Я вновь и вновь вожу кистью по холсту, надеясь создать настоящее произведение искусства. Но куда мне, я ведь такой маленький и неопытный. У меня совершенно нет умений, как смешивать краски, прорисовывать тень и работать с перспективой, пусть я и знаю прекрасно эти слова уже в столь юном возрасте. Потому что мой двоюродный дядя, близкий человек для нашей семьи — художник.

Отец снова сердится на меня за то, что я взял без спроса дядины кисти и краски, надеясь освоить рисование, однако тот сам не ругает меня и просит отца этого не делать, лишь тихо смеётся и треплет меня по волосам, замечая:

— Не распаляйся так, Йосида-кун, может, из парня ещё выйдет толк.

— У него нет никакого таланта к этому, Ивадзуми-кун, я уже это вижу, — вздохнув, качает головой мой отец, однако не слишком спорит: этим нашим родственником и его мнением он действительно дорожит.

Именно тогда я и услышал впервые от отца, что у меня совершенно нет никакого таланта к рисованию. Вот только это была любовь с первого взгляда, так что с того момента я всем сердцем желаю стать художником.

Моя мама, работающая бухгалтером, не раз пытается привить мне любовь к математике, к цифрам и счёту, однако я совершенно не могу понять её любви к столь логичным вещам: во мне совершенно нет духа великого математика (в общем-то, как и отцовских талантов и умений в химии и биологии).

Я снова и снова рисую картины, однако они выходят слишком детскими и неумелыми. Вот только во мне всё равно живёт гордость за них, когда Ивадзуми-сан каждый раз хвалит меня, обещая будущее действительно великого художника.

Когда мне исполняется шесть, в один день родители ведут себя необыкновенно тихо и безрадостно, а на все мои расспросы только отмахиваются следующие несколько дней. А уже потом, стоя возле украшенной чёрной лентой и окружённой цветами фотографии, я слышу со стороны других пришедших перешёптывания о том, как моего двоюродного дядю сбила машина. Теперь моего кумира и примера для подражания больше нет. Я с моим увлечением остался один против всех, кто не одобряет подробного рода деятельность. И это только удваивает моё горе, соединяясь со скорбью, царящей в душе.

Я продолжаю учиться рисовать, однако отец всё чаще настаивает, что мне стоит уделять больше внимания естественным и математическим наукам, а мама старательно выбирает подарки, что, по её мнению, могли бы помочь мне стать ближе к возможности получить хорошую профессию. Но я всё равно не сделаю тот выбор, что они хотят. Жаль огорчать родителей, но я даже ребёнком понимаю, что идти против своего сердца — это не выход.

В младшей школе учёба даётся мне не так легко, как многим другим ученикам, однако я с удовольствием замечаю, что мои навыки рисования стали лучше и мне очень нравится создавать шаржи ребят, что учатся со мной. Конечно, многим нравится, что я создаю, одноклассники часто просят меня нарисовать их шаржи и карикатуры на учителей, однако однажды Савамура-сан замечает, посмотрев внимательно критическим взглядом на мои рисунки:

— Не так плохо. Но таланта тебе явно не хватает, Йосида-кун. Вот у Кавасаки-куна такие шаржи выходят намного лучше, он словно чувствует, в чём комичность ситуаций и какие недостатки других людей лучше всего высмеивать.

Её слова отталкивают от меня практически всех ребят, заставив их начать проявлять интерес к Кавасаки-куну из параллельного класса, однако меня это не задевает, лишь распаляет. Я хочу доказать, что могу быть лучше, что я талантлив и с годами мои художества будут только лучше, так что начинаю прилагать больше усилий в рисовании, стараюсь освоить перспективу, свет и тень, изучаю анатомию тел людей и животных, делаю всё возможное, чтобы подтянуть ту часть биологии, что отвечает за строение тех или иных цветов и растений... Вот только это не слишком помогает, тот парень становится только лучше и лучше с каждым годом настолько, что мне просто не догнать его, не достигнуть его успехов. Если я и могу освоить то же, что и он, мои навыки ни в какое сравнение не идут с его. Видимо, у меня и правда нет никакого таланта. Но я всё равно хочу и буду рисовать и стану известным художником!

