Он таким выспавшимся, бодрым и по-детски счастливым себя не ощущал, пожалуй, никогда. После всего, что они пережили прошлой весной так точно. Весь последний год его преследовали кошмары, и вот, наконец-то, они отступили. Гена больше не подрывается по ночам, не борется с тремором по пробуждении, не сражается с желанием умереть. Он встает поразительно легко, выпархивает из вороха одеял и летит в новый день. Его не смущает ни переполненная маршрутка, ни шумящие раздраженным роем люди. Гена подслеповато щурится по-летнему жаркому солнцу, наслаждаясь чириканьем птиц, и не может сдержать улыбки. Он то и дело касается телефона, спрятанного в кармане чересчур теплой для такой погоды куртки. Парень должен, просто обязан был не выспаться, поскольку всю вчерашнюю ночь провел за перепиской с Оксаной. Но даже это ему никак не мешает: он чувствует себя таким бодрым, словно поднялся после здорового восьмичасового сна.
И так всю последнюю неделю.
Он каждый день переписывается с Оксаной, с азартом вчитываясь в каждое новое сообщение, созванивается с ней, наслаждаясь ее чарующим голосом в перерывах между работой. Гена не знает, что больше его цепляет: чужое внимание или то, что Хэнкина больше не отталкивает его. Да, они не торопятся. Да, они держатся на почтительном расстоянии. Но пока этого Гендосу более чем достаточно. Этого хватает, чтобы окончательно потерять голову в ярком, бьющемся, подобно тонкой жилке, чувстве.
Гена не отрывается от телефона ни на секунду, даже на базе он не может отложить его в сторону. Он знает, что получит кучу едких замечаний и пристальных заинтересованных взглядов, но каждый дурацкий смайлик, присылаемый Оксаной, стоит того. На него нескончаемым потоком сыплются вопросы, подколки, шутки и нелепые комментарии. Гена стоически выдерживает допросы раз за разом, вставляя ответные шпильки в адрес Мела и Кисы, заставляющие парней тут же заткнуться. Но все это не сравнится с тем, как неловко Гене говорить с Хэнком - он едва может справиться с тем, чтобы твердо смотреть ему в глаза. Может и стоит им признаться, но он слишком боится. Боится спугнуть зарождающиеся отношения, которые даже “отношениями” пока страшно назвать. Гена ненароком замечает, что становится похожим на Мела. Таким же непроходимым романтиком. Но если это то, что приятель чувствует с четвертого класса к своей драгоценной Анжелке, Зуев не может его судить за все высокопарные слова.
От этого чувства не то, что все ближайшие горы хочется покорить - от него хочется летать.
Гена улыбается, когда видит вывеску “Коралла” - на него тоже начинает действовать магия (или проклятье) этого места. Есть в нем что-то особенное все-таки. Он дергает ручку и уже через стеклянные двери обращает внимание на фигуру, сгорбившуюся за барной стойкой. Гена разглядывает темно-синий материал пальто, уложенные кудрявые волосы, и мысленно ругается.
Да что ж такое.
Казалось бы, он не должен так реагировать. Но против воли в его голове выцветшей пленкой мелькают воспоминания годовалой давности - все хорошее настроение смывает прибрежной волной. Слишком живо перед глазами размазывается кровавая дорожка на песке, слишком явственно слышатся чужие яростные слова, а в довершении - оглушающий выстрел, прозвучавший за спиной. Зуев пытается себя убедить, что это не тот, о ком он думает, настолько старательно, что не замечает, как ему приветливо машет Марина. Гена потерянно взмахивает рукой в ответ, но девушка уже возвращается к прерванному занятию.
- Станислав Олегович, вот, как обычно, - легонько улыбается Марина, ставя клиенту под нос дымящуюся кружку с кофе.
- Спасибо, - Кудинов прикладывает карту к терминалу и ловко убирает ее обратно в карман.
Гена ежится, чувствуя себя не в своей тарелке - угораздило же так столкнуться. Ведь даже не отвлечешься ни на кого, в Коралле ни одного посетителя, кроме упомянутого господина Кудинова. А от него хочется бежать прочь, как можно дальше, лишь бы не вспоминать все то, что так старательно пытался забыть. Он готов развернуться, попросить выходной, лишь бы чужие скелеты из шкафов не схватили и не удушили костлявыми пальцами. Зуев проскальзывает в коридор, сталкиваясь там с задумчивым Вадиком. Коротко здоровается с ним, отмечая про себя, что он более странный, чем обычно. Какой-то… подавленный.
