— Доброе утро, тетушка Цинь! — Молодой человек в элегантном черном одеянии, с рубиновой серьгой, улыбаясь, спустился к столу, где его ожидала дама в отчаянно оранжевых одеждах.

Вид у неё был привычно недовольный, но племянник знал, что ворчит она, как правило, не всерьез.

— Снова ты опаздываешь к столу! А у меня такие новости! Проходи быстрее, — затараторила она и уже не останавливалась: — Знаешь ли ты, как долго и как нечасто доходят до этих мест новости из Столицы? И вот сегодня я получила письмо от своей старинной знакомой.

— Что же в нем, тетушка? — еле успел вежливо вставить племянник.

Тетушка Цинь чуть нахмурилась, словно не ожидая, что её прервут, но бойко продолжила:

— Совершенный скандал! — Её глаза сияли. — Да ещё совсем свежий!

Молодой человек от этих слов чуть поежился — чего-чего, а скандалов ему хватало.

— В изгнание отправлен Главный Прокурор Столицы со всем семейством. Никто не может толком сказать, за что. Официальная версия, естественно, гласит, что это как-то связано с ненадлежащим исполнением должностных обязанностей. Ну, да знаем мы эти обязанности! Он их не меньше двадцати лет исполнял, и всё всем надлежало!

Тетушка рассказывала увлеченно и энергично, при этом так отчаянно жестикулируя, что под угрозой находились все ёмкости и чашки, стоявшие перед ней на столе. Племянник ловко спас соусницу.

— Так вот, а дальше тебе должно быть ещё интереснее! У этого Прокурора, представь себе, тоже был племянник, вот, как ты у меня, сирота. И он в свое время сбагрил его на воспитание в Обитель. Ну, тут моё мнение ты знаешь, будь моя воля, ноги твоей никогда бы не было в этом проклятом небом месте! А вот он сам его туда пристроил, и, говорят, в последнее время тот уже и должности стал получать не по годам. Ну, да его уже тоже, скорее всего, сместили. Ходят слухи…

Молодой человек побледнел и с грохотом уронил столовые приборы со стола, прервав поток красноречия тетушки Цинь.

— Ох, простите, — вяло пробормотал он, подбирая рассыпанное. — Какие, вы говорите, должности?..

Тут до разговорчивой дамы дошло, что, вероятно, она не совсем тактично подошла к теме. Хотя племянник и не посвятил её в подробности, она знала, что накануне он чудом ушел живым из лап служителей этого мерзкого Ордена и, вероятно, не хотел бы ничего сейчас слышать о нем. Она смутилась:

— Какие должности?.. Точно не помню, что-то связанное с исполнением наказаний. Главное, что она была ему совершенно не по возрасту.

— И что же произошло с этим… племянником Прокурора? — Голос молодого человека совсем осип.

— Точно не знаю… — обиженно протянула тетушка Цинь. Она терпеть не могла выглядеть неосведомленной! — Но, естественно, он тоже смещен. Ещё бы! Кто бы мог удержаться в своей должности, потеряв такого покровителя? Столько народу всегда претендует на повышение, а тут такой случай! Вот они и подоспели. В общем, и в Столице, и в Обители сейчас те ещё деньки…

— Прошу меня простить, тетушка… — Лао стало совсем дурно, он встал из-за стола и откланялся: — Мне нужно выйти на воздух. Ещё раз простите.

Маленькая женщина в оранжевом облаке осталась в одиночестве, сетуя на собственную нетактичность. Но, что тут поделаешь, совершенно невозможно держать при себе такие новости! Ах, право, какие мы нежные!

