Они лежали в тишине, держась за руки, и ждали рассвета. Может, все-таки сегодня ещё никто не придет? Может, зря они напридумывали себе всяких ужасов? Как это может быть, что они добровольно дожидаются тех, кто придет разлучить их навсегда, и ничем, никоим образом, вообще никак не пытаются этому препятствовать?!

Чуть ли не первым, что произнес Фэнь, когда пришел в себя после близости, были слова:

— Ты должен уйти. Они не должны застать тебя здесь.

— Я не уйду.

Их тонкие пальцы сплелись — казалось, что прикосновениями беспокойных рук они могли выразить больше, чем с помощью слов.

— Хорошо. Не сейчас. Уйдешь, когда постучат. — Фэнь говорил ровно, спокойно, почти благодарно. Для него самого немыслимо было расстаться прямо сейчас. — Запрись в своей комнате и не выходи. Ордер на обыск на неё не распространяется.

— Мне всё равно. — Лао поднес к губам его руку. — Я хочу быть с тобой до конца.

Фэнь приподнялся на локте и серьезно посмотрел другу в глаза.

— Я не хочу, чтобы они тебя видели. И я не хочу, чтобы ты видел… задержание. Ещё насмотришься… — Его губы тронула привычная горькая усмешка, он сильнее сжал руку Лао. — Обещаешь?

— Хорошо.

Они оделись, чтобы быть готовыми сорваться в любой момент, вновь легли рядом — и так, почти не разговаривая, ждали, ждали, пожимали друг другу руки, иногда порывисто обнимались, иногда жгуче целовались и снова ждали.

Они даже не вздрогнули, когда раздался стук в дверь, хотя он был громогласен и требователен:

— Именем Ордена, откройте! Стража!

Хотя они не договаривались об этом, Лао знал, что должен сделать. Он понятия не имел, что могут найти при обыске, но точно знал, чего найти были не должны. Достал из-под подушки нож, который сам же туда положил, и спрятал его за пояс. Пытался сделать всё, что в его силах, скрывая запрещенный предмет, который мог бы усугубить вину Фэня.

На прощальные объятья и слова времени не было. Нетерпеливые стражи стучали всё сильней и, казалось, уже начали ломать дверь.

Держась за руки, юноши вышли в гостиную и, только дойдя до середины, разомкнули их. Последний взгляд, которым они обменялись в тот момент, Лао запомнит на всю жизнь. Зеленые глаза Фэня были ясны и пронзительны, готовы ко всему. И ещё в них была обычно не свойственная этой нервной натуре уверенность. Странно, но Лао чувствовал, что это связано с ним, адресовано ему.

Может быть, хотя бы в эту минуту Фэнь был уверен в чувствах Лао, а следовательно, возможно, ему ещё было ради чего надеяться выжить. Не сломаться. Не сдаться. Не думать о более простом выходе, который сегодня так заманчиво обещала острая сталь клинка…

Фэнь отвернулся и пошел отпирать. Лао закрылся у себя.

***

А потом он слушал.

Слушал, как чужие шаги наполнили их гостиную. Слушал звук падения тела на пол. Слушал глухие удары по мягкому… Слушал, но почти не мог расслышать, родной голос среди чужих грубых голосов. Лишь однажды ему показалось, что Фэнь не смог сдержать стон…

Лао в прострации сполз по стене. Сидя на полу, он раскачивался, обхватив себя руками. У него даже не было порыва выйти, чтобы попытаться как-то вступиться, защитить, отвлечь на себя. И не только из-за того, что он дал обещание Фэню. Просто то, что он испытывал, не оставляло возможности для какого-либо действия — он почти не мог дышать от боли.

Лао ненавидел себя за бессилие. Казалось, что того, что он слышит, просто не может происходить. Его нежный Фэнь, которого он так упоительно ласкал этой ночью, которого больше всего на свете желал защитить от всего мира, сейчас в нескольких шагах за стеной терпит ничем не заслуженные побои от посторонних людей, а он ничего, ничего не может сделать. Только слушать — всем сердцем не желая этого и всё-таки прислушиваясь к каждому звуку.

