Сам Кун спать не мог. Он укрыл Лао легким одеялом и вышел на террасу. В небе уже намечался рассвет, светлея там, где будет заря, и делая воздух прозрачнее. Было сыро и свежо — то, что нужно, чтобы охладить пыл после безумной ночи. Кун укорял себя за то, что в последнем разговоре с Лао растерял всё свое остроумие и скатился до чего-то вроде блеклых слов восхищения и нелепых несбыточных обещаний. Его оправдывало только то, что он был под воздействием гормонального потрясения, а вся кровь оттекла от мозга в другое место. Он ничего больше не мог сделать для Лао. Пройдет утро, день и вечер, и часам к трем ночи он вернет его в темницу, откуда вывел. Всё это время Лао проспит — это необходимо его организму, в этом Кун не сомневался. Может быть, он разбудит его немного заранее, и они ещё смогут вместе поужинать и побеседовать… Но это всё.

Или — нет?..

Словно молния, мозг пронзила не мысль даже, а только допущение. Что, если… Да, безумие, да, не сработает. Но… что, если действовать так, как будто это возможно? Как будто он решится? Не стоит даже размышлять об этом. Просто… подготовить несколько маленьких незначительных моментов. Что если делать, а не думать? Это хотя бы давало шанс легче перенести этот пустой и безысходный в ином случае день.

Пока все в Обители ещё были погружены в сон, Кун не мог приступить к осуществлению своего… не плана, но набора некоторых действий, который постепенно складывался в его уме. Он вернулся в комнату, где спал Лао. Глядя на его такое безмятежное и сейчас особенно беззащитное, красивое лицо, он присел на край кровати и потерял счет времени. Его мысли сбивались с образов действий, которые он собирался предпринять сегодня, на понимание их абсолютной бесплодности — ведь даже думать об их цели он просто-напросто себе запретил.

Пришло вдруг на ум, а как он сам вел бы себя в подобных обстоятельствах? Кун заметил, что их с Лао характеры и манеры поведения в чем-то схожи. Только Лао сбежал из Ордена примерно в его возрасте, а Кун не мог себе и представить, что должно было бы заставить его самого пойти на такой шаг. Так смог ли бы он оставаться настолько расслабленным, настолько сохранять собственное достоинство и насмешливый тон, не только в темнице и на эшафоте, но и… попав во власть человека, только что исполнившего роль палача? Он сомневался в этом. Кун не мог испытывать жалости к этому человеку, но вовсе не потому, что тот был осужденным преступником. А потому, что все его чувства занимало искреннее восхищение. Теперь он точно знал, что жалости Лао не потерпел бы — просто отринул бы её со смехом.

Кун чувствовал, что загнал себя в ловушку, поддавшись любопытству и своеволию. Каждый следующий шаг был безрассудней и рискованней предыдущего, а вели они и вовсе в никуда. Если Лао вернётся в темницу, то он не был уверен, что сможет навестить его ещё хотя бы раз, а потом он навсегда отправится в отдаленные обители. А если — допустим — не вернется… он всё равно больше никогда его не увидит. Тупик.

Когда первый луч света пробился в комнату, Кун очнулся от смутных дум. Пора действовать! Прежде всего, нужно позаботиться, чтобы во время его отсутствия никому не пришло в голову зайти в его покои. У него были на этот случай собственные замки, ключей от которых не было у прислуги и даже у коменданта Обители. Он завесил и закрыл также окна, надел свой обычный служебный наряд, взял кошелек и направился к выходу. Проходя мимо ложа, он услышал вздох Лао и обернулся к нему. Глаза спящего бегали под веками, голова металась по подушке. Очевидно, ему снился сон, что-то не очень хорошее. Куну и представлять не хотелось, что это может быть: поимка, пытки, допрос у дознавателя… Но казалось, что хотя бы с этим он в силах был помочь. Кун взял его за руку, нежно её пожал и, склонившись, прошептал на ухо: «Всё хорошо, господин Лао. Я рядом. Вы у меня». Это сработало — хотя он и не проснулся, было видно, как постепенно расслабилось его лицо и выровнялось дыхание. Сквозь сон Лао даже чуть сжал его руку в ответ. Куну тяжело было уходить.