***

Вот уже несколько дней Лао находился в поместье Цинь. Законы Ордена не действовали в этих частных владениях, так что здесь он был в безопасности. К тому же не слышал, чтобы был объявлен его розыск. Может быть, они и спустят это дело на тормозах — видимо, у них там есть дела поважнее…

Выйдя из дома, Лао через парк направился к дальнему пруду. Ему нужно было побыть в одиночестве. За эти дни он, по крайней мере, научился держать себя в руках, не думая постоянно об оставленном в опасности юноше. Кто же мог знать, что ему так внезапно напомнят о его новом знакомом? Ещё и новости хуже некуда! Стало быть, он совершенно лишился защиты. Вполне возможно, что эта их связь была только поводом к началу гонений на лишенного попечителя должностное лицо, которое и так во что бы то ни стало собирались срочно сместить и только искали повод.

Мысли Лао постоянно метались между поиском оправданий своей вины в несчастном повороте судьбы молодого служителя и немым отчаянием от собственного бессилия. Он пытался уговаривать себя, что это всего лишь внутренние разборки Обители; что мальчишка, вообще-то, был его палачом; что, как служитель Ордена, он лишь является частью этого отлаженного механизма насилия — там, вследствие интриг и произвола, кто-то постоянно выбывает из игры, вот и до юного выскочки дошла очередь. Что тот просто потерял голову от вседозволенности и, не зная об изменившемся положении своего покровителя, решил воспользоваться своей властью для того, чтобы позабавиться с заинтересовавшим его пленником. Вот только…

У Лао не было сомнений, что Кун готовил его побег, и вся натужно нарисованная картина с треском рассыпалась. Можно говорить себе, что он просто заигрался, сглупил, недооценил собственные риски… Так, вот именно, вот именно! От этого только сильнее сжималось сердце. Как же неудачно всё закрутилось! Ну, как неудачно… Лао был на свободе и в безопасности. Кун говорил, что хочет, чтобы он сохранил свою жизнь. В этом плане всё удалось. Он так часто повторял, что любит, чтобы его желания исполнялись…

Лао сжимал и разжимал кулаки, расхаживая по набережной вдоль пруда. Тяжелее всего было думать о нем, не как о служителе Ордена, а как о самостоятельной личности. Лао привык смотреть на людей именно с такой точки зрения, хотя точно знал и не раз убеждался на практике, что к служителям Ордена это не может быть применимо. Да, полностью стереть некоторые индивидуальные отличия не удается, но чего-то самого важного орденские лишаются напрочь. В них нет человеческого сочувствия к себе подобным, они ни во что не ставят право человека на собственную мысль, все их действия подчинены лишь приказам начальства и своим корыстным и тщеславным интересам, им чуждо само понятие свободы — они не знают ни что это такое, ни зачем нужно. Зато есть абсолютная уверенность в несокрушимости Ордена. Даже не в праведности его, а именно в неизбывности — Орден всемогущ и так будет всегда. А на стороне сильного и правда.

Лао скрупулезно напоминал себе, что представляет из себя каждый служитель Ордена, но всё равно не мог совместить этот образ с тем, что отпечатался в его памяти. Его Кун был… заботлив, весел, остроумен, решителен и даже, как оказалось, склонен к самопожертвованию. Но больше всего Лао оценил его способность так деликатно держать себя с зависимым от него человеком, чтобы тот не потерпел никакого ущерба собственному достоинству. Хотя это могло быть следствием его юношеской наивности и неопытности — он просто не замечал разницы в их положении, как не замечал и неуместности большинства своих поступков, а просто делал так, как ему хотелось. Сейчас даже эта черта своеволия и упрямства казалась Лао особенно обаятельной — но ведь это лишь потому, что она была направлена к осуществлению его интересов. А если бы служитель с такими задатками созрел и достиг ещё более высокого положения в иерархии, приятного тут было бы мало…

В общем, думать о Куне было сложно, а не думать — нереально. Даже когда Лао просто по привычке вертел на пальце перстень, то непременно вспоминал, каким образом эта вещица вернулась к нему, и вихрь безысходных переживаний устремлялся на новый круг. Ему хотелось бы быть жестче, оставить всё орденское позади, но он чувствовал, что в таком случае утратил бы что-то очень важное в себе самом и стал бы даже чуть ближе к ним, орденским отморозкам. Был ещё один довод, подливающий масло в огонь этих терзаний: он сам покинул Орден, уже будучи в возрасте Куна, и поэтому не мог заявлять, что все они неисправимые нелюди. Впрочем, он сделал это по собственной воле — это было его главным устремлением всё то время, пока он находился в Обители. А юный палач похоже чувствовал себя там вполне комфортно, да ещё и вступал с ним в насквозь пропитанные усвоенной идеологией споры.