Лао ведь не знал, что задержания в Обители всегда проходят именно так.

А разгром в комнате соседа продолжался. Час, два… Лао не знал сколько. После этого арестованного наконец увели. Его Фэня увели. Навсегда.

***

Серая водная гладь орденского пруда отражала затянутое тучами небо. В дни после ареста Фэня Лао часто часами простаивал, уставившись на эту неподвижную воду своим застывшим взглядом. Он не знал, по какой причине и каким образом ему удается жить дальше. И не только дышать, но и как-то одеваться, что-то есть, даже ходить на занятия. Но вот способности разговаривать с кем-либо он, казалось, лишился начисто. Только случайно где-то услышал, что скоро состоится суд. Довольно быстро по обычным меркам. Лао потерял счет времени, но, вроде бы, не прошло и нескольких недель. Суд, конечно, будет закрытым. Дела о предательстве Ордена всегда идут в закрытом режиме.

Суд. Дела о предательстве всегда ведет сам Главный Прокурор.

Мысли Лао были просты и неповоротливы. Казалось, он должен что-то в связи с этим предпринять. Нет, он, конечно, помнил, что Главным Прокурором был его собственный попечитель. Но помнил и кое-что другое… С того дня Тан не давал о себе знать, даже не пытался вызвать Лао письмом. Да он, наверное, и не смог бы пойти.

А теперь чувствовал, что должен. Хотя бы попытаться. Сделать всё что угодно, только бы за этим судом не последовал обвинительный приговор. Что угодно, только бы не пришлось видеть то, что ещё хуже того, что он уже слышал.

А ещё, увы, Лао понимал, что не так важно, что видит или не видит он сам. Важно, что прямо сейчас в застенках его Фэня могут подвергать любым истязаниям, любому жестокому обращению… Может быть, именно поэтому он оставался в этом оцепеневшем состоянии — чтобы только не думать, не представлять себе этого каждую минуту.

Но если он может хоть на что-нибудь повлиять, то обязан это сделать!

Было уже поздно, темнело, но вместо того, чтобы, предприняв усилие, отправиться домой, Лао полубессознательно зашагал в сторону прокурорского особняка.

***

В доме уже горели огни. Лао пришлось довольно долго стоять у ворот в ожидании посланника, который наконец дозволил бы ему войти, и он вдоволь насмотрелся со стороны на зажиточную, размеренную, эстетически обустроенную жизнь высшего чиновника Ордена. Здесь ни в чем себе не отказывали, повсюду сновали помогающие вести хозяйство служители, занятые простыми, но важными бытовыми делами, целью которых было обеспечить беззаботную жизнь одного единственного человека, хозяина особняка, Главного Прокурора Ордена.

Лао догадывался, что именно этим собирался подкупить его этот человек, пока он не рассказал ему о своем намерении покинуть Обитель. Выбрать любую должность, жить под надежным покровительством и вскоре непременно обзавестись всеми полагающимися удобствами и атрибутами положения. Но Тан оказался достаточно умен, быстро понял, с кем имеет дело, и изменил подход. Сначала та порочная близость… И потом, когда он предложил свою помощь в побеге Фэня, то явно осознавал, что поднял бы этим свой авторитет в глазах подопечного. А когда они ей не воспользовались… Что ж, кажется, он потерял интерес к этой игре.

Наконец, вышел младший служитель и пригласил Лао войти. Поднявшись по витой лестнице, пройдя по мягким коврам сквозь множество освещенных приглушенным светом комнат, он снова оказался в прокурорском кабинете. На этот раз Тан уже был там.

И он был не один.

От представшей взору картины Лао даже вышел из своего привычного состояния апатии и непроизвольно сделал пару шагов назад.

