Так бодро наобещав с три короба, Кун совершенно не был уверен, что сможет всё устроить. Ну, то есть… Он знал лишь один способ — деньги. И лишь одного человека, к которому мог его применить — всё тот же Глава Стражи Шень. Это к нему Кун заявился сегодня с просьбой впустить его в камеру к заключенному и не беспокоить. И если тогда все прошло легко, то что ему ответят на возросшие аппетиты?

Шень обладал хмурой внешностью и грубой повадкой, но, услышав новое предложение Куна, расплылся в похабно-понимающей усмешке:

— Что, так понравился? — просипел он. — Могу устроить на сутки. Стоимость в десять раз больше. Желательно, вернуть живым, иначе — оплата неустойки. Идет?

Вот так запросто? Легкость, с которой Шень соглашался нарушить правила, была подозрительна. Мерзко было также то, что он практически верно угадал намерения Куна. Всего сутки… Как он объяснит это Лао? Ладно, нечего сомневаться, большего он сейчас не добьется:

— Идет!

Мешочек с монетами быстро скрылся в лапище Главы Стражи.

***

Лао снова погрузился в медитацию, стараясь не ждать и не думать. Но каждый шорох и тем более каждая проверка стражи заставляли сжиматься сердце, а потом укорять себя за тщетную надежду. Какая нелепая вышла жизнь, чтобы в конце ее не только быть подвергнутым позорнейшей казни, но еще и ввязаться в мутную историю после. И о чем-то теперь переживать, надеяться… Лао не хотел падать духом, но рассудком совершенно ясно понимал, что обречен. Эта интрижка не могла привести его к свободе, а значит… ну, они просто скоротают время. Даже если их разоблачат, что такого может ожидать Лао, чего бы он уже не перенес и не ожидал в любом случае в будущем? Пытки, побои… Он свыкся с тем, что его телом и болью считают себя в праве распоряжаться другие. Повторная казнь? Это всё-таки вряд ли, таких случаев он не знал… В конце концов, живым он отсюда не выйдет. Ну, то есть, только в «отдаленные обители», да… Что может ожидать Куна, он думать не обязан — уж увольте! Этот могучий юнец пусть сам разбирается с проблемами, которые могут возникать из-за его желаний. Тогда какой прок он собирается извлечь из этой связи? Ну, он обещал вытащить его отсюда — вот и польза. Где угодно лучше, чем здесь. И если молодой господин ожидает эротического вознаграждения — это кажется вполне справедливым. Ловко же он придумал продолжить сближение минетом — теперь уместно будет отплатить ему тем же…

Лязг ключа в замочной скважине. Лао вздрогнул. Стража? Он всё ещё запрещал себе надеяться, но уже готов был признать — очередная попытка очистить разум с треском провалена. Всё это время, не переставая, Лао продолжал думать об этом мелком паршивце с его затеями!

— Господин Лао! — раздался знакомый шепот. Укутанная в черное стройная фигура проскользнула в темницу, на этот раз без лампы. — Вы здесь?

В камере было темно, но глаза Лао привыкли к отсутствию света.

— Увы, да, мой юный друг.

— Это не надолго! Подойдите, прошу, я ничего не вижу.

Когда узник подошел к Куну, тот нашарил его рукой и, слегка оступившись, уцепился в его плечо, заключая таким образом в объятья. Они задержались в этом положении чуть дольше необходимого, даже частое сердцебиение друг друга оба чувствовали в этот момент… Но медлить опять не стоило.

— Вот, наденьте плащ. — Кун достал такое же черное одеяние как у него, Лао быстро облачился. — Уходим!

В кромешной тьме они шли по коридорам подземелья, не встречая стражи. Значит молодой служитель не соврал — он действительно мог устроить то, о чем наболтал! Лао трудно было идти быстро, Кун поддерживал его под руку и тянул вперед. Несколько поворотов и лестниц — и вот уже чувствуется свежий воздух. Вскоре они оказались в освещенном лунным светом дворе, над ними было звездное небо.

«Интересно, который час? В любом случае, это ночь того же дня, который должен был стать самым страшным в моей жизни, — думал Лао, — и что я творю? Крадусь из темницы, чтобы заняться блудом с палачом! Жалкий итог».

