Почему же никто не слышит их, кроме меня? Эти голоса, они без конца просят, чтобы я задушила своими руками эту маленькую зверушку, лишив её жизни, перекрыв кислород в лёгких и оставив без возможности сопротивляться. Неужели никто, кроме меня, не слышит, что от Юрико нужно избавиться, не видит, как по её коже стекает чёрная, точно дёготь, скверна? Не говорите, что я единственная, что видит алые глаза на стенах, силуэты чудовищ рядом с непутёвыми родителями и тени — так много теней, что комната кажется практически чёрной из-за них. Иногда тени открывают свои горящие злобные глаза и воют так громко, что по коже бегут мурашки, хочется спрятаться под кроватью, закрыть глаза и заткнуть уши, не слыша и не видя больше ничего, прячась от этого страшного мира, который почему-то незаметен для других. Это так злит и раздражает, что я просто ненавижу каждую тень, каждый силуэт или монстра в моём доме. Ненавижу страх перед ними, ненавижу мучительное ожидание, когда кто-то из них может оборвать мою хрупкую жизнь, убить меня. Я не хочу умирать, но жить так, словно ты постоянно на волоске от смерти... Мне страшно, мне так страшно, что это даже злит. По сравнению с этим удары мамы и папы не так пугают. И правда, что должно напрягать больше: когда любимая мамочка бьёт меня по лицу и винит во всех бедах или когда из её носа, рта и глаз вытекает чёрная мерзкая слизь, а сама она бледная и худая, будто бы почти мёртвая? Даже когда папа кричит, что моя мамаша нагуляла и родила никчёмную идиотку, которая вырастет такой же, как она, не ужасает настолько сильно, насколько это делает чёрный монстр, почти полностью обхвативший и будто бы почти целиком съевший моего родителя. Не могу бояться боли, когда слышу мерзкий смех и шепотки, крики и вой, вижу то, что, очевидно, скрыто от чужих глаз. Мне страшно, страшно, страшно так, что хочется без конца плакать и кричать, пока не охрипну, но я знаю, что даже после этого ужасные картины не оставят в покое, продолжив и дальше преследовать на каждом шагу, будто так и должно быть...

Не знаю, как терплю это из года в год, как живу и расту так, но ситуация не меняется, а даже будто бы становится хуже. Я из бедного района Йокогамы, на меня плевать всем: и безуспешным родителям, и тем, кто рос в тех же местах, что и я, соседям, которым плевать на всё и всех и даже собственные жизни. Я не хожу в школу, каждый день борясь за выживание, ища пропитание и укрытие от жестокости родных. Хотя будет ложью сказать, что дело, по большей части, в жестокости: скорее, я боюсь видеть родителей, которые с годами будто превратились отчасти в те тени, что были рядом с ними и не отлучались ни на секунду. Ко мне прикасаются холодные чёрные ладони, они ведут по телу, сжимая мою кожу, почти впиваясь ногтями в мягкую плоть, отчего по щекам катятся слёзы. Мне так страшно, почему именно я должна жить с этим столько, сколько себя помню, почему именно мне открыта эта жуткая сторона мира? Отчего никто другой не видит то, что предстаёт перед моими глазами, все остальные могут жить спокойно, а не молиться каждый день, чтобы хоть на какое-то время прекратить иметь дело с тем, что мучает, не оставляя ни на минуту? Ненавижу, ненавижу, ненавижу...

По коже стекают капли холодного пота, мимо меня пробегает какой-то мальчишка с трупом кота в руках. Не знаю, где он его взял, а о том, что ждёт останки несчастного животного, и думать не хочу. Меня тошнит от одного вида личинок на когда-то живой плоти, от осевших на ней мошек... Отчего-то я понимаю: это уже не то, что вижу только я, так и выглядят гниющие останки кота для всех людей. И от того, что ребёнок примерно моего возраста не брезгует забрать его даже в таком виде, только вызывает у меня тошноту, отчего меня тут же выворачивает наизнанку остатками и без того малого завтрака, который мне удалось украсть у каких-то зевак. Мерзость, мерзость, мерзость. Неужели у меня нет и шанса начать нормальную жизнь, и я не могла родиться самой обычной, с обычными видами перед глазами?