Лао устал от этих размышлений. Устремив взгляд на водную гладь, он сидел на склоне перед водоемом и прижимал ладони к вискам. Он ничего не мог предпринять. Только явиться туда с повинной, чтобы заодно погубить и себя. Надеяться на их снисхождение не приходится. К тому же… Впрочем, это тогда он говорил, что хочет сохранить его жизнь. Остался ли он так же уверен в этом сейчас? И стоит ли так рваться спасать того, кто наверняка теперь тебя проклинает?

Подобные горькие мысли тоже нередко посещали Лао. Что с ним там сейчас делают? У них есть все методы, чтобы заставить человека пожалеть о чем угодно, в том числе о том, что он вообще появился на свет. Уж конечно, всю эту праздную юношескую симпатию теперь как ветром сдуло под воздействием той психической и физической ломки, которая была отлажена в застенках Ордена. Когда Лао вспоминал о пытках, сердце его замирало, и уже казалось глупостью думать о чем-либо другом. Для него сейчас всё позади. И этим чудесным избавлением он был обязан именно Куну, который — теперь в этом можно было не сомневаться — скорее всего, попал в этот ад сам.

У Лао перехватило дыхание. Оказалось, что за ворохом разрозненных рассуждений, скрывалось это ясное, как молния, открытие. Именно это он должен был понять, когда тетушка упомянула о племяннике низвергнутого Прокурора. И если раньше он мог хотя бы надеяться, что для Куна всё обойдется более менее мягко, то теперь таким иллюзиям места нет!

Лао резко поднялся с места. Ему хотелось движения, он был готов совершить любое безрассудство, только бы избавиться от чувства собственного бессилия. Он собрался, никому не сообщая, покинуть поместье, чтобы…

Но в этот момент заметил на дальнем конце набережной всадника в сером плаще, который приближался к нему. Лао напрягся — хотя он и был в безопасном месте, но кто знает, насколько нагло готовы преступать закон орденские функционеры? Однажды ведь он уже им попался… Впрочем, не бежать же. Он выпрямился и принял горделивую позу, уже убедившись, что всадник устремился прямо к нему. Тот спешился и обратился с поклоном:

— Господин, у меня для вас важное послание!

— Приветствую! — кивнул в ответ Лао. — Почему вы уверены, что оно для меня? Кто же я по-вашему?

— Родственник Госпожи Цинь, прибывший в поместье на этой неделе, — ответил человек в сером.

— Тогда верно, — усмехнулся Лао, отмечая нарочитую манеру не называть имени. — Я он и есть.

— Господин, прошу вас прочитать письмо. За ответом вернусь через час. Писать ничего не нужно. Достаточно одного слова. — Он достал из-за пазухи конверт, передал его и сразу удалился.

Лао стоял, несколько опешив, но сердце забилось чаще, когда он разобрал на печати уже виденное однажды имя. Всё-таки орденские! Но, может быть, это не враг…

***

Юань всегда бывал в наилучшей форме после полуночи. Свежий воздух смешивался с дымом благовоний, который он разгонял своим веером, с улицы доносилось пение цикад. Если в учебе и работе Юань выглядел не самым трудоспособным образом, то была у него однако же одна тайная страсть, которой он отдавался полностью. Сидя в кабинете в ожидании важного донесения, он просчитывал, когда его план соберется воедино и начнет действовать. Пока не хватало самого важного элемента. С того злосчастного дня, когда Кун попросил его об услуге, прошла почти неделя. Юань испытывал чувство вины за то, что тогда не предупредил друга о том, о чем донесла его агентская сеть: что его дядюшка больше не в Столице, а без особого шума отправлен в изгнание — интриги такие интриги. Но он не мог об этом болтать — шпионская сеть была тайной, по должности она ему не полагалась. Даже с близкими друзьями этой стороной жизни он особо не делился. Были и другие причины хранить молчание. Юань имел представление, какие силы стоят за падением Прокурора — и это было не то, о чем вообще возможно было говорить… Но ведь всё равно он вряд ли смог бы остановить то, во что Кун уже тогда погрузился с головой. Это ж надо, как всё неудачно совпало!