Они проскользнули через задний вход одного из покоев служителей. Он просто привел его к себе? Какая наглость!

— Располагайтесь! — сказал Кун, проведя его в комнату. — Здесь нас никто не побеспокоит.

Лао огляделся. Комната была убрана роскошно, но изящно, её освещало множество неярких ламп. Помимо мягкого ложа, он также заметил накрытый стол и приготовленную ванну. Попав в столь разительно отличающуюся от тюремной обстановку, Лао немного растерялся, но старался держаться естественно.

— А у тебя тут мило, Кун! А это всё для меня? — указал он на стол и ванну. Ему не хотелось изображать ложную скромность.

Кун, улыбнувшись, кивнул:

— Да. Прошу вас, сначала примите ванну, пока вода не остыла. Я немного разбираюсь в медицине и добавил в воду целебный отвар. Я хотел бы помочь вашему телу оправиться от перенесенных невзгод. В сущности, в этом и заключается мой нынешний план. Но прежде, вот, — он протянул Лао флакон, — выпейте, это должно восстановить ваши силы изнутри.

Лао подумал, что в его положении несколько неосмотрительно так доверяться служителю Ордена и принимать питье из его рук. Но, черт возьми, что в этой ситуации вообще можно назвать осмотрительным?! Да и не вызволил же он его, для того чтобы отравить! Он залпом выпил снадобье — это оказался горько-сладкий травяной состав со вкусом женьшеня. Простое восстанавливающее средство.

Лао был тронут. Хотя ему и не хотелось бы скрывать своих чувств, но не мог же он просто повиснуть у юного служителя на шее в знак благодарности! Так что Лао держал свои эмоции при себе и продолжал в нерешительности стоять посреди комнаты.

— Давайте, давайте, вода стынет, — поторапливал Кун. — О, если вы не хотите снимать при мне одежду, я отвернусь! — по своему истолковал заминку юноша.

На это Лао отреагировал искренним смехом, сбрасывая одежды:

— Кун, друг мой, прошу, не утруждайся!

Глядя на его обнажающуюся фигуру, Кун застыл. Его гость двигался без малейшей скованности, складывая одежду рядом на полу, потом выпрямился и встал, подняв на Куна глаза. Сложно было прочитать их выражение. По крайней мере, ничего, что было бы ожидаемо испытывать в его положении, в них не было. Ни опасений, ни угодливости, ни даже неловкости… Вскоре взгляд Куна невольно заскользил по его телу, отмечая контраст некогда холеной красивой внешности и множественных ран, говорившим о бесчеловечном обращении, которому был подвергнут его подопечный.

Кун непроизвольно приблизился к нему, прикоснулся к ушибу на груди, погладил исцарапанное плечо. Лао понял его действия по-своему — ему казалось, что всё может начаться прямо сейчас, но не хотелось бы угождать ожиданиям служителя так скоро…

Доскользив взглядом до интимных мест, Кун, наконец, опомнился и, не давая себе залиться румянцем, потянул Лао за руку к ванной.

— Прошу вас, — обратился Кун к гостю, когда тот погрузился в воду, которая, к счастью, ещё не успела остыть, — пока у нас есть время, вы могли бы рассказать мне о себе. Только то, что посчитаете нужным. Меня действительно интересует ваша персона, но это мой личный интерес. Он не имеет никакого отношения к Ордену и к службе.

Лао наслаждался давно забытым, словно из прошлой жизни, ощущением легкости тела в теплой воде. Откинулся назад, закрыл глаза. Что мог он поведать любопытному юноше? Чтобы оттянуть момент, погрузился в воду с головой, а когда вынырнул, мокрые длинные волосы облепили его плечи и ключицы упругими кольцами.

— Кун, в самом деле, это непростой вопрос! Ну, что может рассказать преступник и предатель функционеру Ордена, чего не было бы оглашено в приговоре?

— Я слышал, что вы не признали вины. — Он налил себе в ладони душистого шампуня и вспенил его, явно вознамерившись помочь Лао вымыть волосы. — Позволите?

Лао оставалось только соглашаться, и он с улыбкой кивнул:

— Тем не менее большая часть изложенного в приговоре — в фактической его части — правда. Просто я не признаю в этом никакой беды.

