Я не из тех детей, кто может попросить у родителей новую куклу или красивое платье. И не из тех, что получают торт на день рождения. Даже больше, у меня нет друзей и подруг, с которыми я могла бы играть на улице: ребята с моей улицы шарахаются от меня, как от чумной, что неудивительно: там, где я родилась, все дети на всякий случай опасаются друг друга, зная, как легко мы можем подцепить какую-нибудь заразу и передать её дальше. Звучит совсем безрадостно, но я уже привыкла и смирилась. В конце концов, пока ты ребёнок, ни на что в жизни самому повлиять нельзя, исправить ситуацию могут лишь родители. Вот только папы у меня нет, а маме плевать на то, что у неё есть дочь. Рассчитывать не на кого. Даже бабушек и дедушек своих я никогда не видела. Может, они умерли, а может, отказались от дочери, опасаясь, какой позор падёт на их головы, если люди станут обсуждать дочь-проститутку.

Да, так называется работа женщины, что меня родила, но от которой я всё не могу добиться тепла и любви. Ей платят деньги за то, что она ярко красится, одевается в яркую, блестящую и очень обтягивающую и открытую одежду, а потом уходит в неизвестном направлении. Не знаю, что она делает на работе, но её денег, по крайней мере, хватает на то, чтобы мы могли поесть и заплатить за снимаемую комнатку её хозяину, мистеру Лэнгдону. Правда, мама часто уходит с ним и о чём-то разговаривает или что-то даёт, чтобы, как она сама часто ворчит, "снизить квартплату", но для меня даже не это важно. Гораздо большее значение имеет то, что эта женщина хотя бы даёт мне еду и всё нужное, лишь бы я не беспокоила её. Этого уже достаточно, чтобы мне удалось прожить подольше.

С годами я начинаю понимать лучше, что работа у моей мамы не такая и хорошая. Это, конечно, ожидалось, но то, сколько ненависти звучит в голосах учителей из моей школы, когда они, глядя на меня, всякий раз выдыхают: "Шлюхина дочь", просто неописуемо. Я совершенно не понимаю, что же настолько плохое делает человек, что дал мне жизнь и продолжает выделять хоть какие-то деньги из малой зарабатываемой суммы на моё существование. Моя мать совсем не похожа на убийцу, не выглядит и как тот, кто станет избивать или грабит. Что-то в её внешности выдаёт её совершенную неспособность это сделать: какая-то слабость, мягкость и даже некоторый страх в глазах, стоит надавить на эту женщину. Я пока не понимаю, что же это за чувство такое скрывается за её душой, подожду, пожалуй, несколько лет.

Вот только своему решению следовать я не спешу: любопытство всё же оказывается сильнее. Именно поэтому в одну из перемен я подбегаю к Джули — единственной девочке из класса, с которой я более или менее хорошо общаюсь, чтобы осторожно спросить у неё:

— Джули, ты знаешь, кто такая "шлюха"? Учителя часто говорят так про мою маму, но я совершенно не понимаю, так ли это плохо. Совсем не знаю, что это.

Одноклассница одаряет меня взглядом немного свысока, даже не скрывая своих высокомерия и уверенности, что она действительно умнее меня, раз знает то, о чём мне неизвестно. Продолжая смотреть на меня так, словно я лишь жалкий червь под её ногами, Джули с важным видом поясняет:

— Шлюха — это женщина, которая ведёт себя распущено. Она проводит ночи с мужчинами, чтобы доставить им удовольствие. И, будь добра, держись от меня подальше. Мама говорит, что мне не стоит общаться с дочерью такого человека.

Этого для меня оказывается достаточно, так что я оставляю одноклассницу в покое, совершенно потеряв к ней интерес. То есть, работа моей мамы осуждается другими, потому что не нравится другим? Но если она делает приятные вещи для других людей, то почему это не одобряется? Интересно, а мистер Лэнгдон тоже получает от мамы приятный подарок и за это снижает ей квартплату? Нужно поблагодарить его тогда, когда будет возможность.