Разговариваю с другими детьми, пытаюсь понять, видят ли они то же, что и я, однако они смотрят на меня, словно на чумную или заразную, опасаются и стараются держаться подальше, а самые смелые замечают, что это ненормально, так не должно быть и они, конечно, видят перед глазами что-то необычное, но, скорее всего, это просто неправильный вид на какие-то обычные предметы в темноте или под другим углом. И как бы тяжело им ни было, с тем, с чем живу я, ни один из них не имел дело ни разу. Это кажется чертовски несправедливым, так что, вернувшись домой, я прячусь подальше от родителей и плачу горько, навзрыд, окружённая чёрными тенями и шелестом их голосов.

Я расту, а ситуация не становится лучше: удивительно, что я дожила до подросткового возраста в своём состоянии и до сих пор не начала вредить себе, сталкиваясь со столь страшными картинами перед глазами. Родители просто превратились к моему четырнадцатилетию в две чёрные кучи из слизи, и теперь лежат в своей комнате, не выглядывая оттуда и больше не тревожа никого, не поднимая на меня руку. На один страх в моей жизни теперь меньше, вот только мерзкие чёрные ладони, монстры, тени, жуткие смех и вой никуда не делись, только разрослись. Я просто не знаю, как покинуть это место, как спастись, выбраться отсюда и в чём причина видений вокруг меня, необходимости продолжать жить там, где я столько раз могла умереть, где дрожала от страха и плакала, страдая от непонятного недуга. Такое чувство, словно этот дом не отпускает меня, будто я не могу уйти, привязана к этому зданию. Не знаю, что мне делать, до сих пор страшно до дрожи, и это злит до такой степени, что хочется найти виновника и разорвать на мелкие клочки, обречь на боль и страдания за то, на какую судьбу я обречена, заставить почувствовать всё то, через что мне пришлось пройти, на собственной шкуре. Почему? За что? В чём моя вина? Почему мне никак не выбраться из этого кошмара? Закончится ли это когда-нибудь?

Открывая глаза ото сна, я каждый раз молюсь, чтобы это было лишь наваждением, попыткой испугать меня от моего сознания, однако, видя в окне кричащего, страшно улыбающегося абсолютно чёрного младенца и чувствуя, как на горло ложатся чьи-то руки, лишь закрываю глаза, едва сдерживая слёзы. Ненавижу. Ненавижу всё это.

Если бы у меня была нормальная жизнь в не самом бедном районе, кошмар всей моей жизни не был бы рядом со мной? Поначалу мне действительно так казалось, однако, когда я сумела выбраться ненадолго из родных мест и попасть туда, где действительно вовсю кипит жизнь чистого и по-мирному шумного города, стало ясно, что моя жизнь в любом месте была бы такой, какая она сейчас, этого не изменить. Ведь я всё ещё вижу на улицах тени и монстров, гул толпы смешивается с воплями и визгами монстров, отчего я едва держусь, чтобы не зажать уши. Мне уже не так страшно, как раньше, честно говоря, я просто страшно устала от этого. Ненавижу то, что стало повседневной частью моей жизни. Не знаю, кто мог бы спасти меня и помочь. Я боюсь психиатрических лечебниц, о которых порой перешёптывались соседи, говоря про мою семью, боюсь лекарств, которые стоят кучу денег да ещё и делают меня слабой, сонливой. Если бы только был способ убежать от шепотков и голосов вокруг, от странных образов...