Кун заботливо массировал его голову и озадаченно хмурился:

— Там говорилось, что вы воспитывались в Ордене и покинули его без позволения…

— Именно так.

— А также, что вы не разделяете ценностей и враждебны идеологии нашего Ордена. — Его пальцы касались волос Лао, аккуратно перебирая пряди.

— Совершенно верно. И, несмотря на это, я не понимаю, почему из этого следует, что я непременно должен быть схвачен — заметь, через столько лет, за тридевять земель! — осужден, подвергнут казни и, в конце концов… — Он осекся. Не хотелось поднимать скользкую тему «отдаленных обителей» со служителем.

Кун, сохраняя недоуменное выражение лица, полил голову Лао из кувшина, чтобы смыть пену. Часть воды стекла по лицу, и Лао возмущенно отфыркался.

— Ох, простите! Но как можно не разделять ценности Ордена, если они просто констатируют незыблемые истины морали и устройства общества? — с видимой искренностью возразил служитель.

От такой дидактической речи Лао не выдержал и истерически расхохотался. Просто юный щенок режима! Повторяет вызубренные пустые слова, но действительно уверен в их правильности!

— Кууун, мальчик мой, — протянул он, задыхаясь, — какие истины морали в том, чтобы насиловать человека перед толпой только за то, что он считает эти истины ложными, как и само насилие? Что за устройство общества вынуждает членов Ордена давать обет безбрачия, после чего их непременно тянет на всяческие однополые непотребства? Конечно, таким образом, почти каждый становится подходящей жертвой для подобной расправы — зависит только от того, как скоро на тебя донесут, в какой момент сделают жертвой интриг в борьбе за положение в иерархии! Ты когда-нибудь думал об этом? Конечно нет — здесь воспитывают неспособными на сомнения! Да уж, что это я…

Кун открыл рот, словно желая что-то возразить, но не находил слов. Перед ним действительно отъявленный смутьян, который даже в такой момент не оставил своих наклонностей сбивать служителей с пути истинного. Просто дух захватывает, до чего интересно! Вот уж он точно не ошибся, что обратил на него внимание.

Не то чтобы он не знал о некоторых теневых аспектах жизни в Обители, которые не совсем согласуются с написанным в Уставе… Но всё это было допустимой необходимостью. В целом же порядок был нерушим и прочен. Кун понимал, что иначе и быть не могло. А за свое положение не беспокоился — доносы на кого попало не пишут, у него были надежные тылы, и по иерархии он пока поднимался только вверх.

— Господин Лао, оставим пока это. Я вижу, вы полностью остались под влиянием своих тлетворных воззрений. А ведь они довели вас до такого финала… — Кун укоряюще покачал головой, но заметив реакцию Лао на свои слова, приподнял руки в примирительном жесте: — Всё, правда, извините, не будем об этом. Позвольте, я помогу вам намылиться.

Давно Лао так внутренне не кипел от возмущения. Потребовалось сделать несколько глубоких вдохов и выдохов, напоминая себе, что он пользуется гостеприимством юного палача с промытыми мозгами, и сейчас совсем не время для контрпропаганды. Это не слишком помогло. Через некоторое время он резко встал, подняв волну брызг, которые попали и на одежду юного служителя.

Промокший Кун тоже несколько поостыл, улыбнулся и снял верхнее платье. Затем взял в руки вспененную губку и принялся аккуратно проводить ею по телу Лао, стараясь не задевать раны. Всё-таки этот человек, какого бы образа мыслей он не придерживался, оказался (хотя и вследствие собственных действий) в крайне тяжелой жизненной ситуации. Главным желанием Куна сейчас было, насколько это в его силах, облегчить его страдания. Он совсем не хотел злиться на Лао. В конце концов, он уже достаточно наказан, а что не отрекся от ереси… Это не его, Куна, дело — на то и существуют исправительные отдаленные обители.

Он постеснялся продолжать, когда дошел до интимных мест, и передал губку Лао, а сам пошел за теплым пушистым халатом.

