этим рыбным ожерельем идти… — Сал на секунду замирает. Пытается нащупать что-то в воздухе. — Вместо мамы у дерева лежала её одежда. Отец повесил на ветку свадебное платье, — он медленно опускает руку и, развернувшись, смотрит вниз. В тёплом прогретом доме Сал чувствует холод и тоску. — Я каждый день смотрел из окна на это платье. По правде сказать, меня оно до ужаса пугало, особенно ночью. Всё время чудилось, словно у дерева что-то оживало.
— Тебя, почти шамана, пугал силуэт лёгкого платьица? — Христо, сидевший неподалёку на деревянном высоком табурете, не насмехается. В голосе слышно лёгкое сострадание и удивление, как если бы ребёнок рассказывал ему про чучело в шкафу или монстра под кроватью. — Я вспоминаю, как моя мама сушит свои парашютные панталоны на верёвке…
Смех моментально срывается с губ Сала. Он тихо смотрит голубыми глазами на Христо, и на душе его теплеет.
— Панталоны меня бы не так сильно пугали, — шутит Сал, воображая вместо свадебного платья цветастое нижнее бельё, раскачивающееся на скрюченной чёрной ветке. — Тебе что ни скажешь, то ты всё на шутку поднимаешь.
— А так и надо, йо-хо! — Христо облокачивается на дощатую лакированную смолой стену и устало залипает на подрагивающие от смешков плечи Сала. — Наш мир такой, что без хорошего смеха долго не протянешь.
— Тебе когда-нибудь было грустно? — задаёт вопрос уже спокойным тоном Сал.
— Да, иногда хандрю. Но вот мой отличный совет! — раскачивается на табурете Христо. — Если тебя что-то вгоняет в тоску, раздражает, делает плохо на душе — просто ложись спать!
— Ты чудишь? — вздёргивает целой бровью Сал.
Табурет под Христо раскачивается ещё сильнее. Деревянные ножки шуршат по полу. Христо будто специально ждал момента, чтобы свалиться на диван, который скрипит и прогибается под весом двух человек. Шляпа слетает с головы парня и падает на грудь Фелица. Христо умудряется поставить локти по сторонам, чтобы не давить на лежащего под ним Сала, который моментально чихает из-за выпавших соломинок, перьев и прочей шелухи с козырька головного убора.
— Я и сам мог бы заснуть, — фырчит недовольно Сал, чувствуя жар на лице от чужого близкого дыхания. — Или мне тебя как шкуру накрыть? Бараска, ой чую, будет крайне не довольна.
— Йо-хо, Сал, моя мама из кого угодно шкуру сделает, — Христо забавно вертит головой, щурится привычно на один глаз. С лица улыбка не сходит, только сладостнее растягивается. — Ты уж извини, что так свалился, — хихикает он. — Хочешь, шляпу на ночь одолжу?
Христо и шляпа — неразделимые понятия. Но даже осознавая жертвенность Йохана, Сал недовольно закатывает глаза и ложится поудобнее ближе к спинке. Не нравится ему, когда кто-то нависает, как голодный зверь. Пусть это и Христо, который уже лежит бочком и не думает сваливать с нагретого местечка. И ведь не тесно, лишь бы полежать где, побалдеть.
— Мог бы сказать нет, я бы понял, — Христо кладёт шляпу на голову, скрывая лицо почти целиком.
— Ты дуешься? — удивляется Сал, придавливаясь к спинке дивана. Чесучая шерсть на выцветшей клетчатой обивке неприятно щекочет шею. — Извини меня, — Сал поднимает воротник вязаного свитера, который подарила Бараска. От него пахнет потом и хвоей. Древесный аромат витает по всему дому, но со шляпы Христо источается запах лесного зверобоя и нагретой соломы.
— Не за что извиняться, — легко улыбается Христо, приподнимая козырёк. — Ты помрачнел, солнечный Сал, — беспокоится он.
— Немного неудобно лежать, — Сал тихо ворчит, потому что шляпа на голове Христо грозится пройтись по глазам. Да и в этом ли дело?
Сал приподнимает взгляд и натыкается на чужие улыбающиеся губы, расположенные так близко, что можно разглядеть шершавость и трещинки. Вот бы смазать их чем-нибудь, увлажнить. Мёдом или сладким чаем, может, дорогущим кленовым сиропом, таким вкусным, что захочется слизать. От возникшей мысли Салу становится дурно.
