Сегодня снова почти нечего есть. Отдаю свой кусок хлеба сестре: пусть хоть она поест получше, ведь она маленькая, ей нужно расти. А ещё жизненно необходимо брать откуда-то силы, чтобы сбежать от нашего отца-деспота, что совершенно не может нормально обеспечить семью, сидя на маминой шее и отбирая все деньги. Уж не знаю, куда он тратит мамину зарплату, но от него самого я в доме точно денег никогда не видела. Да и не думаю, что увижу. Это же отец, он только кричать и бить нас может. Вот только рассказать об этом у нас не получится. Слишком много папиных друзей живёт в нашем городе.

Я часто вижу, как мама плачет, по вечерам, поэтому хотя бы днём стараюсь уходить с сестрой из дома, как она меня и просит: всё равно помочь ей сил нам не хватит, я уже пробовала. Мне тогда очень сильно влетело, всё тело страшно болело несколько дней, а мама плакала, уверенная, что с такими травмами мне не выжить. Но вот я живая и здоровая, резвая и крепкая девчонка, которая питается нормально, если повезёт, спит постоянно с тревогой в голове и складным ножичком дедушки под подушкой и совершенно не считает отца за семью. Зачем он вообще заставил маму родить меня и Бетти, если всё равно терпеть нас всех не может? Мне никогда не понять этого жестокого человека.

Я так редко бываю дома, что моим домом по праву можно назвать улицы: в самом деле, здесь никто не смеет поднять на меня и Бетти руку, а наша добрая соседка миссис Уэшли почти каждый день угощает меня с сестрой конфетами. А уж по праздникам она и вовсе приглашает нас с мамой к себе на ужин, делая день для нашей семьи совершенно незабываемым. Потому что когда ещё можно поесть нормально, сидя при этом дома, в столовой или гостиной, а не где-нибудь за углом дома или на чердаке.

Бетти часто плачет о том, как бы ей хотелось, чтобы у нас была нормальная семья, как у Сэм, с хорошим отцом, праздниками в родном доме и подарками на Рождество. И я её чертовски понимаю, хоть и знаю, что такое счастье нас никогда не ждёт. Спасти нас может только чудо, вот только чудес не бывает, это я уже поняла.

Одним солнечным летним днём мы сидим под деревом, наслаждаясь падающими на лицо тёплыми лучами, и тогда сестрёнка неожиданно спрашивает у меня:

— Натали, как думаешь, если бы мама вышла замуж за другого человека, а не за нашего папу, у неё бы всё было хорошо?

— Не знаю, — пожимаю плечами я, слегка хмуря брови и отворачиваясь от неё в сторону детской площадки. — Она ведь замужем за нашим отцом, этим тираном, так что мы теперь можем сделать?

Бетти смотрит на меня задумчиво, прежде чем приложить ладошку к губам и громко прошептать, глядя на меня своими большими карими глазами:

— А давай найдём маме нового мужа, чтобы он спас её и нас от папы.

Я даже давлюсь воздухом от неожиданности в этот момент. Новый муж, который спасёт нас от этого деспота? Ну и фантазия у неё, было бы замечательно, если бы такое вообще было возможно. Вот только очевидно, что нам просто негде найти спасителя для мамы, никому нет до нас дела. Не каждый день можно встретить сострадательного человека, которого привлечёт не самая молодая и давно не ухаживающая за собой женщина с двумя детьми. В этом мире всё не настолько хорошо.

— Было бы славно, Бетти, вот только мы совсем не знаем, где искать, — замечаю я, глядя в её сияющие энтузиазмом глаза, на что девочка отвечает, широко улыбаясь и сжимая своими маленькими ручонками мою не самую большую ладонь:

— Нам нужно просто найти королевство, где живёт сказочный принц! Он и спасёт маму, ведь он добрый, справедливый и любит только тех, у кого светлое сердце. А у нашей мамы оно самое светлое. Разве у кого-то может быть светлее?