Кун даже не знал, правильно ли поступил, затронув эту тему: с одной стороны, так стало ещё интересней, но с другой, это как-то сбило тот наметившийся между ними настрой на сближение и доверие. Возможно, лучше было бы оставаться в неведении об истинных воззрениях друг друга, для того чтобы… Хотя, если подумать, всё это и так было ясно — предатель и функционер — но будучи лишь фоном, не высказанным явно, казалось не имевшим большого значения. Зато теперь им придется преодолевать пропасть заново — что ж, это тоже достойный вызов!

Во всяком случае, сейчас он с улыбкой помог Лао выйти из ванны и надеть халат. Тот принял его заботу с лукаво-виноватым выражением лица — мол, такие дела, что поделаешь!..

Лао тоже было не по себе от вспыхнувших разногласий, он обещал себе не касаться больше этой темы и не позволять ей влиять на их взаимное обращение сейчас.

— А теперь к столу! — преувеличенно радушным жестом пригласил его к трапезе Кун. — Но, предупреждаю, там нет особых изысков. Только то, что можно после долгого воздержания от нормальной пищи. И прошу, ешьте понемногу и не спеша. Приятного аппетита!

— Спасибо, Кун! — Лао приподнял крышки и разглядывал яства. Тут была рисовая каша, фруктовое пюре и даже обложенное льдом мороженое! Он привык подавлять чувство голода, но сейчас ему в очередной раз стоило больших усилий не повиснуть на шее у благодетеля. — Мороженое! Кун, ты прелесть! — всё же воскликнул он, лучезарно улыбаясь.

Кун опустил глаза. Принимать благодарность от этого человека почему-то было неловко…

— Это не вредная пища. Она придаст энергии и охладит внутренности. Угощайтесь.

Он смотрел, как Лао неспеша пробует кушанья. Тот действительно держался весьма изящно — ни за что и не скажешь, что сегодня этот человек терял сознание от голода.

Дойдя до любимого десерта, Лао не скрывал удовольствия:

— Ммм, восхитительно! А ты не присоединишься? — протянул он чашечку Куну.

— Нет, я не голоден. — Юноша отрицательно покачал головой. — Но, может быть, по чашке вина?

— Не откажусь. А это тоже не вредно, мой юный лекарь?

— Отнюдь. Даже полезно. Иначе я не стал бы предлагать.

Юноше хотелось продолжить разговор, но на ум не приходило ничего, кроме идеологических разногласий, только что вызвавших между ними стычку. Он всё же не удержался и отметил:

— Господин Лао, я согласен, что принятый у нас обычай казни выглядит отчасти слишком жестоким, — Лао чуть не поперхнулся вином, — но на самом деле это просто символический акт перед отправкой в исправительные отдаленные обители. Он необходим для назидания прочим, иначе в их глазах предательство и попрание устоев выглядело бы незначительным допустимым проступком. Как будто, после уличения в подобном, виновника просто переводят на другое место службы. Ведь в нашем гуманном Ордене не существует смертной казни! — изрек он не без положенной великодушной горделивости.

Расслабленный после ванны, сытый и отяжелевший от вина, Лао не обнаружил в себе и следа былого возмущения — просто не было на это сил. Он только потер рукой лоб и с грустной улыбкой смотрел на этого звонкого неофита, который готов был спокойно рассказывать ему, почему то, что с ним происходило, нормально. Необходимо. И даже праведно. Что ты с ним будешь делать? Однако, если уж он сам снова затронул тему «обителей»…

— Это всё прекрасно и логично, Кун, понимаю. Есть только одно «но». Что если никаких исправительный обителей просто-напросто не существует? Оттуда ведь никто не возвращался. Оттуда во внешний мир не просачивается никакая информация. Никто не знает даже где они. Просто допусти. Что на самом деле происходит с осужденными? Куда они исчезают?

Кун недоверчиво приподнял бровь — такое предположение казалось ему абсолютно неправдоподобным. Он решил завтра покопаться в архивах, чтобы доказать Лао, что он ошибается. Естественно, никогда раньше он не интересовался судьбой осужденных. Ведь в обители отправляют навсегда… От последней мысли он растерянно замер, словно и об этом ранее ему думать не приходилось. Кун не стал ничего отвечать и ужин продолжился в молчании.

