У Тана было множество убедительных оправданий, почему в тот вечер после экзекуции он пришел к Лао так поздно. Почти к полуночи. Вначале — положенные церемонии на высшем уровне, где, помимо прочего, он принимал поздравления с успешным завершением столь важного дела. Затем — написание и отправка писем, могущих поставить крест на его карьере, да и на жизни, по большому счету, тоже…

Впрочем, наверное, он всё-таки мог бы прийти к мальчишке раньше, если бы только знал, как вести себя с ним в такой день, как просто смотреть в глаза.

По этой же причине тогда, после ареста, вместо того, чтобы связаться с подопечным, Тан пустился во все тяжкие в поисках забвения. Проще было пытаться забыть… Но зачем он в тот раз принял Лао в присутствии своих постельных служителей, он и сам не мог себе объяснить. Только на уровне ощущения «чем хуже, тем лучше!»

Впрочем, думал Тан, он такой, какой есть, к чему жеманство?

Такое времяпрепровождение действительно было для него в порядке вещей, но он не мог не понимать, как жестоко оттолкнет этим Лао. А ведь тот приходил за помощью… Но в том то и дело, что Тан чувствовал себя абсолютно бессильным в этой ситуации. Поздно! А ведь он пытался предупредить!.. Был уязвлен тем, что мальчишка предпочел ему этого обреченного смутьяна и явно пришел только ради него. Не хватало ещё, чтобы он начал предлагать себя, лишь бы спасти другого! И всё равно до этого почти дошло…

Тан хотел порвать эту безысходную связь. Что с того, в конце концов, что это его сын? Его больше нет…

И только когда увидел Лао сегодня на площади, понял, что не сможет. Не сможет бросить в одиночестве и не думать о нем. Не сможет жить дальше, будто ничего не случилось. Да и сколько её осталось, той жизни…

Нигде в комнатах не горел свет. Дверь в дом оказалась незапертой.

— Лао! — Тан всё же постучал, прежде чем войти, но не получил ответа.

Быть может, он не дома? И где тогда его искать?

Сомнения покинули Тана, когда он заметил, что дверь в комнату Фэня, опечатанная после обыска, приоткрыта. Понятно. Сжав зубы, он сразу направился туда. Едва переступив порог, почувствовал запах винных паров. Ну да, этот мальчишка не из образцовых.

***

Лао не помнил себя, после того как ушел с площади. Шел, не разбирая дороги. В ушах словно эхом отдавались стоны любимого существа, звучавшие так пронзительно под одобрительный гомон толпы… Шел, не чувствуя собственного тела, не замечая ничего вокруг. В его воспоминаниях, во всех его мыслях и чувствах был только Фэнь. В настоящем и в прошлом. Он и в эту винную лавку зашел потому только, что Фэнь однажды показывал, что именно здесь ему удается разжиться недозволенным ученикам алкоголем. Всё говорило только о нем.

Придя домой, Лао сразу же направился к его комнате. Как глупо, что он не решался сорвать печати раньше! Какая теперь может быть разница?!

Комната была разгромлена вдребезги. Она и раньше не отличалась порядком и уютом, но в ней хотя бы были знакомые черты. То, во что она превратилась теперь, уже слабо напоминало человеческое жилье. Примерно так же себя чувствовал и сам Лао… Все вещи были вытряхнуты из шкафов, одежда валялась на полу вперемешку с книгами и бумагами. Всё рассыпано, разбито, растоптано…

Лао подхватил с пола одну из сорочек Фэня и зарылся в неё лицом. Она всё ещё хранила запах тела своего хозяина. Но в тот момент Лао ещё удалось не разрыдаться. Он только подобрал ещё одежды и умостился с ногами на постель. Не замечал вкус вина, которое пил прямо из горлышка. Не замечал и опьянения. Сам поражался тому, что ничего больше не чувствует. Только картины из прошлого — не всегда беззаботного, но хотя бы совместного — одна за другой возникали перед его мысленным взором, словно и не было этого ужасного утра.