- Все в порядке? - слова вырываются против воли, кажутся неуместными и слишком банальными.
- А? - Вадик переводит рассеянный взгляд на Гену, но даже так ему кажется, что парень смотрит сквозь него, - А… да, да. Просто не выспался.
Музыкант давит улыбку - выходит она кривой и не убедительной, но Зуев только рад, как можно скорее клюнуть на брошенный крючок. У него нет подходящих слов для Вадика, нет советов, нет ничего. Да и, судя по всему, не поможет это ему.
- Так шел бы домой. У тебя смена с пяти.
Вадик пожимает плечами и поворачивается вновь в сторону зала - больше на Гену он внимания не обращает. Парень только и может отступить, стремясь как можно скорее добраться до служебного помещения. Но в душной каморке находиться невыносимо, и Гена, скинув куртку, тащится обратно в зал, не теряя надежды, что там он сможет отвлечься и вернуться к Оксане. Он тут же проверяет экран телефона, но пока там нет ни одного дельного оповещения: только спам и мемы, которые Кисы скидывал посреди ночи в общий чат.
- Геннадий, я вам не за переписки плачу, - его окутывает запах цитруса, и прямо над ухом раздается насмешливый голос, заставляющий парня вздрогнуть.
- Ну так, делать-то нечего, Алла Вениаминовна, - Гена старательно держит лицо, но маска уверенности легко дает трещину, и он тут же прячет телефон в карман черного худи.
Алла Вениаминовна смотрит на него долю секунды, словно делает мысленную пометку, и отступает. Женщина поправляет сумку, копошится в ней, а потом смотрит на их раннего гостя. Все ее поведение меняется - она даже держит себя иначе. Легче.
- Ну, что, выдвигаемся? - непринужденно спрашивает, прислонившись к барной стойке.
Гена разглядывает длинные черные ногти, которые на мгновение превращаются в самые настоящие когти. “Стоит все-таки больше спать,” - замечает он про себя и пытается незаметно потереть глаза. Зуев с радостью бы занялся делами, но в отсутствии посетителей нет и бардака, который можно было бы убрать. Он становится невольным зрителем разворачивающейся неловкой сцены. Кудинов все медлит с ответом, греет дрогнувшие пальцы о белую керамическую кружку и кидает короткий взгляд в сторону выхода. После короткой паузы он вновь смотрит на женщину и как бы ненароком бросает:
- Там… дождь обещали.
Гена прекрасно знает, что никакого дождя не передавали - на небе нет ни намека на облачность, даже следов от пролетающих самолетов нет. И Алла Вениаминовна, судя по всему, вкурсе. Но она молчит, выдерживая измученный взгляд собеседника, и вздыхает, отступая.
- Ладно, у тебя пять минут, понял? - строго говорит она, разворачиваясь на каблуках, и возвращается к кабинету.
Кудинов отворачивается, прикрывает на долю секунду глаза - Гене кажется, что он не должен был увидеть этот жест, - и возвращается к своей кружке с кофе. Зуев торопливо отводит взгляд в сторону, будто ему есть чего стыдиться. Словно это его тайны вывернули на влажный весенний песок. Он прикусывает губу, и ловит себя на том, что его все равно тянет подсмотреть.
“Прекрати,” - приказывает он себе и обращает внимание на тоскующую Марину. Девушка лениво протирает стойку, аккуратно собирает пылинки и мелкие крошки, видимые только ей. В этот момент Гена понимает, что ни Проповедника, ни его сменщика Коли нет. В голове рождаются тревожные предположения, но Зуев старательно отмахивается от них - опаздывает, с кем не бывает.
- Твои пять минут закончились, идем, - тонкие пальцы смыкаются на плече, коротко оглаживают, а потом исчезают, - За кофе расплатиться не забудь.
Лицо Кудинова вызывает непроизвольную усмешку у Гены - он чувствует себя второстепенным героем комедии, - настолько оно карикатурное. Когда за ними захлопывается дверь, в зале появляется Вадик. Он медленно забирается на барный стул и тут же принимает привычную позу: укладывает руку под голову и почти ложится на столешницу. Только обычно он делает это с легкой улыбкой, а сейчас ни намека на нее нет. Марина быстро касается его руки, сжимая предплечье в сочувствующем жесте, и возвращается к работе. Вправду, ненадолго. Она кидает короткий взгляд в сторону стеклянных дверей и говорит:
- Они красивая пара.