В покоях стоял ещё более удушливый, чем обычно, запах благовоний и сладковатой трубки Тана. Многочисленные светильники чуть теплились, комната утопала в полумраке, но Лао всё же разглядел, что Прокурор восседает на ложе в окружении нескольких полуобнаженных юных служителей.

— Лао! — протяжно воскликнул Тан с деланной приветливостью. — Куда же ты?! Входи, присоединяйся! У нас тут… дружеский вечер.

Он выглядел совершенно естественно и непринужденно в этом диком окружении. Сладострастная улыбка ползала по его лицу, глаза излучали распутство. Сам он сидел, опираясь на мягкое изголовье, одной рукой поглаживая грудь прислонившегося к нему юноши, другой держал, живописно отведя в сторону, свою извечную трубку. Присущее ему чувственное выражение лица теперь полностью гармонировало с порочностью обстановки. Лао подавил порыв уйти сейчас же хотя бы из любопытства. Помимо того, что у него действительно важное дело. Ведь неизвестно даже, когда именно будет суд. Вдруг он уже завтра, и тогда медлить нельзя. К черту! Это не он должен смущаться. Не его застают с поличным за развратными действиями!

Лао подошел ближе.

— Вот и славно! Горжусь своим подопечным! — посмеивался Тан. Казалось, он был несколько более не в себе, чем обычно. — Чувствуй себя как дома. Ты ведь здесь уже не первый раз…

— Нам нужно поговорить, Тан. — Лао не узнал собственный голос, отвыкнув от него за столь долгое время добровольной немоты. Он действительно изменился, стал более серьезным и мужественным.

— Давай поговорим. — Тан знаками показал одному из юношей, чтобы им подали чаши с вином.

Лао разглядывал подошедшее к нему существо. Этот хотя бы был в брюках. Гармоничного телосложения, с миловидным лицом, копной длинных распущенных волос. Но сверху вместо обычной одежды на нем была только замысловатая перевязь из черных кожаных ремней, а шею обхватывал ошейник с прикрепленной к нему длинной серебряной цепью. Проследив её взглядом, Лао увидел, что всё предплечье Тана опутано этими цепями, и что ведут они к каждому из его наложников. Всего их было четверо, и все они, видимо, были в каком-то измененном состоянии сознания — зрачки их были расширены, движения неуверенны.

— Думаешь, я стану снова что-то пить в этом доме? — Лао отстранил от себя руку с чашей, адресуя вопрос Прокурору.

Он больше не мог говорить с этим человеком на «вы».

— А почему нет? Что, опасаешься, что мне недостаточно их? — Тан потянул одну из цепей, и к нему тут же припал один из юношей — такой тонкий и хрупкий, что возникали сомнения в его возрасте.

— Я ничего не опасаюсь. Я пришел к тебе за помощью, Тан, — сосредоточенно произнес Лао, игнорируя творящееся непотребство. — Как к своему попечителю и Главному Прокурору.

Тан помрачнел и отодвинул, словно кукол, обоих сидевших рядом молодых людей. Потянувшись к стоявшему прямо на кровати низкому столику, он поставил на него чашу с вином и взял оттуда новый табак для трубки. Лао заметил, что на поверхности столика рассыпаны знакомые сердечные пилюли.

— Я не на службе. — Тан улыбался одним уголком рта, в то время как тяжелый взгляд его оставался хмур. — А что же ты хочешь от меня, как от попечителя? Что, наконец, выбрал какую-нибудь должность? Или проблемы в учебе? Может быть, новое место жительства?..

Столкнувшись с таким безразличием, Лао захотелось встряхнуть его, достучаться до того Тана, который казался заслуживающим доверия, который предлагал помощь… И он не пытался сдерживаться.

— Тан! — Лао порывисто сделал шаг ближе и, отбросив все околичности, вскричал со всей искренностью: — Умоляю! Спаси его!

Что ж, маски сброшены. Если у Прокурора ещё оставались малейшие сомнения насчет их отношений с Фэнем, то теперь их быть не могло. Он швырнул свою трубку на стол.