***

Всё раннее утро он посвятил Архиву. Само собой, Кун не стал говорить, что конкретно его интересует, просто попросил впустить его в хранилище и уверил, что найдет необходимое сам. Однако всё было тщетно. Никакой информации об отдаленных исправительных обителях он не нашел. Они, конечно, упоминались, как завершающий этап казни-изгнания, но это была только общеизвестная информация. Что вот, мол, с тех пор как в нашем гуманнейшем Ордене отменена смертная казнь, преступники и предатели, совершившие несовместимое с пребыванием в Обители злодеяние, отправляются в отдаленные исправительные обители на вечные времена, где не смогут больше никогда совершать подобные мерзости и пагубно влиять своим растлевающим примером на благонравие служителей Ордена; там они непременно раскаются в своем проступке, осознают как были неправы и так проведут всю жизнь, оплакивая своё падение. И всё. Никакой конкретики. Где они? Сколько людей там содержится, в каких условиях? Даже не понятно, почему «обители» во множественном числе? Сколько же их, есть ли между ними различия? Нет ответов. Кун был обескуражен. Он допускал, что много чего не знал, не интересовался, но был уверен, что где-то эта информация есть. Как у служителя важной должности, у него был доступ высокой секретности, это был самый полный архив — и всё впустую. Напрашивался вывод, что либо есть ещё более секретные архивы, либо выражение «отдаленные исправительные обители» — пустышка для отвода глаз. Кун не понимал, что это могло значить. Да, он знал, что Орденом правят не святые, но не верил в их столь бесстыжую лживость и жестокость, чтобы просто так умерщвлять провинившихся бывших служителей тайком от всех. Да ещё с такой регулярностью… Что-то было в этом не чисто.

Ну да ладно. В сущности, это даже ещё не было частью его «не плана», просто Архив — единственное учреждение, работавшее с утра. Все более полезные места открываются позже. А один его знакомый, к которому небесполезно будет наведаться, вообще не имеет обыкновения просыпаться раньше полудня, так что Кун удачно скоротал время. В конце концов, знание об отсутствии информации — тоже информация, и он её получил.

Ввалившись без приглашения к своему бывшему соученику Юаню, он нашёл его ожидаемо сонным и вялым.

— Главный Экзекутор Кун, — протянул тот и зевая продолжил: — Что привело тебя ко мне в столь ранний час?

— Секретарь Таможни Юань, — притворно расшаркиваясь, отозвался юноша. Они получили новые назначения одновременно и всё ещё бравировали ими каждый раз, завидя друг друга. — Час не такой уж ранний, чтобы я не мог захотеть позавтракать со своим старым приятелем. Всё-то ты спишь!

Кун вошел в покои, обставленные ещё более изящно, чем его собственные. Всё было пропитано ароматом благовоний. Глаза разбегались при виде картин на стенах, многочисленных ширм, яркой атласной обивки мебели… Хозяин этих утонченных апартаментов был невысоким хрупким юношей. В привычной для себя раскованно-ленивой манере он сразу же расположился на одной из кушеток и принялся обмахиваться веером — излюбленным своим аксессуаром, который практически не выпускал из рук.

— Проходи, устраивайся, сейчас принесут еду. Что, пришел отметить свой дебют с утра пораньше? А то вчера как сквозь землю провалился — не видно, не слышно.

— Во имя неба, прекрати называть ранним утром этот почтенный почти обеденный час, — огрызнулся Кун.

Его покоробило напоминание о своих должностных обязанностях. Не хотелось думать о том, что и Юань, скорее всего, видел его за этим неприглядным занятием, и уж тем более делиться с ним впечатлениями. Кажется, тот это заметил, и не стал развивать тему:

— Хватит издеваться, ты прекрасно знаешь мой распорядок дня!

— А можно поинтересоваться, этот распорядок не мешает твоим новым обязанностям на таможне? — тут же подхватил Кун.

— О, даже и не говори об этом! В том-то и дело, что сегодня день, когда я могу работать с бумагами дома, но когда нужно ехать в контору — а это, на минуточку, целых два раза в неделю — это сущий ад! Уснуть-то я могу только с рассветом, ты же знаешь, а туда даже думать нельзя, чтобы опоздать, — покачал головой Юань. — Просто кошмарная пошла жизнь.