Лао чувствовал, что чем дольше протекало застолье, тем ближе становился час расплаты, и уже начал продумывать, как подступиться к этому без полной потери собственного достоинства. Кун при этом никак не выдавал своих дальнейших намерений, но когда они допили вино, довольно прямолинейно указал гостю на ложе. Лао несколько опешил от такого напора, однако этот лекарь-любитель сказал:

— Прошу вас, присядьте сюда. Нужно до конца обработать ваши раны, у меня есть целебная мазь, а потом вы наконец сможете выспаться. План на сегодня таков.

С некоторым облегчением Лао улыбнулся, позволил Куну помочь себе снять халат и упал на мягкое ложе, утопая в подушках. Как же давно он не лежал на настоящей постели! Казалось, он парил облаках и легко мог ускользнуть в сон прямо сейчас. Чтобы этого не случилось, он перевернулся на бок и подпер голову ладонью. Зрелище подобной позы не оставило равнодушным Куна — он даже отвел взгляд, специально начав возиться с ёмкостью для мази. Лао было забавно подмечать в дерзком и своевольном экзекуторе подобные признаки стыдливости. Сам он держался нарочито бесстыже и раскованно, будто бы подобное для него было нормой, лишь бы не признавать себя в положении бесправного заключенного, с которым служитель может сделать что угодно и без его согласия. Что на самом деле и было сейчас единственной истиной… Лао только не хотелось бы выглядеть слишком угодливым, готовым на всё. Сложно было соблюдать баланс. Слова Куна о том, что его лечение — это и есть весь план на сегодня, он и вовсе пропустил мимо ушей. Ну, нет уж, знаем мы, зачем узников похищают из камер, кормят ужином и вином поят! Тут он был настроен однозначно.

Кун наносил мазь аккуратно, даже нежно. Прикосновения были приятны, мазь холодила кожу.

— Кун, ты словно играешь в лекаря. Это так мило, — улыбнулся Лао.

— О, можно сказать, что медицина — это одно из моих увлечений. Я достаточно неплохо разбираюсь в устройстве организма и знаю, как восстановить здоровье и поддержать силы, — отвечая, Кун легко проводил пальцами по ушибу на груди.

Глядя в его сосредоточенное лицо, Лао уже не мог сдержать слов искренней благодарности:

— Я действительно признателен тебе за всё, что ты сделал для меня сегодня. Правда. — Он даже коснулся его руки, но на ум вдруг с горечью пришло совсем другое: — Но вот скажи, те люди, которые нанесли мне все эти увечья, они тоже действовали исходя из необходимости, праведности и гуманности?

Кун изобразил на лице огорченное и слегка виноватое выражение:

— Увы, что поделаешь, это низшие служители, их жизнь нелегка, понятие истинного гуманизма им недоступно. Конечно, это нарушение порядка, но, да, оно неизбежно. Они не могут сдерживать свой гнев при виде преступника.

Лао рассмеялся не в силах на него сердиться:

— Кун, мальчик мой, ты безнадежен! Образцовый служитель Ордена, тебя ждет блестящая карьера! Но не могу не отметить, что пытают-то они с соизволения дознавателя, который отнюдь не является низшим служащим.

— Это не так. Дознаватель знает свое дело. В уставе пытки строжайшим образом запрещены — всё сказанное с их применением не будет признано судом, это всем известно.

— И всё же они неизбежны?

— Это не пытки. — Голос юноши казался слегка отстраненным, словно он понимал, как непоследовательно звучит то, что он говорит. — Просто случаи ненадлежащего исполнения обязанностей со стороны рядового персонала.

— Кто-нибудь бывал наказан за это?

— Это не в обычае, — повел плечом Кун и вздохнул: — Но, когда я займу соответствующую должность, я попытаюсь это изменить. На самом деле, я согласен с вами, всё это выглядит не слишком… благообразно. Систему нужно было бы подкорректировать.

— Звучит почти как крамола. Берегись моего разлагающего влияния, Кун — вдруг ты всё же не вполне безнадежен! — потягиваясь, произнес Лао и перевернулся на живот, чтобы Кун мог намазать спину.