Годы идут, подростковый возраст подкрадывается незаметно, и всё прошедшее время родители не прекращают давить на меня, торопя отказаться от рисования и взяться за математику, физику, биологию, химию — что угодно научное, только не то, в чём у меня нет таланта, а потому я не добьюсь никаких успехов. Вот только мне нравится рисовать. Я люблю творить то, что вижу и могу представить в своей голове, мне нравится создавать что-то новое, пусть даже пользуясь больше навыками и привычками, а не врождённым чутьём к искусству. Меня не слишком радует усталое выпадение маминого лица всякий раз после наших разговоров, беспокоит, что отец всё чаще и чаще уходит после нашего общения к нашему соседу, Кобаяси-саме, чтобы выпить с ним саке. Вот только ничего с этим не поделать. Таков мой выбор, я не хочу иную судьбу.

Удивительно, но у меня появляется скоро самая настоящая поклонница — новенькая из параллельного класса, Харукава Юмеко. Она действительно яркая, умная и красивая, практически сразу вошла в школьный совет, став его вице-президентом. Удивительно осознать вдруг, что такую необычную и популярную персону вдруг заинтересовали мои несовершенные пейзажи и портреты. А ведь выходит это совершенно случайно.

Когда я сижу на скамейке на крыше здания школы и рисую облака, рядом со мной неожиданно оказывается миловидная японка с глубокими, словно ночь, тёмными глазами, густыми чёрными волосами до лопаток и изящной родинкой под левым глазом. Я бы и не увидел её, однако школьница подаёт голос, слегка потряся меня за плечо:

— Прости, здесь не занято? Могу я сесть рядом с тобой.

— Конечно, — отвечаю я, продолжая рисовать. Не думаю, что эта очаровательная, словно богиня, незнакомка, может мне помешать.

Она кивает и, опускаясь рядом со мной, открывает своё бенто, после чего берёт палочки и начинает наслаждаться политым рисом соусом, периодически закусывая аппетитно выглядящей темпурой. В любом случае, я не слишком обращаю внимание на её приём пищи, занятый в тот момент рисованием своего пейзажа. Стоит мне начать набрасывать птиц на уже неплохо проработанном небе, как девушка вдруг интересуется:

— Ты действительно сам рисуешь такую красоту? Ты художник?

— Мечтаю стать великим художником, когда вырасту, — признаюсь я, продолжая и дальше прорабатывать птицу. — Многие говорят, что у меня нет таланта. Я считаю,что это ерунда: справлюсь за счёт полученных навыков.

Она смотрит на меня с восхищением какого я не видел никогда в жизни, прежде чем высказаться:

— Тогда я буду первой поклонницей твоего творчества. Кстати, меня зовут Харукава Юмеко. А что насчёт тебя, будущий всемирно известный художник?

— Йосида Шото. Рад знакомству, Харукава-сан, — киваю я, мягко улыбаясь девушке. — И мне очень приятно, что тебе нравится моё творчество. А что тебе конкретно в нём нравится?

— Ну как же? — со сверкающими глазами тихо смеётся она. — Именно по твоим картинам я вижу, чего может добиться человек с помощью одного лишь труда.

И с того момента начинается наша немного странная дружба, больше похожая на почитание моих картин самой великой поклонницей из всех, кого бы я мог желать— ну да, по идее, так всё и должно идти. Вот только со временем я начинаю понимать, что эта девушка привлекает меня больше, чем просто хорошая подруга и верная поклонница. Всё чаще замечаю, что рисую её в минуты задумчивости, словно она моя муза, источник вдохновения и символ любви, что является усладой для уставших от бесконечных онлайн-уроков глаз. Самая невероятная девушка, что только может существовать.