— Нет. Не может, — только и отвечаю я, прежде чем вовсе замолчать, уткнувшись взглядом в струи поливальной машины из соседского сада. А что ещё на это скажешь?

Время идёт тягуче медленно, однако скоро я иду в младшую школу. Чувствую себя невероятно взрослой и ответственной на фоне остальных детей, однако это не слишком радует. Мне бы тоже хотелось быть обычным ребёнком, который обменивается с подружками и друзьями наклейками, играет в догонялки и пробует приготовленные мамой вкусности, однако я просто не могу. У меня нет нормальной семьи, и все мои попытки влиться в новый коллектив проваливаются раз за разом. Видимо, такова моя судьба.

Бетти очень из-за этого за меня переживает, однако я стараюсь держаться и сохранять перед ней улыбку на лице, говоря, что такие мелочи меня не беспокоят и главное сейчас — это учёба. Я справлюсь, не стоит её тревожить.

Учиться дома совсем сложно, особенно учитывая, что характер отца с годами мягче совсем не стал, он, наоборот, лишь ожесточился. Так что мне приходится проводить время либо на чердаке дома (что получается крайне редко, ибо этот моральный урод теперь хорошо знает, как мы с сестрой любим здесь прятаться), либо в городской или школьной библиотеке. И это ещё ладно, не появляться дома — не самая трудно решаемая проблема в нашей семье. Учитывая, что отец постоянно отбирает у мамы деньги на свои траты, я совершенно не представляю, на что она покупает мне канцелярию для школы и чем платит за мои обеды. Стоит мне только попытаться заговорить с ней об этом, как она тут же переводит тему на что-то другое, явно не желая обсуждать дела подобного рода со мной. Так страшно...

Бетти, кажется, откуда-то знает мамин секрет, однако мне говорить отказывается, а если я пытаюсь расспросить её, тут же начинает вопить:

— Мама, Натали опять ко мне прицепилась, хотя ты велела ничего не говорить!

Так что у меня нет никаких шансов узнать. Даже попытки проследить за мамой не дают никаких результатов, что несказанно расстраивает и даже немного раздражает. Однако это длится лишь полгода.

Стоит мне сделать вид, что я больше не заинтересована в попытках узнать правду и продержаться так какое-то время, как мама теряет бдительность, и мне удаётся проследить за ней. Вот только то, что я узнаю, не слишком радует, пусть и не огорчает так сильно, как могло бы.

Оказывается, что мама работает дополнительно у друга нашей семьи, её близкого ещё со школьном скамьи человека, Мартина Грейса. Она помогает Мартину, занимаясь готовкой и уборкой его дома. И пусть мне бы не хотелось, чтобы она брала ещё работу, помимо основной, на лице расцветает счастливая улыбка. Это ведь дядя Мартин, а значит ничего плохого маме точно не грозит. Более того, я знаю, как он хорошо готовит и может сам держать дом в чистоте, ведь не раз в более раннем детстве слышала это от его погибшей жены. Очевидно, что он нанял маму, только чтобы помочь ей финансово, и для меня это действительно рыцарский поступок. Редко встретишь человека, способного на такое.

Даже узнав правду, я не перестаю следить за ситуацией, так что очень скоро понимаю, что дело не только в его желании помочь. Нежные взгляды, мимолётные касания руки, когда он говорит с моей мамой, периодически замечаемые мамой чуть большие, чем обычно, суммы (хотя он обычный полицейский, вполне очевидно, что ему самому эти деньги были бы полезны), брошенные случайно комплименты по поводу внешнего вида... Нет, здесь даже дурак вполне может догадаться, что он любит нашу маму, пусть она и не спешит ответить ему взаимностью.

Уже дома я уличаю минутку и нахожу возможность тихонечко спросить у мамы, пока она складывает постиранное и выглаженное бельё:

— Мама, а почему ты просто не уйдёшь к дяде Грейсу? Очевидно ведь, что ты ему очень нравишься, он точно не станет поднимать на нас руку, как папа. Тем более он любит и тебя и нас.