Юному служителю наконец удалось внимательно рассмотреть раны, и то, что он видел, не оставляло равнодушным. Он не был особо сердобольным по своей сути, но отдавал должное красоте тела, а также высоко ставил человеческое достоинство. Поэтому, представляя удары, уродовавшие это изящное тело, он также думал о той боли, которую должен был перенести этот нераскаянный, но такой гордый, такой удивительно невозмутимый и сильный духом человек. От этого у Куна щемило сердце. Казалось, что такому человеку, как Лао, предначертано было блистать, получая назначение за назначением, побеждая во всех орденских интригах. Стремиться к вершинам карьеры и нежиться в окружении положенных такой одаренной натуре благ. Тогда они могли бы быть вместе как партнеры и сердечные друзья… Это, конечно, смертный грех, но при определенных условиях на это смотрят сквозь пальцы — главное, чтобы положение обоих было достаточно высоким и прочным. Кун попытался отвлечься от этих мыслей. И на что же он это променял — вот, чего он решительно не мог вообразить! Побег — куда, зачем? Известно же, что это наитягчайшее преступление, предательство всех лучших идей в этом мире. Служения, праведности, целомудренности… Кун почувствовал какую-то уязвимость в своих рассуждениях и бросил их. Он закончил наносить мазь, и сейчас просто поглаживал, как бы покрывая ещё одним слоем, полосы от плети на спине. Хотелось бы ему поцеловать их…

— Ну вот и всё! — объявил Кун. Лао перевернулся на спину и лег, опершись на изголовье. — Теперь вы наконец можете выспаться. Мазь полностью подействует через несколько часов, а сон должен восстановить ваши силы.

Он замолчал, не зная, как сказать, на сколь недолгий срок он смог выкупить его свободу.

Лао прикидывал, насколько тот серьезен, недоверчиво приподняв бровь: «Нет, так мы не договаривались! То есть всё это просто так, и я даже не смогу как следует отблагодарить своего благодетеля?» — удивительно, но это вырвалось у него вслух.

— Я разбужу вас за несколько часов до времени возвращения в камеру. Нам отведено ровно сутки, — не глядя в глаза, пробормотал юноша. — Тогда, если вы не передумаете…

Сердце Лао сжалось в груди. Сутки. Ну да. С чего он взял, что это продлится долго.

— Всего сутки! — прямо выпалил он. Кун поёжился, а Лао как ни в чем ни бывало продолжил: — Тем более в нашем положении не стоит ничего откладывать на потом!

— Я правда не считаю, что вы мне чем-то обязаны. Всё, что я сделал, было сделано мною по собственному желанию. Я просто не мог оставить вас там. К тому же, будем честны, я и так уже воспользовался своим положением…

— Ох, хорошо, хорошо! Тогда то, что я сделаю сейчас, тоже будет сделано исключительно по моему собственному желанию — желанию отдать один из долгов. Или ты оттолкнешь меня, Кун? Я что, слишком навязчив?

Для Куна всё это прозвучало неожиданно. Как и та видимая легкость, с которой Лао воспринял новость о сроке свободы. Это принесло некоторое успокоение. И, конечно, он не хотел бы его оттолкнуть, но из-за того, что Лао говорил об этом так прямо, слегка растерялся. Нет, он не собирался играть в недотрогу и готов был изменить свой план…

— Нет, — проговорил он, склонившись над Лао так, что черные пряди сплошной занавесью отделили их от всего вокруг, и повторил тише, — нет. Будет так, как хотите вы. В конце концов, я только и хотел предугадать ваши желания и не стану им перечить.

— Вот и славно! — Лао с улыбкой обнял его за плечи и повалил на бок, чтобы поменяться позициями.

Он был обнажен, а на Куне было легкое нижнее платье. Узник развязал пояс и распахнул полы одеяния служителя. Лао впервые оказался в активном положении по отношению к своему бывшему палачу — это заводило ещё больше, но вызывало опасливое ощущение. Будто бы он мог сделать что-то неугодное, как-то перегнуть… Это ощущение не нравилось Лао, и, чтобы избавиться от него, он вел себя нарочито уверенно и доминантно. Провел ладонями по груди юноши вниз к животу, ощупывая рельеф, плотоядно разглядывая свою добычу. Перед ним было очень молодое, ухоженное, но сильное тело, с мягкой белой кожей, вздрагивавшее от прикосновений Лао, как от щекотки. Просто юная плоть — он готов был забыть, что за человек перед ним и что за странные отношения между ними… Просто отдаться плотским утехам.