Лао вспомнил, как в день перед арестом Фэнь так же сидел на кровати, поигрывая ножом. Этот нож он теперь всегда носил за поясом — просто на память, просто нарушая правила, в его честь. Зачем он тогда достал его? Щемящее чувство наполнило его грудь — неужели его Фэнь считал, что сможет воспользоваться оружием против своего неверного друга? Невозможно. А ведь было за что… Лао достал клинок из чехла и уставился на блестящее острое лезвие. Словно завороженный, с ощущением восстанавливаемой справедливости и несомненной правильности своих действий, он сделал первый надрез. На внутренней стороне предплечья, пока не глубоко, чтобы только показалась кровь. Боли не было. Ещё, и ещё… Боли так и не было. Вообще никакой больше боли! Только вместе с кровью наконец смогли вырваться наружу и слезы. Легче не стало. Но стало правильнее. Какое он имеет право ничего не чувствовать в такой момент?! Какое имеет право оставаться таким возмутительно целым, после того как видел, насколько изранен его Фэнь?!

Почему он отвернулся? Почему не отозвался потом?.. Что значил этот взгляд?

Именно этих вопросов больше всего боялся Лао, и вот, наконец, они встали в его сознании со всей неотвратимостью. Если только допустить, что он ему больше не верит… Если Фэнь теперь ненавидит его… Зачем тогда жить дальше?

Он потерял счет часам. Какое-то время он восполнял потерянную кровь, сочившуюся из пока неглубоких порезов, кроваво-красным вином. Потом оно закончилось. Закончились и слезы. Стемнело.

И вот этот голос. Человека из совсем другого мира. Человека по ту сторону эшафота.

— Лао… — услышал он сдержанный напускной мягкостью голос Тана.

Лао не мог выйти из состояния оцепенения. Сейчас в нем не было даже ненависти к Прокурору. Только очень не хотелось, чтобы он нарушал его особый интимный покой.

— Тан… Это ты… — под стать ему негромко протянул Лао, лишь по-змеиному взглянув исподлобья, продолжая выводить острием свой незамысловатый узор. — А ты помнишь, как он кричал, Тан? Хорошо ли было слышно с балкона?

Тана окатило волной замогильного холода, веявшего от этих слов. Вдобавок он наконец заметил, чем занимается его подопечный. Рукава его были закатаны. Предплечья, постель, сжатая в руках белая сорочка — всё было в крови.

— Лао, что ты творишь?! — Бесцеремонным жестом он потянулся к нему с намерением выхватить нож.

Лао, не задумываясь, взмахнул лезвием.

— Не подходи! Не тронь! Исчезни! — В тонких чертах лица сквозила ярость.

Он был готов на всё, но, конечно, не ожидал, что ему удастся с первого раза ранить Тана.

Нож полоснул по протянутой руке. Комната освещалась только неверным лунным светом, проникающим сквозь открытое окно, но было видно, как прорезанный рукав прокурорской мантии потемнел от крови. Впрочем, Лао и так почувствовал, что задел его. И нет, он ничуть об этом не жалел, распаляясь ещё сильнее:

— Тан, уйди! Просто дай мне закончить.

Тан лишь мельком взглянул на свою рану и вновь уставился на юношу.

— Что ты собрался закончить? — Неожиданно в его голосе зазвучала привычная насмешливая интонация: — Вот прямо «закончить»? Так просто?

В напряженной ситуации он естественным образом переключился на свойственную ему, пропитанную иронией и ядом, манеру общения.

Лао опустил голову:

— С меня достаточно сложностей.

— Ну, тогда позволь сказать, что так у тебя ничего не получится, — издевательски поучал Тан, слова звучали холодно и звонко: — Что это за кокетливые царапины? От таких не будет даже шрамов! Резать нужно вдоль и гораздо глубже!