Гена едва сдерживает смешок, но вовремя сжимает губы в тонкую полоску. Ага, как же. Сердце начинает ускорять свой темп, а язык покалывает от несказанной правды. Он раньше не думал тяжело ли держать секреты в тайне. Но после побоища на гусиной ферме, после дуэлей, после всех вываливающихся скелетов из шкафов, он начинает понимать - это невыносимо. Гена знает, что не выдержал бы столько лет молчать, врать, недоговаривать. Он неожиданно для самого себя замечает, что сочувствует Кудинову.
- А тебе лишь бы с кем-то свести Аллу Вениаминовну, да? - произносит Вадик, комкая фантик от конфеты, вытащенной из-за стойки, и катая его в шарик.
- Я просто хочу, чтобы она была счастлива, - по-детски искренне заявляет Марина, - А ты нет?
Вадик невесело хмыкает и качает головой, очевидно не настроенный на продолжение разговор. Девушка улавливает это и умолкает, неловко краснея щеками. Она роняет тихое “Прости”, и Гена не совсем понимает за что она извиняется. Каждый раз эти двое своими ужимками, непонятными фразочками и странными жестами вгоняют его в ступор. Зуев чувствует себя еще более неловко, чем от столкновения с Кудиновым, и уже собирается выйти на перекур, как стеклянная дверь распахивается и с порога раздается громкое:
- Ку-ку, братцы!
Проповедник врывается, разрушая возникшую атмосферу неловкости, заставляя Марину приободриться и даже Вадика немного подсобраться. Гена ни разу так не радовался его появлению, как сейчас.
- Дядь Саш, а от начальства не получите за такие опоздания? - вместо приветствия уточняет Зуев, крепко пожимая сухую ладонь.
- Чтоб ты знал, Гендос, - кивает Александр, выуживает из кармана полупрозрачную коробочку, - у нас очень понимающее руководство.
Гена наблюдает за тем, как мужчина отщелкивает крышку, выуживает таблетку и быстро выпивает ее. Проповедник никогда не принимал при них таблеток, и у Зуева в голове возникает с десяток вопросов для чего это. Он разглядывает бармена и прислоняется к стене. День медленно возвращается в привычную колею: клиенты неторопливо тянутся, занимая столики вдоль окон. В будние дни тут немноголюдно, лишь во время бизнес-ланча “Коралл” набивается посетителями. Марина бегает между залами и редкими гостями, маневрируя с подносом в руках. Гена ошивается неподалеку, протирает столы по указке девушки, лениво болтает с Проповедником, и разглядывает тоскливого Вадика. Тот же мрачнеет с каждой секундой и, когда Александр уточняет не приготовить ему чего, парень попросту психует. Музыкант вскакивает, да так резко, что дребезжат бокалы и кружки и вылетает на улицу.
Гена переглядывается с недоумевающим Проповедником, ожидая от него хоть каких-то пояснений. Но в ответ тот лишь пожимает плечами. От происходящего где-то глубоко в груди появляется свербящее чувство. Гена не успевает открыть рта, как мимо проносится Марина, вылетает на улицу и останавливается прямо напротив музыканта. Зуев молча наблюдает сцену, разворачивающуюся прямо за окном. Как Марина что-то говорит, пока Вадик нервно курит, трет лицо, а потом и вовсе прячет его за ладонями. Когда девушка обнимает дрожащую фигуру, Гена решает, что пора отвести взгляд.
- У них так всегда?
- По Игорьку скучают… - тихо, едва различимо произносит Баранов, и как-то подозрительно смолкает, словно осознает, что именно только что произошло.
Сердце Гены сжимает в ужасе - его будто давят ледяным кулаком, пронзая шипами мороза. Он вжимается в колонну, пытается слиться с ней, лишь бы это все скорее закончилось.
- Троица неразлучников прямо-таки была, - Проповедник все продолжает говорить на грани бормотания, - Все ходили друг за другом хвостом, братство-сестринство какое-то. А когда с Маринкой…
Он замирает, поджимая губы, и не отрывает взгляда от дна отполированного стакана. Гена не двигается, пытаясь осмыслить услышанное. Проповедник не договорил нечто важное - Зуев уверен в этом. Нечто такое, что объяснило бы происходящее: нервозность Марины, срыв Вадика, их странное поведение.
- На вашу дружбу с парнями похоже, - уже обычным тоном заявляет Проповедник, заставляя Гену вскинуть брови.
Вот как.
- Тоже херней всякой страдали?
- А то как же, как только Вадик к ним попал, так завертелось. Ты б видел их!
Баранов внезапно оживляется, и Гена решается на то, о чем думал все это время. Он быстро выпаливает:
- Ну а вы, дядь Саш, как тут оказались?