— Да уж, Юань, соболезную. — Кун с улыбкой вспомнил, как трудно было будить по утрам этого оболтуса, тогда ещё мальчишку, на учебу — настоящее сражение за начало каждого нового дня!

Принесли еду и напитки. Юань разлил чай по фарфоровым чашечкам и с полупоклоном протянул Куну:

— Угощайся! Так как ты после вчерашнего? — Во взгляде, который он поднял на друга, читалось даже некоторое сожаление — было видно, что это не просто дежурный вопрос.

— Всё в полном порядке! — невозмутимо ответил Кун и тут же перевел тему: — Вот, стало любопытно, что представляют из себя эти отдаленные исправительные обители, куда отправляют после экзекуции. Сходил сегодня с утра в Архив и, представляешь, ровным счетом ничего не обнаружил.

Реакция Юань его мягко говоря удивила. Тот поперхнулся чаем и закашлялся:

— Умоляю, скажи, что ты не просил у архивариуса выдать тебе материалы по отдаленным обителям! — Он активнее заработал веером.

— С чего такой переполох? — пожал плечами Кун. — Зачем бы мне ставить его в известность?

— Ну, хвала небесам! Ты же понимаешь, как наверху отнеслись бы к подобному запросу?!

— А ты? Ты что-то знаешь? Может быть существуют более секретные документы?

— Я? Откуда? Нет никаких документов по обителям. Нет их! Забудь! Кому это нужно? И не спрашивай у меня ничего больше об этом, прошу, — отмахивался Юань.

— Хорошо, хорошо, расслабься, — сдался Кун. — На самом деле я к тебе совсем по другому вопросу. Мне нужна небольшая услуга, связанная с твоими служебными обязанностями. Ты же можешь выправить пропуск?

Юань совсем потемнел лицом — он и раньше подозревал, что с его другом что-то не так, теперь сомнений не оставалось…

— Зачем тебе, Кун? — тихо и без надежды на честный ответ спросил он.

— Мне нужно отправить курьера. — Кун был непоколебим и непроницаем. — Просто не хотел бы делать это от своего имени. Ты же можешь выдать общий пропуск, скажем, на бакалейщика, которого отправляют в город за провизией?

Куну не хотелось признаваться себе, что товарищ мог о чём-то догадаться — для него самого эта затея выглядела не более, чем фантастической блажью. Он просто действовал так, как будто бы собирался её воплотить, понарошку, но, что кто-то может воспринять её всерьез, даже не представлял. Ну, что такого подозрительного в просьбе выписать пропуск?

Юань покачал головой, тяжело поднялся с кушетки и ушел в смежные покои, бывшие его рабочим кабинетом. Через несколько минут он вернулся с казенным формуляром со всеми необходимыми печатями.

Кун радостно принял бумагу:

— Спасибо, Юань!

Перед тем как проводить гостя Юань ни с того, ни с сего, как бы между прочим, спросил:

— А как давно ты получал вести от своего дяди, Кун?

— Пару недель назад. Наверное. Или месяцев… — безразлично ответил юноша.

— Будь осмотрителен, Кун. Береги себя, — предостерег Юань серьезно и как-то печально.

— Не знаю, что ты себе напридумывал, но всё совсем не так. Похоже, что я сошел с ума? — Кун легкомысленно улыбался ему, видя в ответ лишь покачивание головой. — Ну, прекрати!

На прощение он с благодарностью обнял друга. Вопреки равнодушному и скучающему внешнему виду этого человека, Кун постоянно ловил на себе его проницательный и непонятно чему сочувствующий взгляд. Подобная чуткость в этом мире интриг и чинов была непривычна и особенно трогательна. Что-то он в последнее время совсем расчувствовался…

Далее Кун направился к хранилищу личных вещей узников темницы. Если бы он только осознавал, что его могут подозревать, то, возможно, не стал бы действовать так в лоб. Не заметил он также недоброго и колкого взгляда, которым наградил его вслед громила Шень. Однако, ему по-прежнему казалось, что по-отдельности во всех этих поступках нет ничего странного. Да, он желает посмотреть на вещи узника, над которым произвел экзекуцию — это естественно, ведь это его первое дело в новом назначении — просто хочет понять получше свою работу. А то, что вернет он впоследствии пустой ящик, так этого никто и не заметит. Знает он, как они работают! К тому же всё также оплачено.