Он взял со стола изящную шкатулку и, открыв её, повертел в руках пузырек со специальным средством, которому предстояло стать важной частью намеченного на сегодняшнюю ночь плана. Осталось только передать его своему агенту из числа стражи, заступающей на сегодняшнее дежурство. Дальше дело техники и его должностных полномочий. Но прежде нужен ответ! Юань нетерпеливо постукивал по столу веером.

В дверь тихо постучали. Наконец-то!

— Входи-входи, — засуетился Юань. — Ну что, ну как?

Фигура соглядатая в запыленном с дороги сером плаще с капюшоном проскользнула в комнату.

— Он согласен, — бесцветно произнес агент.

***

Глава Стражи Шень, только что окончивший самую свою любимую, но редко исполняемую пытку, слушал, как тишина окутывает прежде наполненные криками и стонами казематы, испытывая полное удовлетворение от осознания исполненного долга и, пожалуй даже, восстановленной справедливости. А то, что этот выскочка о себе возомнил? Скажите пожалуйста, такой сопляк — Главный Экзекутор! Теперь всё пойдёт на лад — вероятно, ему самому следует быть готовым к повышению. Было уже за полночь, когда Шень покидал казематы, мирно возвращаясь в свои покои со службы после плодотворного рабочего дня.

Узник остался один. Глава Стражи перед пыткой приказал заковать его в колодки, да так и оставил. Он был в сознании. Обнажен. Чувствовал, как на внутренней стороне бедер подсыхает кровь. Болела голова. Очень хотелось пить.

Кун никогда раньше не представлял, чему в орденских застенках подвергаются заключенные. Порой ему казалось, что настолько бесчеловечное отношение Шеня — это что-то личное, направленное именно против него. Не может быть, чтобы со всеми подряд обращались столь немыслимо жестоким образом! Это слишком. Почему об этом никто не говорит? Почему раны на теле узников считаются чем-то само собой разумеющимся? Постепенно он осознал, что распространенное мнение о гуманности и целомудренности Ордена, мягко говоря, сильно преувеличено…

Его пытали, чтобы он признал вину, но Кун твердо решил этого не делать. Ведь Лао смог, и он сможет. С каждым новым допросом только укреплялся в этом своем упрямстве — ощущение, что ему нечего терять, лишь нарастало. Гордая натура Куна просто не могла склониться перед чужой злой волей. Он прекрасно знал, что попал в немилость вовсе не из-за нарушения Устава. Ведь если бы его дядя был по-прежнему при должности — его не посмели бы тронуть и пальцем! Дознаватели сами подтвердили его догадку — им доставляло удовольствие, осыпая его оскорблениями, давать проникнуться чувством полной беспомощности. Но это заставляло только больше их ненавидеть. Ненавидеть всю систему, в которой значение имеют не твои личные качества, а прочность связей. Подумать только — он прежде так кичился ими!..