— И на что ты готов ради этого? Согласен быть как они? — С этими словами Тан снова потянул одну из цепей, на этот раз того стройного красивого парня, который подавал вино.

Он так сильно натянул цепь, что было видно, как юноше не хватает воздуха.

Лао ответил, не думая ни секунды:

— На что угодно. Спаси его!

Внезапно Тану надоела эта забава. Он сбросил с руки все цепи, вернув узникам свободу, и на некоторое время спрятал лицо в ладонях. С напряжением ожидая ответа, Лао снова непроизвольно обратил внимание на его унизанные кольцами длинные пальцы. Когда-то всё было совсем по-другому… Какими незначительными шалостями казались Лао теперь его тогдашние проблемы! Ведь это было ещё даже до повестки…

— Лао, это не в моей власти, — серьезно и печально произнес Тан, медленно проводя пальцами вниз по лицу. — Я ведь предупреждал…

— Но… — Сердце у Лао упало. Он понимал, что спорить и просить после этих слов бесполезно, но уже не мог остановиться: — Ты… Вы же Главный Прокурор. Неужели вы не можете повлиять на суд?

Взгляд Тана оставался серьезным, казалось, в нем можно было даже уловить тень сочувствия. Он едва заметно отрицательно покачивал головой.

— Или предпринять что-нибудь ещё? Что угодно! Только бы хоть как-то облегчить его участь. — Лао понимал, что теряет лицо, но в тот момент долго подавляемые боль и отчаяние захлестнули его с головой — он ничего не мог с собой поделать и продолжал просить, зная, что получит отказ, надеясь только, что ему удастся не разрыдаться вот прямо сейчас, перед всей этой непотребной публикой.

— Лао, я не стану давать тебе ложной надежды. Если бы ты знал, как на самом деле устроено правосудие в Ордене, то не стал бы и просить. — Тан говорил трезвым, успокаивающим тоном, совсем другим, чем несколько минут назад. — Лао, я просто условная фигура. Главный Прокурор ничего не решает!

Тан и сам постепенно приходил в отчаяние, прежде так старательно и обильно заглушаемое искажающими сознание снадобьями и всевозможными иными средствами.

— Моих неофициальных полномочий тоже недостаточно, чтобы его вытащить. Вот это — всё, чем я могу управлять! — Он снова сгреб горсть цепей и, с сардонической усмешкой показав их Лао, отшвырнул прочь. — Скройтесь!

Последнее было обращено к юным служителям, и те, послушно подхватив свои оковы, словно тени выскользнули из комнаты.

Лао стало ещё труднее держать себя в руках, когда они остались наедине. Взгляд его был растерян, полон недоверия и обиды. Не может быть, что чиновник такого уровня ни на что не влияет! Он просто не хочет спасти его Фэня, не хочет помочь. Ему безразличен и Фэнь, и сам Лао!

Тан подался к нему и протянул руку.

— Лао, подойди!

Когда он нехотя приблизился, Тан ухватил его за запястье и усадил на край постели. Лао выглядел отрешенно и не сопротивлялся, оказавшись на этом ложе разврата, где только что, должно быть, хозяин развлекался с четырьмя юными покорными созданиями, где когда-то он сам лежал связанный по рукам и ногам… Взгляды их встретились.

— Ты не отталкиваешь меня?.. — Тан заметил что-то такое в его глазах, какую-то отчаянную готовность, но, очевидно, не желал сразу ей воспользоваться и только продолжал держать за руку. — Почему?

— Мне всё равно, — почти прошептал Лао, настолько слабым стал его голос. — Если бы только это могло как-то помочь…

Лицо Тана исказилось от плохо сдерживаемой досады, он покачал головой и снова заговорил насколько мог сочувственно:

— Я понимаю, ты мне не веришь. Я действительно не могу рассказать тебе всего, но то, что говорю — правда. Этим делом заинтересованы на самом высоком уровне. Сам Почтенный Цензор лично докладывает о ходе Старейшине. Твой Фэнь уже давно был под наблюдением. — Рука Лао вздрогнула в его руке, когда он произнес это имя. — Орден не мог допустить объединения влияния его семьи с теми внешними силами, с которыми он поддерживал связь. Ты ведь знаешь об этом?