Лао, несколько опешив, поднял взгляд на попечителя. Что ж, это мысль! Но у него была идея получше…

— Смерть — это выбор сильного, Лао, — продолжал читать нотации Тан. Впрочем, ему пришлось слегка понизить тон, наблюдая, как подопечный приставляет лезвие к своему горлу. — А ты сейчас таковым определенно не являешься.

— Зачем ты пришел?

— Тебе и правда важно это узнать перед концом? — Прокурор улыбался — ядовито, пронзительно, с вызовом. — Что ж, самоубийство — лишь один из путей к свободе. Я пришел предложить тебе другой.

Свобода… Какая свобода? Разве может быть сейчас что-то важнее судьбы Фэня? И того, что он отказался на него посмотреть…

— Почему он не взглянул на меня, Тан? Что вы там наговорили на суде? На следствии?

Тан не мог и не хотел разговаривать с Лао о его возлюбленном. У него была одна цель — не позволить этому прижимающемуся к белой коже лезвию обагриться свежей кровью.

Видя, что Прокурор не отвечает, Лао не мог сдержать свой самый важный, единственный важный вопрос:

— Ты ещё можешь его спасти?.. — Его голос стал болезненно робким, последняя унизительная надежда, мольба звучала в нем.

Тан отрицательно покачал головой:

— Это слишком высоко для меня. Я могу только попытаться спасти тебя.

Нет. Снова нет. Как глухая стена.

— Как ты можешь быть таким бесчувственным, Тан? — В отчаянии от очередного отказа Лао окончательно вышел из себя: — Тебе же вообще всё равно! Ты же совсем не понимаешь, каково это — терять близкого! Видеть его таким!..

Рука дрогнула, и из-под острия показались первые алые капли. Тан был почти уверен, что юноше не удастся осуществить задуманное, но медлить больше не мог. К тому же Лао был сейчас кардинально, абсолютно не прав. Несправедлив. Тан наотмашь ударил его по щеке. Резко откинул назад. Другой рукой отвел в сторону сжимающую нож кисть. До боли сжал запястье и сильно встряхнул, чтобы заставить выронить оружие. Прикрикнул, не скрывая раздражения:

— Брось сейчас же!

Лао первый раз в жизни получил по лицу. Кольца оцарапали щеку у виска, и теперь по ней стекала кровь.

Послышался лязг металла, нож упал.

— Тан… — тихо, с горечью и обидой произнес Лао, лицо его исказилось.

Он стоял на постели на коленях. Губы дрожали. Взгляд был растерян. Слишком много боли. Много крови. На лице, на руках…

Тан сгреб в охапку несчастного и крепко обнял.

— Лао, прости. У меня не было другого выхода, — шептал он на ухо тому, кто так отчаянно, судорожно сотрясался в его руках. Со всей возможной искренностью. С неизбывной горечью. У него действительно не было выбора. Ни когда взял Лао под опеку — ведь после смерти его отца от орденских можно было ожидать чего угодно. Ни когда соглашался на провокацию со смутьяном — всего лишь доказать, что подопечный не связан с вражеской сетью. Когда не мог удержаться от порочных ласк — уже подозревая о близости их отношений. Когда представлял обвинение… У него никогда, всю жизнь не было другого выхода. И, кажется, при жизни уже не будет…

А Лао сегодня чертовски надоели рыдания. Никогда, никогда больше! Но только не прямо сейчас. Он чувствовал, как заботливо Тан прижимает его к себе. Словно не он только что доводил его издевательским насмешливым тоном, словно не он только что его ударил… Но этот Тан и казался ему более настоящим — тем самым, которому почему-то хотелось доверять. Только бы не думать о том, как он сегодня восседал по левую руку от деспота. Только бы не помнить, насколько ему безразличен Фэнь.

— Тан, он так смотрел на меня… Теперь он меня ненавидит?