Да, раньше Кун был таким же, как они… Как же хорошо, что он всё-таки успел сделать то, на что никто из них не способен! И теперь хотя бы мог не презирать и себя так же сильно, как презирал их — не знающих ни сострадания, ни уважения к человеческому достоинству, слепо выполняющих свои обязанности, находивших в этом даже свое извращенное удовольствие…

Да, он был частью этой системы. Что ж… Он тем более должен испить эту чашу до дна. Вот только Глава Стражи Шень вскоре уловил этот его настрой и тогда прибег к этой мерзости… Кун знал, что, скорее всего, ему грозит высшая мера и почему-то рассчитывал, что то, что считается самым суровым наказанием, в ходе следствия употребляться не может. И ошибся. Окровавленный черенок от лопаты, как он видел, оставался валяться на полу…

Сколько ещё предстоит ему вынести? Ведь предыдущая казнь была совсем недавно, да и нового палача пока не назначили. Времени у них полно, спешить им некуда… Одна надежда, что он недолго сможет оставаться в живых в таких условиях и с таким энтузиазмом Шеня.

Во время истязаний, Кун, как обычно, старался сдерживать крики. Но сегодня это было невозможно. Осипшее горло саднило, он еле смог прошептать: «Воды…» — увидев вошедшего в камеру стражника. У Куна не было никакой уверенности, что истязание не продолжится и ночью, но попытаться стоило. Заступивший на смену стражник действительно не торопился освобождать его из колодок, как того, вроде бы, требовал устав, но на просьбу неожиданно быстро откликнулся, поднеся к пересохшим губам флягу с водой. Своим заплывшим глазом — второй не открывался вовсе — Кун, казалось, уловил довольную усмешку на непроницаемом обычно лице надзирателя. Не обращая на это внимания, он жадно припал к вожделенной жидкости и быстро осушил сосуд до дна.

Так и не освободив закованного, служитель вышел, сочтя осмотр удовлетворительным, а миссию исполненной.

Только начав терять сознание, Кун подумал, что на вкус вода показалась немного странной. Да неужели?! Кому бы могло понадобиться его отравить? Или просто Шень перестарался со своими вразумляющими трудами? Он явственно ощущал, как холодеют конечности, как сердцебиение становится всё медленнее и слабее. Не зная точно, как должен чувствовать себя умирающий, Кун вполне допускал, что, может быть, именно так… Что ж. Милосердно. Значит не будет впереди бесконечных недель страданий… Но как же всё так вышло?.. Последним, что встало перед внутренним взором Куна, была сочувствующая улыбка Лао в тот момент, когда он говорил: «Твой план оказался чересчур сногсшибательным». И правда… Он тоже чуть улыбнулся, словно в ответ. Упрямец ни о чем не жалел.

***

Через полчаса тот самый стражник заглянул в камеру, проверил пульс узника и снова вышел.

В казематах начался переполох.

Шень, чертыхаясь, сломя голову несся на службу, только что выскочив из теплой уютной постели, жестоко оторванный от заслуженного отдыха. Ему уже донесли, что щенок оказался более хрупким, чем он рассчитывал. Ну, что ты будешь делать?! А не надо было хорохориться и молчать, когда с тобой пытаются работать! Было только немного жаль, что тот вот так легко от него ускользнул. У него было ещё столько славных идей! Шень не думал, что за эту оплошность ему грозит что-то серьезное. Но всё равно неприятно. Надо будет как-то по-быстрому замять это дело. Всё равно сопляк уже списан со счетов, осталось только, как обычно, вывезти тело. Он знал, с кем нужно поговорить, чтобы бывшего прокурорского родственника объявили отправившимся вслед за дядюшкой — это-то не проблема. Но прежде таможня.

***

— Секретарь Таможни Юань, — раскланялся Глава Стражи, входя в изящные покои, — прошу прощения за беспокойство, но дело не терпит отлагательств. В процессе работы с заключенным произошел один инцидент…

— Глава Стражи Шень, — угодливо попятился Юань. — Прошу, проходите. Чем вам может быть полезна моя скромная персона? О каком роде инцидента речь?

— Таком, что мне нужен ордер на вывоз тела, — выпалил Шень, перебивая прямотой смущение.

Ни единый мускул на нежном лице Юаня не дрогнул:

— О, это не составит труда устроить! Присядьте и подождите минутку.