Кун со странным чувством разглядывал изъятое имущество Лао. Оно умещалось на ладони. Рубиновая серьга — изящная вещица, мастерски исполненная в виде сверкающего кроваво-красного кристалла на короткой серебряной цепочке, и резной, серебряный же перстень с обсидианом — черным, таинственного блеска камнем. И всё. Одежда, вероятно, была уничтожена, но Кун был удивлен, что среди вещей не оказалось оружия. «Ладно, это мы решим», — думал он. И всё же странно, если у преступника не было ничего, чем бы он мог себя защитить… Ну, возможно, в конце концов, что его уже тоже присвоил себе кто-нибудь из стражи.

Весь день Кун слонялся по лавкам, добывая то тут, то там всякие мелочи, которые могли пригодиться. Купил небольшой кинжал, платье рядового служителя, которое не привлекло бы внимания, удобную обувь, надеясь, что у них примерно одинаковый размер, кое-какую еду, которую можно взять с собой. Кожаную сумку через плечо для всего этого Кун приобрел в последнюю очередь и с некоторым трепетом собрался домой. Было ещё рано, вечер только начинался, и он сможет провести его рядом со спящим Лао.

Кун с волнением отпирал собственную дверь — опасался, что что-то могло пойти не так… К примеру, что пленник всё-таки был обнаружен кем-то, или, чем черт не шутит, решил бежать сам, не дожидаясь его забот… Нет, всё в порядке — войдя в полумрак покоев, он с облегчением услышал знакомое ровное дыхание. Стоило ему подойти и вновь вглядеться в это лицо, как Кун почувствовал, что всё проделанное сегодня было не зря. Да, этот человек заслуживал риска и безрассудства. Он практически не думал о том, к каким последствиям для него самого могут привести его действия. Кун не интересовался такими вещами и не мог вспомнить прецедентов, когда кто-то из служителей Ордена помогал бы бежать преступнику. Что им за это бывало? Но знал, что право в Обители работает очень неровно: порой высшая мера применялась, казалось, за сущие мелочи, а от ответственности за серьезные проступки можно было уйти, если за тобой стоят достаточно влиятельные силы. Что до этого, то со связями у Куна всё было в полном порядке — его дядя уже давно был в чине Главного Прокурора Столицы. Собственно, поэтому его и приняли в эту достославную Обитель и уже в столь юном возрасте назначили на должность первой величины. Родители же его рано умерли — это также было причиной, по которой его отправили на воспитание в Орден…

Кун положил сумку с собранными вещами рядом с постелью и отправился раскладывать еду для ужина, которую он также позаботился купить. Кое-что нужно будет разогреть, фрукты он вымыл и потом нарежет. Сегодня Лао уже может позволить себе более тяжелую пищу, которая соответственно и гораздо более вкусная — приятно было думать об этом.

Раньше он не замечал за собой ни подобной заботливости, ни, небо упаси, какой-либо безрассудной жертвенности. Но Кун не чувствовал, что поступает наперекор своему естеству — напротив! Священными для него (помимо Устава Ордена, привычно добавлял он даже про себя) были исключительно его собственные желания — именно им он сейчас и следовал. Что поделаешь! Так уж вышло, что его единственное сокровенное желание сейчас спит в паре шагов от него, укрытое шелковым одеялом. Эта мысль заставила Куна усмехнуться над собой — до чего сентиментально! Но деваться некуда — всё обязано быть так, как хочет он, а он желает лишь, чтобы этот человек имел шанс на жизнь и свободу. И будь что будет!

Кун устроился на кушетке поблизости от Лао, взял в руки книгу и, попеременно, то пытался читать под дрожащим светом лампы, то, задумавшись, смотрел на его лицо. Слушал, как ускользают секунды, минуты, часы… Клонило в сон, но Кун сопротивлялся этому, не желая упускать драгоценное время — последнее, когда они находятся так близко. Около полуночи он с замиранием сердца понял, что пора. Кун пока не мог себе представить, как скажет Лао о том, что задумал. Не знал также, как проведут они это время, на что уместно рассчитывать… Однако, разбудить его он уже должен.