- А это, Ген, длинная история.
Гена не хочет давить, но мрачное настроение Вадика повисает тяжелым бременем, прибивает камнем к земле, и молчание Оксаны ему тоже не помогает. Ему нужно отвлечься.
- Так мы вроде не торопимся, - пожимает плечами парень, не надеясь, что удастся выудить хоть что-то, - Интересно же.
Проповедник смотрит на него внезапно очень серьезно, поправляет свои кудри - Гена все никак не привыкнет, что на его макушке нет извечной красной шапки. Баранов действительно сильно изменился за этот год. Настолько, что ему позволили стоять за барной стойкой, разливать алкоголь.
- Эх, Генка, Генка, вот умеешь ты уболтать, - на чужом лице прорезается улыбка, в свете ламп блестят зубы, - Вот ты конечно заговорщик…
Гена качает головой - единственный кто тут пытается заговорить зубы, это Проповедник.
- Вот ты злишься на Аллу Вениаминовну, что она строгая такая, - Зуев хочет возразить, но его прерывают взмахом стакана, - И не пытайся. Я ж вижу все. А она мне жизнь спасла.
Гена недоверчиво фыркает - они все ему эту чепуху на уши вешают. Что она спасительница, героиня, чуть ли не святая. Только вот их начальница скорее похожа на ведьму из страшной сказки, нежели на Деву Марию.
- Я серьезно, Ген, - продолжает Проповедник, продолжая протирать стаканы - еще немного и он сотрет стекло в пыль, - Если бы не она, я б спился давно, да помер бы. Ну и не врачи наши, что уж. Я ж, когда Наташка уехала, потерял совсем смысл жизни - все стало, как это сказать... безвкусным, во. Кому я еще, кроме нее-то, нужен был? Вот я и напился, да так, как в жизни не напивался, и чувствую: все. Алла вовремя заметила, скорую вызвала - ей богу, тебе говорю, меня только случайность и спасла.
Он прерывается, переставляет посуду, и тихо хмыкает, добавляя:
- Потом мозги мне полоскала в больнице на пару с врачами, - он говорит совсем мягко, как тогда с Мариной, - Не зря, кстати, как видишь. Работу вот дала, жизнь помогла наладить.
- И как вы теперь? - аккуратно уточняет Зуев, боясь поднять взгляд на Проповедника.
- Таблетки вон пью, за стойкой стою, Наташку к выпускному собираю. Жизнь она видишь какая переменчивая.
- Да уж, - только и может выдохнуть Гена.
Он так и стоит, прислонившись к стене, пытаясь обдумать все сказанное. Зуев и не думал, что Проповеднику буквально спасли жизнь - он уж было думал, что мужчина сам завязал с алкоголем. Он никогда не задумывался, что мужчины могло не быть здесь, что он мог бы лежать в земле на ближайшем кладбище. Недалеко от его собственного отца. Гена поджимает губы, вспыхивая от стыда за то, что давно не навещал могилу - после того, как он устроился на работу, все так завертелось, что ему стало не до мертвых.
Стоит все же навестить его в выходной.
Гена вздрагивает, когда вибрирует телефон, и совсем выпадает из реальности. Он быстро выхватывает его из кармана, судорожно кликая на иконку сообщения, и расплывается в глупой, счастливой улыбке - он никогда не был так сильно рад видеть загоревшийся зеленый кружочек рядом с чужой аватаркой. Оксана строчит ответы на его вчерашние сообщения - это короткое “печатает” заставляет все нутро перевернуться. Гена собирается с духом, прежде чем написать:
“Придешь вечером в Коралл?”
Не раздумывая, он отправляет еще одно сообщение:
“Хочу показать тебе кое-что”
После чего блокирует экран и отворачивается, полыхая щеками. Впрочем, это не мешает ему через пару секунду вновь открыть приложение. От появляющихся и пропадающих точек на экране переписки его всего пробирает дрожь. Сладостное ожидание бередит остатки сохранившихся нервов, и Гена неосознанно начинает барабанить по столешнице.
“Зуев, если ты собираешься заманить меня куда-то и разделать на куски - у тебя очень плохо получается”
Гена хмыкает, пытаясь сдержать рвущуюся улыбку.
“Я думал, что доказал свою добропорядочность”
“Посмотрим”
“Через три часа. Я буду ждать”
Он едва сдерживается, чтобы не насыпать в конце кучу восклицательных знаков и такую же гору нелепых смайликов.