Всё-таки и для Лао, как для воспитанника Ордена, подобного рода близость не была чем-то совсем необычным — в Обители не было женщин, и естественные желания часто находили выход нетрадиционным образом. Тем более лицемерным кажется строгий ханжеский устав, когда его преподает наставник, который вне уроков обучает совсем другим премудростям… Но у воспитанников никакого диссонанса это почему-то не вызывало. Зато облегчало работу органам правосудия, когда приходила пора показательной расправы над очередной жертвой — нарушителями целомудрия были практически все, куда ни ткни.

Лао хотел продемонстрировать этому мальчишке всё, на что был способен. Помнится, они ещё не позволяли себе поцелуев — не пора ли несколько преступить эту грань? Он склонился над Куном, щекоча улыбающимся взглядом и ниспадающими прядями волос. Не мог распознать выражения на его лице — оно было спокойным, принимающим и в то же время каким-то отсутствующим. Ничего, скоро ему придется сорвать этот покров спокойствия! Он провел пальцами по щеке юноши, тот чуть улыбнулся. Медленно склонившись ближе, Лао впился жгучим поцелуем в самое нежное место на шее. По телу Куна словно прошел разряд, он запрокинул голову, резко глубоко вдохнул, но не издал ни звука. «О, так ты собираешься сдерживаться! — думал Лао. — Что ж, тем лучше! Тебе это дастся нелегко». Скользнул ладонью по телу, обхватил пальцами уже отвердевший член. Пока рука совершала плавные движения, губы и язык ласкали шелковистую кожу, осыпая дразнящими поцелуями ключицы, соски, живот, спускаясь всё ниже…

Кун прикусывал нижнюю губу и метался головой по подушке, глаза были полузакрыты — он выглядел так беззащитно и уязвимо в этот момент…

На самом деле, сейчас ему было приятно, очень приятно и… спокойно. Он не понимал, откуда в нем взялось чувство доверия к этому человеку, но был уверен, что тот с ним искренен, что всё пройдет хорошо, к их взаимному удовольствию. А мысль о том, насколько Лао оказался готов к этому, так что практически сам настоял на интиме, еще больше грела душу. Может быть, наоборот, стоило быть начеку — мало ли что может задумать преступник в отчаянной надежде спастись — но он оказался абсолютно беспечен. Можно было бы счесть это недальновидной самоуверенностью, но Кун предпочитал думать, что просто хорошо разбирается в людях. Он верил, что Лао не хочет ему навредить.

Когда наконец жаркие губы сомкнулись вокруг члена, Кун всё же испустил легчайший полустон-полувздох. Не то чтобы стойкое молчание во время секса было для него незыблемо, но он считал, что так правильно, во всяком случае, когда ты в «мужской» позиции. Но с Лао это оказалось действительно непросто! Его техника была терзающе-разнообразна. Он менял скорость, менял силу сжатия, иногда прерывался и продолжал ласки ладонью… Словом, как только Кун приноравливался к новому ритму, для того чтобы, зная, чего ожидать, продолжать стоически сдерживаться, он придумывал что-то новое, и Кун ещё не раз испускал лихорадочные вздохи и кусал губы. Невозможно!

— Господин Лао, — кое-как прошептал он срывающимся голосом, — вы не могли бы… несколько изменить позу? Я хочу… тоже иметь возможность…

Лао сообразил, чего от него хочет Кун, и, почти не отрываясь от дела, лег так, чтобы тот мог достать до его члена рукой. Что ж, он был не против — его возбуждение тоже жаждало найти выход.

Кун чувствовал, что оба сейчас на пределе, и был очень нежен, мучительно нежен — ладонь, обильно смоченная слюной, скользила по стволу, почти его не сжимая. Но когда Лао повышал темп движений, то получал как бы зеркальное отражение своих действий. Что бы он не предпринял, Кун находил возможность возвратить ему наслаждение в ответ. Так они дразнили друг друга, доводя возбуждение почти до крайней точки, но ловко соскальзывая в последний момент, чтобы продлить эти взаимные ласки как можно дольше.