Вот только я совершенно забываю об этом, а после и вовсе передумываю после одного случая. Во время скромного, но достаточного, чтобы наесться, ужина, в дверь нашей квартиры кто-то стучит, однако мама даже не спешит подняться со своего места. Я встаю было, чтобы открыть дверь на случай, если она устала, однако мать качает головой, замечая со строгим голосом:

— Даже не вздумай пускать кого-то в эту квартиру.

— Почему? — срывается в тот момент с моих губ вопрос, однако мама не отвечает. Я решаю всё же оставить её в покое и позволить ей не отвечать, да и в тот момент становится не до этого: неизвестный начинает стучать в дверь и сквозь ругательства требовать, чтобы его впустили внутрь. Его указания так и не выполняются, так стук и крики продолжаются до тех пор, пока не слишком крепкая дверь слетает с петель, и неизвестный в ярости вырывается внутрь, замахиваясь на маму.

На неё градом сыплются удары, родившая меня женщина корчится на полу, кричит и всхлипывает от боли, почти умоляя прекратить. Вот только мужчина безжалостно, и когда я начинаю кричать и просить его остановиться, незнакомец отталкивает меня к стене, задирая короткое мамино платье и спуская штаны, пока с его губ срывается полное ненависти и презрения:

— Лежи смирно и не сопротивляйся, тварь. Ты сегодня не обслужила меня нормально, так что сделаем всё нормально. И пусть малая посмотрит, чем её маменька на жизнь зарабатывает: сама ведь потом так же, небось, ноги раздвигать будет ради заработка.

Меня подташнивает от отвращения, однако я ничего не могу поделать: этот мужчина сильнее меня, кто я против него. Так что мне остаётся только смотреть в ужасе на те мерзкие вещи, что неизвестный вытворяет с моей матерью, не в силах отвести взгляд. С ней всегда так обращаются другие мужчины? Они платят за то, чтобы поступать с ней столь жестоким образом? Она сама решила зарабатывать так деньги или у неё не было выбора? В любом случае это мерзко и аморально. Теперь я понимаю, за что так презирают меня, как её дочь.

Годы с того случая идут довольно быстро, так что я не успеваю оглянуться, как становлюсь подростком. Четырнадцать лет — а я прекрасно знаю, что скрывается в головах других людей, их самые сокровенные, потаённые желания. Вся мерзость, содержимая в их душах. И именно поэтому влиться в коллектив и нормально общаться со сверстниками не получается совершенно: не могу. Тем более, ловя на себе порой взгляды мальчишек, я чувствую примерно то же самое, что и тогда в прошлом: крайнее омерзение. А смотрели на меня так, стоит заметить, часто: несмотря на невысокое социальное положение моей семьи, мне было чем похвастаться: пока сверстницы страдали от акне, жирных волос и проблем с весом, меня проблемы переходного возраста, что удивительно, обошли стороной, так что я оставалась светлокожей красивой молодой девушкой с чистым лицом, светлыми глазами и пышными огненно-рыжими волосами. Здоровые зубы, тонкие пальцы рук, широкие бёдра и уже начавшая оформляться грудь, спрятанная под свитерами и водолазками. Скорее всего, многие мои ровесницы с завистью думают, что с радостью поменялись бы со мной местами. Вот только если бы они думали о том, что я переживаю с такой внешностью, обязательно взяли бы свои слова обратно.

Страшно идти домой одной, когда ты просто красивая девушка-подросток: игривый свист со стороны стоящих на углу пьяных мужчин, просьба дать номерок от случайного парня, похотливые взгляды со стороны молодых людей, что практически до самого дома преследуют меня... У меня нет ни отца, ни надёжного молодого человека, ни старшего брата — никого, кто мог бы защитить меня, встретить по дороге домой, чтобы убедиться, что никто не лишит невинности, не обесчестит в грязном переулке. Даже моей матери такое бы е понравилось, несмотря на то, с каким количеством жестокости ей приходится сталкиваться каждый день. К такому просто невозможно привыкнуть, и уж тем более такое никак нельзя полюбить.