И, кажется, она теперь тоже видит во мне не просто друга и замечательного художника, но также молодого человека, с которым она не прочь провести вместе время. И именно поэтому я и решаю однажды поговорить с ней начистоту о том, что чувствую.

Когда мы, как обычно, собираемся вместе в обеденное время на крыше, я осторожно интересуюсь, разглядывая расположившийся внизу зелёный газон, словно мне не так уж и интересен её ответ:

— Ты бы не хотела встречаться со мной? Просто из интереса спрашиваю.

— Хотела. Просто ради твоего интереса отвечаю, — в тон моему звучит её голос, а я понимаю, как внутри всё пылает от счастья.

С этого момента и начинаются наши отношения, что несказанно радуют родителей, уверенных, что влюблённость сможет отвлечь меня на какое-то время, а может и насовсем от творчества, в котором у меня ни грамма природного таланта, как у двоюродного дяди, чью память мои попытки творить, как он, только порочат. По крайней мере, по их словам, ведь я считаю, что Ивадзуми-сама желал бы видеть меня именно художником. Да и их надежды совершенно не оправдываются: они быстро понимают это, когда видят, с каким удовольствием мне позирует для портретов милая Харукава-чан. И пусть я не настолько хорош в рисовании, чтобы передать всю её красоту, мои портреты продолжают заставлять её улыбаться, а поэтому я не прекращаю учиться и стараться, надеясь, что однажды всё же смогу показать миру хотя бы малую часть её очарования.

Вот только во мне как нет таланта, так и не было, так что можно назвать мои старания почти бесплодными. Да, я рисую немного лучше, чем раньше, но люди с искусством рисования в крови достигают гораздо большего, чем я. У меня же совершенно нет никаких склонностей к этому, хоть я и не намерен сдаваться. Ради Харукавы-чан я готов пойти и на большее, я хочу, чтобы она и сама видела, насколько красива и почему восхищает других людей. И именно поэтому, сколько бы она меня ни утешала или пыталась успокоить, это не помогает. Люблю её, но она не жила всегда творчеством, ей никогда не понять, что творится у меня на душе.

Я продолжаю молчать о том, что творится в моей голове, отмахиваясь тем, что всё хорошо, всё в порядке и никаких проблем с моим любимым делом у меня нет. Она делает вид, что верит мне, а я целиком и полностью ухожу в рисование, тратя на него дни и ночи. Если бы я только был талантливее, мне бы удалось тратить меньше времени на то, чем я занимаюсь. Это моя проблема.

И именно из-за этой неприятности в один прекрасный день я слышу от Харукавы тихое и нежное: "Прости". А после она уходит. Нашла другого мужчину, пока я был слишком занят попытками изобразить портрет девушки, что казалась мне красивее целого света. Эта потеря действительно меня огорчает, однако я понимаю, что просто не могу вернуть её. Не достоин этого прелестного создания, для которого я не могу создать даже хороший набросок.

Всё больше сил уходит на обучение и рисование портрета, огромные суммы денег уходят на краски, кисти, карандаши, различные материалы, мелки, ластики и всё в таком духе, так что я умудряюсь влезть в долги. Отец, едва узнав об этом, спешит ко мне со всех ног, а уже у меня дома отчитывает, без конца повторяя:

— Сколько раз я говорил тебе, чтобы ты бросал эти глупости? Завязывай уже и займись нормальным делом. В этом случае я помогу тебе с долгами.

И мне действительно нужна помощь в этот раз, так что я вынужден согласиться. Мне действительно приходится бросить пока рисовать и убрать принадлежности для создания живописных картин куда подальше, устроившись благодаря помощи давнего друга отца в университет для обучения на адвоката. Мне совершенно не нравятся все эти скучные законы, все разбирательства в зале суда и клятва Фемиде не кажутся интересными, ведь, пока я штрудирую своды законов, мог бы учиться рисовать природу, продолжать улучшать навыки в перспективе, в подборе цвета и, собственно, светотени. Пожалуй, я действительно трачу свою жизнь совершенно не на то, что хочу.