Она смотрит на меня с мольбой говорить тише, однако тут же звучит громкий крик нашего отца:

— Этот урод к тебе клинья подбивает, а ты и не откажешь? Я тебе сейчас покажу, кто твой муж, сука!

Мама торопливо отталкивает меня, прежде чем в комнате появляется отец. Замахнувшись на маму кулаком, он с силой бьёт её по лице, отчего голова её отлетает, точно груша для битья при ударе, и ударяется об пол, покрываясь ссадинами. По лицу мамы стекает кровь, но отец на этом не останавливается, нанося удары по лицу мамы снова и снова, снова и снова. Кровь совсем заливает ей лицо, волосы слипаются от багряной жидкости, а мама лишь тихо стонет от боли, зная, что если кричать громко, то он только станет бить сильнее, разозлившись. А отец и вопит довольно, нанося удары вновь и вновь, не гнушаясь и носком ботинка заехать ей по лицу — хотя какому лицу, если на его месте уже всего лишь кусок окровавленного мяса:

— Теперь поняла? Сунешься ещё раз к этому своему полицейскому, сунешься? Шлюха!

В комнату заглядывает пришедшая на крики Бетти, так что я тут же закрываю её собой, прижимаю лицом к серому поеденному молью свитеру, закрываю уши руками и перед этим шепчу совсем тихо, стараясь при этом успокоить:

— Не смотри, Элизабет. Не смотри.

— Пусти её, идиотка, пусть смотрит! Обе смотрите на свою потаскушку-мать, нечего глаза отводить! А ты отвечай, когда спрашиваю! Будешь с ним путаться ещё? Пойдёшь к этому полицейскому? — продолжает кричать отец, хватая нашу мать за волосы и с силой оттягивая её голову назад, открывая её от пола.

— Не пойду, — слабо хрипит ему в ответ она, и я слышу, как в горле её булькает кровь, стекающая с уголка рта. Ещё больше ненавижу это бесчеловечное чудовище, просто не передать словами, каких вершин достигают мои эмоции.

После этого дня мама берёт отпуск на работе, чтобы не возникало лишних вопросов по поводу её состояния, и мы больше не говорим о дяде Грейсе. Даже более того, мама увольняется с его подработки, не пытаясь общаться с ним, так что дела только становятся хуже, иногда доходит до того, что приходится голодать. Приходится научиться воровать, чтобы хотя бы Бетти могла питаться нормально, и я знаю, что мама это не одобряет, однако она ничего мне по этому поводу не говорит. Потому что и сама понимает: мы должны уберечь хотя бы Элизабет. Проблемы решаются хотя бы немного, когда мне исполняется пятнадцать и я могу после долгих уговоров получаю подработку в небольшом общепите. Не такие большие деньги, но хотя бы на что-то хватает.

Надежды на спасение от отца у меня совсем не остаётся, ведь я прекрасно понимаю: у него слишком опасные друзья, даже дядя Грейс не смог бы с ними справиться. Но я всё равно не сдаюсь: благодаря хорошей учёбе смогу поступить в приличный университет, получить профессию и увезти маму с Бетти от этого нелюдя. Не знаю, как долго мне придётся идти к цели, но другого выбора всё равно нет, так что придётся бороться до конца.

Вернувшись после подработки домой, я сталкиваюсь с совершенно неожиданной для меня, но поистине ужасной картиной: держа Бетти за волосы, отец колотит её лицом об угол, пока она истекает кровью, плачет и кричит. По количеству крови ясно, что начал это делать он недавно, однако я вообще не думала, что он когда-нибудь поднимет на нас руку на сестру: он много раз бил маму, несколько раз позволял себе ударить меня, однако ни разу в жизни и пальцем не тронул Элизабет. Так что изменилось? Откуда взялось и накопилось в этом монстре столько злобы?