- Ну ты, Гендос, смотри, - веселый голос Проповедника выдергивает его из раздумий, - От такой улыбки и лицо может треснуть.
Гена смущенно тупит взгляд - он ничего не может с собой поделать, хотя ему уже не раз и не два говорили про это. Парни, когда они вместе проводят время на базе, постоянно говорят нечто подобное. Высмеивают его, хохочут, вставляют скабрезности, а ему все нипочем.
- Я это… могу я отскочить попозже?
Проповедник смотрит на него снисходительно, еще немного и покачает головой с осуждающим “Генка, Генка”. Зуев уже ждет, что ему откажут, пригрозят строгой начальницей, но Баранов в ответ кивает.
Гена раньше и не знал, что время может настолько мучительно тянуться.
Он ходит за стойкой, не в состоянии отвлечься ни на вернувшихся Марину и Вадика, ни на работу, ни на бессмысленную болтовню. Его одолевает тахикардия, и сладостное тянущее ощущение захватывает его тело. Гена нервно вертит телефон в руках, мигая экраном, словно пытается выбить на азбуке Морзе короткий сигнал “Sos”. Он все никак не может найти себе место до тех пор, пока в дверях не появляется Оксана. Гена вскидывается, когда видит ее, замеревшую перед стеклянными дверьми, и не может отвести глаз. Оксана похожа на лесную нимфу, на богиню сошедшую с небес, на героиню картины вывешенной в какой-нибудь пафосной галереи. Девушка робко улыбается и кивает ему, оставаясь на улице. Гена подрывается, натягивает куртку и чуть не спотыкается о металлический порожек. Он ойкает, крутится на месте, хлопая себя по карманам и надеется, что Оксана этого не видела. Рядом хихикает Проповедник, и Зуев тут же поворачивается к нему, тараторя:
- Если что скажите, что я все отработаю, ну, просто…
- Да ну тебя, Гендос, - взмахивает рукой мужчина и кивает в сторону выхода, - Дуй давай.
Гена готов рассыпаться в благодарностях, но ноги уже несут его прочь на улицу. Стоит выпорхнуть из “Коралла”, как Гену обдает морским бризом, тянущимся с береговой линии, и легким ароматом духов Оксаны. Девушка будто бы пропитана этой свежестью. Губы против воли дергаются в улыбке, раскрываются, показывая ряд кривых зубов, но кажется девушка не испытывает неприязни от этой картины - она улыбается в ответ. Встречи с Оксаной каждый раз заставляют Гену трепетать, качают его на волнах, подбрасывают вверх к самому небу. Возможно, это не здорово, но Зуеву плевать.
Он в восторге от того, что чувствует себя окрыленным.
- Так что ты показать хотел? - спрашивает Оксана, поправляя вьющуюся прядь - ее волосы играют на свету, превращаясь в волны настоящего золота.
- Идем, - кивает Гена, с трудом оторвавшись от девушки, и ведет ее за собой, - Доберемся пешком.
Девушка не спорит - ее страсть к прогулкам Гена заметил давно. В тот самый вечер, когда он столкнулся с одним из своих прежних знакомых, а после наткнулся на пьяную Оксану. Пьяную и все такую же красивую. Правда тогда он больше думал не про ее красоту, а боялся, что девушка улетит в кусты или вырубится прямо на дороге. Но уже после он раз за разом прокручивал произошедшее в голове, не мог успокоиться, ворочался в ворохе одеяла.
Тогда он и не думал, что все обернется таким образом.
Они отходят от центра города, вдалеке начинают мелькать заброшенные старые дома - когда-то давно весь район затопило, вымыло часть известняковых блоков, а вместе с ними прогнало всех немногочисленных жителей. “Лучшее место для новой базы,” - вот, что он подумал, когда парни впервые показали ему это место. Действительно так и есть: безлюдно, тихо, идеально. Оксана с недоверием оглядывает развалины, замирая перед домом. Гена проходит мимо, копается в карманах, выуживая ключ, и отпирает дверь. Он оборачивается и кивает Оксане, подзывая ее к себе. На ее лице проявляется понимание.
- Это здесь вы торчите постоянно? - уточняет она, поднимаясь по крошащимся ступенькам, и с тревогой смотрит себе под ноги.
Гена протягивает ей руку, за которую девушка без раздумий хватается, лишь бы поскорее оказаться на пороге дома. Он нервничает, как пятиклассник на первом свидании. Ему страшно, что ладони вспотеют, что он слишком сильно схватится за тонкие пальцы. Но Оксана довольно быстро отпускает его, и он даже не успевает по-настоящему взволноваться.