Я возвращаюсь туда, где и была до этого, делаю всю возможную работу, иду на любые унижения, чтобы выжить: слежу за чужими детьми, пока их родители заняты своими делами, таскаю мусор из отходов, ворую из заброшенных домов какие-то вещи и одежду, чтобы принести их в дом, где родилась и росла, использовать для себя... Моя жизнь похожа на настоящий кошмар, что несказанно раздражает, выводит из себя, но я бессильна, могу лишь выживать, потому что слишком боюсь смерти. Неизвестность пугает намного больше, чем знакомое вот уже шестнадцать лет ощущение всяких раз бегущих по спине мурашек, когда видишь, как очередной человек истекает чёрной слизью или голоса уговаривают убить кого-то. Я ещё могу сопротивляться, могу бороться с этим, а значит есть шанс, что я смогу полностью победить свой ночной кошмар наяву.

По крайней мере, так я думаю до восемнадцати лет: в те годы мои галлюцинации (или видения — не знаю, что это, я уже давно перестала отличать то, что вижу и слышу постоянно, от реальности) только усиливаются, заменяя собой практически весь окружающий меня мир, с чем я ничего не могу поделать. Голоса в ушах уже рычат, что мне нужно убивать,требуют лишить кого-нибудь жизни, если не хочу страдать, мучаться и корчиться постоянно от непреодолимого ужаса. Отовсюду за мной следят светящиеся ярко глаза, повсюду следуют тени и тёмные руки. Страшно. Ненавижу это, ненавижу! И всё ещё не понимаю, что делать. Интересно, если я всё же сдамся добровольно в психиатрическую лечебницу, мне помогут?

И в конечном итоге я решаюсь на этот отчаянный шаг: отправляюсь к психиатру в общей больнице (никогда не забуду, с каким презрением смотрели медперсонал, пациенты и посетители на мою грязную, сотни раз заштопанную одежду). Тот, конечно, тоже поначалу морщится и отнекивается, не желая принимать меня, однако в итоге после осмотра и опроса всё же выписывает направление и просит сопроводить меня до ближайшей психиатрической лечебницы. Так я и оказываюсь за стенами места, где таится большая часть безумия Йокогамы.

Первые дни проходят будто в тумане: я вынуждена принимать лекарство, которое делает меня вялой и сонливой, так что я практически не запоминаю большую часть дня, но даже при этом ощущаю себя усталой и слабой, словно работаю без конца. Меня хорошо кормят, у меня замечательная постель и пижама, светлая и просторная комната, но состояние, в котором я нахожусь, угнетает, сводит с ума — тем более что окружающие меня образы бунтуют, издают нечеловеческие крики, мучительные настолько, что по сравнению с ними, думаю, грешники в Аду вопят тише. Им явно не нравятся лекарства, которые мне прописал мой лечащий врач. Всё чаще чувствую липкие мерзкие тёмные руки на теле, мольбы, угрозы и требования покинуть это место, пристальные взгляды отовсюду. От лечения чувствую себя намного хуже, чем до него. Безумно страшно, и это злит ещё больше, чем раньше. Ненавижу свои боль и слабость!

Со временем мне подбирают другие лекарства, однако и те кажутся не такими эффективными, как мне хотелось бы: образы перед глазами, шумы в ушах всё так же остаются рядом, сводят с ума, заставляют молить кого-то свыше, чтобы хоть что-то помогло мне спастись. Всё напрасно, и я ничего не могу с этим поделать, как бы ни хотелось. В любом случае, пока нельзя терять надежду на счастливое будущее. Не пока я ещё сохраняю хотя бы каплю здравого рассудка, держусь, чтобы не начать вредить другим и себе.

И какое-то время я действительно так думаю. Но сколько бы раз мне не поменяли лечение, это не помогает, кошмар преследует меня по пятам, всё больше сводя с ума, завладевая постепенно миром вокруг и заменяя собой привычные вещи — я даже не могу вспомнить, что было до того, как начала видеть какие-то новые черты окружающих меня с малых лет галлюцинаций, но более чем уверена, что выглядели эти вещи совсем иначе. Что же мне делать?..