Стоит мне пройти на кухню, как я сталкиваюсь с холодным взглядом подарившей мне жизнь женщины. Думает, что я сломаюсь. Пойду по её стопам и тоже стану проституткой. Да никогда. Я, скорее, умру, чем буду жить, как она. Меня тошнит от похотливых мужских глаз на своём теле, о взглядах, которые будто выставляю мне цену: одна газировка, одна шоколадка, двенадцать долларов, пятьдесят долларов, поездка на новом дорогом автомобиле... Я не товар, чтобы вешать на меня ценник.

Но так я думаю лишь два года, пока не умирает моя непутёвая мамаша. Опеке забирать меня уже нет смысла: до совершеннолетия недолго. Да и информация о смерти женщины, что меня родила, просто не добирается до них или остаётся без внимания: кому какое дело до проститутки и её дочери, живущих где-то в бедных районах?

Чтобы выжить, приходится пойти в бордель, где обслуживала мужчин моя мать. Поначалу оказывается сложно себя пересилить,привыкнуть к тому, что иногда могут вытворять со мной клиенты, однако со временем выходит привыкнуть к этому и даже научиться хоть немного получать удовольствие. Хоть и не настолько, чтобы окончательно избавиться от тошноты в нерабочее время, когда на меня бросают такие взгляды, словно готовы сожрать.

Из школы приходится уйти, так как само руководство против моей работы, я полностью посвящаю свою жизнь новой ненавистной профессии. Мне бы хотелось просто бросить это, зарабатывать нормально, вот только выбора нет. Думаю, и у матери его просто не было, иначе она точно ушла бы и, может, даже была бы хорошей родительницей для меня. Не думала бы о том, что тащит на себе обузу. А ещё я теперь понимаю, почему она не бросила меня, не сдала в приют или детдом. Ей просто не хватило смелости отдать меня чужим людям, выдержать осуждение со стороны работников приюта. Ещё тогда по её взгляду стоило понять, что моя мать — абсолютная трусиха. Она неспособна на смелые поступки, и поэтому жила, без конца совершая ошибки, пока не скончалась от переутомления. У неё даже могилы хорошей нет: я просто сожгла её тело на ближайшей свалке, так как денег на похороны или кремацию не было. И времени на скорбь тоже не оставалось. Нужно работать, зарабатывать деньги на собственное выживание. Может, она и умерла, но я сдаваться и исчезать из этого мира безвестной, совершенно не имеющей денег, не собираюсь.

Продолжая работать, я со временем понимаю, что, если монетизировать желание людей удовлетворить их похоть, можно неплохо заработать. А значит, нужно открыть стриптиз-клуб, чтобы не заставлять других девушек и парней страдать, как я, но при этом зарабатывать на таких людях, как мой арендодатель и мужчина, что напал на мать несколько лет назад, посчитав, что она плохо выполнила свою работу.

Вот только, чтобы открыть стриптиз-клуб, нужны деньги и весьма немалые, так что мне приходится работать усерднее, чаще выходить на смену, чтобы хватало не только на жизнь, но и можно было откладывать на свой бизнес. Я не могу назвать это занятие своей мечтой и вообще не уверена, что у меня есть настоящая мечта, но, по крайней мере, с таким делом я смогу прекратить торговать своим телом и начать получать деньги, чтобы жить нормально и больше не беспокоиться о том, чтобы на всё хватало и ничего не болело. Не придётся бояться жестокости клиентов и неудобных условий. Можно чувствовать себя хоть немного счастливее.

Так моя жизнь и продолжается, я работаю и коплю на мечту, беру дополнительные смены всё чаще ради заработка. Да, возможно, мне было бы проще, если бы я с моей красивой внешностью ушла в стриптиз сама, однако нет, ничего не выйдет: я уже не один раз провалилась, когда пыталась сменить работу, ещё и сутенёр избил меня за попытку побега. Ещё раз попытаться уйти, не имея никакой надёжности и стабильности в жизни было бы с моей стороны настоящим самоубийством. А я хочу жить, так что буду терпеть и бороться, пока не добьюсь того, что хочу.