- Добро пожаловать! - произносит Гена, распахивая дверь, и проскальзывает внутрь.
Он тут же направляется к генератору, излишне торопится - ему слишком сильно хочется впечатлить девушку. Дребезжание наполняет комнату, постепенно стихая и превращаясь в привычный фоновый шум. Оксана наконец проходит и с нескрываемым любопытством оглядывает помещение. Гена смотрит на нее и вспоминает, что выглядел так же обескураженно, когда оказался здесь. Уже тогда потолки были увешаны гирляндами, флажками, стену украшала очередная роспись, оставленная Кисой. В свету разноцветных лампочек переливаются бусины, завешивающие проход к маленькому холлу с хлипкой лестницей - Гена не знает кто их сюда притащил, но предполагает, что это была Анжела.
Да, здесь нет самолета, игровых автоматов, а вместо ярких стен осыпающиеся известняковые блоки, но Зуеву все равно нравится. С их прошлым пристанищем связано слишком много плохого - и это плохое перекрывает все прочее. Оксана проходит дальше, видит у окна с треснувшим стеклом рабочий стол Хэнка и делает шаг к нему. Она сразу же опознает, что именно здесь ее брат проводит большую часть времени. Она касается столешницы, проводит пальцами, трогает ящик с инструментами. Оксана меняется в лице - Гена видит, как поджимаются ее губы, как печально блестят глаза. Внутри екает от этой картины.
Судя по всему, что-то не так. Определенно не так.
Зуев не хочет ее беспокоить, не хочет все испортить. Он топчется на месте, понимая, как тяжело смотреть на такую Оксану. Хуже всего то, что он даже не знает, как ей помочь.
- Оксан? - ему кажется, что собственный голос звучит, подобно раскатам грома (слишком громко).
Девушка вздрагивает, возвращаясь в реальность, и резко разворачивается. На секунду Гена различает в чужих глазах такое отчаяние, что хочет немедленно сделать шаг вперед и заключить Хэнкину в крепкие объятья. Но он не позволяет себе этого.
- Нам наверх, - добавляет Гена, тупя взгляд, и откашливается, - Идем.
Они забираются на второй этаж - Зуев то и дело оборачивается, проверяя Оксану. Она держится за неровную стену и движется вслед за ним, а на лице сохраняется маска спокойствия. Нет ни намека на всю ту тревожность, что мелькала ранее. Гена позволяет себе выдохнуть и ступает на сбитые блоки известняка, слыша, как следом забирается девушка. Она отряхивает куртку и проходит вслед за ним.
Второй этаж крошечный - небольшая коробка с разрисованными стенами, дырявой крышей и импровизированным лежаком, сколоченным из старых ящиков, кусков пестрой ткани и пары подушек. Гена отходит к стене, останавливаясь прямо возле пустого оконного проема, и наблюдает за Оксаной.
Это именно то, что он хотел ей показать.
Лучи солнца пробиваются сквозь отверстия в крыше, создавая неповторимый рисунок на всех поверхностях в комнате. Он успевает различить короткое “Красиво”, сорвавшееся с губ Оксаны, прежде чем девушка подступает к стене и касается одной из надписей: “Черный снег в руках. Черный смех во рту. Черная весна. Прыгай в пустоту.”. Она задерживается на слове “пустота”, медленно обводя пальцем буквы, ее губы шевелятся, как если бы она читала вслух. Гену это тревожит, собственно, как и сами надписи. Все это: сборник туалетных стихов Мела. Теперь он фиксирует их не только в памяти телефона и собственной голове, но и на стенах их пристанища. Все стены пестрят росписями - Мел говорит, что не может не переписывать их, он боится, что однажды они пропадут, а здесь они будут всегда. Гена сдерживается от всех предположений о сносе этого здания (судя по тому, как активно их новый мэр занимается реновациями, это место скоро тоже может преобразиться до неузнаваемости). Нечего друга беспокоить, тем более, когда он так озабочен состоянием этого самого “туалетного поэта”. Мел рассказывал, что с каждой новой записью текст становится все более отчаянным, как будто автор потерял кого-то очень важного.
Гена смотрит на замершую девушку и делает короткий шаг в ее сторону. Песок и мелкий мусор шуршит под старыми кроссами, Оксана вздрагивает и оборачивается к парню. Зуев ищет то же, что видел внизу: отчаяние, тоску, грусть. Но ничего из этого не находит.
И все равно, наверное, это было плохой идеей, не стоило тащить ее сюда.