Лао отдавался своему занятию самозабвенно — не чувствовал ни хода времени, ни собственного израненного тела — только наслаждение наполняло его, казалось, до кончиков пальцев. Он действительно позабыл кто они и где, только помнил, что ещё должен извлечь из этого юного тела финальный громкий стон, как трофей, увенчивающий свои старания. Конечно, в конце концов ему это удалось, но только после того, как Кун, начав действовать напористо и безоглядно, довел дело до того, что его сжимающая член рука покрылась блестящим густым семенем.

И всё же это произошло почти одновременно — ещё не стихло сдавленное мычание Лао, как Кун, отбросив всяческие рамки, огласил комнату долгим томительным стоном. Ох, у него было такое ощущение, как будто до этого он сдерживался всю жизнь! Его тело, как и член во рту Лао, долго продолжало содрогаться, и стон повторялся, хотя и всё тише, с каждым судорожным выдохом.

Оба они не вполне понимали, почему обычный половой акт вызывал у них такую бурю эмоций. Если для Лао всё можно было частично объяснить контрастом пережитых в темнице страданий и неги роскошных покоев, жестокого обращения ранее и заботы, которой окружил его теперь Кун, то сам юный экзекутор никак не мог взять в толк, почему эта блажь настолько затянула его, что сейчас он воспринимает их близость, как что-то самое важное и сокровенное в своей жизни. Не мог себе представить, что не увидит больше Лао никогда, а ведь именно это и произойдет, когда вскоре того отправят в отдаленные обители. Он что-то говорил о них… Точно, он говорил, что их, возможно, не существует. Значит ли это, что преступника на самом деле могут просто умертвить? Нет же. Нет! Кун не представлял, как жить в мире, где уничтожают такого прекрасного, такого невероятного человека, как Лао. Но ведь и сами отдаленные обители, как о них говорят — это и есть изъятие человека из мира. Навсегда.

— Господин Лао, — сказал юноша, едва обретя голос, — вы просто невероятны! Мне… было…

К тому времени Лао отстранился и посмотрел прямо в глаза, снизу вверх.

— Мне тоже было очень хорошо, малыш! — уже коронным своим обращением прервал он Куна.

Что-то нашло на них обоих, и они в голос рассмеялись. Лао упал головой на подушку рядом с Куном.

— Это был очень длинный и очень странный день. Пожалуй, самый длинный и странный в моей жизни, — задумчиво, немного сонно произнес Лао.

По ощущениям, приближался рассвет, а он помнил, как в прошлый раз с рассветом его начали готовить к экзекуции, поместив в исполняющий роль карцера тесный каменный мешок. Каждый раз, когда стража переводила его с места на место, на теле появлялись новые ушибы — они никогда не упускали случая распустить руки, выдумывая несуществующие провинности… Ох, сейчас вовсе не хотелось думать об этом!

— Ты лучшее, что случилось со мной в этой Обители, Кун. Прошу, знай, я очень ценю всё, что ты для меня сделал, хотя и не понимаю, почему… — Он запнулся. Не хотелось портить всё затянутыми благодарностями.

— Потому, что не мог остаться равнодушным к такому человеку, как вы, — просто ответил Кун. — Вы сами должны знать, какое впечатление производите.

— Да уж, особенно на служителей Ордена, — усмехнулся Лао. — Они тоже жить спокойно не могут, зная о моем существовании.

Повисла пауза.

— О, представляешь, я даже на минуту забыл, что и ты из их числа! Как неловко, — улыбался Лао, уже почти сквозь сон. — На самом деле, я тоже могу сказать тебе, что ты не похож ни на кого из знакомых мне служителей. Ты — вездесущий демон и милосердный палач!

— Господин Лао, я так не хотел бы, чтобы с вами случилось ещё что-то… плохое. Я… что-нибудь придумаю! Приложу все усилия… — Кун чувствовал, что каждое его слово звучит ещё более жалко и глупо, чем предыдущее, но ему повезло: Лао уже ничего не слышал. Просто уснул. С улыбкой на лице.