Удивительно, но мне становится немного легче, когда я в один момент вдруг отталкиваю от себя медсестру с лекарствами, крича, что ничего принимать не буду. Да, это тревожит других медсестёр и медбратьев, моё состояние беспокоит врачей, однако я вижу, что тени отступают назад, а глаза будто отводят свои взгляды на несколько мгновений, давая понять, что я начинаю вести себя так, как от меня и ожидали все эти годы. То есть, если я буду жестока с окружающими, весь кошмар вокруг меня наконец успокоится, оставит в покое, позволив жить спокойно, не утопая каждый день в ужасе и не просыпаясь так, что самый страшный сон кажется намного лучше окружающей реальности? Я догадывалась об этом, но очень надеялась все прошедшие годы, что ошибаюсь. Похоже, у меня просто нет иного выбора, потому что продолжать терпеть переживаемый ужас совершенно не хочется: слишком долго я это терпела, слишком давно мирилась с неизбежностью сего кошмара. Теперь же, когда я понимаю, что может помочь, точно не стану мириться с подобным дальше. По крайней мере, я надеюсь, что это действительно работает, а не случайность, ложная надежда, которая не оправдает себя.

Всё чаще отказываюсь принимать лекарства, устраиваю настоящий балаган и едва ли не затеваю драку с медсёстрами, что не обходится без последствий: образы, что всегда буйствовали рядом со мной, теперь затихают, однако врачи решают перевести меня в палату для буйных, надев смирительную рубашку, чтобы я больше не представляла угрозы для себя и других, порой даже на всякий случай используя на мне сильнодействующее успокоительное и даже транквилизаторы. Не пошевелиться толком, не с чем взаимодействовать — в общем, особой радости от свободы я не испытываю, но уж что есть, то есть. К тому же я понимаю, что меня отсюда не выпустят, пока не начну вести себя спокойно, так что приходится снова начать притворяться покладистой и правильной, вести себя спокойно, что помогает мне в итоге вернуться в обычную палату. Конечно, моим "невидимым друзьям" это не нравится, я ощущаю такой ужас, какой ещё не накрывал меня никогда: в ушах страшно шумит, словно кто-то ревёт, перед глазами без конца мелькает темнота, а горло сдавливает так сильно, что я просто не могу дышать. Страшно и больно, хочется сбежать, принять их решение и вести себя так,как им хочется, однако понимаю: в этом месте мне не помогут, время идёт, а никакого результата нет. Так что лучше я буду страдать на свободе, чем запертая в четырёх стенах. Да и, кто знает, может, всё же удастся найти возможность начать нормальную жизнь. Наверное, сколько бы лет ни прошло, я не перестану верить в это. Ведь есть же люди, которые живут нормально. Значит и я смогу, если не сдамся, продолжу свои поиски.

Лечение продолжается, не принося никаких результатов, однако я делаю вид, что мне действительно легче, лучше от усилий медперсонала в попытках улучшить моё состояние, так что со временем меня всё же выпускают, выдав нужные справки, и я отправляюсь домой — если, конечно, моё место жительства вообще можно назвать домом, учитывая, что никакими любовью, уютом и теплом в этом месте даже не пахло никогда.

И вновь меня ждёт выживание, мысли о том, как жить, работа за копейки на самых разных людей с их поручениями и бесконечная борьба с кошмаром наяву, который после лечения только стал хуже... Приходится снова пару раз прибегнуть к способу, который я узнала в психиатрической больнице, однако это не помогает надолго, нужно искать что-то ещё. Не может быть так, чтобы не существовало способа закончить всё это, кроме смерти. Несмотря на то, как ужасна моя жизнь, умирать совсем не хочу: страшно и, как мне кажется, больно. Да, ненадолго, но всё равно меня не отпускает этот ужас и мысли о том, что даже после смерти я каким-то образом останусь в окружении своих пугающих галлюцинаций, страдая до скончания веков, до самого исчезновения этого мира. Хуже просто ничего и быть не может.