Так и продолжается какое-то время, пока однажды, вернувшись в свою небольшую грязную квартирку, я не понимаю, что мой тайник с деньгами распотрошили и забрали всё, что я успела накопить. Меня трясёт от гнева и отчаяния, мне хочется тут же найти того, кто посмел сделать это, и наказать. Плевать, даже если это мой сутенёр. Я не боюсь, ведь это мои деньги. Да, ещё не настолько большая сумма, что её хватит на мою цель, но внушительная, я бы могла подыскать себе квартирку получше или записаться на какие-то хорошие курсы, чтобы попробовать сменить профессию (я даже не рассматривала такие варианты, потому что не уверена, что вообще справилась бы). Бегаю по квартирке лихорадочно, пытаюсь найти следы вора, однако ничего не выходит, так что я едва не воплю от досады, вцепившись пальцами в свои волосы. Нельзя сдаваться, нужно продолжать поиски, пока не стало слишком поздно. Нельзя, чтобы все мои усилия пошли прахом, не могу просто смириться и начать всё заново. Но мои деньги с такой хлипкой дверью и нехитрым запором мог забрать кто угодно!

Ползаю на коленях по разводам на полу, которые, кажется, уже просто невозможно отмыть, забираюсь под старый хлипкий стол, пытаясь найти зацепки, роюсь на самом столе в куче различных таблеток,бумаг и счетов. Иду в прихожую, чтобы проверить там хоть на какие-то следы, прежде чем вернуться обратно и провести повторный осмотр. Ничего. Никаких признаков вора. И ни единой купюры из числа украденных у меня. Словно плевок в лицо, насмешка надо мной.

Первоначально хватаю со стола телефон, собираюсь позвонить в полицию, однако тут же одёргиваю себя и кладу средство связи обратно. Бестолку. Какой смысл тратить время на девушку из бедного района, зачем помогать пропащей, у которой, по их мнению, нет ни единого шанса выбраться в люди. И правда, что я могу сейчас изменить? Выйти замуж? Кто вообще решится взять в жёны девушку лёгкого поведения и разрушить тем самым свою репутацию? Найти приличную работу? Не могу, где ещё я заработаю более или менее нормально на жизнь? Если бы я смогла доучиться и поступить в университет, тогда у меня был бы шанс. Вот только в прошлом выбор стоял между моими учёбой и выживанием. Так что я пошла вторым путём, бессмысленно гадать, как бы сложилась моя жизнь, если бы я выбрала учёбу.

Денег на то, чтобы сменить дверной запор у меня нет, так что приходится продолжать жить так же, как и жили, но выбрав другое место для тайника. Начинаю снова копить деньги, вкалывать на работе и молить небеса, чтобы в этот раз всё сложилось. Я хочу жить,а не выживать, хочу однажды проснуться и понять, что у меня более или менее нормальная, ну или хотя бы обеспеченная всем необходимым жизнь. Сейчас не время сдаваться, у меня ещё есть силы для борьбы.

Всё тело болит от усталости, синяки на руках, лице, бёдрах и шее не сходят подолгу, так что приходится тратиться ещё и на тональный крем. Не один ноготь сломан за столько смен, не один локон вырван, так что мне будет, что рассказать, если придётся когда-нибудь писать свои мемуары. В конце концов, я плачу действительно большую цену за то, чтобы потом быть счастливой. А трудолюбивым всегда должно воздаваться за их усилия, ведь верно?

Некому поддержать меня, нет ни близкого родственника, ни партнёра, ни даже обычного друга или приятеля. Этот путь я вынуждена проходить в одиночку, и каждый раз, ложась спать, я закрываю глаза и вижу картины о том, как рядом со мной кто-то любящий, и мы вместе отдыхаем на каком-нибудь солнечном пляже, загорая с коктейлями на шезлонгами и глядя, как рядом бегают, играют и резвятся наши собаки. Обожаю этих четверолапых ребят, если честно, если бы не моё положение, обязательно завела бы бульдога или парочку... Ну ничего, рано или поздно и мои мечты могут исполниться.