— Господин Лао! — Легким движением провел по щеке и шептал на ухо, приблизившись: — Пора просыпаться, господин Лао!

Заметил, как его глаза задрожали под закрытыми веками, как изменилось дыхание. Просыпается! Не открывая глаз, Лао сладко зевнул и потянулся всем телом. Весьма грациозно — Кун не мог сдержать улыбку.

Лао в это время постепенно вспоминал, кто он и где, и в какой мир ему сейчас предстоит восстать к бытию. В самом деле, это был очень долгий, исцеляющий сон, после которого он чувствовал себя рождающимся заново! Картины, вспыхивавшие в мозгу, поражали то горечью, то удивлением, но сильнее всего было чувство насмешливой симпатии — Лао вспомнил виновника того нелепого, но не лишенного пикантной приятности положения, в котором сейчас оказался.

— А, это ты, малыш… — Он наконец взглянул на Куна, сонным голосом бормоча первое, что пришло на ум: — Мы всё ещё живы — вот так чудеса. Доброй ночи!

— С чего бы нам таковыми не быть, господин Лао? — нашелся юноша. — Доброй.

Пока ничего не объясняя, Кун предложил ему новую одежду служителя и отправился подогреть воду для умывания.

Лао был бы не против ещё поваляться в постели и, может быть, даже затащить в неё Куна, но, видя как тот хлопочет по хозяйству, проворчал:

— А ты всё в заботах… Не иначе опять появились какие-нибудь сногсшибательные планы?

— А то как же! Без них жизнь — не жизнь! — интриговал Кун.

— Знаешь, твоим планам уже пора начать меня пугать. — Лао надел предложенный наряд и, оглядываясь, сказал: — О, знакомые одеяния, ходил я в таких… много лет назад. А в темнице не будет вопросов?

Кун отвел взгляд и пожал плечами. Не отвечая, он ставил разогреваться мясные блюда.

— Прошу, господин Лао, вода для умывания готова, а потом проходите к столу.

Приводя себя в порядок, Лао размышлял о том, что, хотя это и было первое, о чем ему пришло на ум спросить, он сейчас не может себе даже вообразить — вот совсем! — что через считанные часы вернется в темницу, а всё это чудное приключение растворится бесследно. Разве что тело его вновь восстановилось для новых страданий и пыток. Кстати…

— Кун, а твои медицинские познания и правда на высоте! Я давно не чувствовал себя так хорошо. Некоторые ушибы даже исчезли без следа. — Почему-то поблагодарить его прямо Лао не решался.

Но Куну было приятно слышать именно эти слова.

— Я рад, что вам лучше, — улыбнулся он. — Меня вообще больше всего радует, когда удается осуществить задуманное.

Они приступили к ужину. Какое-то время трапеза протекала в молчании, но Лао чувствовал напряженность Куна — по внимательному и какому-то отчаянному взгляду его темных, часто отводимых глаз. В конце концов он не удержался и спросил:

— В чем всё-таки дело? У тебя крайне загадочный вид!

— Я… Нет, ничего. Как вам мясная закуска? Достаточно ли приправ?

— Кун, даже не спрашивай! Честно говоря, я со вчерашнего вечера сдерживаюсь, чтобы не повиснуть у тебя на шее от благодарности, только слова почему-то не идут на язык. — Их лучистые взгляды встретились. — Само собой, всё очень вкусно! Я же не ел ничего подобного всё то время, пока находился в Обители. Не знаю, сколько я здесь — недели, месяцы? Ни разу за это время я нормально не спал, никогда ран на моем теле не становилось меньше, а не больше. Но ты дал мне и нечто большее… Сложно объяснить всё, — замялся Лао. — Позволь мне хоть немного сохранить лицо.