Лао кивнул, взгляд его был опущен, вперившись в смятые простыни.

— Я смог добиться только того, чтобы тебя самого не вызывали на допрос, и уже это было непросто.

Тут Лао не удержался и, нахмурив брови, сверкнул негодующим взором:

— Ну и напрасно! Было бы лучше, если бы я мог разделить его беду!

— Они вынудили бы тебя дать показания против него! — в свою очередь вспылил Тан от его непонятливости. — Главная линия обвинения заключается в доказательстве распространения тлетворного влияния на окружающих и очернении принятых в Ордене порядков. Они пока не хотят раскрывать в суде всего, что им известно об этой внешней сети и о способах коммуникации с ней, поэтому официально вина будет заключаться только в идеях.

Линия обвинения… Лао осознал, что если этот человек не готов спасти Фэня, то, стало быть, он готов исполнить свои должностные обязанности до конца и собственными действиями подвести его под высшую меру. Он насквозь прожигал Прокурора взглядом.

Тан с трудом подбирал слова — он собирался сказать нечто важное и догадывался, как может отреагировать на это Лао.

— Вас поселили по соседству специально. Для того, чтобы обвинению проще было получать сведения. Но мне удалось не дать этому ход.

Когда до Лао постепенно дошло значение сказанного, он попытался выдернуть из захвата руку.

— Тан! Ты хочешь сказать, что использовал меня как соглядатая? — Глаза его наполнились ужасом и брезгливостью. — Как доносчика?!

— Ты плохо слушал, Лао, — невесело улыбался Тан, так и не отпуская запястье подопечного, сжимая его бережно, но крепко. — Я сказал, что не стал этим пользоваться.

Лао было невыносимо отвратительно представлять, какую роль он должен был исполнить. Как безалаберно со стороны орденских было подселить к наблюдаемому нарушителю подопечного самого Прокурора, чтобы потом… Как слепо доверился ему Фэнь… Если бы он только знал!.. Что, если он всё же решит, что Лао с Прокурором были заодно? Нет, он же не сможет в такое поверить! Верно?..

— Лао, тебе не стоит присутствовать на публичной экзекуции. — Тан чуть встряхнул его руку, пытаясь вернуть внимание юноши, глядящего прямо перед собой невидящим взором, к своим словам. — Слышишь? Я подтвержу, что ты нездоров.

Он сказал о грядущей «казни», как о решенном деле. Так, будто это неизбежно. В горле Лао стоял ком. Он медленно отрешенно покачал головой и сдавленно произнес:

— Я должен увидеть его.

— Ты не должен этого видеть! — настойчиво повторил Тан. — Это окончательно тебя сломает. Думаешь, он сам бы этого хотел?

Явка на публичные наказания была обязательна для всех совершеннолетних служителей Ордена. Так вот за какое благодеяние рассчитывал купить его этот человек теперь!

— Отпусти меня! — прошипел Лао, глядя на него с презрением. — И никогда не смей больше говорить о нем!

Он почувствовал как медленно, словно нехотя, разжимаются пальцы, и даже удивился такой сговорчивости. Освободившись, тут же встал с постели.

— Лао, останься. — Тан произнес это убедительно, но без особой надежды. — Тебе не стоит сейчас быть одному. Останься хотя бы на ночь.

Лао был так поражен этой наглостью, что даже рассмеялся, направляясь прочь к выходу.

— Серьезно?! В компании твоих юных наложников мне, конечно, было бы не так одиноко. Но, знаешь, я как-то справлюсь! — Уже у двери он оглянулся: — Больше я тебя не побеспокою, Тан. Я отказываюсь от твоего попечительства.