- Ты…
- В порядке, да, - опережает его Оксана и одаривает легкой улыбкой.
Гена ловит себя на том, что готов рискнуть всем ради этой улыбки. Он опускает взгляд, некрасиво шмыгает носом, и пытается скрыть пылающие румянцем щеки. А ведь когда-то он смеялся над Мелом. Чтобы отвлечься он усаживается на один из ящиков и ждет, когда Хэнкина примостится рядом.
- Ты часто это спрашиваешь, - замечает девушка, устраиваясь возле Гены, упираясь руками в края ящика.
- Просто… ты, ну… - мнется парень, не смея поднять взгляд на Оксану, уставившись на ее короткие, аккуратные ногти.
- Говори уже, Зуев.
- Выглядела грустной, - выпаливает он, вскидывая таки голову, и сталкиваясь с чужими глазами.
Его, как током прошибает, от этого взгляда, и парень шумно сглатывает, сцепляя пальцы. Оксана в ответ только тяжело вздыхает, и он торопливо продолжает:
- Хэнк в последнее время странный. Он какой-то молчаливый. Больше, чем обычно.
- Не надо, - она прикрывает глаза, и Гена наконец-таки может расслабиться, - Мы разберемся.
- Прости.
Между ними повисает неловкая пауза. Гена разглядывает свои пальцы, замечает мелкие ссадины и синяки, хотя даже не помнит откуда они взялись. Ему становится стыдно: за грязь под ногтями, за мозоли на пальцах, за сухую кожу на костяшках.
- А он… - тишину разрезает дрогнувший голос Оксаны, - ничего не говорил?
Гена качает головой - Хэнк действительно с ними мало говорит о делах в семье. Киса постоянно трещит об отце, расписывая Антона во всех косяках и красках (Зуев все еще не может привыкнуть к факту, что их доктор оказался отцом Кислова). Мел сдержанно жалуется на обострившуюся опеку со стороны родителей. А вот Хэнк молчит - ни слова не роняет о происходящем дома. Что самое странное Киса не пытается провоцировать его, не спрашивает о Константине Анатольевиче, словно они оба договорились не поднимать тему семьи Хэнкиных.
И как Гена раньше этого не замечал?
- Ну ты знаешь, у них же экзамены все такое, - он пытается найти хоть какое-то объяснение, чтобы успокоить Оксану.
- Мне кажется мы теряем связь, - тихое признание выбивает из-под ног Гены землю, и он радуется, что все еще сидит.
Он опускает голову, не зная, что ответить на чужие слова. Ему хочется коснуться девушки в очередной раз за вечер, но он все никак не может решиться. Оксана прячет лицо в ладонях, быстро ныряет пальцами в волосы, сжимая пряди у самых корней.
- Все просто… разваливается.
Она мелко дрожит - Гена видит, как дергаются ее пальцы, как едва заметно подскакивают колени, и ему больно от этого.
- Не знаю, зачем я все это рассказываю, - тараторит она, проводя руками по лицу в очередной раз, - У тебя своих проблем полно. Ты вообще не для этого меня позвал.
И после этого Гена не выдерживает: затягивает дрожащую девушку в объятья, бережно сжимая в собственных руках. Обниматься неудобно: мешают дутые куртки, Оксанины кудри лезут в лицо и парень боится, что его вот-вот оттолкнут. Но Оксана лишь жмется ближе, зарываясь лицом в воротник плюшевой куртки. Они сидят в тишине, и все что слышит Гена - биение собственного сердца.
Зуев расцепляет объятья, когда понимает, что они слишком затянулись. Оксана трет кончик носа и отворачивается с робкой улыбкой, выдавая очаровательный смущенный смешок. Гена разглядывает ее профиль, точечно подсвечиваемый лучами закатного солнца, и каждой клеточкой своего тела ощущает, как замирает время. Как постепенно, совершенно неторопливо оно начинает течь все медленнее. Словно подыгрывает Гене, дает ему лишние мгновения покоя, словно знает, что больше шанса у парня не будет. Совсем невеселая улыбка рвется наружу, вынуждая парня на секунду опустить голову.
Он знает, что не должен чувствовать себя так. Но в очередной раз он не может совладать с собой.