Незаметно для себя я случайно втягиваюсь в уличные драки, на безлюдных улицах сражаюсь до крови, синяков и болящих костяшек, слышу, как довольно урчат и шипят демоны вокруг меня, ожидающие, когда же я нанесу новый удар, причиню боль другому человеку. Мне проще от того, что кошмар моей жизни становится менее буйным, тёмные сущности предоставляют больше свободы, однако даже этого недостаточно. Я хочу, чтобы они затихли, исчезнув навсегда, оставив меня в покое. Поэтому продолжаю искать способ, убегая от полиции, прячась в переулках и снова затевая с кем-нибудь драку в надежде на освобождение.

Всё реже и реже я появляюсь дома, всё чаще и чаще устраиваю потасовки с кем-то, разбивая чужие носы, оставляя фингалы под глазами и царапая кожу до крови. Руки болят, тело ноет, но я чувствую себя немного спокойнее, осознавая, что мои галлюцинации успокаиваются, получая от меня то, что так сильно хотели: насилие над другими. Было бы проще, если бы мне хватало сил издеваться над животными, однако не могу: те не сделали ничего плохого и уж точно вряд ли совершат какие-то действительно страшные вещи за свою не слишком длинную жизнь. Так что приходится причинять боль людям, ввязываясь в драки и в глубине души мечтать, что однажды всё станет проще, лучше для меня. Пора было давно уже понять: моё заветное желание не исполнится так просто, сколько бы времени ни прошло.

Время идёт, и мой способ начинает работать всё хуже и хуже: я ощущаю близость ко мне чудовищ, скрытых от чужих глаз, слышу их тяжёлое дыхание практически возле уха и ощущаю, как страшные лапы ложатся на мою шею, готовые в любой момент схватить её и сжать так крепко, что в лёгкие не поступит ни капли кислорода, а я буду беспомощно задыхаться, озираясь по сторонам от ужаса и сталкиваясь взглядами с кошмарами, преследовавшими меня уже много лет. Уже не так страшно, как в самом начале, но обидно настолько, что внутри всё болит, и хочется кричать в истерике, не сдерживаясь больше, ибо бесконечная борьба, идущая с самого детства, совсем не помогает. Иногда начинает казаться, что намного проще сдаться, оборвать свою нить жизни, закончив страдания, отказавшись от битвы со страхом и напряжением. Вот только накатывает это на меня ненадолго: слишком сильная воля к жизни, я совсем не хочу умирать, пусть даже моё существование и не имеет ничего радостного или хотя бы немного приятного. Не знаю, страх перед смертью это теперь, или я верю в глубине души, что будущее не безнадёжно, у меня есть шанс начать нормальную жизнь, стать счастливой и полной ярких положительных эмоций. Я не хуже других людей, так почему бы такой судьбе не достаться мне?

И вот моя жизнь и дальше протекает в борьбе, пока однажды я случайно не убивала человека. Ну как случайно: совсем отчаявшись, я уже не могла думать рационально, а потому решила попытаться напасть на одну из тёмных сущностей, что всегда рядом со мной. Схватила с земли камень, набросилась на неё... Вот только слишком поздно удалось вспомнить о том, что она лишь мучительных плод моего больного воображения. Так что камень с силой опустился на голову случайно проходившего мимо парня. Злость по отношению к монстру утихла быстро, сменившись ужасом, а когда тот прошёл, я с удивлением поняла: рядом никого не было. Даже ни единого лишнего звука не доносилось хотя бы поблизости.

Видимо, мои чудовища питаются моим гневом, особенно сильно проявляющимся, когда я убиваю. Это неправильно, но я всё равно ступаю на скользкую дорожку ради спокойной мирной жизни, во имя исполнения давней мечты.

Рука снова крепко сжимает найденный на кухне нож, и я выхожу из дома, готовая обрушить свою ярость на людей вокруг.