— О, господин Лао, уверяю, с сохранением лица у вас полный порядок! — невозмутимо воскликнул Кун. Ему всё же с трудом удалось не просиять от этих слов, но вовсе не было нужно, чтобы бывший узник рассыпался в благодарностях. — Ну, если уж мы говорим то, что не было сказано раньше… Знайте, что именно ваша манера держаться в столь… неоднозначных обстоятельствах и вызвала во мне желание во что бы то ни стало продолжить общение с вами. И делать всё то, что было сделано… Мне было интересно, как вы поведете себя дальше.

— Стало быть, не разочаровал? — ухмыльнулся уголком рта Лао и из кокетливого озорства положил ладонь на колено Куна.

Тот, не смутившись, приобнял его за плечо, приблизился, словно для поцелуя, и прошептал:

— И продолжаете не разочаровывать…

В этот момент раздался громогласный стук в дверь. Прозвучали такие простые, но всегда неожиданные слова:

— Именем Ордена, откройте! Стража!

Они как раз смотрели друг другу в глаза — каждый заметил, как у другого стремительно расширялись зрачки, но почти не менялось выражение лица, только чуть решительнее поджимались губы.

— Кун, к тебе гости? Чего им? — попытался съехидничать Лао.

Когда залп стука раздался повторно, Куну удалось сбросить оцепенение. Он вскочил и, схватив сумку, швырнул её Лао:

— Господин Лао, вам пора! Не теряйте времени!

— Что?..

— В заднюю комнату. Через окно. Уходите крышами! — отрывисто давал инструкции юноша.

Дверь начали ломать.

Кун вытолкал Лао в соседнюю комнату — это была маленькая гардеробная — распахнул окно и, всё ещё сжимая плечи узника, побелевшими губами проговорил:

— Прошу, попытайтесь сохранить свою жизнь. Скорее!

Лао наконец понял, что медлить больше нельзя. Дверь уже трещала под напором непрошеных гостей. Они будут здесь через считанные секунды.

— Мой милосердный палач, твой план оказался чересчур сногсшибательным! Не дай им себя сломать! — Он чуть сжал на прощанье плечо юноши и выскользнул в окно. — Прощай!

Как только узник скрылся, Кун сделал над собой усилие и метнулся навстречу страже — они не должны сразу понять, как тот ушел. Он успел, и в тот момент, когда громилы вломились в комнату, уже стоял напротив дверного проема, скрестив руки на груди.

— Что вы себе позволяете? По какому праву врываетесь в частные покои Главного Экзекутора? — хмуро спросил Кун.

Но отвечать ему уже никто не собирался. Его грубо повалили на пол, а несколько человек сразу же направились обыскивать комнаты.

— Здесь никого нет! Ушел! — слышались недовольные восклицания.

Последним в покои вошел Глава Стражи Шень.

— Вынужден сообщить вам неприятное известие, господин Кун, — сказал он с гнусной ухмылкой, наступая ногой на тонкую кисть руки поверженного функционера. — Боюсь, с этого момента вы лишились должности Главного Экзекутора. Она несовместима со столь грубым нарушением моральных устоев Обители.

***

Когда рассвет разгорелся в полную силу, Лао уже был на свободе. За пределами Обители. Он смутно вспоминал события прошедшей ночи и не мог до конца поверить в их результат. Чувствовал себя не иначе, как восставшим из склепа мертвецом — оттуда, где он был, не возвращаются. Он, по крайней мере, не знал случаев, чтобы кому-нибудь удалось ускользнуть после казни. Как бы ему не хотелось верить в обратное…

Самое паршивое, что он не мог сейчас даже чувствовать себя счастливым от этой нежданно обретенной свободы. Нужно было слишком о многом подумать… Но вместо этого Лао прокручивал в воображении картины побега. Вот он притаился на крыше и слушает учиняемый стражей разгром в покоях Куна — оцепеневший от невозможности как-то помочь, ожидающий, что преследователи непременно вот-вот обнаружат и его. Вот он, едва дождавшись, как всё затихнет, крадется с крыши на крышу, пока не замечает внутренний двор, где стоят телеги для провизии — до этого у него даже не было идей, как возможно покинуть Обитель. Вот он притаился в полупустой телеге, зарывшись в тряпье, слепо надеясь, что именно она выедет из Обители утром. Вот пришел кучер — долго ругаясь и запрягая, он сделал эту надежду явной. Совсем уж затаив дыхание, Лао проезжал заставу — для него не меньше, чем границу между миром мертвых и миром живых. Как бы он хотел поклясться перед небом, что никогда больше ноги его не будет в этом проклятом месте!