Я не могу позволить ему травмировать Бетти сильнее, как он уже травмировал мать до множества следов и шрамов, так что с удивительным в таком случае хладнокровием понимаю: нужно от него избавиться. Когда зверь начинает вредить другим, его убивают. Вот и отца пришло время убить, как бы жестоко ни звучала в моей голове эта мысль.

Так что я быстро, но сдержанно добираюсь до кухни и вынимаю из раковины внушительных размеров нож для нарезки мяса. Прирежу этого урода, как свинью, его всё равно уже ничто не исправит, кроме могилы. Не позволю, чтобы и моя любимая младшая сестрёнка пострадала.

Обратно я прихожу столь же быстро, как и ушла. Отец не замечает меня сейчас, он слишком увлечён избиением Бетти, своим желанием изувечить ещё и мою милую сестру. Я подхожу, не мешкая, и с силой ударяю его ножом в толстую, точно у борова, шею. Отец начинает кричать и ругаться матом, спешит обернуться, однако я поспешно вынимаю нож и снова бью в не слишком поддатливую плоть. А затем ещё и ещё. Отец кричит в агонии, а весь пол вокруг, нож, Элизабет и меня заливает фонтаном его алая кровь, пока он истошно вопит. Плевать, что меня посадят, этот вид до того радует глаз, что, если бы мне дали шанс убить его снова, я бы сделала это так же быстро, без лишних колебаний.

Отец падает с широко раскрытыми от ужаса глазами, захлёбываясь в крови и умирая, а Бетти так и сидит в покрытом кровью углу, об который он её бил. Я бросаю нож на пол и спешу подойти к сестре, осторожно обнимаю её, боясь, что она оттолкнёт сейчас меня, убийцу. Но нет, Элизабет обнимает меня в ответ, прижимает к себе и шепчет совсем тихо, глядя на меня с сочувствием:

— Тяжело тебе пришлось. Мы обязательно что-нибудь придумаем. Я не позволю тебя забрать. Теперь моя очередь тебя спасать

В комнату неожиданно заглядывает мама, а вместе с ней дядя Грейс. Оба смотрят на теперь уже труп отца, прежде чем мать смотрит на Мартина и просит его неуверенно, но с бесконечной мольбой в голосе:

— Мартин, пожалуйста... Сделай что-нибудь, спаси её. Она не виновата, что мы опоздали, не успели остановить его. Не виновата, что хотела защитить Бетти, которая хотела защитить меня. Пожалуйста...

На глазах у неё закипают слёзы, и мистер Грейс осторожным нежным жестом вытирает их, поднимая с пола нож и оттирая влажными салфетками мои отпечатки с рукоятки.

— Так вы говорите, что сюда ворвался неизвестный мужчина, которого вы пару раз видели на прошлой работе вашего отца, ещё когда были детьми, и напал на него, пока он пытался вас избить? — спрашивает он, одной лишь интонацией давая понять, что лучше нам подыграть, если все хотим быть спасены. — Вы не запомнили никакие его особые приметы, девочки?

— Никак нет, офицер, — отзываюсь я будто по нотам. До конца жизни буду ему за это благодарна.

Как и ожидалось, благодаря его помощи меня даже не подозревают в убийстве собственного отца, так что со временем из-за недостатка улик и слишком большого количества подозреваемых дело и вовсе закрывается, а я, мама и Бетти переезжаем из столь ненавистного нами теперь дома к дяде Грейсу. Ну а через некоторое время моя родительница с ним и вовсе женятся, а мы с Бетти за компанию меняем фамилию с Льюис на Грейс. И, если честно, мне так даже больше нравится. Не могу жить с фамилией человека, что столько лет превращал наши жизни в Ад.

Честно говоря, мне очень непривычно от того, что больше нет необходимости в подработке, не нужно считать каждую копеечку, а дома, в родном доме, меня каждый вечер ждёт вкусный домашний ужин от мамы или заказ из ресторана, оплаченный Мартином. Ну да почему я вообще его так называю? Думаю, мне бы стоило звать его папой, ведь он действительно был мне ближе, чем родной отец. Я и сейчас будто бы чувствую с ним близкую связь, пусть и знаю, что не являюсь ему родной дочерью по крови.