Гена никогда не был фаталистом, но его вынужденный отъезд многому его научил. Например, радоваться мелочам и осознавать, что все в этой жизни временно. Но самое главное - хорошее очень легко разрушить. Несмотря на собственный страх, он тянется к золотящемуся в лучах солнца локону, чтобы мягко отвести его в сторону от лица девушки. От ужаса вместе с сердцем начинает колотить все тело, превращая Гену в настоящий оголенный нерв. Оксана вздрагивает, когда его теплые пальцы скользят по холодной щеке, и поворачивается к нему. Она не спешит отстраниться и оттолкнуть от себя назойливого ухажера. Это срабатывает, как спусковой механизм: заставляет Гену прикрыть глаза, наклониться ближе и замереть неподалеку от чужих губ. Он все еще боится, что действует неуместно, заранее знает, что рассыпется от любого резкого движения девушки. Настолько уязвимым он ни с кем себя не чувствовал, ни с одной девушкой, ни с кем из друзей. Оксана замирает, обдает его губы теплым дыханием, но не торопится подаваться вперед. Хотя ее пальцы (Гена это отчетливо чувствует) цепляются за ворот куртки, куда совсем недавно она утыкалась носом.
Все это наверняка неуместно.
Парень чувствует, как горит все лицо, и понимает, что действительно совершает ошибку. Вместо того, чтобы сократить оставшееся расстояние, Гена прижимается своим лбом ко лбу Оксаны. Получается немного неуклюже, его нос упирается в нос Оксаны, соскальзывает вбок, касаясь нежной кожи. Хватка на его воротнике усиливается, после чего Гена слышит дрожащий вздох. И почему-то это кажется важнее и гораздо интимнее, чем какой-то там поцелуй. Оксанины ладони обнимают его шею, мягко погружаются в курчавые волосы, и Гене хочется замурчать. Жаль, что смелости на ответные прикосновения у него не хватает. Он боится дотронуться до дрожащих, узких колен. Позволяет себе только уложить ладонь на чужую щеку и дает им обоим еще несколько мгновений тишины. Пока внутри гулко бьется все то несказанное, они оба старательно пытаются делать вид, что все нормально.
А потом Оксана все-таки убирает руки, и парень понимает, что пора отстраниться. Никто из них не решается заговорить - Гена слишком боится, что позволил себе лишнее. Он успокаивает себя тем, что Оксана, скорее всего, давно бы отлупила его, если бы он сделал что-то не то. Знает, что мог бы спросить, уточнить все словами и больше не бояться, но храбрости на то, чтобы открыть рот у него все еще нет.
Гена поднимается и подает ей ладонь в очередной раз за вечер. Оксана вскидывает на него взгляд и создается ощущение, будто все произошедшее лишь мираж - игра бурной фантазии Зуева. Она все же принимает его руку, крепко обхватывает ее тонкими, холодными пальцами и встает. Только теперь она не торопится отпускать чужие пальцы.
- Спасибо, - голос у Оксаны хрипит, и она принимается прочищать горло, вновь отвернувшись от Гены.
Он молчит, не понимая, за что именно получает благодарность. То ли за объятия, то ли за неслучившийся поцелуй, то ли за молчание, то ли за протянутую руку. Гене хватает ума не уточнять.
Всю дорогу вниз они молчат, даже когда Гена вывозит Борин, дышащий на ладан мотоцикл, никто из них не пророняет ни слова. Оксана без вопросов садится позади парня, обнимает его за талию и прижимается щекой к его спине. От ее прикосновений по телу разбегаются мурашки. Гена радуется, что она не может увидеть его глупую улыбку.
Он подвозит Оксану до дома, останавливая байк там, где из окон квартиры Хэнкиных их не будет видно. Девушка быстро слезает, торопливо поправляет разлетающиеся взлохмаченные волосы, и останавливается перед Геной. После сегодняшней прогулки между ними определенно что-то поменялось. Вот только парень еще не может понять что и насколько сильно.
- Спасибо, что подбросил.
Гена открывает рот, чтобы уже выдать какой-то несуразный, ничего не значащий ответ, как Оксана добавляет:
- И за то что выслушал тоже… спасибо.
Оксана наклоняется к нему и коротко целует в щеку - абсолютно невинный жест, пробуждающий далекие, детские воспоминания. Все происходит так быстро, что Гена не успевает никак среагировать. Девушка сжимает его плечо, приводя в его в чувства.
- Ты чего завис?
- Да я… ничего, - сконфуженно выдает он, перехватывая руль плотнее, и чувствует, как потеют ладони.
- До скорого, - прощается Оксана и разжимает пальцы, отступая.
Гена бормочет прощание и взмахивает рукой, пытаясь унять учащенное сердцебиение. Ему приходится потратить на это несколько минут, прежде чем выдвинуться в сторону базы - ему нужно вернуть мотоцикл, пока этого не заметил Хэнк.