Когда телега отъехала достаточно далеко, не меньше чем через час, Лао соскользнул с повозки и откатился в придорожные кусты. Смотрел, как повозка пылила вдали. Его не заметили. Свободен!

Он шел через поля, скрываясь в растительности, всё ещё опасаясь показываться возле дороги. Лао было любопытно, что в сумке, но не хотелось открывать её. Это слишком напомнило бы о том сумасбродном мальчишке… Ещё в телеге он на ощупь определил, что там, должно быть, обувь — это было весьма кстати, он тогда же, нашарив её, вынул и надел. Но с тех пор не возвращался к этому, а теперь подумал: «Всё, к черту! Что за ребячество? Да и пора уже сделать привал». Усевшись спиной к дереву, открыл совсем новую, пахнущую кожей сумку. Первое, что ещё он обнаружил там, была еда — сухой паёк, заботливо подобранный и упакованный в мешочек, и фляга с водой. Сердце Лао сжалось. «О небо, что за глупый щенок! Угораздило же…» — злился он, чтобы не давать волю иным чувствам, хотя к тому моменту уже достаточно проголодался, и провизия оказалась очень кстати. Далее он заметил кожаный чехол характерной формы. Кинжал. Мальчишка даже не знал, что Лао не берет в руки оружие… Он ведь против насилия. А у них не было случая, чтобы об этом поговорить… На дне затерялась самая маленькая коробочка — Лао случайно нашел её, вытряхнув сумку вверх дном. Ох, это уже слишком! Он уже не мог держать себя в руках, когда понял, что там. Его украшения! Этот безумец рисковал собой, чтобы спасти его чертовы побрякушки! Лао спрятал лицо в ладонях и просидел так некоторое время, согнувшись в три погибели. На самом деле они много для него значили — но вот как-то не больше, чем этот случайно встретившийся на его пути безбашенный юнец. Помимо личной истории, эти украшения символизировали самые важные для Лао ценности — жизнь и свободу. Как же так вышло, что обменены они были на жизнь и свободу Куна?.. Чуть отдышавшись, он защелкнул серьгу и надел перстень. Что ж, теперь они будут значить для него ещё больше… Он будет помнить цену.

Несмотря на бурные переживания, Лао решил перекусить, прежде чем идти дальше. Пытался убедить себя отнестись к произошедшему более взвешенно. Жуя кусок пирога, размышлял, что ведь есть вероятность того, что он слишком сгущает краски. Неизвестно, насколько суровым будет наказание за… Да ведь даже об умышленной подготовке побега пока точно знал только Лао — это ещё нужно будет доказать! И кто знает, какие у Главного Экзекутора покровители? Неспроста же он получил это высокое звание! Может, всё ещё обойдется. Увы, Лао и сам понимал, что подобные надежды выглядят довольно жалко.

Случайно, среди свертков с едой, он обнаружил мешочек с монетами. Вот бестолочь, кто же кладет деньги в обед! Совсем умаялся, собирая в дорогу…

Его снова передернуло. Мысли заметались лихорадочно, взгляд заволокла слёзная пелена.

Ещё одна находка: оказалось, что к внутренней стенке сумки приклеилась какая-то казенная бумага. Пропуск на выезд из обители. Не пригодился… Но, если подделать штамп погашения, можно будет при случае использовать, как подорожные документы. Печать: Секретарь Таможни Юань. Сообщник или предатель? Может ли Лао хотя бы попытаться придумать, как помочь Куну? Может быть, этот Юань… Но ведь никому из орденских нельзя доверять… Глава Стражи Шень тоже до поры позволял себя подкупать, а что в итоге… Нет, он полностью бессилен — ему даже нельзя пересекать пределы Обители, чтобы вновь не лишиться свободы. Он ничем не может помочь Куну. Единственная задача теперь: не сходить с ума и не испортить себе эту подаренную жизнь.

Но Лао не знал, как жить с этим дальше.