Вот только однажды просыпаюсь я от непонятного шуршания на кухне. Я помню, что оставила там много пакетов после еды, не находя силы убрать каждый раз после позднего ужина, однако, чтобы они шуршали, кто-то должен прикасаться к ним, создавая звук. Неужели у меня в квартире крысы завелись? Этого ещё не хватало, как будто мне проблем мало...

С трудом оторвав голову от подушки, я осторожно крадусь на кухню, держа в руке на всякий случай старую мамину вазу: она довольно тяжёлая, так что оглушить потревожившего мой сон точно поможет. Вот только на глаза мне попадается вовсе не крыса, как я ожидала увидеть. По крайней мере, в биологическом плане.

Оказывается, это мистер Лэнгдон бродит по моей кухне и перебирает шкафчики, тумбочки, немногочисленную старую технику, словно ищет среди всего этого разнообразия что-то. И тут в моей голове словно щёлкает от догадки. К горлу подкатывает тошнота от отвращения, которая тут же отступает, ведь место отвращения теперь занимает злость на этого человека за его отвратительный поступок. Можно было подумать, что он пришёл использовать меня так же, как в своё время и мою непутёвую мамашу, однако то, что он искал что-то в квартире, которую я снимаю, посреди ночи, причём, через некоторое время после пропажи денег, заставляет подумать вполне логично: это был он. Мистер Лэнгдон — вор, который украл накопленные мной деньги и сейчас заявился, чтобы забрать ещё, пока я ни о чём не подозреваю.

— Да как вам совести вообще хватило взять чужое?! Я исправно платила за аренду все эти годы, так по какому праву вы заглядываетесь на мои деньги?! — истерически выдыхаю я, сжимая руки в кулаки. Контролировать эмоции совсем не выходит, так что глаза мои в этот момент словно мечут молнии, а я сама еле держусь, чтобы не ударить этого мерзкого старикашку. — Сейчас же верните то, что взяли в тот раз! Верните мне мои деньги!

— Заткнись! — неожиданно гаркает он, налетая на меня, словно коршун. — Я легко мог бы выселить тебя отсюда или использовать, как твою дуру-мамашу, однако не сделал этого. Я мог выставить тебя из этой квартиры за делишки, которыми ты занимаешься, но не сделал этого. И не надо говорить, что у тебя не было выбора. Ты всегда могла попытаться найти родственников, добраться самостоятельно до приюта, взять в долг, окончить какие-нибудь курсы и зарабатывать нормально. Но нет, ты, как и твоя мамаша-проститутка, можешь только торговать своим телом. И тебе это нравится, признайся. Ты бы и мне предложила, если бы я пообещал хорошо заплатить тебе.

Я смотрю на него и не знаю, что сказать. Да, мне нужны деньги, поэтому я бы точно согласилась на его предлежание. Но мистера Лэнгдона это вообще не касается, ведь я исправно плачу. И вообще, это к делу не относится, мы говорим сейчас о краже денег.

— Я сказала, чтобы вы вернули всё, что украли! — вновь срываюсь я, с яростью глядя на него.

В итоге всё же замахиваюсь вазой, которую прихватила, однако, видимо, от недоедания, падаю с этой бесполезной по жизни вещью в руках, пока этот старикашка выбегает из моей квартиры, хлопнув дверью. Я с трудом нахожу в себе силы, чтобы подняться и отправиться в погоню, однако встреченный впервые, но отчего-то кажущийся столь знакомым запах вынуждает сделать шаг назад, прежде чем сорваться с места и побежать на балкон, прячась за его дверью. Я выберусь отсюда и обязательно выживу. Деньги верну потом, сейчас главное справиться, пока у меня ещё есть воля к жизни.