Заучивание прав и законов мне даётся с трудом, кажется непроходимыми тростниковыми дебрями, но я знаю, что просто не могу сдаться, ведь отец ждёт от меня результатов. Нужно постараться лучше, пусть я и полный ноль в том,что он для меня выбрал.

Я продолжаю учиться, зубрить всё, что только могу, смотреть на счастливые глаза матери, сдержанную улыбку отца и... понимать, что это не приносит мне совершенно никакой радости. Я точно не на своём месте.

Так продолжается довольно долго, пока в один момент, во время уборки в снимаемой родителями квартиры, я не нахожу свои принадлежности для рисования. Стоит пальцам коснуться лакированной поверхности одной из кистей, как я сразу чувствую: растерял и те навыки, что наточил кое-как с годами, но всё равно ощущаю что-то близкое и родное, будто столкнулся с другом детства после стольких лет. Вынимаю и раскладываю мольберт, выкладываю акварель, кисти, ёмкость для воды, что всё же может пригодится, устанавливаю на молберте один из оставшихся с тех времён чистых холстов и рисую. Рисую так, словно завтра наступит конец света, будто для меня каждый мазок — это глоток воздуха, возможность почувствовать себя снова живым.

Законченная мной картина не выглядит шедевром, да и на что-то более или менее хорошее не тянет, однако я несказанно радуюсь, словно ребёнок. И только после понимаю, что просто не могу пойти на занятия на следующий день. Мне это совершенно не интересно.

Скоро я забираю документы из университета и пытаюсь подавать документы в разные художественные ВУЗы, где, как и ожидалось, меня ждёт отказ: я не могу пройти конкурс. Отец, узнав об этом, врывается в мою картину в ярости, трясёт кулаками и поднимает страшный крик, что, скорее всего, слышно даже соседям, благо ещё, что не бьёт. Разумеется, я протестую, на что мгновенно получаю ответ: помогать мне он больше не намерен, раз я выбрал творчество, в котором совершенно бездарен. Тогда с моих губ и срывается ответ, который я держал в себе вот уж сколько лет:

— А ты счастлив на своей работе?

Отец смотрит на меня внимательно, не зная, что вообще на это ответить, после чего всё же смотрит на меня неодобрительно и выдыхает с лёгким презрением:

— Лучше иметь хорошую зарплату, чем работать на свою мечту и не иметь за душой ничего.

— Думаю, в этом мы с тобой никогда не согласимся, — качаю головой я, не желая продолжать этот разговор. По мне лучше быть счастливым, пусть и зарабатывая не слишком много.

И вот я снова продолжаю заниматься творчеством, рисую карикатуры для журналов за совершенно мелочную плату, чем и плачу за еду, с трудом наскребая оплату за квартиру. С того разговора отец больше не пытается повлиять на меня, да и я бы в любом случае не стал говорить с ним об этом. Потому что моё решение окончательное и бесповоротное.

Периодически я закладываю свои вещи в ломбард, чтобы купить краски и другие материалы для рисования, холсты, творю картины и выкладываю их в сеть, надеясь привлечь внимание, но безуспешно. Слишком много людей, что рисуют намного лучше меня, я просто пыль под ногами по сравнению с ними.

Бесконечные попытки впечатлить других своим творчеством, научиться чему-то новому и выжить совершенно выматывают меня, и я чувствую, что совершенно не представляю, сколько ещё смогу так прожить. Может, отец и прав, может, мне стоило сдаться и доучиться на адвоката, зарабатывая в сфере юриспруденции, однако я ни о чём не жалею. Я вымотан, безуспешен, мне сложно, однако чувствую себя не так, как во времена обучения в университете, куда поспособствовал поступить отец: не живым трупом, неспособным даже выдавить из себя улыбку, не пустым сосудом без эмоций, но настоящим пылающим своим делом человеком.