Тан не отвечал, лишь крепче прижал к себе. Что он мог сказать? Что не стоит слишком беспокоиться о чувствах того, кого скоро не станет? Вряд ли это будет хорошим утешением. Что в ходе следствия Лао однозначно отводилась роль жертвы растлевающих идей бунтаря, вполне обойдясь без его прямого участия? Это только заставило бы Лао окончательно его возненавидеть. Нет, он не хотел врать, но и не мог говорить такую правду. В конце концов, Лао не глуп — по его же словам ясно, что он всё понимает сам.

— Лао, ты можешь хоть на минуту подумать о себе?

— О себе? Нет, это не важно, — невнятно бормотал юноша, прижимаясь лицом к груди.

Тан хотел было отстраниться, чтобы наконец рассказать, зачем пришел, но Лао не позволил ему этого, вцепившись сильнее.

— Не уходи!

От этих слов у Тана свело горло — он совсем не ожидал их услышать.

— Я не уйду… — Мягкие интонации, видимо, настолько плохо давались этому человеку, что его голос дрогнул. — Это ты должен покинуть это место.

Лао был так бесконечно одинок, что, почувствовав толику участия, позволил себе быть слабым и искать утешения в объятиях того, кого должен был ненавидеть. Слишком одинок — без половины своего сердца, своей жизни, своего Фэня. На этот раз он не забывал о нем ни на секунду и всё же продолжал льнуть к Тану.

— Тан, если хочешь… — Очень сложно было подобрать слова. — Можешь делать со мной, что хочешь… Это уже не важно.

— Ну зачем ты так?.. — чуть поморщился Тан от неожиданного завершения, хотя и середина фразы произвела не менее потрясающее впечатление.

Но когда он не смог удержаться от того, чтобы прикоснуться губами к виску Лао, тот слегка напрягся и отвернулся. Тан усмехнулся, но только погладил юношу по спине.

— Не сейчас.

— Нет, мне правда это нужно, — упрямо твердил Лао. — Только если бы без всех этих нежностей…

— Лао, не знаю, что ты себе выдумал. Тебе нужно, чтобы я изобразил из себя Главного Экзекутора?

Тан тут же пожалел, что это сорвалось у него с языка. Но, судя по реакции Лао, не слишком ошибся.

Лао не разозлился, только замер в задумчивости. Пожалуй, так оно и есть. Он предлагал себя под влиянием унизительного чувства покорной обреченности. Ведь всё равно всё пропало. Но нежные ласки сейчас слишком напомнили бы о других губах и руках, недостижимых, невозможных.

— Я просто устал от всего, Тан. Так устал… — бессильно пожаловался Лао, обмякнув в его руках. Эти руки — такие уверенные и сильные — они ведь смогут выдержать его слабость…

Только сейчас Тан сообразил, что Лао всё-таки потерял много крови, и что, вместо того чтобы разбираться в постельных предпочтениях, ему давно следовало оказать медицинскую помощь. К тому же он был не вполне трезв и в сильном стрессе. Так что ничего удивительного, что у него могли до такой степени путаться мысли и возникать странные идеи.

— Лао, я не оставлю тебя здесь. — Тан говорил особенно убедительно — как всегда, когда был уверен, что подопечный начнет возражать. — Мы едем ко мне.

Но Лао молчал. Сложно было сказать, было это больше похоже на сонливость или на беспамятство, только глаза его были полузакрыты, а тело расслабилось.

— Держись крепче за шею, я донесу тебя до экипажа, — подхватывая его на руки, сказал Тан, но не знал, слышат ли его.

Поднял юношу с кровати и вынес из комнаты. Прочь из этого пропитанного страданиями и терзающими воспоминаниями места. Тан надеялся, что Лао больше не придется сюда возвращаться.

Когда они уже размещались в повозке, он услышал сонное:

— Спасибо, Тан…