Папа с детства учит меня, а также моих братьев и сестёр смирению, терпению во всех делах и способности философски смотреть на жизнь. И я стараюсь изо всех сил, рассчитывая стать самым лучшим, желая, чтобы он выделил меня, отметил среди других детей. В конце концов, если не я заслуживаю этого, то кто вообще? Нет в нашей семье ребёнка более послушного и верного принципам.

Вот только на душе неприятный осадок, а сердце саднит, когда я вижу, как он хвалит моего старшего брата, хлопая его легонько по плечу и говоря о том, какой же он молодец. Странное чувство, липкое и неприятное, но я ничего не могу с этим поделать. Похоже, это и есть та зависть, которую многие считают страшным пороком, коварным змием, захватывающим чужие мысли. Если бы я верил в Бога, то наверняка испугался бы того, что меня ждёт в конце концов за это. Но я не верю. Пусть мне и не так много лет, но одно я знаю точно: если бы Бог существовал и действительно любил творения свои, он никогда бы не мучил их тяжёлыми испытаниями. Взять хотя бы меня, вынужденного терпеть заслуженное другими внимание, столь желанное для меня.

В детском саду дети часто смеются над тем, что мой отец — философ, говорят, что он неопределившийся дурак, старающийся найти ответы на известные вопросы, которые, по сути, никому не нужны. Мне обидно за папу, я хочу защитить его, но каждый раз, подняв кулак, вспоминаю его слова: "Человек, ударивший другого в споре — оппонент без действительно весомых аргументов". Мне приходилось переспрашивать его о значении этой фразы, но сейчас я прекрасно её понимаю и следую тому, что она предписывает. Хоть и хотелось бы поступить иначе.

Издевательства надо мной же я просто игнорирую: какое мне дело до их слов, если все дети вокруг меня незрелые и глупые в силу возраста и отсутствия попыток быть умнее, чем они есть? Всё бы ничего, но их это только злит, так что мне плюют в компот, мои вещи прячут, а мой стул измазывают красками, оставляя каждый раз неопрятный цветной след на штанах и вынуждая мою мать снова стирать их, мягко замечая:

— Ничего, Лёша. Дети бывают жестокими. Просто нужно переждать, им со временем надоест. И тогда всё будет хорошо, больше никто тебя не тронет.

И мне хочется верить в мамины слова, но я не могу. Как будто этим детям может когда-нибудь надоесть делать мне гадости. Я снова сгораю от зависти, но уже не к своим родным, получающим похвалу и одобрение отца-профессора философии, нет. Я завидую тем детям, которые могут не переживать о травле и грубом отношении со стороны других. Почему у меня не может быть также? Что я такого сделал, чтобы не нравиться им?

С поступлением в первый класс ситуация не становится лучше: одноклассники продолжают делать гадости, утаскивая и даже портя вещи, подкидывая записки с оскорблениями или червяков в портфель. Учителя, опять же, замечают только детей с хорошей учёбой, они готовы хвалить за старания ребят, учащихся на одни пятёрки или участвующих в каких-то конкурсах. Но не меня. Потому что с уроками и помощью по дому у меня не остаётся времени на конкурсы, а ещё у меня тройка по чистописанию. Неужели одна оплошность может перечеркнуть всё хорошее отношение? Почему другие получают чужое внимание, нормальную жизнь, будучи жестокими эгоистами или зачинщиками травли, а я не получаю ничего, не совершив каких-то особенно плохих поступков?

Школьные годы идут, а я всё продолжаю жить, как жил: помогаю по дому, учусь, терплю издевательства со стороны одноклассников и выслушиваю папины философские рассуждения на какую-то из известных тем. Младшие восхваляют его, как и я, пылая восторгам к столь неожиданным для детских умов идеям, старшие братья и сёстры слушают внимательно, впитывая по крупице родительскую мудрость. Вот только я больше не пытаюсь найти к нему подход, обратить на себя внимание. Мне плевать на его речи, я их даже не слушаю больше. Зачем? Всё равно он будет добр и мил к другим детям больше, чем ко мне, всё равно будет любить их больше, чем меня, как бы сильно это ни бесило. А всё потому что я не сын его любимой женщины. Я чужой в этой семье.

Так уж вышло, что моя родная мать напоила отца и затащила его в постель. Забеременев мной, как и рассчитывала, она пыталась привязать этого человека к себе, заставить его вступить с ней в брак. Вот только отец отказался, а когда я родился, выиграл спор в суде, забрав меня в свою семью. Его жена приняла меня и вырастила, как родного, однако он сам так и не смог до конца свыкнуться с мыслью, что я не чужой ему, что мне тоже нужны его внимание, его похвала, его тёплый родительский взгляд и подбадривающее слово. И я благодарен ему только за то, что меня вырастила такая замечательная женщина как Ольга. В конце концов, если женщина, что дала мне жизнь, даже не попыталась увидеться со мной за четырнадцать лет, значит не очень-то я ей и нужен. Хотелось бы мне не думать о ней. И почему она может жить спокойно, пока я вынужден осознавать, что произошло, случайно узнав правду из разговора отца и матери?