— У тебя урчит живот, — смеётся Христо, перекладываясь чуть выше.
Теперь Сал рассматривает его грудь, вздымающуюся под полурасстёгнутой молочной рубашкой. Не спрашивая разрешения, он прижимается щекой и прикрывает глаза, устало вздыхает из-за тёплого разливающегося по телу чувства. Христо осторожно кладёт ладонь на плечо Сала. Решается помять, аккуратно, мягко, затем гладит, переходя на спину. Не найдя сопротивления в своих действиях, Христо в итоге обнимает его, но уже не так, как раньше. Не так дружески. Больше.
Разговор улетучивается. Пригретый Сал уже дремлет, уткнувшись круглым носом в грудь Христо. Ему снится сон: впервые не про отца и семейные обряды Фелицев, а о том, как из школы встречает семья Йоханов. Бараску боится каждый задира, ведь знает, что она из парты может сделать охотничье ружьё и парочку патронов. И не промахнётся. А Ник проведает какую-нибудь тайну хулигана, может, про симпатию к девочке из класса. Дети так боятся выражать любовь, считают слабостью, смеются. В дверях школы появляется Христо. Встаёт непринуждённо, упираясь спиной в дверной косяк, шляпа скрывает лицо. Такой весь чудной, недоступный. Но вот он поднимает голову и улыбается так, что Сал смотрит только на улыбку, на нос и светящиеся простодушием и добротой серо-синие глаза. «Пошли домой, солнечный Сал!» — зовёт Христо, подманивая рукой. И Сал идёт.
— Прости, я заснул, — резкий вздох будит его. Сал не хочет отлепляться от нагретой груди, к тому же чувствует руку Йохана на спине.
— Сам же хотел, — сонно улыбается Христо. — Я тоже задремал, — тихо мурлычет он.
— Ты снова оказался прав. Я поспал всего ничего, но мне стало лучше, — Сал зевает в молочную рубашку. Он чувствует лёгкий голод, но так не хочет сползать с дивана.
— Сэр Йохан, профессиональный бездельник, к вашим услугам, — Христо улыбается так же, как Сал видел во сне. Глаз не оторвать.
— Сэр Фелиц, профессиональный танцор, хочет сходить в кухню за кедровым орехом.
От глуповатого представления оба смеются. Сал вспоминает, как Христо пару месяцев назад рассказывал, что во время очередного валяния на крыше дома или в пикапе таскал флейту. Она принадлежала Генри, который обменял её когда-то давно за рыбу, но так и не смог перепродать. Сал лишь немного умеет играть, однако времени нет: каждую свободную дневную минуту тратит на чтение книг в библиотеке Нокфелла вместе с Теодором Моррисоном. История увлекает его, потом он делится ею с Христо.
Сегодняшний вечер хочется потратить на музыку и полноценный отдых.
— Хочу взять гитару. Помнишь ту диковинную песню из отцовской книги про Квасира? — через силу Сал привстаёт и приятно тянется. — Попробуешь дуэтом на флейте? Я слышал, как ты играл на крыше.
— Ну коли ты просишь, то попробую, только перекусим, — Христо мнёт затёкшее плечо и стряхивает непойми откуда взявшуюся солому со шляпы. — Всё желаешь призвать какого-нибудь скандинавского мудреца?
— Да он убитый был, но вдруг… Из всех остальных не требовал ничего взамен, только вопросы задавай, — вздыхает с грустью Сал. Скучает по отцу, по маме меньше, ибо почти не помнит её. — Поэтому сначала песенку Квасира, а после — танец воскрешения.
— Мой любимый, — смеётся Христо. — Что ж, любоваться на тебя мне только в радость. Вперёд! — резко встаёт он с кровати и будто пьяный пошатывается недолго. — Может, с флейтой получится призвать того, ох-эх, Квасира! Но до того, как мама моя вернётся с лавки, иначе опять по шляпе получу.
С весельем на душе и теплотой в сердце Сал и Христо отправляются в кухню, а затем на большую веранду с открывающимся видом на высокий тёмный лес. Впереди — весь вечер ярких мелодичных звуков, песен на языках, которые знает лишь Сал, и кружащих шаманских танцев.