Бетти тоже несказанное счастлива, и я могу быть спокойна, зная, что со временем уже никто и не вспомнит о том, как она ходила в её среднюю школу в поношенных, сотню раз перешитых и старых вещах, одалживала без конца канцелярию у своих одноклассников и писала конспекты от руки, не имея возможности распечатать присланный ей материал. Мама тоже вся цветёт, получая море любви и ласки, чувствуя себя желанной, даже несмотря на шрамы, что оставил ей отец. Наверное, стоит поговорить с ней и папой о пластических и косметических операциях, а также психологе — знаю, что это стоит денег и может показаться, что мне неприятно видеть рядом изуродованную мужем-чудовищем мать, однако я, скорее, беспокоюсь о ней — нелегко жить, каждый день видя в зеркале, других отражениях и на фото не по одному разу напоминания о той кошмарной жизни, из которой удалось сбежать действительно дорогой ценой. Да и если это будет дороговато для них с папой, я найду подработку и помогу им с накоплением: в конце концов, чего только не сделаешь ради близких и родных людей.

Предложение моё принимается с энтузиазмом, и мама даже предлагает отправить также к психологу и нас с Бетти, вот только я отказываюсь. Не чувствую, что весь этот пережитый ужас сломал меня или вызвал какое-то отторжение к людям, заставил ненавидеть всех мужчин или чувствовать себя бесконечно виноватой. Я в порядке, так что пусть лучше позаботятся о себе и Элизабет.

Время идёт, мамино лицо полностью восстанавливается после пластической операции, ухода и кучи процедур, они с Бетти продолжают посещать психолога нам с Мартином на радость, а в один прекрасный день новый отец тихо замечает, пока сидит со мной рядом и смотрит на резвящихся с водяными пистолетами маму и мою совсем уже взрослую младшую сестру:

— Прости, Натали.

— За что? Тебе ведь не за что передо мной извиняться. Ты нас спас, — я смотрю на него с лёгким недоумением, на что он отвечает по-отечески тёплым взглядом, полным признательности и нежности, прежде чем заметить:

— Если бы я вмешался раньше, забрал вас с Бет и вашу маму к себе, Селена пострадала бы намного меньше, а тебе не пришлось пройти через то, что случилось в прошлом...

— Что случилось, то случилось, — хладнокровно пожимаю плечами я. — Ты ведь знаешь, какие люди были в окружении моего отца, тебе самому угрожала опасность. И ты прекрасно знал, что, если бы ты попытался спасти нас, тебя бы уничтожили, а мы пострадали бы ещё хуже. Наш отец был настоящим монстром, и, видимо, произошедшее оказалось единственным безопасным для всех исходом. Не смей винить себя. В конце концов, сейчас мы все счастливы вместе, ты нас спас, а особенно меня, избавив от тюремного срока. Я горжусь тем, что могу называть тебя своим отцом.

Он всё ещё продолжает улыбаться мне, коротко кивая, после чего мы, не сговариваясь, поднимаемся со своих мест и спешим присоединиться к маме и Бетти.

Жизнь идёт своим чередом, и всё у нас хорошо, а у меня и вовсе: университет, куда я отправляла заявку, прислал мне ответ. Приняли.

Не передать словами, как я счастлива, что уж говорить о членах моей семьи, которые просто сияют от радости.

— Поздравляю тебя, моя радость! — выдыхает мама, кружась по кухне и смеясь, помешивая половником то в одной кастрюле, то в другой, пока Элизабет обнимает меня за талию и со смехом замечает:

— У меня самая лучшая сестра. Пойду расскажу папе.

Она тут же убегает, а мама просит меня в тот момент с мягкой улыбкой на губах:

— Милая, можешь сходить до магазина и купить паприку? Без неё моё фирменное рагу не получится.

— Конечно, — отвечаю я, с сияющей улыбкой пересекая порог нашего дома.