В один день происходит другое изменение в моей жизни: я выступаю против своих обидчиков, наплевав на то, что иду против установленных отцом истин. Я столько лет мучился, веря ему, а теперь хватит. Самое время попробовать действовать иначе.

Генку, желавшего подложить мне очередного жука или червяка в рюкзак, я хватаю за воротник рубашки и последнее, что я вижу, прежде чем его лицо впечатывается с силой в мою парту — это удивлённое лицо. Он явно не ожидал, что я не буду просто терпеть буллинг, как и обычно. Я ударяю его лицом о парту снова и снова, пока струйка крови не начинает течь из носа, лицо не краснеет, явно готовое скоро покрыться синяками, а он сам не начинает жалобно хныкать, умоляя меня прекратить.

Как только на чью-то жалобу прибегает классный руководитель, меня сразу же отводят к директору, вызвав родителей в школу. Отец и мать выслушивают женщин шокировано, порой бросая на меня недоверчивые взгляды, не способные поверить в тот факт, что их сын избил человека. Да, отец, да, мама, я защитился. Впервые за столько лет постоял за себя, а не молча терпел издевательства от тех, кто простых слов и нормального отношения не понимают.

— Вы ведь понимаете, что поведение вашего сына неприемлемо. Мне Алексей всегда казался хорошим спокойным парнем, так что на него сейчас нашло? — продолжает свою речь директриса, и я не молчу, поднимаясь с места, упираясь кончиками пальцев в стол перед собой и почти цедя сквозь зубы:

— О, а может, хорошему мальчику просто надоедо терпеть издевательства со стороны других? Почему я столько лет должен смиренно ждать, когда же моим одноклассникам надоест делать мне гадости, учитывая, что правильный ответ — никогда? Я вынужден защищать себя сам, потому что за меня постоять некому. Где все эти годы были вы, завуч, учителя? Почему столько лет закрывали глаза на неприкрытый буллинг?

— Ребята просто шутили, развлечения у друзей такие... — пытается возразить мне директриса, однако я непреклонен, неумолим, продолжаю наступать безжалостно:

— Такие шутки могут довести человека до самоубийства. Я не из числа тех, кого легко сломать, но это ни в коем случае не смягчающее обстоятельство в ваших поступках. Как можно лицемерно показывать уроки о борьбе с травлей и говорить с прибывшими по этой теме важными гостями, но не делать ничего, когда реально сталкиваетесь с этой проблемой? Да плевать вы хотели на издевательства над учениками. Вам бы только сохранить приличный вид перед другими.

Все смотрят на меня ошарашенно, не зная, что сказать, а я ощущаю себя великим шоуменом, устроившим грандиозное шоу всем тем, кто предпочитал отводить взгляд от проблемы, а не разбираться с ней. Вот только не покидает душу противное чувство, что всё чаще преследует меня, внушая, что вся эта ситуация слишком несправедлива. Что попасть в неё заслуживает кто угодно из моего окружения, но только не я, что я со своим поведением не должен был стать жертвой буллинга, так как вёл себя с другими просто безупречно. Так почему именно я должен переживать всё это? Почему кто-то другой может просто наслаждаться жизнью, а я должен бороться со своим окружением?

Директриса наконец отпускает меня с родителями, не зная, что сказать, и мы уходим втроём, сохраняя молчание до самого дома. И уже когда поднимаемся на лифте на другой этаж, отец задаёт вопрос, который наверняка хотел произнести с самого начала:

— Лёш, почему сейчас всё сложилось именно так? Знаю, терпеть издевательства неприятно, но насилие... Разве это выход. Я ведь всегда говорил, что можно решить проблему разговорами, правильными словами...

— Твои "правильные слова" не помогли мне, когда я пытался объяснить другим, что так делать нехорошо, что меня не устраивает такой уклад. Если бы всё было так просто, как ты рассуждаешь, отец, в этом мире было бы намного проще жить, — с неприкрытым холодком в голосе замечаю я. — И не пытайся больше заставить меня пойти по своему пути. Теперь у меня свой, и с него сходить я не собираюсь. Буду поступать по-своему, как бы меня ни осуждали другие.

Он не знает, что ответить на это, а мама выглядит так, будто в любой момент упадёт в обморок. И всё бы ничего, но на миг отец произносит одними губами то, что рано или поздно мне всё равно предстояло услышать, так или иначе:

— Весь в свою мать.