Карикатуры продаются не так хорошо, как хотелось бы, но это хотя бы помогает мне выжить, а со временем жизнь посылает мне совсем неожиданный сюрприз: я вновь встречаю Харукаву-сан. Ну да, быть может, Юмеко сейчас носит другую фамилию, суть не в том. Мы вновь разговариваем, и я вспоминаю, как был очарован её красотой в своё время, когда мы ещё были молоды и беспечны.

Эта встреча точно ничего для неё не значит, однако во мне она пробуждает прежнее восхищение, воспоминания о давних временах, так что я вновь хочу нарисовать портрет самой прекрасной женщины на свете.

И вот я ищу без конца уроки в сети и практикуюсь, трачу деньги на художественные материалы, продолжая снова и снова создавать портрет, который легко могу воспроизвести перед глазами, но никак не могу перенести на холст в том же великолепии. Я пробую сначала делать наброски в альбом, однако и это выходит недостаточно хорошо, так что я практикую уже и создание набросков. Не чувствую, что смогу хоть немного приблизиться к творчеству поистине талантливых художников, но сдаться не могу. Просто некому больше написать портрет Юмеко, изобразить всю красоту, что она несёт этому миру. Её короткие завитые теперь чёрные волосы, темные немного лукавые глаза, островатый, точно у лисички, нос, в меру тонкие губы, светлую кожу, изящную точёную фигурку, скрытую под уютным домашним платьем, выглядывающие из-под подола платья стройные ножки, обтянутые колготками... Мне никогда не передать всего её великолепия словами, да и ни один писатель не смог бы описать Юмеко так, чтобы рассказать хоть о малой толике шарма и очарования, что хранит эта молодая, полная жизни женщина, перед которой я готов пасть ниц, носки туфель которой я готов целовать, точно она сошедшая с небес богиня.

Мазок за мазком, набросок за наброском, я даже на шаг не приближаюсь к сотворению её портрета, а будто бы даже отдаляюсь от того, чтобы передать всё её великолепие, изобразить Юмеко такой, какая она есть на самом деле. Образ её не перестаёт преследовать меня во снах, в мыслях, а со временем, кажется, я и вовсе начинаю видеть её в разных местах, даже если, как оказывается в итоге в большинстве случаев, её там вовсе нет. Кажется, я медленно, но верно схожу с ума, поддавшись чарам этой восхитительной дамы, той, чья красота с годами не увяла, но лишь расцвела, обретя свою зрелость и некоторую остроту, привлекательность. И именно поэтому выпустить её из мыслей оказывается гораздо сложнее.

Отец всё же приходит вновь спустя год, снова и снова пытается уговорить меня бросить эту затею и попытаться ещё выучиться на кого-то другого, но я не умолим. Не хочу. Моё призвание уже давно найдено, и бросить создание самого лучшего на свете портрета Юмеко я просто не могу. В конце концов, он снова сдаётся, оставив меня в покое. Видимо, даже ему не пересилить мой характер.

Время идёт, и в один день, что удивительно, я получаю приглашение на выставку в картинной галерее, что, естественно, чрезвычайно меня радует. Я собираюсь наспех, бегу со всех ног, ибо как можно упустить возможность увидеть, насколько талантливы могут быть другие люди моей сферы? Кто знает, может, я смогу научиться чему-то новому.

И действительно, талант людей, что отдали свои произведения для выставки, просто поразителен, аж дух захватывает. Вот только особое моё внимание привлекает лишь одна картина. Портрет женщины, висящий в углу первого зала.

Удивительно для меня, но, оказывается, я не единственный, кто видел красоту Юмеко в том виде, в каком она есть. Её нежные, точно шёлк, блестящие волосы, загадочные и глубокие тёмные глаза, фарфоровая кожа и округлости форм, которые не способна скрыть даже самая простая одежда... Видимо, моя задача выполнена, я зря положил своё творчество на это дело.

Покидаю выставку я с грустной улыбкой. Кажется, самый великолепный портрет закончил не я. И это создаёт ощущение облегчения на душе. Но вместе с тем и грусти.