Войдя в соседний кабинет, Юань нервно заработал веером. Готовый документ уже лежал на столе. Славно, что Шень пришел сам, и не пришлось устраивать «случайную встречу» среди ночи. Основное позади, но осталось самое тонкое. Глаза его сверкали азартом. Здорово, что этот громила не подозревает, что мертвец, о котором он ведет речь, был его соучеником и… Ну да с чего бы ему вникать в такие материи — кроме своих казематов ничто ему не мило! Всё. Пора!

— Готово, господин Шень! — выйдя из кабинета, протянул бумагу Юань.

— Премного благодарен! Прошу прощения за столь поздний визит.

— Не стоит благодарности, это всего лишь моя обязанность. Да и к тому же я всегда работаю в эти часы, — ответил Юань и, затаив дыхание, спросил: — Но, позвольте поинтересоваться, вы уже нашли подходящий экипаж на сегодня?

— Пока нет, — Шень приподнял бровь, — но, думаю, с этим проблем не будет.

— Дело в том, что от Таможни как раз отходит экипаж в отдаленные обители. Я должен был отправить им расчетные бумаги, но пока не закончил с одним важным отчетом, и сейчас его ждут у ворот. — Он чуть развел руками и сделал жалкое лицо. — Вышла заминка и пришлось срочно переделывать.

— Вот как? И ваш экипаж возьмется за этот… груз?

— А что такого? — Юань был невозмутим. — Не в первый же раз, в самом деле.

Глава Стражи расхохотался, поняв всё несколько по-своему, и даже похлопал юношу по плечу:

— Тогда я ваш должник, старина!

***

До рассвета было ещё пару часов. У ворот Ордена и впрямь стоял экипаж. Пока кучер разбирался с документами и ожидал, когда ему помогут погрузить тело, пассажир внутри не находил себе места от едва сдерживаемого волнения. Снова так близко от этого проклятого места! Но, хотя согласно плану ему самому можно было вовсе не ехать сюда, безучастно ждать было бы выше его сил, и он не сомневался ни секунды. Само собой, несмотря на данные загадочным посланником эфемерные гарантии, у него не было уверенности, что это не очередная подлая уловка Ордена, и сейчас его вновь не схватят.

Он вжался в тень, когда носилки задвигали внутрь, а когда дверца закрылась, сразу же бросился к телу. Сбросив простыню, прикоснулся к холодной, как лед, руке и всмотрелся в лицо юноши. Как же ему досталось! Стражники кое-как натянули на Куна одежду, так что не все увечья были заметны, но и те, что он увидел, заставили Лао побледнеть. Он предельно аккуратно приподнял тело и сел на скамью, держа его в объятьях. Пытаясь согреть его руки, сжимал их в ладонях. Порой, не удержавшись, припадал губами.

Не раз его посещало страшное сомнение, что юноша не просто выглядит мертвым. Что если всё это чудовищная гротескная ловушка? Или просто что-то пошло не так? Тогда Лао вспомнил об эликсире, который взял с собой — хотя, согласно действию снадобья, Кун должен пробыть в таком состоянии ещё несколько часов или даже дней, можно попробовать ускорить процесс. Настойка женьшеня, подобная той, что он поил его тогда… Приподняв голову на локте, приоткрыл его губы и влил в рот немного лекарства. Должно подействовать, даже если он не может проглотить — полезные вещества просто впитаются через слизистую. Лао ведь тоже в свое время интересовался медициной… Потом принялся активнее растирать его руки, не переставая вглядываться в лицо, надеясь уловить на нем первые признаки возвращающейся жизни. Он всё никак не мог удостовериться полностью, что труды его не тщетны, пока наконец не заметил, что на щеках Куна появился еле видный румянец. Стало возможно различить поверхностное легкое дыхание. Лао даже показалось, что на мгновение юноша чуть приоткрыл глаз, но вряд ли сознание могло вернуться так быстро.

Всё это время экипаж уносил их прочь. Прочь от проклятого Ордена, в безопасное тихое поместье, назло всем смертям и смакующим их извергам — свободных и живых!