На душе осадок, я завидую всем тем, чьи взаимоотношениях с родителями в порядке, не подпортились, как у меня. Но уже ничего не поделать. Я пытался быть хорошим сыном, учеником, братом. У меня не получилось. Так что теперь хватит с меня.

Ещё несколько попыток задирать меня в будущем приводят к очередным дракам, разбирательствах с директором и моим словам о том, что я решаю проблему, на которую наплевать ей и учителям, так что пусть лучше молчат и не вмешиваются, раз не могут ничего исправить сами. Нас привычно отпускают, а травля через некоторое время наконец прекращается. Не зря я пытался сделать хоть что-то. Наконец-то закончилось время, когда я должен быть жертвой.

От любимых братьев и сестёр, от родителей я чувствую постепенно отчуждение, словно они чужие мне, не понимают, что у меня на душе, и не поймут никогда. Я бесконечно завидую каждому из них: талантам, стабильности в жизни, мирными взаимоотношениями с другими... Мне бы хотелось того же, но, увы, не судьба. А значит остаётся только идти вперёд, продолжая копить в себе зависть.

Окончив учёбу, я поступаю в колледж в другом городе, куда и уезжаю, не в силах и дальше смотреть на знакомые лица. Я устал завидовать всем этим людям. Устал видеть, что всё у них хорошо и во всём они лучше меня. Все мои усилия попросту бесполезны.

Вот только мои надежды на то, что всё будет хорошо и мне некому будет завидовать на новом месте, попросту не оправдываются. Я оказываюсь не самым лучшим студентом, как и ожидалось, и снова внимание достаётся только тем, кто действительно сияют своими знаниями или талантами. Здесь меня, конечно, не травят, но это не слишком улучшает ситуацию. Я всё равно сгораю от зависти к чужому вниманию, способностям, которые не достались мне. Будь у меня способность забрать то, что я так страстно желаю для себя, сделал бы это мгновенно, без лишних раздумий. И почему мир не устроен так, как я бы того желал? Почему он не может быть чуть более справедлив ко мне?

Я делаю всё возможное, чтобы выделиться, использую самые грязные трюки: от шантажа и угроз объекту зависти и дорогим его людям до организации травли. Вот только всё равно ничего не выходит: я лишь слышу, что глуп и жалок, что ничего более ни низкого и мерзкого окружающие не видели. Часто слышу теперь, что в будущем обязательно попаду в тюрьму, став бандитом, но мне всё равно. Так я хотя бы в центре внимания вместо всех этих выскочек. Так меня замечают, а не считают безликим фоновым пятном.

Несколько раз возникает угроза, что меня выгонят из колледжа, однако я не слишком беспокоюсь: в конце концов, даже директриса меня боится, к тому же им совершенно невыгодно терять студентов: многие сейчас выбирают города покрупнее, а те, кто родились там же, где и я — ещё и подальше от родного дома, где точно никто не будет придираться и учить жизни. Так что я остаюсь. И моя зависть никуда не уходит вместе со мной.

Все учителя выдыхают от облегчения, когда я покидаю колледж и иду работать: теперь все мои выходки — не их забота, и никакого отношения ко они все не имеют. Но я и не против. Просто немного завидно, что теперь всё внимание и время этих людей перейдёт к новым студентам. Хотел бы я быть у них перед глазами, в их мыслях, в их бумагах с докладными вечно.

Долго думать об этом не приходится: после окончания учёбы я поступаю работать поваром в небольшое кафе на окраине города, где учился эти несколько лет. Неплохое местечко, спокойное, к тому же здесь обходится без конфликтов: мне не нужно заслуживать внимание и похвалу. Всё это люди сами дарят мне за старания, что я невероятно ценю. До поры до времени.

А потом начальник находит второго повара для кухни, так как дела идут хорошо. Антон выглядит неплохим парнем и, кажется, словно не может сделать никому ничего плохого, вот только я всё равно начинаю завидовать ему, едва вижу, как он берётся за готовку. Да у него золотые руки, этот Антон — настоящий самородок! Совершенно не понимаю, как можно, просто нарезая овощи, делать это с таким изяществом? Почему у него выходит легко подобрать идеальные пропорции тех или иных ингредиентов для соусов без весов и мерных стаканов? Да и как можно приготовить блюдо так, чтобы получалось вкусно настолько, что боги позавидовали бы такой пище? У меня нет такого таланта и никогда не было. Нечестно, что именно он заполучил подобное благословение небес.

Я делаю всё возможное, практикуюсь больше, чтобы улучшить свои навыки, но это не работает, Антон всё равно справляется лучше меня. Было бы проще его ненавидеть, но этот парень всеми силами пытается подружиться со мной, проявляет доброту ко всем и убеждает меня, что я по-настоящему талантлив и ему не хватит опыта, чтобы добиться моего уровня. Удивительная насмешка судьбы: он и не замечает, насколько одарён по сравнению со мной. И это мешает мне не любить его, но не мешает завидовать.

Больно делать гадости этому парню, ставить палки в колёса и рушить его карьеру тайком, но я ничего не могу с собой поделать: просто не могу принять, что у него дела идут хорошо, что он успешнее меня. Так не должно быть, почему он имеет на это право, а я нет, сколько бы усилий для развития своего творчества ни приложил?

В конце концов, я добиваюсь большего, чем испорченной для него репутации: босс в один прекрасный день решает уволить его, оставив на кухне меня одного. Вот только это место меня больше не привлекает от слова совсем. Мне надоедо, так что я хочу найти что-то другое, а потому принимаюсь за поиски работы через газеты, сайты и все другие возможные способы.

Удача улыбается мне неожиданно, когда я случайно сталкиваюсь с грабителем, пробравшимся в квартиру моих соседей. Вот только я не сдаю его властям, как полагается порядочному гражданину, нет. Всего лишь расспрашиваю о том, работает ли он на кого-то или нет, а когда узнаю, что да, требую отвести к своему "начальнику", пообещав никому не выдавать совершённое им преступление и заверив, что с его боссом я хочу просто поговорить, попросить возможность на него работать. Не передать словами, как тот рад, когда торопливо охотно кивает и жестом приглашает меня следовать за ним. Ну я и не отстаю. Такая возможность по мне, кто как не я может отправлять жизнь людям, чья судьба сложилась лучше, чем моя?

И новый руководитель меня не разочаровывает: всё же берёт к себе, выдавая сначала мелкие и незначительные задания вроде мелкой кражи или мошеннических схем, а после переходит к делам и посерьёзнее: крупные кражи, шантаж, вымогательства, дело доходило даже до убийства. Но мне не мерзко выполнять всё это. Скорее, приятно разрушать чужие жизни, лишая их чего-то важного, опуская на свой уровень, а то и ниже. Это ни с чем не сравнимое удовольствие.

И дела идут просто прекрасно, пока в один прекрасный день я не встречаю её. Лилию. Прекрасная девушка, работающая официанткой в баре на другом конце города от моего прежнего места. Очаровательная, нежная, умная, она настолько похожа на богиню, что я готов положить к её ногам весь мир. А она на эти мои пылкие слова только смеётся, переставляя на поднос пустой бокал из-под виски:

— Дурень ты смешной. Ну какая из меня богиня? Я видела девушек и красивее, просто у тебя вкуса нет.

— А у тебя самооценка заниженная, — дразню её я в ответ, цепляясь пальцами за рукав белой блузки. — Богиня, говорю я тебе. А теперь принеси ещё виски и садись рядом: очень полюбоваться тобой хочу. Не могу насмотреться на такую красоту.

И так я прихожу в этот бар день за днём, заказываю выпивку, шутливо флиртую с моей восхитительной и наслаждаюсь жизнью в свободное от работы время. Но мне стоило ожидать, что всё не будет так просто, как хотелось бы.

В один из дней я вижу на безымянном пальце Лилии кольцо с аккуратным маленьким сапфиром и не могу удержаться от ревнивого вопроса:

— Кто это тебе его подарил, Лилечка?

— Жених, — с яркой улыбкой отвечает она, выставляя передо мной, как и обычно, бокал. — Давно собирался сделать мне предложение, а сейчас вот руки наконец дошли. Не представляешь себе, как я счастлива. Ну да ладно, некогда мне своей радостью хвастаться: другие посетители заказ ждут.

И она уходит, легко и грациозно, словно королева на приёме. А я ничего не могу поделать, но завидую её жениху, сгораю от этого чувства и от ревности, не желания отдавать Лилечку. Она ведь драгоценна и прекрасна, заслуживает лучших сокровищ мира. Ей никто не должен владеть, кроме меня, никто не должен видеть её красоту, помимо меня. Ни один человек не заслуживает эту женщину, а потому тот, кому она досталась, тоже её не получит.

Так что я решаюсь на отчаянный, поистине чудовищный шаг, прощая себя за это, за проявленную слабость. Похитив Лилю и заперев её в гараже, я с наслаждением смотрю на её испуганные глаза, которые смотрят только на меня, прежде чем взять ножовку. В заткнутым ртом она не сможет кричать, так что я смогу сделать то, что так страстно желаю.

И вот, после всех её попыток сопротивляться, она становится моей. Сидит на кресле в чистом платье неподвижной улыбчивой куклой со стеклянными глазами. Вечно прекрасна, вечно покорная, вечно моя. И это потрясающе.

Вот только полиция слишком быстро находит это место, и я понимаю: меня посадят, а её заберут от меня. А раз так, думаю, мне следует пойти следом. Так что я уверенно беру пистолет, приставляя дуло к виску. Мы обязательно встретимся в следующей жизни, где мне уже никогда и никому не придётся завидовать.